часть вторая
***
— У Тёмыча знаешь какая кликуха у жены в общаге была?
— Не. А чё, он её в общаге подобрал, что ли?
— Неа. Он же с МГИМО, а она на журфаке эмгэушном тусила. Короче, её там прозвали Чупакабра, прикинь!
— А почему Чупакабра?
— Ну, потому, что Чупакабра.
— Не, ну в смысле?
— В прямом. Это была её исчерпывающая характеристика на основе анализа врождённого таланта. Чё не понятно-то?
В деловой мужской диалог влез третий голос:
— А как они вообще познакомились, у них же разные тусовки?
— А он, когда в КВД справку покупал, она там процедуры проходила.
— Ля‑я, ну он обсос. Хотя, чего ожидать от чемпиона международного турнира по Доте. Перцу не прикажешь.
В офисе царил полнейший Agile. Все трое лучших работников компании занимались продуцированием одного из его принципов: обсуждали свежие сплетни. Хлопнула входная дверь, мелькнула тень и снова хлопнула дверь, но уже кабинетная. Кадровая элита в лице лучших работников компании настороженно замерла.
Снова хлопнула дверь офиса, но уже потише. В «обеденный зал» вошёл Женька, вид он имел потерянный.
— А чёй-то вы не вместе, что случилось с проектом «твикс форевэ»? — поинтересовался Стасян — второй после первого, проще говоря — друган детства, и поэтому коммерческий директор компании.
— А ничё не случилось, всё нормуль, — ответил Женька, но слишком вяло для того, чтобы задавить в зародыше следующий вопрос.
— Ямщик! Не гони! Ты гонишь, ямщик, — возразил ему Стасян, — Вы же всегда возвращаетесь такие все прям счастливые, чуть ли не заручку, как школота на выпускном? А сёдня чё-та по одному, и судя по твоей имиджборде, что-то всё же случилось. Колись давай, белопузая контра.
Ответить ему Женька не успел. Из кабинета строевым шагом вышла Элли, и встав между входом в «зал» и выходом из офиса объявила:
— Я увольняюсь. Заявление на столе. Всем всего хорошего! — пробубнила она и, протиснувшись между Женькой и стеной коридора, протянула к ручке двери в офис руку, по которой тут же и получила этой самой ручкой.
— Ай-й‑й! — пискнула Элли, отхватив болезненный удар по костяшкам пальцев.
— Ой! — раздалось совиное гуканье. Этот звук издала Тамара Васильевна, главный бухгалтер компании, выглянувшая из-за полуоткрытой двери. — Что вы тут столпились, пройти-то дайте! И кто куда увольняется?
— Никто не увольняется, — стараясь придать голосу властности и уверенности, откликнулся Женька.
— Но я же только что слышала?
— Я увольняюсь! — плачущим тоном сообщила Элли, — можно мне пройти?
— А чего это ты увольняешься? А чего слёзы? Это я тебя, что ли, дверью отоварила?
— Я не плачу, просто хочу уйти отсюда! Можно я всё-таки пройду?
— Нельзя, — голосом школьного завуча, поймавшего двоечников за курением в туалете, объявила Тамара Васильевна, и обратилась уже к мужскому кластеру молодой развивающейся компании, — Так, гамадрилы, зачем вы мою Алёну обидели?
Гамадрилы под воздействием голоса главбуха пробуждающего со дна души самые базовые инстинкты любого самца при зове вожака шагать в ногу, бессознательно признали главенство матриархата, подровнялись и синхронно отрапортовали:
— Мы ваще не при делах! Это всё Женька!!
— Это не я!!! — взвизгнул обвиняемый, осознающий весь трагизм своего положения.
— А кто тогда? — задала вопрос Тамара Васильевна, полный изумления. — Алёна, идём со мной. А с вами, оглоеды, я позже побеседую.
И железной хваткой судьи Дреда, взяв Элли за плечо, увела её в кабинет.
