Онисим: Воспоминания ученика святого Павла (1882)

Аннотация:

«Они­си­мус» Эдви­на Эб­бот­та — это за­став­ля­ю­щий за­ду­мать­ся ро­ман с бо­га­тым во­об­ра­же­ни­ем, в ко­то­ром ис­сле­ду­ют­ся те­мы ре­ли­гии, мо­ра­ли и со­ци­аль­ной иерар­хии. Дей­ствие про­ис­хо­дит в вы­мыш­лен­ном ко­ро­лев­стве Ид­грун, ис­то­рия рас­ска­зы­ва­ет о пу­те­ше­ствии Они­си­ма, скром­но­го и по­слуш­но­го слу­ги, ко­то­рый до­во­лен сво­ей жиз­нью, по­ка не об­на­ру­жи­ва­ет сек­рет, ко­то­рый ме­ня­ет все. С по­мо­щью та­ин­ствен­но­го незна­ком­ца Они­сим рас­кры­ва­ет прав­ду о дес­по­тич­ных пра­ви­те­лях Ид­гру­на и их дес­по­тич­ных ре­ли­ги­оз­ных ве­ро­ва­ни­ях. Ко­гда он на­чи­на­ет под­вер­гать со­мне­нию свои соб­ствен­ные убеж­де­ния и об­ще­ствен­ные струк­ту­ры, ко­то­рые удер­жи­ва­ли его на сво­ем ме­сте, Они­сим дол­жен при­нять труд­ное ре­ше­ние: оста­вать­ся вер­ным сво­им хо­зя­е­вам или от­ста­и­вать то, что он счи­та­ет пра­виль­ным.

На про­тя­же­нии все­го ро­ма­на Эб­ботт ма­стер­ски спле­та­ет во­еди­но слож­ные ре­ли­ги­оз­ные и фи­ло­соф­ские кон­цеп­ции, за­став­ляя чи­та­те­лей кри­ти­че­ски за­ду­мать­ся о ро­ли ре­ли­гии в об­ще­стве и су­ще­ству­ю­щей в нем ди­на­ми­ке вла­сти. Пер­со­наж Они­си­ма слу­жит оли­це­тво­ре­ни­ем обыч­но­го че­ло­ве­ка, раз­ры­ва­ю­ще­го­ся меж­ду сво­им дол­гом слу­жить и стрем­ле­ни­ем к сво­бо­де и ра­вен­ству. Его пу­те­ше­ствие — ме­та­фо­ра борь­бы про­тив сле­по­го по­ви­но­ве­ния и стрем­ле­ния к ин­ди­ви­ду­аль­но­му мыш­ле­нию и сво­бо­де во­ли.

Од­ним из наи­бо­лее ин­три­гу­ю­щих ас­пек­тов «Они­си­му­са» яв­ля­ет­ся ис­поль­зо­ва­ние са­ти­ры для кри­ти­ки об­ще­ствен­ных норм и ве­ро­ва­ний. Эб­ботт уме­ло ис­поль­зу­ет иро­нию и ост­ро­умие, что­бы раз­об­ла­чить недо­стат­ки и неле­по­сти пра­вя­ще­го клас­са и ре­ли­ги­оз­ных ин­сти­ту­тов. Это не толь­ко до­бав­ля­ет эле­мент юмо­ра в ис­то­рию, но и слу­жит ком­мен­та­ри­ем к опас­но­стям сле­по­го сле­до­ва­ния тра­ди­ци­ям и ав­то­ри­те­там, не под­вер­гая со­мне­нию их мо­ти­вы.

В це­лом, «Они­си­мус» Эдви­на Эб­бот­та — это за­став­ля­ю­щее за­ду­мать­ся и увле­ка­тель­ное чте­ние, ко­то­рое за­став­ля­ет чи­та­те­лей усо­мнить­ся в сво­их соб­ствен­ных убеж­де­ни­ях и об­ще­ствен­ных струк­ту­рах. Бла­го­да­ря слож­ным те­мам, неот­ра­зи­мым пер­со­на­жам и ма­стер­ско­му ис­поль­зо­ва­нию са­ти­ры, этот ро­ман оста­ет­ся ак­ту­аль­ным и впе­чат­ля­ю­щим да­же спу­стя сто­ле­тие по­сле его пер­вой пуб­ли­ка­ции. Его обя­за­тель­но нуж­но про­чи­тать всем, кто ин­те­ре­су­ет­ся ди­на­ми­кой вла­сти ре­ли­гии и об­ще­ства.

Они­сим, Вос­по­ми­на­ния уче­ни­ка свя­то­го Пав­ла (1882)

Ав­тор Эдвин Эб­бот (1838−1926)

Содержание

ПЕРВАЯ КНИГА

О Мо­ем Дет­стве
Как Я Впер­вые Уви­дел Свя­то­го Апо­сто­ла Пав­ла
О Стран­ни­ке И Ди­о­сдо­те, Жре­це Зев­са
Как Мы Рос­ли В Ли­ст­ре
Как Умер­ла Ам­ми­а­на, А Нас С Бра­том Про­да­ли В Раб­ство
О Смер­ти Хре­ста
О Мо­ей Жиз­ни В Эр­га­сту­ле
Как Я Был Про­дан Фи­ле­мо­ну Из Ко­лос­сов

ВТОРАЯ КНИГА

Как Я Вер­нул­ся К По­кло­не­нию Лож­ным Бо­гам
Как Неко­то­рые Из Дру­зей Фи­ле­мо­на При­зна­ли Ве­ру В Еди­но­го Бо­га
Как Ни­ко­страт Утвер­ждал, Что Без Ве­ры В Бо­гов Жизнь Че­ло­ве­ка Бы­ла Бы Ли­ше­на Удо­воль­ствий
Как Фи­ли­мон, За­бо­лев, Скло­нил­ся К Суе­ве­рию
Как Я Со­про­вож­дал Фи­ли­мо­на В Пер­гам
Как Я Спу­стил­ся В Пе­ще­ру Тро­фо­ния
Как Ар­те­ми­дор Вы­сту­пал Про­тив Ве­ры В Бо­гов,
Как Я Пу­те­ше­ство­вал С Фи­ли­мо­ном В Ан­тио­хию В Си­рии

ТРЕТЬЯ КНИГА

О Мо­их Пер­вых Мыс­лях От­но­си­тель­но Хри­сти­ан
Об Уче­нии Хри­сти­ан
О Том, Как Ар­те­ми­дор Рас­спра­ши­вал Ме­ня Даль­ше О Хри­сти­а­нах
О Том, Как Хри­сти­ане По­чи­та­ли Про­ро­ков Ев­ре­ев
О Древ­ней Ис­то­рии Ев­ре­ев
Как Ар­те­ми­дор Рас­спра­ши­вал Ме­ня Даль­ше, И О Его От­но­ше­нии К Из­гна­нию Сви­ней
О Тра­ди­ци­ях Хри­сти­ан И О При­ро­де Хри­ста
О Вос­кре­се­нии Хри­ста Из Мерт­вых
Как Ар­те­ми­дор Ве­лел Мне Пре­кра­тить Даль­ней­шие Рас­спро­сы
Как Я Спо­ткнул­ся На По­ро­ге Две­ри И Не Во­шел Внутрь

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

Как Мы При­е­ха­ли В Афи­ны
Как Ар­те­ми­дор Упрек­нул Ме­ня, Пред­по­ло­жив, Что Мне Гро­зит Опас­ность Стать Хри­сти­а­ни­ном
О Мо­ем От­ве­те Ар­те­ми­до­ру
Об Эв­ха­ри­се И О Мо­ей Жиз­ни В Афи­нах
Как Я Вер­нул­ся В Ко­лос­сы И О Мо­ей Но­вой Жиз­ни С Фи­ле­мо­ном
О Мо­ем Ви­зи­те К Эпи­к­те­ту
Как Я По­про­бо­вал Фи­ло­со­фию Эпи­к­те­та
Как Ме­ня Об­ви­ни­ли В Кра­же Устрой­ства Пи­сту­са
Как Эпи­к­тет Да­лее Объ­яс­нил Свою Фи­ло­со­фию
О Мет­ро­до­ре И Его Со­ве­тах
О Смер­ти Ев­ха­ри­ды И О Том, Как Ме­ня Сно­ва Об­ви­ни­ли В Кра­же

ПЯТАЯ КНИГА

Как Я Сбе­жал Из До­ма Фи­ли­мо­на
О Мо­ей Жиз­ни В Пер­га­ме
Как Я При­е­хал В Ко­ринф И Уви­дел Гроб­ни­цу Ев­ха­ри­ды
Как Я ви­дел Свя­то­го Апо­сто­ла Пав­ла, Но Не знал Его
Как Я Узнал, Что Па­вел Был Про­ро­ком, Ко­то­ро­го Я Ви­дел В Дет­стве, Тем Са­мым, Ко­то­рый Вы­ле­чил Хро­мо­го Ксан­тия
Как Я По­пал В Се­ти Еван­ге­лия

ШЕСТАЯ КНИГА

Уче­ния Пав­ла
Как Я Вер­нул­ся К Фи­ли­мо­ну В Ко­лос­сах
О Мо­ей Бе­се­де С Ар­те­ми­до­ром О Ве­ре
О Со­мне­ни­ях Ар­те­ми­до­ра
О По­след­них Сло­вах И Смер­ти Ар­те­ми­до­ра

СЕДЬМАЯ КНИГА

Как Я При­е­хал В Рим, Что­бы Уви­деть Бла­го­сло­вен­но­го Апо­сто­ла
Как Я Уви­дел Пав­ла В Тюрь­ме
Как Па­у­люс Рас­ска­зал Мне Ис­то­рию Сво­ей Жиз­ни
Как Па­вел Со­гла­сил­ся На Смерть Бла­жен­но­го Му­че­ни­ка Сте­фа­на
Как Гос­подь Явил­ся Пав­лу
Как Па­вел Был Под­го­тов­лен К Про­по­ве­ди Еван­ге­лия
По­след­ние Сло­ва Пав­ла

ВОСЬМАЯ КНИГА

О Смер­ти Неро­на И О Том, Как Рим Раз­де­лил­ся Сам Про­тив Се­бя
О Ев­рей­ской Фрак­ции
Ме­на­хем, Эбио­ни­тя­нин
Как Цер­ковь В То Вре­мя Ру­ко­вод­ство­ва­лась Ду­хом Бо­жьим
Как Я При­шел К Фи­ло­хри­сту, Уче­ни­ку Гос­по­да В Бри­та­нии
О Церк­ви В Ри­ме И О Но­вых Еван­ге­ли­ях
Как Я Тру­дил­ся В Церк­ви Бе­рое
По­след­ние Сло­ва Фи­ло­хри­ста
О Мо­ем Пу­те­ше­ствии В Смир­ну И О Том, Как Гос­подь По­мо­гал Мне До Са­мо­го Кон­ца
До­пол­не­ние Ста­рей­шин Смирн­ской Церк­ви О Стра­стях Бла­жен­ных Му­че­ни­ков Тро­фи­ма И Они­си­ма

До­пол­не­ние, Со­дер­жа­щее Речь Лу­ция Ки­рен­ско­го

За­мет­ки

ПЕРВАЯ КНИГА

§ 1. О МОЕМ ДЕТСТВЕ

В по­след­ний год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Ти­бе­рия I и мо­е­го бра­та-близ­не­ца Хре­ста на­шли ле­жа­щи­ми в од­ной ко­лы­бе­ли, вы­став­лен­ны­ми на­по­каз вме­сте с мно­же­ством дру­гих мла­ден­цев на сту­пе­нях хра­ма Ас­кле­пия в Пер­га­ме, го­ро­де Вифи­нии. Зна­ка или при­ме­ты на­ших ро­ди­те­лей, неза­ви­си­мо от то­го, бы­ли ли они сво­бод­но­рож­ден­ны­ми или ра­ба­ми, не бы­ло; но толь­ко ма­лень­кая се­реб­ря­ная пе­чат­ка ви­се­ла у ме­ня на шее, и на пе­ча­ти бы­ли эти сло­ва гре­че­ски­ми бук­ва­ми: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», а на мо­ем бра­те Кре­сте — дру­гая та­кая же, с над­пи­сью: ПОВЕРЬ МНЕ. Мно­го раз за дни мо­их ски­та­ний я го­во­рил в сво­ем серд­це с упре­ком, го­во­ря, что на­ши ро­ди­те­ли да­ва­ли нам ма­ло по­во­дов для до­ве­рия и что это бы­ла сла­бая лю­бовь — по­сы­лать в су­ро­вый мир двух невин­ных мла­ден­цев, у ко­то­рых не бы­ло дру­го­го сред­ства про­тив зла, кро­ме этих ма­лень­ких иг­ру­шек. Но в этом бы­ла ру­ка Гос­под­ня, что­бы в кон­це кон­цов об­ра­тить это зло в доб­ро.

Ам­ми­а­на, же­на Мен­не­а­са, — так зва­ли на­шу но­вую мать. Ее соб­ствен­ный сын Ам­мий со­всем недав­но умер; и что при­влек­ло ее доб­рое серд­це к нам боль­ше, чем к ко­му-ли­бо дру­го­му сре­ди та­ко­го огром­но­го мно­же­ства бед­ных мла­ден­цев, жа­лоб­но ле­жа­щих на сту­пе­нях хра­ма, так это то, что в мо­ем бра­те Кре­сте она, ка­за­лось, раз­гля­де­ла сход­ство со сво­им по­те­рян­ным сы­ном.

Мен­ней от­вез нас вме­сте с Ам­ми­а­ной в свой дом в Ли­ст­ре, го­ро­де Ли­ка­о­нии, где на­хо­ди­лась боль­шая часть его иму­ще­ства; и вско­ре по­сле это­го он умер. Но его вдо­ва, доб­рая Ам­ми­а­на, ко­то­рой ста­рик Мен­ней оста­вил все свое иму­ще­ство, об­ра­ща­лась с на­ми, как с род­ны­ми детьми, и на­учи­ла нас на­зы­вать ее ма­те­рью; и мы да­же не по­до­зре­ва­ли, что она дей­стви­тель­но бы­ла на­шей ма­те­рью. Од­на­ко, по­сколь­ку офи­ци­аль­но­го усы­нов­ле­ния нас в со­от­вет­ствии с за­ко­ном не бы­ло, мы все еще оста­ва­лись в гла­зах за­ко­на не сво­бод­ны­ми, а ра­ба­ми; ибо так гла­сит за­кон, что вся­кий, кто был раз­об­ла­чен в дет­стве, спа­сен и вос­пи­тан, ста­но­вит­ся ра­бом тех, кто его вос­пи­ты­ва­ет. Ибо на­ше предо­став­ле­ние из­би­ра­тель­ных прав сна­ча­ла бы­ло от­ло­же­но, а за­тем за­бы­то из-за бо­лез­ни и смер­ти Мен­не­а­са; и к то­му вре­ме­ни мы на­столь­ко утвер­ди­лись в до­ме, что ни­кто не со­мне­вал­ся, что мы по­лу­чи­ли из­би­ра­тель­ные пра­ва, и все мыс­ли об этом бы­ли от­бро­ше­ны в сто­ро­ну. Сле­до­ва­тель­но, со­глас­но за­ко­ну, мы все еще бы­ли ра­ба­ми Ам­ми­ан, а не ее сы­но­вья­ми, и нам гро­зи­ла опас­ность быть про­дан­ны­ми, как толь­ко на­ша до­ро­гая при­ем­ная мать умрет. Но обо всем этом ни я, ни мой брат Хрест ни­че­го не зна­ли; но мы ра­до­ва­лись люб­ви той, ко­го на­зы­ва­ли ма­те­рью; и все до­маш­ние лю­би­ли нас ра­ди нее, а неко­то­рые и ра­ди нас са­мих. И так дни тек­ли в сча­стье, по­ка мне не по­шел де­ся­тый год.

§ 2. КАК я ВПЕРВЫЕ УВИДЕЛ СВЯТОГО АПОСТОЛА ПАВЛА

На­сколь­ко я пом­ню, вес­ной пя­то­го го­да прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Клав­дия я впер­вые уви­дел Свя­то­го Апо­сто­ла, ко­то­ро­го я боль­ше не ви­дел, по­ка не про­шло мно­го лет; и хо­тя я был в то вре­мя все­го лишь де­ся­ти­лет­ним ре­бен­ком или око­ло то­го, все же каж­дое об­сто­я­тель­ство это­го за­пе­чат­ле­лось в мо­ей па­мя­ти. Бы­ло про­хлад­но ве­че­ром, и я на­хо­дил­ся за сте­ной, пря­мо у Ико­ний­ских во­рот, на од­ном из неболь­ших хол­мов, с ко­то­рых от­кры­ва­ет­ся вид на го­род, немно­го се­вер­нее Ико­ний­ской до­ро­ги. Ер­мий, наш пас­тух, на­иг­ры­вал на сво­ей сви­ре­ли ка­кую-то пес­ню бо­гу Па­ну, а ко­зы рез­ви­лись во­круг него. Но я, бу­дучи все­це­ло по­гло­щен обу­че­ни­ем ма­лень­ко­го ре­бен­ка тан­це­вать под зву­ки му­зы­ки, не об­ра­щал вни­ма­ния на упре­ки на­шей ня­ни Тро­фи­мы, ко­то­рая хо­те­ла, что­бы я вер­нул­ся с ней в го­род, по­то­му что вре­мя бли­зи­лось к за­ка­ту. Итак, под­няв гла­за и уви­дев несколь­ко вер­блю­дов и пыль на Ико­ний­ской до­ро­ге, «По­смот­ри, до­ро­гое ди­тя, — ска­за­ла она, — вон идут куп­цы из Ико­нии; по­это­му, ес­ли ты пой­дешь со мной без про­мед­ле­ния, ты уви­дишь их ма­га­зи­ны кра­си­вых ве­щей, и, мо­жет быть, Ам­ми­а­на ку­пит те­бе что-ни­будь из это­го..»