Оглоедствующие гамадрилы, или гамадрильствующие оглоеды, внезапно остановили продуцирование своего оглоедства и гамадрильства. Но не потому, что они в корне не были согласны с формулировками главного бухгалтера в отношении их персоналий. Их тупо поразил реактивный экзистенциональный кризис, вызвавший оцепенение всех четверых от обещания «побеседовать позже». Это вот «позже» и «побеседовать» — это было страшно. Да не то слово, это вызывало хтонический ужас, ведь в гневе главный бухгалтер была способна дезинтегрировать любого из них, но, что было весьма катастрофичным, – выразить своё отношение к ситуации в беседе с родителями этих «лучших работников месяца». А родителей они боялись, как всем коллективом дружно, так и строго индивидуально, как и любые взрослые самостоятельные молодые люди.
***
— Ну, ты, блин, давай уже, говори, что ты там с Элькой делал на обеде? Чё она вся в соплях-то?
— Да! Выкладывай! Из-за тебя же из нас всех сейчас Васильевна фреш мясной сделает.
— Ничего я не делал! Ваще ничего! Отвечаю! — визгливым полушёпотом отбивался от нападок стаи давший маху Акелла.
— Кого, ты, лечишь?!
— Чё, Казанова, у нас за спиной, небось, жениться ей обещал?
— Ваще попутал? За смузихлёбкой-то следи! У нас с ней вообще ничего никак, просто обедаем и болтаем о хрени всякой несерьёзной, даже не о работе, — перешёл Женька с визгливого шёпота на шепчущее нытьё, — Реально, я сам не понял. Она на ровном месте такая вся взбрыкнулась и из кафе убежала. Еле догнал.
— Так не бывает. Должна быть причина, мотив какой-то, триггер должен какой-то сработать. Может, ты там рыгнул или пёрднул во всеуслышание, и ей стыдно стало рядом с тобой находиться?
— Я ща тебе самому так рыгну, рыгалово деинсталлируется, понял? — Женька был и обижен поведением Элли, и испуган реакцией Тамары Васильевны, и разозлён наездами вроде бы друзей, одновременно.
— Ну, тогда давай по порядку: как пришли в кафе, кто и что говорил, кто что делал? — потребовал член свободной стаи Стасян, — Мы все в одной лодке. А за Эльку Васильевна нас на серпантин порвёт и родокам всё расскажет. Мне такое на не встрялось, мне ещё у бати бабло просить на покраску машины.
— Ну, давай уже, рассказывай! — вся стая товарищей обратила жаждущие подробностей взоры на невольного докладчика.
***
—Так, девочка моя, слезы вытираем и рассказываем Тёте Тамаре, что случилось.
Тамара Васильевна восседала за солидным директорским столом в солидном директорском кресле с видом солидного следователя. Не хватало, разве что, классической настольной лампы, бьющей в глаза подозреваемой нестерпимо ярким светом.
Подозреваемая, она же Элли, она же Элеонора, она же директор по интернет-маркетингу, сидела напротив тёти Тамары и размазывала в технике Маори микроскопическим платочком по лицу слёзы, сопли и тушь.
— Ну, хватит уже, что такого страшного произошло? Что эти кобели тебе наговорили такого? Домогались грязно?
— Нет! Ничего не наговорили. И не домогался никто! — слезливо промямлила Элли, и попыталась унять рыдания, которые почему-то униматься и не думали, а даже наоборот — подумывали усилиться.
— Тогда в чём причина? Ну, говори уже, что я из тебя клещами, что ли, ответы должна тащить?
— Тётя Тамара, можно я домой пойду? День сегодня какой-то неудачный у меня. Пожалуйста. — плаксивым гнусавым голоском попросила почти Золушка почти крёстную Фею.
Почти Крёстная почти фея, в целом-то не была ни тётей, ни крёстной. Как-то совершенно необъяснимо, с первой встречи, на собеседовании, когда Элли пришла устраиваться по объявлению в агентство, главный бухгалтер Тамара Васильевна взяла явное и категоричное шефство над новой сотрудницей. Причём формат этого шефства был ближе к формату семейных отношений, чем к деловым.
На собеседовании, задав несколько вопросов кандидатке, Тамара Васильевна тут же заявила, что это то, что надо, наконец-то в компании появится ещё один профессионал кроме неё, тут же выдала новенькой пустой трудовой договор и тоном, нетерпящим возражений, практически приказала в нём расписаться. Так Элеонора стала директором по интернет-маркетингу в рекламном агентстве, хоть и шла на вакансию SMM-менеджера.