Услы­шав это, я охот­но по­бе­жал с ней к го­род­ским во­ро­там; и, при­дя ту­да рань­ше пут­ни­ков, я по­до­ждал, по­ка они вой­дут. Но ко­гда они бы­ли уже близ­ко, я по­нял, что это не куп­цы, и я хо­тел бы­ло от­вер­нуть­ся. И все же я это­го не сде­лал, ибо что-то в ли­це од­но­го из пу­те­ше­ствен­ни­ков креп­ко удер­жа­ло ме­ня, сам не знаю как, так что я во­лей-нево­лей устре­мил на него свой взгляд, как пти­ца, оча­ро­ван­ная зме­ей; и дей­стви­тель­но, я по­ду­мал, что ме­ня окол­до­ва­ли, и три­жды плю­нул; но все же я сто­ял непо­движ­но при­сталь­но гля­дя на него. В то вре­мя он еще не был лы­сым, у него был чи­стый цвет ли­ца, нос крюч­ко­ва­тый и несколь­ко круп­ный; он был невы­со­ко­го ро­ста и при ходь­бе немно­го на­кло­нял го­ло­ву впе­ред, как буд­то не мог яс­но раз­ли­чать пред­ме­ты; бро­ви у него бы­ли кос­ма­тые и срос­ши­е­ся; но что са­мое глав­ное ме­ня тро­нул взгляд его глаз, ко­то­рые от­ли­ча­лись про­ни­зы­ва­ю­щим блес­ком, как буд­то они мог­ли про­ник­нуть сквозь внеш­нюю обо­лоч­ку ве­щей да­же до са­мой со­кро­вен­ной су­ти.

Ко­гда пу­те­ше­ствен­ни­ки въе­ха­ли в го­род, я за­стыл в изум­ле­нии, как че­ло­век, уви­дев­ший сон в про­ме­жут­ке меж­ду сном и бодр­ство­ва­ни­ем. Но вско­ре, при­дя в се­бя, я по­жу­рил свою ня­ню за то, что она хит­ро­стью уве­ла ме­ня от ста­да, и убе­дил ее нена­дол­го вер­нуть­ся, что­бы я мог про­дол­жить свою за­ба­ву. Но серд­це мое боль­ше не ле­жа­ло к это­му, и вско­ре, на за­ка­те, я спу­стил­ся с Тро­фи­мом, что­бы от­пра­вить­ся в го­род. Ед­ва мы въе­ха­ли в во­ро­та, как уви­де­ли боль­шое скоп­ле­ние лю­дей воз­ле рын­ка; и, по­бе­жав ту­да, мы во­шли вме­сте с осталь­ны­ми во внут­рен­ний двор и об­на­ру­жи­ли там со­брав­шу­ю­ся ве­ли­кую тол­пу, а пут­ни­ков на га­ле­рее на­вер­ху, бе­се­ду­ю­щих с ни­ми. Что тро­ну­ло ме­ня (как ре­бен­ка) боль­ше, чем все про­из­не­сен­ные сло­ва, так это уди­ви­тель­ная ти­ши­на тол­пы, ко­то­рая все слу­ша­ла, как буд­то речь шла о во­про­сах жиз­ни или смер­ти, так что пас­ту­хи, па­ха­ри, но­силь­щи­ки но­си­лок, во­до­но­сы и дру­гие пред­ста­ви­те­ли низ­ше­го и са­мые под­лые из них, вы­хо­дя во двор с кри­ка­ми и на­смеш­ка­ми, как толь­ко по­па­да­ли в круг слу­ша­те­лей, сра­зу же усми­ря­лись и при­ру­ча­лись, как и осталь­ные; сре­ди ко­то­рых, как я за­ме­тил, наи­бо­лее вни­ма­тель­но слу­ша­ло бед­ное со­зда­ние, на­по­ло­ви­ну су­ма­сшед­шее, на­по­ло­ви­ну шут го­ро­хо­вый, ко­то­ро­го, по­сколь­ку он был хро­мым в те­че­ние трид­ца­ти с лиш­ним лет, мы обыч­но на­зы­ва­ли «хро­мой Ксан­ти­ас». Этот че­ло­век, ко­гда пу­те­ше­ствен­ник за­кон­чил свою речь, про­из­нес несколь­ко слов, ко­то­рые я не смог яс­но разо­брать; по­сле че­го тот, кто го­во­рил, сра­зу спу­стил­ся с га­ле­реи, при­бли­зил­ся к хро­мо­му и, устре­мив на него свой взгляд, взял его за ру­ку. Ес­ли рань­ше здесь ца­ри­ла ти­ши­на, то те­перь она ста­ла в де­сять раз боль­ше, да­же та­кая ти­ши­на, ко­то­рую, ка­за­лось, ощу­ща­ешь во пло­ти. Но незна­ко­мец сна­ча­ла под­нял гла­за к небу, а за­тем, при­сталь­но гля­дя на хро­мо­го, вос­клик­нул гром­ким го­ло­сом: «Во имя Иису­са из На­за­ре­та, встань и хо­ди»; и вот, Ксан­фий, этот че­ло­век, ко­то­рый был хро­мым трид­цать лет, встал и по­шел, и вско­чил и гром­ко за­пла­кал, вос­хва­ляя и воз­ве­ли­чи­вая Бо­га. За­тем раз­да­лись гром­кие кри­ки, и все бро­си­лись на ры­ноч­ную пло­щадь, од­ни кри­ча­ли «чу­до», «ди­во», дру­гие дер­жа­ли Ксан­тия на ру­ках, что­бы по­ка­зать его лю­дям, тре­тьи пре­воз­но­си­ли но­во­го бо­га, ко­то­ро­го от­кры­ли нам незна­ком­цы, тре­тьи кри­ча­ли, что но­вый бог — это чу­до. са­ми чу­же­зем­цы бы­ли бо­га­ми, а имен­но Зев­сом и Гер­ме­сом, спу­стив­ши­ми­ся с небес, как они спус­ка­лись в ста­рые вре­ме­на; и, ска­зав это, неко­то­рые по­спе­ши­ли к жре­цу, же­лая при­не­сти жерт­ву чу­же­зем­цам. Но вне­зап­но сно­ва во­ца­ри­лась глу­бо­кая ти­ши­на, и мы по­ня­ли, что пу­те­ше­ствен­ник, я имею в ви­ду то­го, кто ис­це­лил Ксан­ти­а­са, сно­ва об­ра­ща­ет­ся к лю­дям. Что он ска­зал, я не мог яс­но по­нять, по­сколь­ку был боль­ше за­нят на­блю­де­ни­ем за вы­ра­же­ни­ем его ли­ца, чем за смыс­лом его слов; но я по­нял так мно­го, что он ска­зал, что он и его спут­ник бы­ли не бо­га­ми, а людь­ми, и что дей­стви­тель­но есть Один Бог на­вер­ху (не так мно­го бо­гов), ко­то­рый да­ет все бла­га да­ры че­ло­ве­че­ству и ко­то­рый те­перь при­звал всех лю­дей прий­ти к нему. Ко­гда он за­кон­чил го­во­рить, жен­щи­ны при­жа­лись к нему со сво­и­ми мла­ден­ца­ми, что­бы он мог при­кос­нуть­ся к ним; и вот Тро­фим под­толк­нул ме­ня впе­ред вме­сте с осталь­ны­ми. За­тем он воз­ло­жил на ме­ня ру­ки и, лас­ко­во гля­дя на ме­ня, спро­сил Тро­фи­ма, уро­же­нец ли я этих кра­ев и кто мой отец. Что от­ве­тил Тро­фим, я не рас­слы­шал, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что мой отец те­перь умер; но незна­ко­мец по­смот­рел на ме­ня с боль­шей лю­бо­вью, чем преж­де, и ска­зал: «Гос­подь да бу­дет те­бе От­цом, ма­лыш­ка»; и, воз­ло­жив на ме­ня ру­ки во вто­рой раз, он бла­го­сло­вил ме­ня.

§ 3. О НЕЗНАКОМЦЕ И О ДИОСДОТЕ, ЖРЕЦЕ ЗЕВСА

Ко­гда мы вер­ну­лись до­мой в Ам­ми­а­ну, я, по сво­е­му обык­но­ве­нию, от­кро­вен­но рас­ска­зал ей обо всем, что слы­шал и ви­дел; и я спро­сил ее, ко­го из дво­их она счи­та­ет муд­рее и мо­гу­ще­ствен­нее: крюч­ко­но­со­го про­ро­ка — так я на­зы­вал незна­ком­ца — или Ди­о­сдо­та. Те­перь Ди­о­сдот был го­род­ским жре­цом, че­ло­ве­ком бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния и очень бо­га­тым, вос­ста­но­вив­шим ба­ни за свой счет по­сле зем­ле­тря­се­ния, как и его отец до него пе­ре­стро­ил ам­фи­те­атр. Кро­ме то­го, он был вы­со­ко­го ро­ста и об­ла­дал гра­ци­оз­ной и власт­ной осан­кой. И все же те­перь я не мог удер­жать­ся от срав­не­ния меж­ду ним и незна­ком­цем невзрач­ной на­руж­но­сти и невы­со­ко­го ро­ста; я по­ду­мал о том, что Ди­о­сдот про­жил трид­цать лет в том же го­ро­де, что и бед­ный хро­мой Ксан­тий, и все же тер­пел, что­бы он все еще оста­вал­ся хро­мым, то­гда как стран­ный про­рок ис­це­лил его в са­мый день его смер­ти. пер­вый вхо­дя­щий. Од­на­ко Ам­ми­а­на рас­сме­я­лась и по­жу­ри­ла ме­ня за мой во­прос, ска­зав, что я по­сту­пил дур­но, срав­нив без­вест­но­го бро­дя­че­го про­ри­ца­те­ля с вер­хов­ным жре­цом Зев­са; для это­го су­ще­ство­ва­ло мно­же­ство стран­ству­ю­щих жре­цов Ки­бе­лы и Са­ба­зия, жон­гле­ров и некро­ман­тов, ко­то­рые тво­ри­ли зна­ме­ния и чу­де­са в гла­зах про­стых лю­дей, и все это за од­ну-две драх­мы; но Ди­о­сдот не был ни од­ним из них, и его не сле­ду­ет упо­ми­нать вме­сте с ни­ми. Тем не ме­нее, ко­гда со всех сто­рон при­шло со­об­ще­ние о том, что хро­мой пол­но­стью из­ле­чил­ся, она ска­за­ла, что по­шлет за Ксан­ти­а­сом, как толь­ко это бу­дет воз­мож­но, что­бы уви­деть его и узнать прав­ду о слу­чив­шем­ся, а так­же о том, ка­кие ча­ры или тра­вы ис­поль­зо­вал незна­ко­мец. Но при­мер­но на чет­вер­тый или пя­тый день по­сле это­го — моя при­ем­ная мать тем вре­ме­нем по той или иной при­чине за­дер­жа­лась, что­бы по­слать за Ксан­ти­а­сом, но до на­ших ушей еже­днев­но до­хо­ди­ло мно­же­ство слу­хов о ве­ли­ких чу­де­сах, тво­ри­мых вол­шеб­ни­ком, — до­нес­лась весть, что незна­ко­мец убит; дру­гие го­во­ри­ли что он воз­нес­ся на небо, дру­гие — что он был по­гло­щен зем­лей; но все схо­ди­лись во мне­нии, что сей­час его нет в го­ро­де. За­тем мы об­на­ру­жи­ли, что в ев­рей­ском квар­та­ле про­изо­шел боль­шой кон­фликт; ибо неко­то­рые евреи при­шли из Ли­ст­ры в Ико­нию, пре­сле­дуя ча­ро­дея (так они его на­зы­ва­ли) и об­ви­няя его во мно­гих тяж­ких пре­ступ­ле­ни­ях. Слу­чи­лось так, что на­сту­пи­ло за­суш­ли­вое вре­мя, и дождь, на­чав­ший­ся в тот день, ко­гда незна­ко­мец при­был в Ли­ст­ру, пре­кра­тил­ся в тот же день, при­мер­но в то вре­мя, ко­гда он во­шел в го­род, и боль­ше не шел шесть или семь дней, хо­тя весь уро­жай по­гиб в те­че­ние мно­гих лет. хо­чу это­го. Итак, евреи ска­за­ли, что эта чу­ма об­ру­ши­лась на го­род Ли­ст­ру из-за то­го, что мы да­ли при­ют про­кля­то­му некро­ман­ту; и, убе­див на­род, они по­би­ли его кам­ня­ми. Но его те­ло най­ти не уда­лось; по­это­му лю­ди еще боль­ше убе­ди­лись в том, что он был некро­ман­том, на­столь­ко, что те­перь все (за ис­клю­че­ни­ем Ксан­ти­а­са и очень немно­гих дру­гих) ве­ри­ли, что он не про­рок, а зло­дей и об­ман­щик на­ро­да.

Но на сле­ду­ю­щий же день по­сле этих со­бы­тий солн­це по­мерк­ло, а до­ждя по-преж­не­му не бы­ло; а на тре­тий день по­сле по­би­ва­ния незна­ком­ца кам­ня­ми на­ле­те­ла огром­ная стая са­ран­чи, та­кая гу­стая, что она за­лег­ла на ип­по­дро­ме на два дюй­ма глу­би­ной; и не про­шло и несколь­ких дней по­сле это­го, как при­шла са­ран­ча. удар зем­ле­тря­се­ния; и де­сять до­мов в ев­рей­ском квар­та­ле бы­ли пол­но­стью раз­ру­ше­ны (не счи­тая дру­гих, силь­но по­тря­сен­ных и раз­ру­шен­ных вдре­без­ги), так что око­ло вось­ми­де­ся­ти ев­ре­ев бы­ли уби­ты, а их си­на­го­га бы­ла пол­но­стью раз­ру­ше­на. По­сле это­го лю­ди сно­ва на­ча­ли ме­нять свое мне­ние, и неко­то­рые осме­ли­лись ска­зать, что бог но­во­го про­ро­ка на­слал эти бед­ствия; и та­ким об­ра­зом, го­род раз­де­лил­ся, и часть счи­та­ла, что незна­ко­мец был об­ман­щи­ком и ча­ро­де­ем, но часть счи­та­ла, что он был учи­те­лем ис­тин­но­го Бо­га и про­рок. На­ко­нец, ко­гда обыч­ные жерт­во­при­но­ше­ния, ка­за­лось, бы­ли бес­по­лез­ны, но за­су­ха все еще про­дол­жа­лась, и вре­мя от вре­ме­ни слу­ча­лись толч­ки зем­ле­тря­се­ния, ка­за­лось хо­ро­шим, что долж­но бы­ло со­сто­ять­ся тор­же­ствен­ное ше­ствие все­го го­ро­да, что­бы от­вра­тить гнев бо­гов, од­но в честь пес­си­нунт­ской Ки­бе­лы, дру­гое в честь Ас­фаль­ской По­сей­до­ну и тре­тий — Зев­су Пан­ге­ме­рию. Этот по­след­ний на­мно­го пре­вос­хо­дил два дру­гих по ве­ли­ко­ле­пию, и сре­ди всей про­цес­сии боль­ше все­го вос­хи­щал­ся глав­ный жрец Ди­о­сдот, сам боль­ше все­го по­хо­жий на бо­га, оде­тый в бе­лое по­лот­но с пур­пур­ной кай­мой и с гир­лян­дой на го­ло­ве, в со­про­вож­де­нии млад­ших жре­цов и слу­жи­те­лей при­но­ся­щие бла­го­во­ния и раз­бра­сы­ва­ю­щие цве­ты и бла­го­во­ния; а за ни­ми бе­лые во­лы с по­зо­ло­чен­ны­ми ро­га­ми для жерт­во­при­но­ше­ния, а за­тем хор маль­чи­ков с лав­ро­вы­ми вет­вя­ми в ру­ках, по­ю­щих под ак­ком­па­не­мент ли­ры гимн, ко­то­рый был вы­бран сек­ре­та­рем се­на­та Оно­мар­хом. Со­зер­цая все это ве­ли­ко­ле­пие (пре­вос­хо­дя­щее все, что я ко­гда-ли­бо преж­де ви­дел) Те­перь я скло­нял­ся к то­му, что­бы пред­по­честь Ди­о­сдо­та стран­но­му про­ро­ку; и тем бо­лее, что Ам­ми­ан яв­но был на сто­роне пер­во­го. Бо­лее то­го, на вто­рой день по­сле ше­ствия по­шел обиль­ный дождь. Итак, те­перь все лю­ди об­ра­ти­лись к про­слав­ле­нию Зев­са Пан­ге­ме­рия; и за­су­ха, и зем­ле­тря­се­ние бы­ли за­бы­ты, а вме­сте с ни­ми ис­чез­ла и па­мять о незна­ком­це.

И все же ино­гда в мо­их снах, как то­гда, так и мно­го ме­ся­цев спу­стя, мне ка­за­лось, что я ви­жу стран­но­го про­ро­ка, ко­то­рый ис­це­лил Ксан­тия, сто­я­ще­го про­тив Ди­о­сдо­та и сра­жа­ю­ще­го­ся с ним; и я сно­ва и сно­ва слы­шал его го­лос в тем­но­те, го­во­ря­щий: «Гос­подь да бу­дет те­бе как отец».