Помимо получения новой должности, Элеонора получила и новое имя — Алёна, и именно так к ней теперь обращалась главный бухгалтер, и, то ли псевдоним, то ли агентурную кличку — «Элли», на которую она старательно не откликалась.
Почему именно главный бухгалтер командует в агентстве, Элли не понимала. У агентства был и учредитель, и генеральный директор. Конечно, Женька лишь формально являлся директором, все распоряжения шли от его отца, через которого протекали финансовые потоки и заказы. Но даже отец генерального директора беспрекословно подчинялся любым распоряжениям главбуха, даже будучи министром по развитию области.
Главный бухгалтер привозила и увозила документы, счета-фактуры, оформляла первичку, в общем, не делала ничего такого особенного или нетипичного для бухгалтера мелкой фирмочки. Но её почему-то все слушались. И мало того — боялись до дрожи в коленях.
Элли тоже слушалась главбуха, как новичок в коллективе, и как просто воспитанный человек, который будучи младше по возрасту прислушивается к авторитету более старшего.
И сейчас, сидя зарёванной перед главным бухгалтером, Элли даже и не вспоминала, что она уже давно не маленькая девочка, не студентка, и Тамара Васильевна ей и вовсе не начальница. А потому не пыталась возражать, а просто-напросто жалостливо выпрашивала разрешения уйти.
— Нет не можно. Пока не объяснишь своё поведение и слёзы — никуда не пойдёшь. Поэтому, давай-ка усаживайся поудобнее, и начинай рассказывать всё с самого начала. И, да, плащ-то сними, беседа наша, я так полагаю, обещает быть долгой.
— Ну, тётя Тамара! — заныла Элли. — Ну, пожалуйста!
— Не нукай, а раздевайся. У нас не привокзальный буфет, можно и без верхней одежды находиться, на поезд не опаздываем.
Эллино лицо стало ярко-бордовым, что для её голливудской бледности начала двадцатых прошлого века было величайшим достижением личной системы кровообращения. А слёзы, которые вроде бы как уже планировали закончиться, хлынули с ещё большей силой, будто ей в глаза брызнули из перцового баллончика. Не имея совершенно никакого объяснения тому факту, что ею командуют, как второклассницей, Элли обречённо встала и стала снимать плащ.
Тамара Васильевна, наблюдая за действиями назначенной собственной подопечной явочным порядком, несколько удивилась неуклюжести её, казалось бы, вполне элементарного действия:
— Ну-ка, ну-ка. А повернись-ка избушка ко мне задом, — зачем-то скомандовала она девушке.
Элли вздрогнула, и как древнекитайский чиновник, в глубоком поклоне, прижимая плащ к груди, стала пятиться к двери, пучеглазясь изподлобно на суровую наставницу:
— Я домой… мне очень… мне надо…
— Стоять! Куда! Повертайся, кому говорено!
***
— Ну и, короче говоря, её официантка куда-то увела. Причём, так быстро ещё, я вообще не догнал — чё куда.
— Чел, ты по ходу, ваще по жизни не догоняешь, — выдал оценку другану детства Стасян.
— То есть, тебе какой-то левый мужик прямым текстов аттейшен на ред алярм сфокусировал, а ты клювом прощёлкал? — уточнил ещё один друган, но уже времён универа.
— Слыш, Даныч, с какого я должен слушать непойми кого?
— А чё? Ничего не насторожило: ни с того ни с сего официантка Эльку куда-то уводит, незнакомый взрослый человек тебе про красную тревогу на ушко шепчет? Или это всё, типа, — нормуль? — Даныч требовал ответов.
— Да откуда я могу знать, что там старый мужик под красными тревогами подразумевает? Может у него флэшбеки с Афгана? — медленно отступая к краю пропасти, ответил Женька
— Чё-о‑о?! — хором изумились Стасян и Даныч, а третий — главный дизайнер Кирюха — облился чаем. — Какой Афган, чепушило? Ты реально не выкупаешь, что такое красная тревога?
— Бакланы, клювы захлопнули, пока я их вам не позагибал! — грозным шёпотом проорал Женька, охреневая от таких наездов, с трудом балансиру на краю обрыва.