§ 4. КАК МЫ РОСЛИ В ЛИСТРЕ

Шесть или семь лет про­ле­те­ли неза­мет­но для ме­ня и мо­е­го бра­та Кре­сту­са. На­ша до­ро­гая ма­туш­ка Ам­ми­а­на рас­по­ря­ди­лась, что­бы нас учи­ли пе­нию и тан­цам, а так­же вер­хо­вой ез­де и упраж­не­ни­ям в гим­на­сти­че­ском за­ле; и от­ча­сти из-за на­шей кра­со­ты, а от­ча­сти по­то­му, что нас счи­та­ли при­ем­ны­ми детьми той, ко­го все го­ро­жане лю­би­ли и по­чи­та­ли (ибо в Ли­ст­ре до сих пор со­хра­ни­лись над­пи­си, вос­хва­ля­ю­щие на­шу бла­го­де­тель­ни­цу и на­зы­ва­ю­щие ее МАТЕРЬЮ ГОРОДА, из-за ее мно­го­чис­лен­ных по­дар­ков и бла­го­де­я­ний жи­те­лям Ли­ст­ры). мы бы­ли вы­бра­ны сре­ди хо­ра маль­чи­ков, ко­то­рые долж­ны бы­ли год за го­дом петь пес­ни в честь Апол­ло­на и эфес­ской Ар­те­ми­ды в со­от­вет­ствии с недав­ним ука­зом се­на­та; и во всех на­ших уро­ках вер­хо­вой ез­ды и борь­бы мы при­ни­ма­ли уча­стие вме­сте с ро­до­ви­той мо­ло­де­жью го­ро­да; ибо все зна­ли, что Ам­ми­а­на хо­те­ла, что­бы мы ста­ли ее на­след­ни­ка­ми по­сле ее смер­ти. Но на че­тыр­на­дца­том го­ду мо­ей жиз­ни слу­чи­лось так, что, разыс­ки­вая за­блу­див­шу­ю­ся в го­рах ко­зу, я осту­пил­ся и упал с кру­то­го об­ры­ва, где ме­ня при­ня­ли за мерт­во­го; и Ер­мий при­нес ме­ня до­мой ра­не­но­го по­чти до смер­ти, с дву­мя глу­бо­ки­ми ра­на­ми на лбу и оста­вил ще­ка. За ко­рот­кое вре­мя я опра­вил­ся от сво­их ран; но я был ужас­но изуро­до­ван шра­ма­ми на ли­це, и ко­гда я, по сво­е­му обык­но­ве­нию, по­шел со сво­им бра­том к ре­ген­ту хо­ра, он пря­мо ска­зал мне, что я боль­ше не го­жусь ни тан­це­вать, ни петь в хо­ре, ибо бог тре­бу­ет, что­бы ему слу­жи­ли сим­па­тич­ные юно­ши. При этом я был силь­но раз­до­са­до­ван, и еще боль­ше, ко­гда за­ме­тил (или по­ду­мал, что за­ме­тил), что и в па­ле­ст­ре, и в шко­ле вер­хо­вой ез­ды мне уже не так ра­ды, как рань­ше; ибо неко­то­рые от­кры­то под­шу­чи­ва­ли над мо­им урод­ством, а дру­гие, ко­то­рые преж­де до­би­ва­лись мо­е­го об­ще­ства, те­перь из­бе­га­ли его. я; по край­ней ме­ре, так я ду­мал, воз­мож­но, непра­виль­но ис­тол­ко­вы­вая и усу­губ­ляя мел­кие оби­ды в сво­ем недо­воль­стве. Как бы то ни бы­ло, я стал угрю­мым и утра­тил бы­лую жиз­не­ра­дост­ность; ибо мир, ка­за­лось, из­ме­нил­ся и по­вер­нул­ся про­тив ме­ня. Но доб­рая Ам­ми­а­на, по­няв, что со мной не так, убе­ди­ла ме­ня за­нять­ся ли­те­ра­ту­рой; и она ку­пи­ла для нас неко­е­го Зе­но­на, гре­ка, в ка­че­стве на­ше­го на­став­ни­ка. Те­перь Хре­стус, бу­дучи ру­ко­во­ди­те­лем хо­ра и лю­бим­цем па­ле­ст­ры, из-за этих от­вле­че­ний мень­ше за­бо­тил­ся об уче­бе; но я, от­ка­зав­шись от сво­их преж­них за­ня­тий и по­свя­тив се­бя ли­те­ра­ту­ре, до­бил­ся хо­ро­ших успе­хов в сво­их но­вых за­ня­ти­ях, так что вско­ре стал ис­ку­сен в рас­шиф­ров­ке гре­че­ских иеро­гли­фов; и я по­лу­чал огром­ное удо­воль­ствие от чте­ния Ев­ри­пи­да и дру­гих гре­че­ских дра­ма­тур­гов, но боль­ше все­го от по­э­зия Го­ме­ра. И в этих за­ня­ти­ях я про­дол­жал до сво­е­го шест­на­дца­ти­ле­тия, на­хо­дя удо­воль­ствие во мно­гих ве­щах, но боль­ше все­го в люб­ви мо­е­го пре­крас­но­го бра­та Кре­сту­са.

§ 5. КАК УМЕРЛА АММИАНА, А НАС С БРАТОМ ПРОДАЛИ В РАБСТВО

Но те­перь на­ша бе­да дей­стви­тель­но бы­ла близ­ка. Ибо к кон­цу мо­е­го шест­на­дца­ти­ле­тия умер­ла на­ша до­ро­гая при­ем­ная мать, и бы­ло ли это из-за то­го, что она не оста­ви­ла за­ве­ща­ния, или из-за то­го, что за­ве­ща­ние бы­ло укра­де­но или уте­ря­но, несо­мнен­но од­но: за­ве­ща­ние не уда­лось най­ти. В до­ме обыч­но го­во­ри­ли, что за­ве­ща­ние бы­ло со­став­ле­но и пе­ре­да­но на хра­не­ние неко­е­му Тер­тул­лу, бан­ки­ру из Ико­нии, но что он уни­что­жил за­ве­ща­ние, под­дав­шись уго­во­рам Ни­канд­ра из Тья­ны, за­кон­но­го на­след­ни­ка, а оба сви­де­те­ля бы­ли мерт­вы. Ди­о­сдот, вер­хов­ный жрец Зев­са, под­твер­дил, что Ам­ми­а­на пе­ре­да­ла ему за­ве­ща­ние че­тыр­на­дцать лет на­зад в при­сут­ствии двух сви­де­те­лей, сра­зу по­сле смер­ти сво­е­го му­жа, но что она по­лу­чи­ла его об­рат­но в при­сут­ствии тех же сви­де­те­лей два го­да спу­стя и не пе­ре­да­ла ни­ка­ко­го дру­го­го за­ве­ща­ния в свое ме­сто. Ка­кой бы ни бы­ла прав­да, ко­гда Ни­кандр при­был из Тья­ны на вто­рой день, оспо­рить его за­яв­ле­ние бы­ло неко­му; итак, хо­тя всем бы­ло из­вест­но, что он нена­ви­дит Ам­ми­а­ну и пят­на­дцать лет не пе­ре­сту­пал ее по­ро­га, те­перь он взял на се­бя обя­зан­ность от­да­вать рас­по­ря­же­ния о по­хо­ро­нах и рас­по­ря­жать­ся всем по сво­е­му усмот­ре­нию. Вслед за этим сре­ди до­мо­чад­цев под­нял­ся ве­ли­кий плач, то есть все, кто был до­ста­точ­но взрос­лым, что­бы знать, что зна­чит быть ра­бом. Ибо мно­гие из них на­де­я­лись стать сво­бод­ны­ми по во­ле Ам­ми­а­на; и неко­то­рым она в недву­смыс­лен­ных вы­ра­же­ни­ях обе­ща­ла сво­бо­ду, а дру­гие, ко­то­рые про­бы­ли у нас недол­го, зная доб­ро­ту сво­ей хо­зяй­ки, ожи­да­ли, что их не бу­дут про­да­вать или что по­сле че­ты­рех-пя­ти лет служ­бы их осво­бо­дят. Ибо в той ме­ре, в ка­кой это бы­ло при­ня­то у всех бо­га­тых го­ро­жан Ли­ст­ры, по край­ней ме­ре у тех, у ко­го бы­ли боль­шие зе­мель­ные вла­де­ния и мно­го до­маш­них ра­бов; и на­сколь­ко боль­ше­го мож­но бы­ло ожи­дать от той, ко­го пуб­лич­но вос­хва­ля­ли как «мать го­ро­да»! Но те­перь все эти на­деж­ды рух­ну­ли до­тла; и все бы­ли во вла­сти но­во­го хо­зя­и­на, о ко­то­ром мы ни­че­го не зна­ли по­на­слыш­ке, кро­ме то­го, что он нена­ви­дел на­шу до­ро­гую хо­зяй­ку, и, ис­хо­дя из на­ших соб­ствен­ных зна­ний, мы на­ча­ли по­до­зре­вать, что он был жад­ным, же­сто­ким, склон­ным к на­си­лию и ти­ра­нии.

Несколь­ко ча­сов мы с Хре­стом горь­ко пла­ка­ли в ком­на­те, где обыч­но си­де­ли с Зе­но­ном; но ко­гда во­шел Ни­кандр и на его во­прос, по­че­му мы пла­ка­ли, мы от­ве­ти­ли, что опла­ки­ва­ем на­шу мать, он на­звал нас ни­щи­ми от­ро­дья­ми, ра­ба­ми, стре­мя­щи­ми­ся сбе­жать от на­шем со­сто­я­нии; и, от­верг­нув нас из ком­на­ты, ве­лел нам немед­лен­но уда­лить­ся в по­кои ра­бов. От­пра­вив­шись ту­да, мы об­на­ру­жи­ли, что все ли­ца пол­ны скор­би; но ни од­но из них не бы­ло на­столь­ко пе­чаль­ным, что­бы не быть в со­сто­я­нии еще немно­го по­го­ре­вать о на­шем слу­чае; все ука­зы­ва­ли на нас и вос­кли­ца­ли по по­во­ду на­ше­го неве­зе­ния, по­то­му что вче­ра мы бы­ли сво­бод­ны­ми и на­след­ни­ка­ми огром­ных вла­де­ний, но те­перь мы бы­ли ра­ба­ми и во вто­рой раз оста­лись без ма­те­ри.

Я по­ла­гаю, что наш же­сто­кий хо­зя­ин пред­ви­дел, что кто-ни­будь из дру­зей Ам­ми­а­на, по всей ве­ро­ят­но­сти, всту­пит­ся за нас, ес­ли не об­ра­тив­шись в суд, то, во вся­ком слу­чае, пред­ло­жив вы­ку­пить нас у него; ибо он от­дал при­каз об этом в тот же день, сра­зу по­сле пред­став­ле­ния что ка­са­ет­ся по­хо­рон­ных об­ря­дов, то нас сле­ду­ет от­пра­вить в его по­ме­стье в Тьяне. Жал­кой бы­ла та про­цес­сия, в ко­то­рой мы с Хре­стом в по­след­ний раз шли вме­сте, про­во­жая на­шу до­ро­гую Ам­ми­а­ну до мо­ги­лы! Все до­мо­чад­цы огла­ша­ли воз­дух при­чи­та­ни­я­ми, боль­ше о се­бе, чем о сво­ей хо­зяй­ке, так что в на­ня­тых пла­каль­щи­цах по­чти не бы­ло нуж­ды.

Но ко­гда все бы­ло кон­че­но, и по­хо­рон­ная про­цес­сия дви­ну­лась об­рат­но до­мой, мы с Кре­сту­сом на ко­рот­кое вре­мя ти­хо ото­шли в сто­ро­ну и на­пра­ви­лись к недав­но со­ору­жен­ной мо­ги­ле, вы­руб­лен­ной в склоне од­но­го из хол­мов, с ко­то­рых от­кры­ва­ет­ся вид на го­род; и там мы се­ли, и за­пла­ка­ли, и из­ли­ли все свои чув­ства. на­ши пе­ча­ли в объ­я­ти­ях друг дру­га, умо­ля­ю­щие бо­гов сжа­лить­ся над на­ми. Ибо мы на­ча­ли по­ни­мать, что не мо­жем ожи­дать жа­ло­сти от Ни­канд­ра и что он без ко­ле­ба­ний про­дал бы нас и раз­де­лил на ча­сти, ес­ли бы мог та­ким об­ра­зом из­влечь из нас боль­ше при­бы­ли; и на­ши серд­ца го­то­вы бы­ли разо­рвать­ся при мыс­ли о том, что мы, ко­то­рые ни­ко­гда не бы­ли раз­де­ле­ны, те­перь, воз­мож­но, бу­дем раз­лу­че­ны, и каж­дый из нас бу­дет жить оди­но­ко и за­бро­шен­но до кон­ца сво­их дней. Пла­ча, мы смот­ре­ли вниз на наш до­ро­гой дом. По­ля под на­ми бы­ли по­ля­ми Ам­ми­а­на; мы мог­ли на­зы­вать по име­нам овец и коз, ко­то­рые пры­га­ли и бле­я­ли в до­лине у на­ших ног; хра­мы, в ко­то­рых мы мо­ли­лись, си­я­ю­щие кры­ши до­мов мно­гих из­вест­ных дру­зей — все на­по­ми­на­ло нам о про­шлых счаст­ли­вых днях, счаст­лив боль­ше все­го по­то­му, что мы на­сла­жда­лись ими вме­сте. На­ко­нец мы под­ня­лись, что­бы спу­стить­ся к на­шей но­вой жиз­ни в раб­стве. Но по­сколь­ку на­ши умы вну­ша­ли нам опа­се­ния, что зав­тра мы рас­ста­нем­ся, мы ре­ши­ли по­про­щать­ся в по­след­ний раз там на­едине, а не в при­сут­ствии Ни­канд­ра и не на гла­зах до­маш­них ра­бов. И Хрест ска­зал, что мы долж­ны об­ме­нять­ся ка­ким-ни­будь зна­ком, по ко­то­ро­му мы мог­ли бы узнать друг дру­га в гря­ду­щие дни, ес­ли ко­гда-ни­будь бо­ги сно­ва све­дут нас вме­сте. Итак, мы сня­ли с на­ших шей аму­ле­ты, ко­то­рые все­гда но­си­ли с мла­ден­че­ства, и я по­лу­чи­ла от Кре­сту­са его пе­чать с над­пи­сью «ДОВЕРЬСЯ МНЕ», а он — мою со сло­ва­ми «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». За­тем мы по­про­ща­лись друг с дру­гом, не в си­лах боль­ше сдер­жи­вать­ся, но с прон­зи­тель­ны­ми кри­ка­ми бро­си­лись друг дру­гу на шею, ры­дая и при­зы­вая Ам­ми­а­ну по­мочь нам, по­то­му что бо­ги нам не по­мог­ли; а за­тем, вы­те­рев сле­зы, не ска­зав боль­ше ни сло­ва, мы спу­сти­лись в Ли­ст­ру. Здесь Ни­кандр, оце­нив на­шу за­держ­ку, от­дал при­каз, что­бы нас немед­лен­но по­са­ди­ли на от­дель­ных вер­блю­дов и от­пра­ви­ли в Ти­а­ну.

§ 6. О СМЕРТИ ХРЕСТА

На тре­тий день по­сле то­го, как мы при­бы­ли в Ти­а­ну, бу­дучи вы­зван­ны­ми к Ни­кан­д­ру, мы за­ста­ли с ним несколь­ких до­маш­них ра­бов Ам­ми­а­на, а ря­дом с на­шим хо­зя­и­ном — глад­ко­ли­це­го гре­ка с Де­ло­са, ко­то­рый, ка­за­лось, осмат­ри­вал и оце­ни­вал ра­бов; ко­то­рый, гля­дя на мой шрам, рас­сме­ял­ся и ска­зал, что ему не нуж­но про­сить Ни­канд­ра на­звать це­ну за ме­ня; но он по­хва­лил кра­со­ту Хре­ста и ве­лел ему раз­деть­ся и хо­дить взад и впе­ред по ком­на­те, петь и про­де­лать два или три тан­це­валь­ных так­та; и, на­ко­нец, он клят­вен­но за­явил, что он кра­си­вее Ни­рея и что он ку­пит его по цене Ни­канд­ра. Услы­шав это, мы оба па­ли к но­гам Ни­канд­ра и ра­бо­тор­гов­ца, умо­ляя их от име­ни их ро­ди­те­лей и бра­тьев, ес­ли та­ко­вые у них бы­ли, что­бы они, по край­ней ме­ре, не раз­лу­ча­ли нас, но что­бы грек мог ку­пить нас обо­их; и в то же вре­мя я ска­зал ра­бо­тор­гов­цу, что лег­ко и быст­ро умею чи­тать и пи­сать по-гре­че­ски, так что за ме­ня, как за ама­ну­эн­си­са, мож­но бы­ло бы по­лу­чить хо­ро­шую це­ну; и да­же осталь­ные ра­бы Ам­ми­а­на па­ли ниц пе­ред на­шим гос­по­ди­ном и при­со­еди­ни­лись к на­шей пе­ти­ции.