— Ну, ты, и лошара-а‑а! — трагично упав головой на стол, протянул Даныч. — Господа! По нашему делу имею сообщить следующее. По вновь открывшимся обстоятельствам есть шанс на пересмотр дела, что — очень хорошо. И, что наш генеральный директор реально — зуммер, что — очень плохо, — и столкнул Женьку в пропасть бездонной вины.
— Вещай, юрист! — повелел Стасян директору по Pr, имеющему диплом юриста.
— Итак! Все обвинения по старым основаниям с нас могут быть сняты через апелляцию, а по новым — виновным будет назначен Женька, ха! — выдал сентенцию Даныч.
— Чё?! Чё за бред? Почему я?!! — надсадным шёпотом проорал Женька откуда-то со дна своего положения, стараясь не быть услышанным сидящими в кабинете Тамарой Васильевной и Элли, — Я, как и вы, ни при чём! Я слова плохого не сказал, она сама на меня взъелась!
— Это мы — ни. При. Чём. А ты — ещё как — причём. Ты был с ней рядом, а мы — нет. Ты с ней в это время разговаривал, а не мы. А по закону, кто был рядом, тот и виноват. И виноват во всём, вообще.
— По какому ещё закону? Чё, ты, несёшь? — Женька совершенно и категорически не желал срываться в пропасть, из последних сил вися на краю и удерживаясь усилием последнего соскальзывающего когтя.
— По такому. По закону женской логики, — Даныч отвечал уверенно и чётко, смело отведя взгляд в сторону от лица товарища.
— И где этот закон прописан? Что там в нём говорится? — Женька всё ещё трепыхался в жалкой попытке выбраться из бездны незавидной участи виноватого во всём.
— Этот закон прописан на скрижалях бытия. И говорится в нём, что любой представитель мужского рода, находящийся в непосредственной близости от представительницы женского рода в эти дни признаётся абсолютно виноватым в чём бы то ни было, ибо потому — что!
— Что — что? Какие дни? Хватит бредить! Нам сейчас всем не до шуток. Если Васильевна решит, что мы Элли обидели, будет полный абзац! — Женька знал, о чём говорит. Один раз уже такое было, Тамара Васильевна уже как-то выражала своё недовольство одним инцидентом из области профессиональной этики и корпоративной культуры в данном агентстве. Ну, как выражала? Как-то мимоходом сообщила женькиному отцу, что культурный уровень личного состава организации оставляет желать лучшего, мол, мальчики немного нетактичны в формулировках. Этого, вроде бы незначительного замечания, было достаточно, чтобы разверзлись хляби небесные и на головы «мальчиков» пролился до дна рог изобилия всех египетских казней в комплекте с китайскими пытками. Они до сих пор вздрагивали, вспоминая, что с ними сделали родители, взрослыми самостоятельными мужчинами в самом расцвете сил.
— Не мы. А — ты. Мы, конечно же, прицепом пойдём, но отделаемся не больше чем каторгой. А вот ты… Тебе полный карачун светит. Казнят тебя на лобном месте, — Даныч был непреклонен в своём предвиденье будущего.
— Ты в натуре не выкупаешь, что такое «эти дни», или прикалываешься? — на полном серьёзе поинтересовался Кирюха.
— Да что ещё за «эти дни»? — по Женькиному голосу было понятно, что он «в натуре не выкупает».
— Ну, рекламу-то ты видел?
— Какую рекламу?
— Да блин!! Да все её видели! Ну, ту самую, в которой белое не носить, не танцевать, Да тыщи этих роликов крутили, и слоган там был именно со словами «когда у тебя эти дни». Ещё скажи, что ты в жизни ящик не смотрел?
— Ну, смотрел, ну может и видел эти ролики. Но какое отношение они имеют ко мне?
— Да они ко всем отношение имеют. Все мы рядом с женским полом обитаем. Ну не реально, чтобы взрослый парень не шарил, что такое красная тревога и что такое «эти дни». — простонал Даныч.
— А вот, представь себе, — реально! — обиделся Женька, — Мне вообще нет дела до той рекламы, целевой аудиторией которой я не являюсь.