Но Ни­кандр сер­ди­то от­верг нас, и грек ска­зал Кре­сту, что он дол­жен от­пра­вить­ся в Рим, где за него за­пла­тят в де­сять раз боль­ше, чем за ни­чтож­но­го ама­ну­эн­са или грам­ма­ти­ка, по­то­му что он кра­сив, как Га­ни­мед, и на­вер­ня­ка по­нра­вит­ся ка­ко­му-ни­будь знат­но­му вель­мо­же или, воз­мож­но, са­мо­му им­пе­ра­то­ру; но до­ба­вил он: «Твой брат та­кой же кра­си­вый, как Га­ни­мед». для ме­ня это ни­че­го не сто­ит, по­то­му что я имею де­ло толь­ко с хо­ро­шень­ки­ми маль­чи­ка­ми; и по­это­му, пре­крас­ная, ты долж­на немед­лен­но при­го­то­вить­ся стать мо­ей спут­ни­цей, ибо к это­му вре­ме­ни я дол­жен быть уже на пу­ти в Тарс.» Тут Хре­стус встал и, сле­дуя за сво­им гос­по­ди­ном-гре­ком, хо­тел вый­ти из ком­на­ты, не ска­зав боль­ше ни сло­ва. Ни­кандр, на­сме­ха­ясь над его стра­да­ни­я­ми, по­звал его об­рат­но, что­бы по­про­щать­ся со мной, «ибо, — ска­зал он, — мо­жет прой­ти неко­то­рое вре­мя, преж­де чем ты сно­ва уви­дишь сво­е­го бра­та». Но Хре­стус мол­чал; толь­ко, вы­хо­дя за дверь, он обер­нул­ся ко мне и под­нял ма­лень­кий же­тон, ви­сев­ший у него на шее. Но это мол­ча­ние бы­ло луч­ше мно­гих слов, и па­мять о нем жи­вет во мне по сей день.

По­ка Хрест был в ком­на­те, я сдер­жи­вал се­бя ра­ди него, что­бы не раз­бить ему серд­це сво­им пла­чем и стра­стью; но ко­гда он ушел, я сно­ва по­пы­тал­ся скло­нить Ни­канд­ра мо­лит­ва­ми и уго­во­ра­ми. Но, убе­див­шись, что все на­прас­но, я в яро­сти вско­чил с зем­ли и об­ру­шил на него про­кля­тия, при­гро­зив, что убью его, ес­ли ко­гда-ни­будь пред­ста­вит­ся слу­чай. При этих сло­вах он хлоп­нул в ла­до­ши и по­звал ра­бов из сво­е­го до­ма: «От­ве­ди­те это­го юно­го бун­та­ря, — ска­зал он, — в верх­ние ка­ме­но­лом­ни и от­правь­те его на ка­торж­ные ра­бо­ты с низ­ши­ми клас­са­ми, по­ка маль­чиш­ка не пой­мет сво­е­го по­ло­же­ния, не на­учит­ся быть ра­бом и под­чи­нять­ся са­мо­му се­бе для тех, кто вы­ше его.» Итак, по­ка Хре­ста вез­ли в Тарс, ме­ня по­та­щи­ли в ка­ме­но­лом­ни, ко­то­рые на­хо­ди­лись в ди­ком ме­сте, на мно­гие ми­ли во­круг ли­шен­ном вся­ко­го че­ло­ве­че­ско­го жи­лья, при­мер­но в два­дца­ти ми­лях к се­ве­ру от Тья­ны. В этих ка­ме­но­лом­нях тру­ди­лась боль­шая груп­па ра­бов, по­лу­чав­ших скуд­ную пи­щу и еще бо­лее скуд­ную одеж­ду, вы­нуж­ден­ных весь день ра­бо­тать в це­пях под па­ля­щим солн­цем, а но­чью за­пер­тых, как ов­цы, в гряз­ном под­зем­ном ло­го­ве; и ес­ли кто-ни­будь уми­рал, на это не об­ра­ща­ли осо­бо­го вни­ма­ния, по­сколь­ку де­шев­ле бы­ло по­ку­пать но­вых ра­бов, чем хо­ро­шо об­ра­щать­ся со ста­ры­ми ра­ба­ми. Но я не со­мне­ва­юсь, что Ни­кандр, у ко­то­ро­го бы­ли вес­кие при­чи­ны же­лать из­ба­вить­ся от ме­ня и мо­е­го бра­та, по­сту­пил так со­зна­тель­но и преду­смот­ри­тель­но, пред­по­ла­гая, что я вско­ре уступ­лю тя­го­там это­го ме­ста и жиз­ни, и что ка­ме­но­лом­ни долж­ны бы­ли стать мо­ей мо­ги­лой, а его из­бав­ле­ни­ем.

На сле­ду­ю­щий день я при­сту­пил к сво­им тру­дам в окру­же­нии но­во­го ви­да то­ва­ри­щей, су­ществ, внешне боль­ше на­по­ми­на­ю­щих обе­зьян и со­бак, чем лю­дей, у неко­то­рых на лбу бы­ло вы­би­то «Т», озна­ча­ю­щее «вор», или «М», озна­ча­ю­щее «убий­ца»; у дру­гих спи­ны бы­ли обес­цве­че­ны руб­ца­ми от пле­ти или разо­рван­ные и кро­во­то­ча­щие со сле­да­ми све­же­го на­ка­за­ния; дру­гие с ошей­ни­ка­ми на ше­ях или са­бо и кан­да­ла­ми, ско­вы­ва­ю­щи­ми их но­ги; тре­тьи тру­дят­ся, как зве­ри, под чем-то вро­де вил или яр­ма; все они бы­ли ка­ким-то об­ра­зом за­ко­ва­ны в це­пи, и у всех бы­ла остри­же­на од­на сто­ро­на го­ло­вы, что­бы их мож­но бы­ло сра­зу узнать, ес­ли они вы­рвут­ся и убе­гут на ка­кое-ли­бо рас­сто­я­ние. Нам не раз­ре­ша­лось раз­го­ва­ри­вать; и по­ка мы тру­ди­лись от вос­хо­да до за­ка­та сре­ди рас­ка­лен­ных скал, един­ствен­ны­ми зву­ка­ми, ко­то­рые мож­но бы­ло услы­шать (по­ми­мо зво­на ин­стру­мен­тов о ка­мень), бы­ли угро­зы и про­кля­тия над­смотр­щи­ков и щел­ка­нье кну­та, со­про­вож­да­е­мое кри­ком неко­то­рых по­ра­жен­ных ра­бы­ня. Тем боль­ше у ме­ня бы­ло вре­ме­ни по­ду­мать о Кре­сте, судь­ба ко­то­ро­го бы­ла бес­ко­неч­но ху­же мо­ей, по­то­му что ему пред­сто­я­ло от­пра­вить­ся в Рим и там быть про­дан­ным за свою кра­со­ту; и я хо­ро­шо знал вы­ска­зы­ва­ние фи­ло­со­фа о том, что «То, что счи­та­ет­ся нечи­сто­той у сво­бод­но­рож­ден­но­го, долж­но счи­тать­ся необ­хо­ди­мо­стью в ра­бах.» Раз­мыш­ляя обо всем этом, я ис­пы­ты­вал та­кую му­ку, что ни жа­ра, ни ис­су­ша­ю­щая жаж­да не мог­ли срав­нить­ся с ней; и да­же пер­вое ощу­ще­ние раб­ско­го кну­та на мо­их пле­чах, хо­тя на мгно­ве­ние и све­ло ме­ня с ума, не смог­ло из­гнать мыс­ли о Кре­сте. Но нена­висть, жаж­да ме­сти и недо­ве­рие к бо­гам на­ча­ли сме­ши­вать­ся с мо­ей лю­бо­вью к бра­ту; и ес­ли сна­ча­ла я мо­лил­ся эфес­ской Ар­те­ми­де, что­бы она со­хра­ни­ла его, то те­перь я на­чал со­мне­вать­ся, по­мог­ли ли мо­лит­вы хоть че­му-ни­будь.

Я про­был в эр­га­сту­лу­ме мень­ше неде­ли, ко­гда, ко­гда мы вы­шли утром, что­бы, со­глас­но на­ше­му обык­но­ве­нию, вы­стро­ить­ся и про­ну­ме­ро­вать­ся, преж­де чем от­пра­вить­ся в на­ши несколь­ко мест в ка­ме­но­лом­нях, я услы­шал по­за­ди се­бя го­лос Хер­ни­а­са, пе­ре­да­ю­ще­го ка­кое-то со­об­ще­ние Си­ру­су, на­ше­му над­смотр­щи­ку. Но ко­гда я бро­сил­ся впе­ред, что­бы об­нять его, он гру­бо за­го­во­рил со мной, на­звав ме­ня глуп­цом и бун­тов­щи­ком, и ска­зал, что не бу­дет го­во­рить со мной до тех пор, по­ка я не под­чи­нюсь до­стой­но­му Ни­кан­д­ру. Я быст­ро вер­нул­ся на свое ме­сто, чув­ствуя се­бя дей­стви­тель­но оди­но­ким те­перь, ко­гда гры­жи обер­ну­лись про­тив ме­ня. К это­му вре­ме­ни мы уже бы­ли на пу­ти из эр­га­сту­ла в ка­ме­но­лом­ни, и я с осталь­ны­ми за­нял свое ме­сто в арьер­гар­де. Но ко­гда щел­чок хлы­ста Си­ру­са по­ка­зал, что он на­хо­дит­ся на неко­то­ром рас­сто­я­нии впе­ре­ди длин­ной ко­лон­ны, я услы­шал, как кто-то ти­хо оклик­нул ме­ня по име­ни, и Гер­мас ока­зал­ся ря­дом со мной. Он в несколь­ких сло­вах рас­ска­зал мне, что со­про­вож­дал ра­бо­тор­гов­ца в Тарс, но что по до­ро­ге Хрест, то ли по­скольз­нув­шись, то ли бро­сив­шись вниз на уз­ком и об­ры­ви­стом участ­ке до­ро­ги, со­рвал­ся с вы­со­ко­го уте­са и был под­нят с глу­бо­ки­ми по­ре­за­ми и ра­не­ни­я­ми, и в те­че­ние двух или че­рез три ча­са он умер. В глу­бине ду­ши я знал, что Ер­мий го­во­рил прав­ду, но я от­ка­зы­вал­ся ве­рить его рас­ска­зу, го­во­ря, что он был в сго­во­ре с Ни­кан­дром, что­бы об­ма­нуть ме­ня; ина­че по­че­му он не при­нес ка­кой-ни­будь знак? Но ста­рик со сле­за­ми на гла­зах за­явил, что он при­нес бы мне аму­лет, ко­то­рый ви­сел на шее мо­е­го бра­та, но один из ра­бов украл его; од­на­ко в свои по­след­ние ми­ну­ты Хрест на­пи­сал для ме­ня ка­кое-то по­сла­ние на сво­их таб­лич­ках; и, ска­зав это, он до­стал таб­лич­ки ко­то­рый, как я знал, дей­стви­тель­но при­над­ле­жал мо­е­му бра­ту. Те­перь все мои на­деж­ды рух­ну­ли, и я знал, что остал­ся один на све­те; но я не мог ни го­во­рить, ни пла­кать, а шел даль­ше, не по­да­вая ви­ду; но ста­рик, с тре­во­гой вгля­ды­ва­ясь в мое ли­цо, по­про­сил ме­ня до­ве­рить­ся ему, и, уви­дев при­бли­жа­ю­ще­го­ся Си­ру­са, он по­жал мне ру­ку и ушел. По­чти весь тот день над­смотр­щик — воз­мож­но, по­то­му, что за­по­до­зрил нелад­ное, уви­дев, как Ер­мий кра­дет­ся прочь, — не от­хо­дил от ме­ня ни на шаг, но так при­сталь­но смот­рел на ме­ня, что я ни на мгно­ве­ние не осме­ли­вал­ся пре­рвать свою ра­бо­ту, что­бы вы­та­щить таб­лич­ки из-за па­зу­хи, ку­да я их за­су­нул; и что я де­лал, я не знал, но я не мог ни ду­мать, ни пла­кать, ни де­лать ни­че­го, кро­ме как тру­дить­ся, как ка­кая-то ма­ши­на. Но бли­же к за­ка­ту, неза­дол­го до то­го, как нас вы­стро­и­ли, что­бы мы мог­ли спу­стить­ся в эр­га­сту­лум, вос­поль­зо­вав­шись слу­ча­ем, я вы­та­щил таб­лич­ки и на пер­вом ли­сте об­на­ру­жил на­чер­тан­ные сла­бы­ми бук­ва­ми, как буд­то сла­бой ру­кой, сло­ва на по­дар­ке, ко­то­рый я ему дал, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ; и ко­гда я про­чла их, сле­зы боль­ше не сдер­жи­ва­лись.

§ 7. О МОЕЙ ЖИЗНИ В ЭРГАСТУЛУМЕ

Ес­ли то, что мое те­ло вы­дер­жа­ло тя­го­ты ка­ме­но­ло­мен, бы­ло чу­дом, то го­раз­до бо­лее уди­ви­тель­ным бы­ло то, что моя ду­ша не по­гиб­ла. И я го­во­рю сей­час не толь­ко о сло­вах и де­я­ни­ях тьмы, тво­ри­мых раб­ским ста­дом в их под­зем­ном ло­го­ве, от ко­то­рых бла­го­дать Гос­под­ня со­хра­ни­ла ме­ня; но я го­во­рю о ве­ре в лю­бое бо­же­ствен­ное управ­ле­ние ми­ром, ко­то­рое, ка­за­лось, в это вре­мя на­хо­ди­лось в опас­но­сти быть пол­но­стью уни­что­жен­ным, или да­же быть за­ме­нен­ным ве­рой в зло. Ибо я не толь­ко день ото дня ста­но­вил­ся все боль­ше по­хо­жим на гру­бо­го зве­ря умом, ду­шой и те­лом, с мень­шим ужа­сом при­слу­ши­ва­ясь к непри­стой­ным шут­кам и рас­ска­зам мо­их то­ва­ри­щей и учась вос­при­ни­мать все зло как нечто са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся и не ожи­дать ни­че­го хо­ро­ше­го от ми­ра; но и я на­чал по­ду­мать толь­ко, что, ес­ли бы бо­ги дей­стви­тель­но су­ще­ство­ва­ли, они не мог­ли бы быть та­ки­ми, во что хо­те­ли бы за­ста­вить нас по­ве­рить эпи­ку­рей­цы, «празд­ны­ми бо­га­ми, ко­то­рые не ду­ма­ют о смерт­ных», но они, долж­но быть, пло­хие бо­ги, раз со­зда­ли и под­дер­жи­ва­ют та­кой пло­хой мир.

Те­перь я знал, что Ам­ми­а­на ве­ри­ла в ведьм, некро­ман­тов и то­му по­доб­ное; да, и да­же Зе­нон, наш на­став­ник, хо­тя и был фи­ло­со­фом и при­над­ле­жал к сек­те сто­и­ков, от­кры­то при­знал­ся, что сам он не хо­тел бы под­вер­гать­ся пре­сле­до­ва­ни­ям с по­мо­щью чар и за­кли­на­ний ведьм. По­это­му так ча­сто, как толь­ко мои спут­ни­ки от­во­ра­чи­ва­лись от сво­их непри­стой­но­стей и гряз­ных рос­сказ­ней, они на­чи­на­ли рас­ска­зы­вать о кол­дов­стве (что они име­ли обык­но­ве­ние де­лать ча­ще, осо­бен­но по­сле зем­ле­тря­се­ний, ко­гда они на­хо­ди­лись под неко­то­рым вли­я­ни­ем стра­ха) и ис­то­ри­ях об эм­пу­сах и кро­во­со­су­щих мон­страх, а так­же о вы­зы­ва­нии при­зра­ков и вы­тя­ги­ва­нии из серд­ца жи­вых лю­дей, в та­кие мо­мен­ты я бы жад­но при­слу­ши­вал­ся ко всем их вы­ска­зы­ва­ни­ям; и хо­тя Зе­нон на­учил ме­ня ве­рить, что эти суе­ве­рия про­стых лю­дей ни­чем не луч­ше ба­буш­ки­ных ба­сен, все же те­перь я на­чал скло­нять­ся к мне­нию, что эти ис­то­рии бы­ли прав­дой. И в мо­ем те­пе­реш­нем со­сто­я­нии бо­ги тьмы, та­кие как Ге­ка­та, Гор­го и им по­доб­ные, ка­за­лось, об­ла­да­ли боль­шей ма­те­ри­аль­но­стью и ре­аль­ной вла­стью, чем ве­ли­кие бо­ги Зевс и По­сей­дон, ко­то­рым по­кло­ня­лись в про­цес­си­ях бла­го­род­ные жре­цы в пре­крас­ных одеж­дах, с бла­го­во­ни­я­ми, цве­та­ми и при­но­ше­ни­я­ми жир­ных жертв, но ко­то­рые ни­че­го не де­ла­ли для ме­ня. их по­клон­ни­ки. По­это­му, ко­гда я услы­шал, как од­на ведь­ма из­влек­ла ора­ку­лы из ма­лень­ко­го мла­ден­ца, ко­то­ро­му она пе­ре­ре­за­ла гор­ло, и по­ра­бо­ти­ла его дух; и как дру­гая ото­мсти­ла сво­им вра­гам с по­мо­щью кост­но­го моз­га ре­бен­ка, ко­то­ро­го она за­ко­па­ла до се­ре­ди­ны в зем­лю, а за­тем оста­ви­ла уми­рать с го­ло­ду у всех на ви­ду об изоби­лии пи­щи; а дру­гие за­став­ля­ли сво­их вра­гов чах­нуть, де­лая вос­ко­вые фи­гур­ки, ко­то­рые про­ты­ка­ли иг­ла­ми или пла­ви­ли на мед­лен­ном огне, и то­му по­доб­ное; за­тем в мо­ем со­зна­нии воз­ник­ла мысль о Ни­кан­дре, ко­то­рый та­ким об­ра­зом был вы­нуж­ден чах­нуть, жить без серд­ца и вне­зап­но упасть за­мерт­во, и я по­мо­лил­ся, что­бы мне то­же уда­лось по­стичь эти тай­ны.