— Если ты не интересуешься политикой, политика рано или поздно заинтересуется тобой. У тебя же полно родственниц. И мама, и бабушки, и тётки. Как можно не замечать, когда у них настроение неадекватно меняется? — простонал Кирюха в тон Даныча, — У меня, когда у сеструхи начинается, вообще полный «ад и израиль». Спасает только то, что она тупо слабее меня физически, поэтому только в окно до сих пор меня не выкинула и ничем в меня брошенным башку не проломила. Когда у баб ихнии бздыки начинаются, тут уж все мужики виноваты только потому, что они – мужики и не знают, как они, бедненькие, страдают. Когда уже эта дура замуж выскочит, хоть отселится нафиг.
— У меня маман тоже в эти дни бате жизнь портит. Такое можно услышать. А меня просто за всё подряд ругает: не так сидишь, не тык дышишь, — поддакнул Даныч.
— То есть, Элли сцену устроила на пустом месте именно из-за своих этих дней? — задал вопрос Женька, голосом полного мольбы, взывающего прекрасное далёко стать к нему помилосерднее.
— Дык. Ну, смотри. Взвилась она ни с того ни с сего, по твоим словам. Потом её официантка куда-то уволокла. И мужик тебе на ухо код красной тревоги сообщил. Все признаки на лицо, — резюмировал Даныч.
— Но, так как именно ты был с ней рядом, то ты – во всём и виноват. Так что молись, чтобы Тамара Васильевна посчитала этот инцидент малозначительным, — добавил к данькиному резюме Кирюха.
— Товарищи! — обратился Стасян к присутствующим, — Предлагаю перейти к обсуждению варианта нашего алиби. Нам необходимо выработать такой нарратив, который не подведёт на очной ставке.
— Предлагаю тупо отморозиться, я так всегда делаю, — предложил носитель глубокой экспертизы по поведенческим паттернам представительниц женского пола в «эти дни» Кирюха.
— Не прокатит, — возразил Даныч.
Но тут стены затряслись и раздался зловещий хохот из самых глубин ада. Тамаре Васильевна явно было весело и смешно. Только она умела хохотать, так, что стекла в окнах звенели.
— Пипл, аллилуя! — возвестил Стасян, — Васильевна явно девальвирует ситуацию. Нам, видимо улыбается «отсутствие состава преступления». Эй, зумер, как только Васильевна появится, так ты барыне руку-то цалуй, да в ноги кланяйся, судьба милостива, авось пронесёт.
Дверь в столовую открылась и в неё заглянула главбух:
— Евгеша, ты ещё здесь? Очень хорошо. Значит так. Я Алёну отпускаю, ей отдохнуть надо. У неё стресс.
— Какой ещё стресс?
— От вас, горилл, стресс. Вы её застращали своим отношением мужланским. Так, не перебивай, когда я говорю. Я её отпускаю, на недельку, девочке надо в себя прийти и кое над чем хорошенько подумать. Иди и пиши приказ ей.
— Какой?
— Какой? Об оплачиваемом отпуске, какой ещё-то?
— Понял. Я уже иду, — и генеральный директор бочком протиснулся в направлении рабочего места.
— А вы, — Васильевна добрым взглядом окину оставшихся, — берёте ключ от моей машины. Она там, на парковке. И идёте забирать из неё документы. Там пара коробочек. Надо будет всё в базу завести, чтобы завтра с утра я пришла и всё готов было? Всё ясно?
Всём было всё ясно. Вся троица отправилась забирать коробочки, попутно Для Элли вызвали такси, и получив напутствие от главбуха, та отправилась в недельный отпуск за счёт завкедения.
На сайте используются Cookie потому, что редакция, между прочим, не дура, и всё сама понимает. И ещё на этом сайт есть Яндекс0метрика. Сайт для лиц старее 18 лет. Если что-то не устраивает — валите за периметр. Чтобы остаться на сайте, необходимо ПРОЧИТАТЬ ЭТО и согласиться. Ни чо из опубликованного на данном сайте не может быть расценено, воспринято, посчитано, и всякое такое подобное, как инструкция или типа там руководство к действию. Все совпадения случайны, все ситуации выдуманы. Мнение посетителей редакции ваще ни разу не интересно. По вопросам рекламы стучитесь в «аську».