Осо­бен­но мне за­пом­нил­ся один ве­чер, ко­гда нас за­гна­ли рань­ше обыч­но­го в на­шу тем­ни­цу из-за силь­ной бу­ри и зем­ле­тря­се­ния, и вся зем­ля, ка­за­лось, при­шла в дви­же­ние, ска­лы со скло­нов хол­мов па­да­ли то в од­ну, то в дру­гую сто­ро­ну, и це­лые уте­сы рас­ка­чи­ва­лись впра­во и вле­во, как буд­то мы бы­ли в мо­ре, а не на твер­дой зем­ле, и де­вять или де­сять мо­их спут­ни­ков уже бы­ли раз­дав­ле­ны кам­ня­ми или об­ва­лом стен ка­ме­но­ло­мен. Ко­гда нас за­тол­ка­ли в на­шу тем­ни­цу, мы си­де­ли в тем­но­те, мы все еще чув­ство­ва­ли, как зем­ля дви­жет­ся под на­ми, и вре­мя от вре­ме­ни раз­да­ва­лись та­кие рас­ка­чи­ва­ния и гро­хот, что са­мые роб­кие кри­ча­ли, что ка­кая-то про­пасть раз­верз­нет­ся и по­гло­тит нас за­жи­во, дру­гие — что сте­ны и кры­ша об­ру­ши­ва­ют­ся на нас. Но вне­зап­но, сре­ди шу­ма и су­ма­то­хи столь­ких го­ло­сов, неко­то­рые пла­ка­ли, но боль­шая часть кри­ча­ла, во­пи­ла, бо­го­хуль­ство­ва­ла и про­кли­на­ла бо­гов, мы услы­ша­ли, как один из ра­бов гром­ко за­го­во­рил, пе­ре­кры­вая всех осталь­ных, и при­ка­зал за­мол­чать. Его зва­ли Нан­ни­ас, он был кол­хид­цем по про­ис­хож­де­нию; и он ве­лел нам от­бро­сить на­ши стра­хи и на­брать­ся му­же­ства, «ибо, — ска­зал он, — я сам вы­звал эту бу­рю и зем­ле­тря­се­ние, и, как я на­де­юсь, мы ско­ро узна­ем, что наш учи­тель тра­ги­че­ски по­гиб во вре­мя них».

За­тем все за­мол­ча­ли и ста­ли слу­шать кол­хид­ца, ко­то­рый про­дол­жал в том же ду­хе. «С са­мых ран­них лет ста­рая ведь­ма (ко­то­рая ку­пи­ла ме­ня мла­ден­цем) обу­ча­ла ме­ня всем ис­кус­ствам ма­гии; и от нее я на­учил­ся, как под­ни­мать вет­ры и как их усып­лять, и как по­кон­чить с че­ло­ве­ком, да­же ес­ли он на­хо­дит­ся за мно­го миль от­сю­да, та­ким муд­рым спо­со­бом что­бы ни­кто не узнал при­чи­ни­те­ля зла. С са­мо­го дет­ства я все­гда на­хо­дил удо­воль­ствие во вся­ком зле. А по­че­му бы и нет? Крест был мо­ги­лой всех мо­их бра­тьев, мо­е­го от­ца и мо­е­го де­да; и я не со­би­ра­юсь вы­рож­дать­ся по срав­не­нию со сво­и­ми пред­ка­ми. Мир про­тив нас; да­вай­те то­же бу­дем про­тив все­го ми­ра». На это все за­кри­ча­ли в знак со­гла­сия, но кол­хи­дец нетер­пе­ли­во про­дол­жил: «Мо­е­го пер­во­го учи­те­ля в Ла­оди­кии я уни­что­жил, по­ме­стив ко­сти, кровь и гвоз­ди от кре­ста вме­сте с неко­то­ры­ми тра­ва­ми, о ко­то­рых я сей­час не бу­ду упо­ми­нать, под пол его спаль­ни, так что он за­чах и умер ме­нее чем за час. боль­ше ме­ся­ца, к удив­ле­нию вра­ча. И что бы­ло луч­ше и при­ят­нее все­го, я на­влек по­до­зре­ние в со­де­ян­ном на над­смотр­щи­ка над ра­ба­ми, та­ко­го дес­по­тич­но­го него­дяя, как Сир, ко­то­рый был при­го­во­рен к скарм­ли­ва­нию ди­ким зве­рям по об­ви­не­нию в том, что он по­кон­чил с на­шим хо­зя­и­ном с по­мо­щью мед­лен­ных ядов.» Тут все за­кри­ча­ли и за­ап­ло­ди­ро­ва­ли еще гром­че, чем преж­де; и хо­тя зем­ля все еще со­тря­са­лась и сто­на­ла под на­ми, а сте­ны эр­га­сту­ла рас­ка­чи­ва­лись взад и впе­ред силь­нее, чем ко­гда-ли­бо, все же все си­де­ли мол­ча в тем­но­те, ожи­дая услы­шать, ка­кой про­ект мо­жет быть у кол­хид­ца в ру­ках, что­бы пред­при­нять месть Ни­кан­д­ру.

По­ка мы все за­та­и­ли ды­ха­ние, он гром­ко взы­вал к Ге­ка­те, бо­гине тьмы и нена­вист­ни­це све­та, ко­то­рая на­сла­жда­ет­ся кро­вью, прий­ти и схва­тить Ни­канд­ра, в то же вре­мя взы­вая к дру­гим ужа­са­ю­ще зву­ча­щим и неиз­вест­ным бо­гам и при­зы­вая на Ни­канд­ра са­мые страш­ные про­кля­тия. Ко­гда он умолк, вот, из-под зем­ли (как мне по­ка­за­лось) до­нес­ся тон­кий го­лос, негром­кий, но очень прон­зи­тель­ный и та­кой, что по мо­ей ко­же про­бе­жа­ли му­раш­ки, го­во­ря­щий: «Я иду, учи­тель, я иду, я иду». Тут мы все вско­чи­ли на но­ги, и неко­то­рые гром­ко за­кри­ча­ли, что на них на­пал де­мон, а за­тем все бро­си­лись в раз­ные сто­ро­ны, и мно­гие упа­ли в ку­чу, ба­рах­та­ясь на по­лу, и под­нял­ся та­кой гвалт, как буд­то сам ад вы­рвал­ся на сво­бо­ду; и я по­ду­мал, что ес­ли бы шум про­дол­жал­ся еще немно­го еще несколь­ко мгно­ве­ний, и мно­гие из нас со­шли бы с ума; но в этот мо­мент во­шел страж­ник с од­ним из них, нес­шим лам­пу, и ни­где ни­че­го не бы­ло вид­но; и они би­ли со всех сто­рон сво­и­ми кну­та­ми, по­ка шум по­чти не утих; а за­тем они вы­шли, оста­вив нас, как и преж­де, в тем­но­те.

Так вот, в те­че­ние всех этих мно­гих лет у ме­ня бы­ло ма­ло мыс­лей о Том, чьим име­нем был ис­це­лен Ксан­ти­ас; но в тот же ве­чер зем­ле­тря­се­ния, ко­гда я раз­мыш­лял о том, су­ще­ству­ют бо­ги или нет, мне при­шло в го­ло­ву, что по­ми­мо при­зы­ва­ния Ге­ка­ты, Гор­го и осталь­ных, это мог­ло бы будь мудр воз­не­сти мо­лит­вы Бо­гу стран­но­го про­ро­ка, ко­то­ро­го я пом­нил в дет­стве, что­бы Он то­же при­со­еди­нил­ся к уни­что­же­нию Ни­канд­ра. Но да бу­дет бла­го­сло­вен Гос­подь, Он по­ме­шал мне та­ким об­ра­зом по­но­сить Его Свя­тое Имя; ибо то ли я вспом­нил, что про­рок ска­зал, что этот Бог был Бо­гом ми­ло­сер­дия и бу­дет мне как Отец, то ли это бы­ло вос­по­ми­на­ние о чи­стом и свя­том ли­це про­ро­ка, ко­то­рое, ка­за­лось, не со­гла­со­ва­лось с мо­и­ми нечи­сты­ми и нече­сти­вы­ми мо­лит­ва­ми, несо­мнен­но то, что Гос­подь за­крыл мои уста и обуз­дал мой язык, что­бы я не про­из­но­сил Его имя всуе. Но ко­гда все осталь­ные на­ко­нец за­сну­ли, я дол­го ле­жал без сна, раз­мыш­ляя над сло­ва­ми «Гос­подь да бу­дет те­бе как Отец» и га­дая, ка­ким бо­гом мо­жет быть этот «Гос­подь».

§ 8. КАК Я БЫЛ ПРОДАН ФИЛИМОНУ КОЛОСССКОМУ

Про­шло не бо­лее трех или че­ты­рех дней со вре­ме­ни про­ро­че­ства кол­хид­ца, и шел вось­мой ме­сяц или око­ло то­го с то­го вре­ме­ни, как ме­ня впер­вые при­ве­ли в ка­ме­но­лом­ни, ко­гда, вот, од­на­жды утром, вый­дя из эр­га­сту­ла на на­шу ра­бо­ту со­глас­но обы­чаю, мы об­на­ру­жи­ли в том ме­сте вме­сто обыч­ных над­смотр­щи­ков — от­ряд сол­дат; и вме­сто то­го, что­бы быть разо­слан­ны­ми по на­шим несколь­ким по­стам в ка­ме­но­лом­нях, нас за­ста­ви­ли мар­ши­ро­вать од­ной ко­лон­ной че­рез Ти­а­ну. Про­ез­жая че­рез го­род, мы услы­ша­ли при­чи­ну на­ше­го пу­те­ше­ствия. Ни­кандр был мертв. Од­на­ко он не по­гиб, как пред­ска­зы­вал кол­хи­дец, во вре­мя зем­ле­тря­се­ния; но, со­вер­шив над­ру­га­тель­ство над же­ной од­но­го из сво­их ра­бов, он был смер­тель­но ра­нен этим че­ло­ве­ком в по­ры­ве стра­сти. И все же, ес­ли бы он про­жил до­ста­точ­но дол­го, он смог бы ото­мстить за се­бя, пре­дав смер­ти всех сво­их до­мо­чад­цев, все­го три­ста че­ло­век, вклю­чая тех, кто при­над­ле­жал к до­му Ам­ми­а­на, сре­ди ко­то­рых по­гиб­ли наш вер­ный Ер­мий и на­ша ста­рая кор­ми­ли­ца Тро­фи­ма. На сле­ду­ю­щий день он умер, и на­след­ник, всту­пив во вла­де­ние по­ме­стьем, при­ка­зал от­пра­вить всех ра­бов, на­хо­див­ших­ся в ка­ме­но­лом­нях, в Тар­сус и там про­дать. Та­ким же­сто­ким я стал и та­ким черст­вым серд­цем за вре­мя сво­е­го пре­бы­ва­ния в эр­га­сту­ле, что да­же из­ве­стие о смер­ти Ер­мия и Тро­фи­ма не силь­но тро­ну­ло ме­ня, и боль от это­го бы­ла не так ве­ли­ка, как удо­воль­ствие, ко­то­рое я ис­пы­тал, услы­шав о смер­ти Ни­канд­ра.

Ко­гда нас при­вез­ли в Тар­сус и по­ста­ви­ли на плат­фор­му для ра­бов, и там за­ста­ви­ли пры­гать, тан­це­вать, тас­кать тя­же­сти и гром­ко за­яв­лять о том, ка­кие ис­кус­ства и до­сти­же­ния мы зна­ем, я не ис­пы­ты­вал осо­бо­го сты­да, но толь­ко ка­кое-то сла­бое же­ла­ние узнать, кто бу­дет мо­им хо­зя­и­ном, и в то же вре­мя же­ла­ние мя­теж­ная нена­висть к бо­гам и лю­дям, как к оди­на­ко­во неспра­вед­ли­вым, и ре­ши­мость ото­мстить че­ло­ве­че­ству. В то вре­мя мое зна­ние букв и уме­ние пе­ре­пи­сы­вать со­слу­жи­ли мне хо­ро­шую служ­бу. Ибо, ко­гда один из ра­бо­тор­гов­цев уви­дел, как я до­ка­зы­ваю свое ма­стер­ство на таб­лич­ках, он ку­пил ме­ня по бо­лее вы­со­кой цене, чем осталь­ных, и по­сле то­го, как от­вел ме­ня в ба­ню и ис­поль­зо­вал ле­кар­ства, что­бы уда­лить или умень­шить сле­ды от мо­их ран, он одел ме­ня при­лич­но и по­ме­стил с Учи­тель гре­че­ско­го язы­ка, что­бы по­вы­сить мое ма­стер­ство в пись­ме; и по­сле двух или трех ме­ся­цев, про­ве­ден­ных та­ким об­ра­зом в Тар­се, я был про­дан неко­е­му Фи­ле­мо­ну, чей па­сы­нок Ар­хипп изу­чал ри­то­ри­ку в шко­лах. Мой но­вый хо­зя­ин был бо­га­тым граж­да­ни­ном Ко­лос­сов и об­ра­зо­ван­ным че­ло­ве­ком, в то вре­мя увле­кав­шим­ся гре­че­ской ли­те­ра­ту­рой, и он при­е­хал в Тарс, что­бы от­ме­тить успе­хи сво­е­го сы­на в та­мош­них шко­лах и про­во­дить его до­мой; и по при­чине рас­ту­ще­го ухуд­ше­ния зре­ния он по­же­лал ку­пить ка­кой-ни­будь раб, ко­то­рый мог с по­ни­ма­ни­ем чи­тать по-гре­че­ски и де­лать ко­рот­кие за­мет­ки о том, что он дик­то­вал. Итак, он ку­пил ме­ня за че­ты­ре ми­ны, и я со­про­вож­дал его в Ко­лос­сы.

Мне шел во­сем­на­дца­тый год, это был по­след­ний год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Клав­дия; но, несмот­ря на мо­ло­дость, я не был та­ким по­дат­ли­вым по на­ту­ре, как мож­но бы­ло бы ожи­дать от юно­ши. Ибо я был, так ска­зать, стар и оде­ре­ве­нел от стра­да­ний; и как бы доб­рый Фи­ли­мон ни про­яв­лял ко мне бла­го­склон­ность и снис­хож­де­ние, мой ра­зум все рав­но твер­дил бы об этом, что, ес­ли бы у ме­ня бы­ли мои пра­ва, я был бы сво­бо­ден, и кто бы ни был мо­им гос­по­ди­ном, вла­дел мной неспра­вед­ли­во. Бо­лее то­го, ужас мо­ей недав­ней жиз­ни в ка­ме­но­лом­нях ни­ко­гда не по­ки­дал ме­ня; и каж­дую ночь я го­во­рил се­бе: «Се­го­дня ме­ня ба­ло­ва­ли и сде­ла­ли иг­руш­кой, но зав­тра ме­ня мо­гут бро­сить в эр­га­сту­лум». Эта го­речь недо­ве­рия ис­пор­ти­ла все удо­воль­ствия, ко­то­ры­ми доб­рый Фи­ле­мон по­ра­до­вал бы мою но­вую жизнь в Ко­лос­сах, и дей­стви­тель­но, моя те­пе­реш­няя сво­бо­да от угне­те­ния и сам мой до­суг, да­ю­щий мне все боль­ше по­во­дов для раз­мыш­ле­ний о мо­ем оди­но­че­стве, сде­ла­ли ме­ня еще бо­лее угрю­мым, чем ко­гда-ли­бо. Ино­гда, ко­гда я смот­рел на ма­лень­кий су­ве­нир, ко­то­рый по­да­рил мне мой брат, и вспо­ми­нал о по­дар­ке, ко­то­рым мы об­ме­ня­лись с ним, я за­яв­лял, что не толь­ко по­да­рил мо­е­му бед­но­му Кре­сту­су ле­ген­ду «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», но в то же вре­мя я рас­стал­ся с са­мой сво­ей спо­соб­но­стью лю­бить —та­ким бес­плод­ным и су­хим от вся­кой при­вя­зан­но­сти ка­за­лось те­перь мое серд­це — а что ка­са­ет­ся дру­гой ле­ген­ды, ПОВЕРЬТЕ МНЕ, я бы осу­дил ее как празд­ную и лжи­вую. На ко­го я мог по­ло­жить­ся на зем­ле? На мо­их ро­ди­те­лей, ко­то­рые оста­ви­ли ме­ня»? Или на Хре­ста, Гер­ма­са или Тро­фи­ма, ко­то­рые те­перь бы­ли все­го лишь пы­лью и пеп­лом? Но ес­ли бы я по­смот­рел в дру­гое ме­сто, к бо­гам на небе­сах ввер­ху или к бо­гам под зем­лей, вот, я не уви­дел бы ни­ко­го, кро­ме су­ществ, ко­то­рые ли­бо ра­до­ва­лись злу, ли­бо, по край­ней ме­ре, не име­ли си­лы уни­что­жить зло; ко­то­рые, сле­до­ва­тель­но, бы­ли ли­бо слиш­ком пло­хи­ми, ли­бо слиш­ком сла­бы­ми, что­бы тре­бо­вать до­ве­рия от лю­дей.

Но здесь яв­ле­на твоя ру­ка, Гос­подь Иисус; ибо че­рез утра­ту зем­ной люб­ви и до­ве­рия ты при­вел ме­ня к се­бе, ис­точ­ни­ку вся­кой бла­го­сти, к те­бе, ко­го лю­бить — зна­чит до­ве­рять, а до­ве­рять — зна­чит лю­бить, и в люб­ви и до­ве­рии к ко­му Жизнь Веч­ная. Бла­го­сло­вен ты, осво­бож­да­ю­щий угне­тен­ных и на­прав­ля­ю­щий стран­ни­ка! Бла­го­сло­вен ты, Гос­подь вся­кой Люб­ви, ко­то­рый за­брал у ме­ня к се­бе зем­ную лю­бовь мо­е­го до­ро­го­го бра­та, что­бы тем са­мым ты мог на­пра­вить ме­ня к луч­шей и выс­шей Люб­ви, да­же к са­мо­му се­бе, в ком мно­го лет спу­стя я сно­ва об­рел сво­е­го бра­та.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

ВТОРАЯ КНИГА

§ 1. КАК Я ВЕРНУЛСЯ К ПОКЛОНЕНИЮ ЛОЖНЫМ БОГАМ

ВИДЯ, что мой ра­зум ис­пы­ты­ва­ет ка­кое-то бес­по­кой­ство, мой учи­тель ча­сто пе­ре­во­дил раз­го­вор на во­про­сы мо­ра­ли и фи­ло­со­фии, и осо­бен­но на ве­ру в бо­гов и бо­же­ствен­ное управ­ле­ние ми­ром; и я пря­мо ска­зал ему, что у ме­ня нет та­кой ве­ры, ибо мне ка­за­лось, что мир управ­ля­ет­ся по во­ле слу­чая, или судь­бы, или злых бо­гов, но ни в ко­ем слу­чае не доб­рых бо­гов, ви­дя, что в ми­ре ца­рит зло. По­сле это­го Фи­ли­мон, опе­ча­лен­ный мо­им неве­ри­ем, спро­сил ме­ня, мно­го ли я бе­се­до­вал на эти те­мы с его дру­гом Ар­те­ми­до­ром, эпи­ку­рей­цем. Ко­гда я ска­зал, что нет, не очень, но что мое неве­рие про­ис­те­ка­ет из мо­е­го соб­ствен­но­го опы­та, по­то­му что я, ка­за­лось, ви­дел боль­ше до­ка­за­тельств си­лы зла, чем добра, он по­про­сил ме­ня успо­ко­ить­ся; ибо со вре­ме­нем он осво­бо­дит ме­ня, а по­ка я дол­жен быть для него как друг. По­сле это­го он по­со­ве­то­вал мне изу­чить кни­ги Пла­то­на и Хри­сип­па, мо­жет быть, та­ким об­ра­зом я смо­гу луч­ше сфор­му­ли­ро­вать свое мне­ние. Но ко­гда я на­ста­и­вал (что на са­мом де­ле бы­ло не мо­им соб­ствен­ным ар­гу­мен­том, но я недав­но услы­шал это от Ар­те­ми­до­ра), что ис­то­рии о бо­гах пол­ны все­воз­мож­ных ми­фов и ба­сен, со­дер­жа­щих пред­зна­ме­но­ва­ния и ме­та­мор­фо­зы, в ко­то­рые не смог бы по­ве­рить ни один здра­во­мыс­ля­щий че­ло­век, на это он от­ве­тил, что весь мир был пол­на не мень­ших чу­дес, ес­ли че­ло­век пра­виль­но рас­смот­рел ее; ибо то, что ле­то долж­но сме­нять­ся вес­ной, а осень ле­том, что бу­ря долж­на сме­нять­ся за­ти­шьем, а за­ти­шье бу­рей, и что весь мир дол­жен быть та­ким упо­ря­до­чен­ным и рав­но­мер­но управ­ля­е­мым, ка­ким он есть, — это, по его сло­вам, бы­ло го­раз­до боль­шим чу­дом, чем ме­та­мор­фо­зы, о ко­то­рых го­во­рят по­эты. В част­но­сти, он ука­зал на уди­ви­тель­ные яв­ле­ния, вы­хо­дя­щие за рам­ки обыч­но­го хо­да ве­щей в при­ро­де, ко­то­рые мож­но бы­ло уви­деть имен­но в окрест­но­стях Ко­лос­сов и Ла­оди­кии; и во­дя ме­ня с со­бой вверх и вниз по до­лине ре­ки, на­зы­ва­е­мой Ли­кус, ко­то­рая про­те­ка­ет че­рез этот ре­ги­он, он по­ка­зал мне, как во­да там пре­вра­ща­ет­ся в ка­мень осле­пи­тель­ной яр­ко­сти, так что хол­мы во мно­гих ме­стах по­кры­ты сне­гом, а во­до­па­ды изоби­лу­ют во­до­па­да­ми. та же суб­стан­ция, и как дру­гие го­ры из­вер­га­ют дым и огонь, а в дру­гих есть ко­лод­цы и ис­точ­ни­ки, го­ря­чие, бью­щие вверх из зем­ли. На дру­гой день он сно­ва при­вел ме­ня к неко­е­му во­до­е­му, по­свя­щен­но­му бо­гине Ки­бе­ле, и ве­лел мне от­ме­тить, как ов­цы, ко­зы и круп­ный ро­га­тый скот, за­гнан­ные в этот во­до­ем, сра­зу же па­да­ли и по­ги­ба­ли, но жре­цы Ки­бе­лы, вой­дя в те же во­ды, сто­я­ли пря­мо и невре­ди­мы­ми в при­сут­ствии мно­гих зри­те­ли; и по­сле это­го он спро­сил ме­ня, ка­ких еще до­ка­за­тельств не хва­та­ет си­ле бо­ги­ни, что­бы за­щи­тить сво­их при­вер­жен­цев? Ко­гда я не смог ни­че­го от­ве­тить, он под­твер­дил, что все эти чу­де­са бы­ли под ру­кой, что­бы убе­дить тех, кто не ве­рил в бо­гов; ибо ес­ли мы бы­ли вы­нуж­де­ны ве­рить в эти чу­де­са, бу­дучи та­ки­ми, ка­ки­ми они бы­ли пе­ред на­ши­ми гла­за­ми, то по­че­му мы долж­ны так неохот­но ве­рить в дру­гие чу­де­са, ко­то­рых на­ши гла­за не ви­де­ли?

Со вре­ме­нем сло­ва Фи­ли­мо­на, а еще боль­ше его доб­рые де­ла и доб­ро­та его же­ны Ап­пии смог­ли по­га­сить тот злоб­ный дух, ко­то­рый вос­пла­ме­нил мое серд­це. Дру­гие дру­зья, как в Ко­лос­сах, так и в Иера­по­ли­се, под­толк­ну­ли ме­ня в том же на­прав­ле­нии, я имею в ви­ду к ве­ре в бо­гов. Сре­ди них был доб­рый Эпи­к­тет (та­кой же раб, как и я, и в то вре­мя очень мо­ло­дой че­ло­век), о ко­то­ром у ме­ня бу­дет мно­го че­го ска­зать в даль­ней­шем; и некий Ни­ко­страт из Ла­оди­кии, пол­ный рве­ния к уче­но­сти, но на­бож­ный, ли­бе­раль­ный и ми­ло­сти­вый по на­ту­ре. Я так­же не дол­жен за­бы­вать Ге­рак­лея, боль­шо­го зна­то­ка про­из­ве­де­ний древ­них по­этов, а так­же фи­ло­со­фов, ко­то­рый неко­то­рое вре­мя учил­ся в Алек­сан­дрии. Эти трое, бу­дучи зна­ко­мы­ми Фи­ли­мо­на, от­но­си­лись ко мне с ис­клю­чи­тель­ной учти­во­стью, ис­ка­ли мо­е­го об­ще­ства и охот­но бе­се­до­ва­ли со мной; и вско­ре я за­ме­тил, что по­чти все осталь­ные на­ши зна­ко­мые, хо­тя и не бы­ли склон­ны к суе­ве­ри­ям, тем не ме­нее схо­ди­лись во мне­нии, что ми­ром управ­ля­ют доб­рые и бо­же­ствен­ные си­лы.

§ 2. КАК НЕКОТОРЫЕ ИЗ ДРУЗЕЙ ФИЛИМОНА ПРИЗНАЛИСЬ В ВЕРЕ В ЕДИНОГО БОГА

Вско­ре я об­на­ру­жил, что, хо­тя фи­ло­со­фы, о ко­то­рых я упо­ми­нал вы­ше, ве­ри­ли в бо­гов, все же их ве­ра силь­но от­ли­ча­лась от ве­ры про­стых лю­дей; ибо по­след­ние ве­рят во мно­гих бо­гов, но пер­вые склон­ны при­зна­вать од­но­го бо­га под мно­ги­ми име­на­ми. Имен­но на сим­по­зи­у­ме, во вре­мя пуб­лич­но­го празд­не­ства в честь Ар­те­ми­ды, я впер­вые услы­шал это мне­ние, вы­ска­зан­ное Ни­ко­стра­том, ко­то­рый ска­зал, что «в дей­стви­тель­но­сти су­ще­ству­ет толь­ко од­на Си­ла, од­на­ко Она мо­жет про­яв­лять­ся смерт­ным под мно­ги­ми раз­лич­ны­ми фор­ма­ми и име­на­ми в несколь­ких стра­нах и на­ро­дах, вы­сту­пая так­же че­рез раз­ных про­ро­ков, дель­фий­ская жен­щи­на в Пи­фоне, тес­про­тий­ский муж­чи­на в До­доне, ли­ви­ец в хра­ме Амо­на, иони­ец в Кла­ро­се, ли­ки­ец в Ксан­тии и бео­ти­ец в Ис­ме­ну­се.» Я ду­мал, что мой учи­тель дол­жен был сде­лать ему вы­го­вор и за­ста­вить за­мол­чать; но Фи­ли­мон ни­че­го не ска­зал, кро­ме то­го, что это уче­ние не го­дит­ся для пре­по­да­ва­ния в та­кой фор­ме про­стым лю­дям; и осталь­ные, ка­за­лось, со­гла­си­лись с Ни­ко­стра­том. Ге­рак­лей, в част­но­сти, ска­зал, что «хо­тя чис­ло бо­гов и де­мо­нов, или де­мо­ни­че­ских сущ­но­стей, на­мно­го пре­вы­ша­ет те 30 000, о ко­то­рых упо­ми­на­ет Ге­си­од, все же мо­гу­ще­ствен­ный Царь все­го это­го мно­же­ства, вос­се­да­ю­щий на сво­ем устой­чи­вом троне, как ес­ли бы Он был За­ко­ном, да­ру­ет по­слуш­ным то здо­ро­вье и без­опас­ность, ко­то­рые необ­хо­ди­мы». Он со­дер­жит в Се­бе». Для ме­ня так­же, в на­ших лич­ных и фа­ми­льяр­ных бе­се­дах, мо­ло­дой Эпи­к­тет все­гда го­во­рил не о мно­гих, а об Од­ном, ко­то­рый ру­ко­во­дит все­ми ве­ща­ми и чьей во­ле мы долж­ны под­чи­нять­ся. Что ка­са­ет­ся идо­лов и ста­туй бо­гов, о ко­то­рых я все­гда имел обык­но­ве­ние го­во­рить в Ли­ст­ре как о са­мих бо­гах, так что я ед­ва ли мог ду­мать о бо­гах от­дель­но от них, Ни­ко­страт от­кры­то ска­зал на том же пи­ру, что нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го в том, что бес­смерт­ные си­лы пред­по­чи­та­ют оби­тать в пре­крас­ных фор­мах лю­дей. зо­ло­то, ка­мень и сло­но­вая кость; ко­то­рые, тем не ме­нее, ко­неч­но, сле­ду­ет от­ли­чать от са­мих бо­гов, по­сколь­ку они яв­ля­ют­ся все­го лишь обо­лоч­ка­ми бо­же­ствен­ных чувств; но Ге­рак­лей по­шел еще даль­ше (и Эпи­к­тет вме­сте с ним), ска­зав, что к изоб­ра­же­нию сле­ду­ет об­ра­щать­ся не боль­ше, чем к до­му (вме­сто до­мо­хо­зя­и­на); и что изоб­ра­же­ния не нуж­ны, а толь­ко по­лез­ны для за­быв­чи­вых душ лю­дей.

Ко­гда Ге­рак­лей при­знал­ся в сво­ей ве­ре в ми­фы, ме­та­мор­фо­зы и бас­ни о бо­гах, я ска­зал ему: «По­че­му, Ге­рак­лей, в на­ши дни нет ме­та­мор­фоз?» «По­то­му что, — от­ве­тил он, — лю­ди вы­ро­ди­лись по срав­не­нию со сво­и­ми древни­ми пра­ро­ди­те­ля­ми. По­это­му нет ни­че­го уди­ви­тель­но­го в том, что бо­ги от­ка­зы­ва­ют­ся тво­рить та­кие чу­де­са, как в древ­но­сти, для че­ло­ве­че­ства на зем­ле. Но в преж­ние вре­ме­на бла­го­че­сти­вые есте­ствен­ным об­ра­зом пре­вра­ща­лись из лю­дей в бо­гов, и их да­же сей­час по­чи­та­ют, та­ких как Ари­стей, Ге­ракл, Ам­фи­а­рай, Ас­кле­пий и им по­доб­ные. При­ни­мая во вни­ма­ние эти фак­ты, лю­бо­го мож­но ра­зум­но убе­дить в том, что Ли­ка­он был пре­вра­щен в вол­ка, Прок­на — в ла­сточ­ку, а Нио­ба — в ка­мень. Од­на­ко в на­сто­я­щее вре­мя, ко­гда по­рок рас­про­стра­нил­ся по всей зем­ле, бо­же­ствен­ная при­ро­да боль­ше не вы­во­дит­ся из че­ло­ве­че­ской, или, дру­ги­ми сло­ва­ми, лю­ди боль­ше не ста­но­вят­ся бо­га­ми, а толь­ко удо­ста­и­ва­ют­ся это­го ти­ту­ла из-за из­быт­ка ле­сти, как неко­то­рые из нас на­зы­ва­ют им­пе­ра­то­ры — бо­ги, да­же по­ка они еще жи­вы.» С этим Ни­ко­страт со­гла­сил­ся, но до­ба­вил, что «ино­гда ви­но­ва­та ложь тол­пы, ко­то­рая с пре­зре­ни­ем от­но­сит­ся к несо­мнен­ным фак­там в по­пыт­ке при­укра­сить и пре­уве­ли­чить их, как, на­при­мер, утвер­жде­ние не толь­ко о том, что Нио­ба бы­ла пре­вра­ще­на в ка­мень, что яв­ля­ет­ся прав­дой, но так­же и то, что Нио­ба на Си­пи­ле все еще пла­чет, что неправ­да.» Меж­ду ни­ми про­изо­шло нечто боль­шее; но я яс­но по­нял, что и они, и мно­гие дру­гие, при­зна­вая еди­но­го бо­га под мно­ги­ми име­на­ми, со­гла­ша­лись с Фи­ле­мо­ном (а не с Ар­те­ми­до­ром эпи­ку­рей­цем) в том, что они, без со­мне­ния, ве­рят ми­фам и бас­ням о бо­гах.

§ 3. КАК НИКОСТРАТ УТВЕРЖДАЛ, ЧТО БЕЗ ВЕРЫ В БОГОВ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА БЫЛА БЫ ЛИШЕНА УДОВОЛЬСТВИЙ

При­мер­но в это же вре­мя был устро­ен боль­шой празд­ник в честь Ар­те­ми­ды, с обыч­ны­ми ше­стви­я­ми и тан­ца­ми, а так­же иг­ра­ми, гон­ка­ми на ко­лес­ни­цах и пред­став­ле­ни­я­ми в те­ат­ре. Бу­дучи в это вре­мя боль­ным и не имея воз­мож­но­сти вы­ехать за гра­ни­цу, Фи­ли­мон упро­сил Ни­ко­стра­та взять ме­ня с со­бой в те­атр и по­ка­зать мне пыш­ность и пред­став­ле­ния фе­сти­ва­ля, ко­то­рые на­мно­го пре­вос­хо­ди­ли все, что я ко­гда-ли­бо ви­дел в на­шем ма­лень­ком го­род­ке Ли­ст­ра. Итак, утром в день фе­сти­ва­ля, ра­но утром, еще до вос­хо­да солн­ца, я от­пра­вил­ся в дом Ни­ко­стра­та; ко­то­рый, ед­ва по­при­вет­ство­вав ме­ня, сра­зу же на­чал, в сво­ей обыч­ной ма­не­ре, ис­поль­зо­вать празд­ник, что­бы в длин­ной ре­чи вос­хва­лять ве­ру в бес­смерт­ных бо­гов. «Ибо раз­ве ты не ви­дишь, — ска­зал он, — что для всех лю­дей, как бед­ных, так и бо­га­тых, ра­бов и гос­под, празд­ни­ки бо­гов при­но­сят си­я­ние и ра­дость?» Мне ка­жет­ся, он за­ме­тил, что вы­ра­же­ние мо­е­го ли­ца из­ме­ни­лось, ко­гда он за­го­во­рил о «ра­бах», по­то­му что он за­ко­ле­бал­ся и на мгно­ве­ние за­мол­чал; но тут же, со­брав­шись с ду­хом, он бод­ро про­дол­жил: «Ко­гда я го­во­рю о ра­бах, я имею в ви­ду не та­ких, как ты, по­сколь­ку ты уже на­по­ло­ви­ну эман­си­пи­ро­ван и ско­рее друг сво­е­го хо­зя­и­на, чем его слу­га; но я имею в ви­ду ско­рее бед­няг, тру­дя­щих­ся в це­пях или мо­лю­щих на мель­ни­це, для всех из ко­то­рых фе­сти­валь при­но­сит об­лег­че­ние и ка­кой-то про­блеск ра­до­сти. Ибо пять дней на­зад, до на­ча­ла празд­ни­ка, раз­ве ты не ви­дел, как да­же с при­бли­же­ни­ем празд­ни­ка все бы­ло в дви­же­нии в го­ро­де, да и за его пре­де­ла­ми то­же; из де­рев­ни при­во­зи­ли еду, ви­но, фрук­ты, бы­ков и овец для жерт­во­при­но­ше­ния; ста­рые одеж­ды вы­чи­ще­ны и за­но­во укра­ше­ны, но­вые куп­ле­ны или одол­же­ны у дру­зей; ста­туи бо­гов сня­ты и тща­тель­но вы­чи­ще­ны и от­по­ли­ро­ва­ны до блес­ка.» В этот мо­мент его пре­рвал раб, ко­то­рый ждал, что­бы ска­зать ему, что при­шло вре­мя ид­ти в храм. Спу­стив­шись во двор, мы уви­де­ли, что все до­мо­чад­цы ожи­да­ют нас, оде­тые в свои луч­шие на­ря­ды, ма­лень­кие де­ти несут в ру­ках ла­дан, а жерт­вы укра­ше­ны для жерт­во­при­но­ше­ния. Гля­дя на них всех с ра­дост­ным вы­ра­же­ни­ем ли­ца и при­вет­ствуя мно­гих из них по име­нам, Ни­ко­страт ве­лел мне пом­нить, что в этот са­мый мо­мент каж­дый до­мо­хо­зя­ин в Ко­лос­сах, ка­ким бы су­ро­вым или ску­пым он ни был по на­ту­ре, был вы­нуж­ден, со­блю­дая обы­чаи бо­гов, вый­ти по­доб­ным об­ра­зом, что­бы при­не­сти жерт­ву. «А те­перь, — про­дол­жал он свою непре­рыв­ную речь, — мы все от­пра­вим­ся в ве­ли­кий храм. Бу­дут воз­но­сить­ся мо­лит­вы; не бу­дет про­из­не­се­но ни­че­го, кро­ме слов доб­ро­го пред­зна­ме­но­ва­ния; во всем огром­ном со­бра­нии не бу­дет слыш­но ни зву­ка ссо­ры, ни оскорб­ле­ний, ни да­же непри­стой­но­го ве­се­лья. По­сле это­го неко­то­рые при­но­сят жерт­ву; осталь­ные оста­ют­ся в сто­роне в ка­че­стве зри­те­лей. За­тем на­чи­на­ет­ся пир­ше­ство, од­ни пи­ру­ют в хра­мах, дру­гие до­ма, где мы с то­бой бу­дем ве­се­лить­ся вме­сте. А что ка­са­ет­ся осталь­ной ча­сти дня и по­сле­ду­ю­щих дней, ты уви­дишь, как при­ят­но они прой­дут. Од­на­ко все это лишь ко­пия то­го, что про­ис­хо­дит на каж­дом празд­ни­ке в каж­дом го­ро­де, где по пра­ву по­чи­та­ют бо­гов. Ибо во вре­мя пи­ра весь го­род огла­ша­ет­ся пе­ни­ем, од­ни по­ют гим­ны в честь бо­га, дру­гие оды и пес­ни, се­рьез­ные или ве­се­лые, в за­ви­си­мо­сти от то­го, что нра­вит­ся каж­до­му. Я не бу­ду го­во­рить о ше­стви­ях и пред­став­ле­ни­ях, все они пол­ны кра­со­ты и вос­тор­га, но здесь не кра­си­вее, чем в ты­ся­че дру­гих го­ро­дов Азии и Ев­ро­пы».

Здесь он пре­рвал­ся, что­бы по­при­вет­ство­вать ко­го-то из сво­их зна­ко­мых. «При­вет­ствую те­бя, Ха­ри­кл! и те­бя то­же, Ха­ри­дем! Я рад ви­деть те­бя в го­ро­де и не за­бы­вай, что зав­тра ты при­гла­шен ото­бе­дать со мной». За­тем, сно­ва по­вер­нув­шись ко мне, ска­зал: «Про­шу вас, об­ра­ти­те вни­ма­ние, — ска­зал он, — как все лю­ди, как го­ро­жане, так и сель­ские жи­те­ли, спло­че­ны в со­гла­сии в та­кие дни, как эти. Ибо в Ко­лос­сах ед­ва ли най­дет­ся хоть один граж­да­нин, ко­то­рый не при­гла­сил бы ка­ко­го-ни­будь незна­ком­ца или зна­ко­мо­го из де­рев­ни раз­де­лить с ним хо­ро­шее на­стро­е­ние. За вы­пив­кой ста­рые дру­же­ские от­но­ше­ния ста­но­вят­ся бли­же, за­вя­зы­ва­ют­ся но­вые. По­сле ужи­на неко­то­рые зна­ко­мят незна­ком­цев с го­ро­дом; дру­гие са­дят­ся на ры­ноч­ной пло­ща­ди и при­ят­но бе­се­ду­ют друг с дру­гом. В те­че­ние все­го дня не ра­бо­та­ют су­ды, не до­пус­ка­ет­ся казнь, ни од­но­му долж­ни­ку не нуж­но бо­ять­ся аре­ста, ни один раб не бо­ит­ся пле­ти; все ссо­ры, все раз­до­ры по­лу­ча­ют, по край­ней ме­ре, пре­кра­ще­ние, что ино­гда при­во­дит к уста­нов­ле­нию по­сто­ян­но­го ми­ра. Ве­че­ром пир на­чи­на­ет­ся сно­ва, и все са­дят­ся ужи­нать; фа­ке­лов так мно­го, что весь го­род за­лит све­том; каж­дая ули­ца огла­ша­ет­ся зву­ка­ми флейт и ра­дост­ны­ми пес­ня­ми гу­ляк. Су­ро­вая трез­вость на этот раз остав­ле­на в сто­роне, и вы­пить немно­го лиш­не­го в честь бо­гов не счи­та­ет­ся боль­шим по­зо­ром. Та­ким об­ра­зом, празд­ник про­дол­жа­ет­ся три дня; и ко­гда он за­кан­чи­ва­ет­ся, мы рас­ста­ем­ся с клят­ва­ми друж­бы, в ми­ре и доб­рой во­ле, мо­лясь о том, что­бы про­жить до­ста­точ­но дол­го и уви­деть, как по­вто­рит­ся та­кой же празд­ник. Те­перь, — за­клю­чил Ни­ко­страт, — убе­ри­те бо­гов из это­го ми­ра, и ка­кая оста­ет­ся при­чи­на, по ко­то­рой лю­ди долж­ны та­ким об­ра­зом встре­чать­ся и ра­до­вать­ся вме­сте? Ибо там, где нет бо­гов, там неко­го бла­го­да­рить, и, сле­до­ва­тель­но, нет бла­го­да­ре­ния; но бла­го­дар­ность — это соль жиз­ни. По­это­му вся­кий, кто уби­ра­ет бо­гов из жиз­ни че­ло­ве­ка, за­би­ра­ет глав­ную при­чи­ну че­ло­ве­че­ской ра­до­сти и дол­жен по­чи­тать­ся вра­гом все­го че­ло­ве­че­ства».

В глу­бине ду­ши я чув­ство­вал, что та­кой про­ни­ца­тель­ный и тон­кий спор­щик, как Ар­те­ми­дор, мог бы мно­гое воз­ра­зить про­тив этих до­во­дов Ни­ко­стра­та; од­на­ко в то вре­мя мно­гое объ­еди­ни­лось, что­бы скло­нить ме­ня при­нять его рас­суж­де­ния. За то вре­мя, что я про­вел в Ко­лос­сах по­чти год, я по­лу­чил со всех сто­рон та­кие зна­ки доб­рой во­ли и, мож­но ска­зать, по­чти при­вя­зан­но­сти, ко­то­рые уже по­чти вы­ве­ли ме­ня из мо­е­го пер­во­го со­сто­я­ния недо­ве­рия; и хо­тя бы­ло бы нера­зум­но утвер­ждать, что все, что при­ят­но, обя­за­тель­но долж­но быть так­же ис­тин­ным, все же ка­за­лось несо­мнен­ным, что жизнь без бо­гов бы­ла бы пол­на ску­ки и уны­ния, по­сколь­ку все лю­ди по­всю­ду бы­ли бы пол­но­стью пре­да­ны за­бо­там и са­мо­ко­па­нию. И я рас­суж­дал сам с со­бой та­ким об­ра­зом: «Ес­ли бо­ги дей­стви­тель­но су­ще­ству­ют, то бы­ло бы непра­виль­но не при­зна­вать их; но ес­ли бо­гов нет, по­че­му да­же то­гда ка­жет­ся бо­лее счаст­ли­вым ве­рить в то, что бо­ги су­ще­ству­ют, и, в та­ком слу­чае, как «от­сут­ствие бо­гов» мо­жет счи­тать ве­ру в бо­гов гре­хом?» Итак, что ка­са­ет­ся ме­ня, то, бу­дучи в то вре­мя опра­вив­шим­ся от сво­ей ме­лан­хо­лии, мо­ло­дым и в доб­ром здра­вии, по­лу­чая удо­воль­ствие от гор­до­сти жиз­нью и плот­ских утех, я ре­шил встать на бо­лее счаст­ли­вую сто­ро­ну и по­ве­рить, что есть бо­ги, пра­вя­щие ми­ром с бла­ги­ми це­ля­ми.

§ 4. КАК ФИЛИМОН, ЗАБОЛЕВ, СКЛОНИЛСЯ К СУЕВЕРИЮ

При­мер­но в это вре­мя Фи­ли­мон за­бо­лел, впал в ме­лан­хо­лию и, со­вер­шен­но из­ме­нив свой преж­ний нрав, пре­дал­ся все­воз­мож­ным суе­ве­ри­ям. Тщет­но об­ра­ща­ясь ко всем мест­ным вра­чам, он был вы­нуж­ден сна­ча­ла ис­про­бо­вать ча­ры и аму­ле­ты, а за­тем об­ра­тить­ся за кон­суль­та­ци­ей к про­ри­ца­те­лям, аст­ро­ло­гам и жре­цам чу­жих бо­гов; и та­ким об­ра­зом, ма­ло-по­ма­лу, от­ча­сти из-за тя­же­сти его бо­лез­ни, ослаб­ля­ю­щей его ра­зум, а от­ча­сти из-за то­го, что в об­ще­стве, ко­то­рое он те­перь ча­сто по­се­щал, он с каж­дым днем ста­но­вил­ся все бо­лее роб­ким и суе­вер­ным. Он при­но­сил жерт­вы по­чти каж­дый день и с нетер­пе­ни­ем ожи­дал от­че­та о внут­рен­но­стях; он ча­сто об­ра­щал­ся к жре­цам все­воз­мож­ных бо­гов, осо­бен­но Ис­и­ды, Се­ра­пи­са и Са­ба­зия, а ино­гда при­гла­шал их к се­бе до­мой, так что наш дом стал сво­е­го ро­да хра­мом в Ко­лос­сах; он очи­щал се­бя мно­го раз в день как с по­мо­щью очи­ща­ю­щих вод, так и с по­мо­щью дру­гих стран­ных очи­ще­ний; он не но­сил ни­че­го, кро­ме бе­лья, и воз­дер­жи­вал­ся от мно­гих ви­дов мя­са, а в кон­це кон­цов и от вся­кой пло­ти; ес­ли он ви­дел свя­щен­ный ка­мень, он па­дал пе­ред ним на ко­ле­ни и по­ма­зы­вал его мас­лом. мас­ло. Бо­лее то­го, од­на­жды, во вре­мя это­го его при­сту­па ме­лан­хо­лии, ко­гда мы по­сле дол­гих при­го­тов­ле­ний от­пра­ви­лись в пу­те­ше­ствие в Эфес, вид лас­ки — хо­тя мы бы­ли уже в ми­ле от го­род­ских во­рот — за­ста­вил его по­вер­нуть на­зад и во­об­ще от­ка­зать­ся от пу­те­ше­ствия. На­ко­нец, ко­гда ни­ка­кие ле­кар­ства и ча­ры не по­мог­ли, он, по­ла­гая, что на­хо­дит­ся под осо­бым неудо­воль­стви­ем ка­ко­го-то неиз­вест­но­го бо­га, слег в по­стель, и его невоз­мож­но бы­ло уго­во­рить встать с нее.

Мой учи­тель на­хо­дил­ся в та­ком со­сто­я­нии око­ло ме­ся­ца, сла­бея с каж­дым днем, ко­гда к нему при­шел некто Оней­ро­крит из Эфе­са (тот са­мый, к ко­то­ро­му он сам на­ме­ре­вал­ся от­пра­вить­ся), ко­то­рый так­же сам был бо­лен ка­кой-то бо­лез­нью на­столь­ко, что вра­чи от­ча­я­лись в нем; но те­перь он со­вер­шен­но вы­здо­ро­вел. Этот че­ло­век, вой­дя в ком­на­ту Фи­ли­мо­на, рас­спро­сил его о его со­сто­я­нии и симп­то­мах, о жерт­вах, ко­то­рые он при­но­сил, и о бо­гах, ко­то­рых он уми­ло­сти­вил. За­тем он рас­ска­зал о се­бе и сво­ем соб­ствен­ном осво­бож­де­нии, о том, как по­сле по­чти два­дца­ти­лет­ней бо­лез­ни он был ис­це­лен Ас­кле­пи­ем в зна­ме­ни­том хра­ме в Пер­га­ме; и он очень се­рьез­но уве­ще­вал Фи­ли­мо­на от­пра­вить­ся ту­да как мож­но ско­рее. В то же вре­мя он опи­сал чу­де­са, со­тво­рен­ные бо­гом над те­ми, кто уве­ро­вал в него, и на­ка­за­ния, ко­то­рые он на­ло­жил на нече­сти­вых и неве­ру­ю­щих. На это Ар­те­ми­дор эпи­ку­ре­ец, ко­то­ро­го из-за его точ­ных по­зна­ний в ме­ди­цине и уме­ния под­ме­чать симп­то­мы Фи­ле­мон ни­ко­гда бы не пу­стил в свою спаль­ню, да­же в са­мом суе­вер­ном на­стро­е­нии, еще раз по­ре­ко­мен­до­вал Фи­ле­мо­ну по­се­тить ба­ни со­сед­не­го го­ро­да Иера­по­ли­са, ска­зав, что это нера­зум­но. пре­зи­рай­те ле­кар­ства толь­ко по­то­му, что они бы­ли близ­ки, лег­ки и при­выч­ны. «Ибо эта бо­лезнь, — ска­зал он, — воз­ни­ка­ет не из-за гне­ва бо­гов или че­го-то по­доб­но­го, а из-за ка­ко­го-то рас­строй­ства пе­че­ни, ко­то­рое, вполне ве­ро­ят­но, мож­но вы­ле­чить го­ря­чи­ми ван­на­ми Иера­по­ли­са». «Но ес­ли пе­чень не в по­ряд­ке, — от­ве­тил Оней­ро­крит, — ис­ти­на вы­нуж­да­ет ме­ня го­во­рить о до­сто­ин­ствах неко­е­го свя­щен­но­го ис­точ­ни­ка в окрест­но­стях хра­ма в Пер­га­ме, по­мо­га­ю­ще­го ис­це­лять не от од­ной бо­лез­ни, а от всех; ибо ве­ли­кое мно­же­ство сле­пых, омыв­шись в нем, об­ре­ли их зре­ние; дру­гие из­ле­чи­лись от хро­мо­ты; тре­тьи от аст­мы и плев­ри­та; бо­лее то­го, неко­то­рым да­же про­стое на­би­ра­ние во­ды соб­ствен­ны­ми ру­ка­ми (по­сколь­ку так пред­пи­са­но бо­гом) вос­ста­но­ви­ло здо­ро­вье».

За­тем дру­гие спо­движ­ни­ки Оней­ро­кри­та до­ба­ви­ли дру­гие ис­то­рии, все в честь Ас­кле­пия; неко­то­рые дей­стви­тель­но воз­мож­ны и за­слу­жи­ва­ют вни­ма­ния, но дру­гие аб­сурд­ны и го­дят­ся толь­ко для то­го, что­бы вы­звать смех; как, на­при­мер, скуль­птор в Пер­га­ме был на­ка­зан немед­лен­ной бо­лез­нью за то, что сде­лал ста­тую бо­га с непол­но­цен­ны­ми ма­те­ри­а­ла­ми. мра­мор, но, ис­ку­пив свою ви­ну из­го­тов­ле­ни­ем вто­рой ста­туи из под­хо­дя­ще­го ма­те­ри­а­ла, он сра­зу же вы­здо­ро­вел; так­же о том, как бой­цо­вый пе­тух, ра­нен­ный в но­гу, слу­чай­но при­няв уча­стие в пе­сен­ном ше­ствии в честь бо­га, вы­тя­нул но­гу, уже не ра­не­ную, а це­лую, и, пры­гая впе­ред, про­ку­ка­ре­кал в гар­мо­нии с пес­ня­ми хо­ра; и, на­ко­нец, как некий бо­га­тый эпи­ку­ре­ец, имев­ший во сне в хра­ме бо­га, немед­лен­но по­ви­ну­ясь небес­но­му ви­де­нию, сжег кни­ги Эпи­ку­ра и, при­го­то­вив пас­ту из их пеп­ла, при­ло­жил при­пар­ку к сво­е­му жи­во­ту и та­ким об­ра­зом был со­вер­шен­но ис­це­лен. Эта по­след­няя ис­то­рия, ка­за­лось, тро­ну­ла Ар­те­ми­до­ра (как я по­ла­гаю, из-за пре­зре­ния, с ко­то­рым она от­но­си­лась к уче­нию его учи­те­ля Эпи­ку­ра), и он уже со­би­рал­ся что-то воз­ра­зить, ко­гда Оней­ро­крит, слов­но вдох­нов­лен­ный бо­же­ствен­ным эн­ту­зи­аз­мом, раз­ра­зил­ся длин­ной и страст­ной ре­чью о о бла­гах, ко­то­рые он сам по­лу­чил от бо­га Ас­кле­пия: «В те­че­ние сем­на­дца­ти лет, — ска­зал он, — я не вста­вал с по­сте­ли из-за бо­лез­ни, и еще мно­го лет я был немо­щен, му­чи­мый па­ду­чей бо­лез­нью; и все же та­ко­ва бы­ла бла­го­склон­ность бо­га ко мне, про­яв­ляв­ша­я­ся в по­сто­ян­ных зна­ках его при­сут­ствия как во вре­мя мо­ей бо­лез­ни, так и при мо­ем вы­здо­ров­ле­нии, что я не про­ме­нял бы свое со­сто­я­ние на все здо­ро­вье и си­лу Ге­рак­ла. Ибо я один из тех, кто был бла­го­слов­лен, и не один раз, а мно­го раз, но­вой жиз­нью, и кто по этой при­чине по­чи­та­ет бо­лезнь бла­го­сло­ве­ни­ем. Мно­го раз, на­по­ло­ви­ну бодр­ствуя, на­по­ло­ви­ну за­сы­пая, я об­на­ру­жи­вал, что на са­мом де­ле не ви­жу бо­га, но осо­знаю его при­сут­ствие, мои гла­за пол­ны слез, во­ло­сы вста­ют ды­бом, а нозд­ри на­пол­ня­ют­ся бо­же­ствен­ным аро­ма­том. Та­ким об­ра­зом, я по­лу­чил са­мые по­лез­ные про­яв­ле­ния. Это бы­ло так

Апа­мея, за день до ве­ли­ко­го зем­ле­тря­се­ния; та­ким об­ра­зом, на­по­ло­ви­ну во сне, на­по­ло­ви­ну в ви­де­нии, он так­же по­ка­зал мне, как Фи­лу­ме­на, дочь мо­ей при­ем­ной ма­те­ри, по­свя­ти­ла свою жизнь ра­ди ме­ня; и вот, на вось­мой день она умер­ла, а я опра­вил­ся от сво­ей бо­лез­ни. Бо­лее то­го, од­на­жды бог явил­ся мне не во сне, а в ви­де­нии, с тре­мя го­ло­ва­ми и те­лом, объ­ятым пла­ме­нем; а в дру­гой раз не толь­ко Ас­кле­пий, но и са­ма Афи­на яви­лась мне и бе­се­до­ва­ла со мной. От эги­ды бо­ги­ни ис­хо­дил слад­кий аро­мат, и она име­ла фор­му ста­туи Фи­дия. Моя ня­ня и двое дру­гих дру­зей, ко­то­рые слу­чай­но си­де­ли у мо­ей ку­шет­ки, уста­ви­лись на ме­ня и бы­ли по­ра­же­ны, и сна­ча­ла они по­ду­ма­ли, что я не в се­бе; но вско­ре они так­же по­ня­ли бе­се­ду и осо­зна­ли бо­же­ствен­ное при­сут­ствие».

По­ка Оней­ро­крит про­из­но­сил эти сло­ва, гла­за его за­го­ре­лись, го­лос за­дро­жал, и он, ка­за­лось, был го­тов за­пла­кать от ра­до­сти и бла­го­дар­но­сти; и не бы­ло ни­ко­го из при­сут­ству­ю­щих, кро­ме эпи­ку­рей­ца, кто не был бы тро­нут со­чув­стви­ем. Но по­сле па­у­зы Ар­те­ми­дор по­хва­лил жре­цов Ас­кле­пия, ска­зав, что хо­ро­шо из­вест­но, что они бы­ли муд­ры­ми вра­ча­ми и про­пи­сы­ва­ли муд­рые ле­кар­ства, но что вполне мож­но счи­тать, что их ис­це­ле­ния со­от­вет­ству­ют при­ро­де. На что Оней­ро­крит от­ве­тил с необы­чай­ной го­ряч­но­стью: «Нет, но пусть кто-ни­будь за­ду­ма­ет­ся, на­сколь­ко стран­ны и пре­вос­хо­дят все есте­ствен­ные изоб­ре­те­ния, да, на­сколь­ко ча­сто про­ти­во­ре­чат всем пра­ви­лам ис­кус­ства пред­пи­са­ния бо­га, од­ним пред­пи­сы­ва­ет­ся гло­тать гипс, дру­гим — ци­ку­ту, тре­тьим — раз­де­вать­ся до­го­ла и ку­пать­ся в хо­лод­ной во­дой (а они на­столь­ко сла­бы и хны­чут, что их соб­ствен­ный врач не осме­ли­ва­ет­ся про­пи­сать им ку­пать­ся да­же в теп­лой во­де) и, ко­неч­но, ес­ли учесть все это и ве­ли­кое мно­же­ство ис­це­лен­ных, со­зер­цая сте­ны хра­ма, сплошь по­кры­тые обет­ны­ми таб­лич­ка­ми тех, кто воз­нес бла­го­дар­ность за их вы­здо­ров­ле­ние, несо­мнен­но, са­мый отъ­яв­лен­ный ате­ист вос­клик­нет: «Ве­лик Ас­кле­пий, и свят его храм». По­это­му, пре­вос­ход­ней­ший Фи­ли­мон, мой со­вет за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы и ты, пре­зи­рая все осталь­ные во­ды, будь то они из Кид­на, Пе­нея или Иера­по­ли­са долж­ны при­бег­нуть к свя­щен­но­му ис­точ­ни­ку в Пер­га­ме; и, ес­ли ты сде­ла­ешь это и на то бу­дет во­ля бо­га, ты, несо­мнен­но, вер­нешь­ся ис­це­лен­ным от сво­ей бо­лез­ни».

§ 5. КАК Я СОПРОВОЖДАЛ ФИЛИМОНА В ПЕРГАМ

На сле­ду­ю­щий день Ар­те­ми­дор при­шел сно­ва и хо­тел от­го­во­рить Фи­ли­мо­на от по­езд­ки в Пер­гам, утвер­ждая бо­лее убе­ди­тель­но, чем преж­де, что он бе­се­до­вал со мно­ги­ми, ко­му бог от­крыл ре­цеп­ты, и что в них нет ни­че­го бо­же­ствен­но­го: «ибо неко­то­рым, — ска­зал он, — об­ла­да­ю­щим ме­лан­хо­ли­че­ским тем­пе­ра­мен­том, бог пред­пи­сы­ва­ет то же са­мое». слу­ша­ние од, гим­нов и дру­гой му­зы­ки, а ино­гда да­же фар­сов; дру­гим — ез­да вер­хом на ло­ша­дях; дру­гим — ку­па­ние в хо­лод­ной во­де; дру­гим — ходь­ба или прыж­ки; дру­гим — ча­стые рас­ти­ра­ния и тща­тель­ная ди­е­та; та­ким об­ра­зом, бог да­ет в каж­дом кон­крет­ном слу­чае муд­рые и точ­ные пред­пи­са­ния, ко­то­ры­ми вос­поль­зо­вал­ся бы ис­кус­ный врач; но во всем этом и в тех ле­кар­ствах, ко­то­рые да­ют ре­зуль­та­ты, нет ни­че­го от си­лы бо­га». Фи­ли­мон слу­шал до­ста­точ­но тер­пе­ли­во, но от­ве­тил (как мне по­ка­за­лось, не без смыс­ла), что ес­ли бы это бы­ло так или не так, то в лю­бом слу­чае мож­но бы­ло бы ожи­дать од­но­го из двух хо­ро­ших ре­зуль­та­тов; ибо ес­ли бы пред­пи­сы­вал бог, то­гда он дол­жен был бы по­лу­чать поль­зу от пред­пи­са­ний бо­га, но ес­ли бы это был не бог, а толь­ко жре­цы, да­же то­гда у него бы­ли бы пред­пи­са­ния вра­чей, на­столь­ко ис­кус­ных, что они за­слу­жи­ли по­хва­лу Ар­те­ми­до­ра и бы­ли по­чи­та­е­мы тол­пой за муд­рость о бо­ге. Итак, бы­ло ре­ше­но, что мы от­пра­вим­ся в Пер­гам, и осе­нью то­го же го­да мы при­бы­ли ту­да. В этом ме­сте бы­ло мно­гое, что мог­ло бы по­ра­до­вать та­ко­го юно­шу, ка­ким я был то­гда; во-пер­вых, сам го­род, ого­ро­жен­ный с двух сто­рон стре­ми­тель­ны­ми ру­чья­ми, а с се­вер­ной — ска­ла­ми, на ко­то­рые ед­ва мож­но взо­брать­ся; а так­же ве­ли­че­ствен­ные зда­ния и осо­бен­но биб­лио­те­ка; и по­сколь­ку я от­ве­чал за кни­ги Фи­ле­мо­на, мне до­став­ля­ло удо­воль­ствие учить­ся здесь ис­кус­ству под­го­тов­ки пер­га­мен­тов, раз­гла­жи­ва­ния и укра­ше­ния их; по­то­му что в этом ме­сте очень мно­го пе­ре­пис­чи­ков книг, а бе­ре­га ре­ки (ко­то­рая на­зы­ва­ет­ся Се­ли­нус) по­кры­ты лав­ка­ми тех, кто вы­де­лы­ва­ет ко­жи и под­го­тав­ли­ва­ет их для ис­поль­зо­ва­ния кни­го­тор­гов­ца­ми. Так про­шло семь дней, до­воль­но при­ят­ных; и все это вре­мя я не ви­дел Фи­ли­мо­на, по­то­му что он по­чти каж­дый час про­во­дил в хра­ме от­дель­но от сво­их дру­зей, участ­вуя в про­цес­си­ях, очи­ще­ни­ях и то­му по­доб­ном.

Но на вось­мой день он при­шел ко мне с ве­се­лым вы­ра­же­ни­ем ли­ца и ска­зал, что по­сле то­го, как он три­жды участ­во­вал в свя­щен­ных про­цес­си­ях, еже­днев­но слу­шал тор­же­ствен­ную му­зы­ку и при­сут­ство­вал на бла­го­дар­ствен­ных мо­леб­нах тех, кто каж­дый день це­лы­ми и невре­ди­мы­ми по­ки­дал храм, на него сни­зо­шел слад­кий сон, в ко­то­ром он ви­дел ви­де­ние, а имен­но: про­пасть круг­лая и не очень боль­шая, око­ло пя­ти или ше­сти лок­тей в диа­мет­ре, и он сам со­би­ра­ет­ся спу­стить­ся в нее, и вот, кто-то по­ме­шал ему и спу­стил­ся вме­сто него. Ко­гда он рас­ска­зал о ви­де­нии жре­цам, они по­же­ла­ли ему не уны­вать, ска­зав, что тол­ко­ва­ние сна та­ко­во, что сам он не дол­жен уме­реть и не сой­дет в Ад (что обо­зна­ча­лось круг­лой ямой), но что он дол­жен вы­здо­ро­веть, а кто-то дру­гой дол­жен уме­реть вме­сто него а в осталь­ном они ве­ле­ли ему еже­днев­но мыть­ся хо­лод­ной во­дой, ча­сто гу­лять, слу­шать ве­се­лую му­зы­ку и воз­дер­жи­вать­ся от чрез­мер­ной уче­бы. Итак, мы вер­ну­лись в Ко­лос­сы с об­лег­чен­ны­ми серд­ца­ми; и Фи­ли­мон уже на­чал из­бав­лять­ся от сво­ей ме­лан­хо­лии и быст­ро при­хо­дить в се­бя. Но на вто­рой ме­сяц по­сле на­ше­го воз­вра­ще­ния Ап­пия за­бо­ле­ла и бы­ла близ­ка к смер­ти. И по­сле это­го бо­лезнь Фи­ли­мо­на вер­ну­лась к нему еще силь­нее, чем преж­де; и по ме­ре то­го, как его жене ста­но­ви­лось луч­ше, ему ста­но­ви­лось все ху­же, на­столь­ко, что он на­чал от­ча­и­вать­ся в сво­ей жиз­ни. За­тем Оней­ро­крит Эфес­ский при­шел на­ве­стить его во вто­рой раз; и он, ко­гда услы­шал рас­сказ о ви­де­нии Фи­ли­мо­на, о том, как он уви­дел круг­лую про­пасть и че­ло­ве­ка, спус­ка­ю­ще­го­ся в нее, под­твер­дил, что смысл бо­га за­клю­чал­ся в том, что Фи­ли­мон дол­жен от­пра­вить­ся в пе­ще­ру Тро­фо­ния в Ле­ба­дее в Гре­ции, где есть да­же та­кая про­пасть, та­кая же в так­же фор­ма и раз­ме­ры, и лю­ди спус­ка­ют­ся ту­да, что­бы узнать о гря­ду­щих со­бы­ти­ях, и это, по его сло­вам, без со­мне­ния, бы­ло це­лью ви­де­ния; но слу­жи­те­ли хра­ма ис­тол­ко­ва­ли его непра­виль­но. Сле­до­ва­тель­но, те­перь нам ни­че­го не по­мо­жет, но мы долж­ны обя­за­тель­но от­пра­вить­ся в Ле­ба­дею.

§ 6. КАК Я СПУСТИЛСЯ В ПЕЩЕРУ ТРОФОНИЯ

Как толь­ко на­сту­пи­ло вре­мя го­да для мор­ско­го пу­те­ше­ствия, мы от­плы­ли в Афи­ны, а от­ту­да в Ле­ба­дею, где долж­ны бы­ли под­го­то­вить­ся к спус­ку под зем­лю. Ко­гда при­бли­зил­ся этот день, неко­то­рые из его дру­зей (а так­же слу­жи­те­ли бо­га) по­со­ве­то­ва­ли Фи­ли­мо­ну са­мо­му не спус­кать­ся вниз из-за его воз­рас­та и немо­щей, что­бы вне­зап­ность ка­ко­го-ни­будь го­ло­са или яв­ле­ния во тьме под зем­лей не ис­пу­га­ла его и не вы­ве­ла из его до­ма. со­об­ра­зи­тель­но­сти или да­же убить его на­по­вал. Ибо, хо­тя ни­кто из тех, кто ко­гда-ли­бо об­ра­щал­ся к ора­ку­лу, ни­ко­гда не стра­дал от че­го-ли­бо смер­тель­но­го (за ис­клю­че­ни­ем толь­ко од­но­го ма­ке­до­ня­ни­на из лич­ной охра­ны Ан­ти­го­на, ко­то­рый спу­стил­ся с ко­щун­ствен­ной це­лью, во­пре­ки свя­щен­ным слу­жи­те­лям, с на­ме­ре­ни­ем най­ти спря­тан­ное со­кро­ви­ще, и он был вы­бро­шен мерт­вым ка­ким-то дру­гим про­хо­дом, а не тем пу­тем, ко­то­рым он спус­кал­ся), и все же все, будь то незна­ком­цы или ту­зем­цы, смот­ре­ли на спуск как на некую опас­ность, к ко­то­рой нель­зя от­но­сить­ся лег­ко­мыс­лен­но. По­это­му, ко­гда я по­нял, что Фи­ли­мон хо­чет, что­бы я спу­стил­ся вме­сто него, но не бу­дет ни на­ста­и­вать, ни да­же про­сить ме­ня, что­бы я не по­ду­мал, что ме­ня при­нуж­да­ют к со­гла­сию, я охот­но от­ва­жил­ся спу­стить­ся.

Но я об­на­ру­жил, что это бы­ло не та­кое ко­рот­кое и про­стое де­ло, как я пред­по­ла­гал. Ибо, пред­ста­вив свое про­ше­ние жре­цам, я был вы­нуж­ден ждать мно­го дней, преж­де все­го в сво­е­го ро­да До­ме очи­ще­ния, ко­то­рый был по­свя­щен Уда­че, и в те­че­ние всех этих дней я при­нес несколь­ко жертв не толь­ко Тро­фо­нию и его де­тям, но так­же Апол­ло­ну и Кро­но­су, и ца­рю Зев­су, и Ге­ре, воз­ни­це ко­лес­ниц, и Де­мет­ре, на­зы­ва­е­мой Ев­ро­пой; и да­же ко­гда все эти жерт­во­при­но­ше­ния бы­ли осмот­ре­ны жре­ца­ми и при­зна­ны бла­го­при­ят­ны­ми, все же моя уда­ча все рав­но долж­на за­ви­сеть от од­ной по­след­ней жерт­вы из всех. Это дол­жен был быть ба­ран, при­не­сен­ный в жерт­ву в по­след­нюю ночь, кровь ко­то­ро­го долж­на бы­ла сте­кать в ров во вре­мя воз­зва­ния к Ага­ме­ду; ес­ли бы это бы­ло небла­го­при­ят­но, все осталь­ные жерт­во­при­но­ше­ния ока­за­лись бы бес­по­лез­ны­ми, и все день­ги мо­е­го хо­зя­и­на и мои тру­ды бы­ли бы по­тра­че­ны впу­стую на­прас­но. Хо­тя в то вре­мя мне бы­ло не до на­сме­шек, все же в тот по­след­ний ве­чер, ожи­дая от­че­та о внут­рен­но­стях, я не мог не удив­лять­ся, что ка­кой-то бог же­ла­ет, что­бы смерт­ные при­бли­жа­лись к нему та­ки­ми до­ро­ги­ми и уто­ми­тель­ны­ми пу­тя­ми. Ибо, ес­ли бы я был бед­ным че­ло­ве­ком, я бы дав­ным-дав­но ис­тра­тил все и да­же боль­ше, чем все свое со­сто­я­ние, на жерт­вы, ко­то­рые я при­но­сил, и на очи­ще­ния, ко­то­рым я под­вер­гал­ся, и на го­но­ра­ры, ко­то­рые я пла­тил слу­жи­те­лям бо­га. В пе­ри­од очи­ще­ния я воз­дер­жи­вал­ся от теп­лых ванн и ку­пал­ся толь­ко в хо­лод­ных во­дах ру­чья под на­зва­ни­ем Гер­ци­на; но в по­след­нюю ночь ме­ня с осо­бой тор­же­ствен­но­стью ис­ку­па­ли в том же ру­чье два жре­ца по име­ни Гер­мы. За­тем ме­ня на­по­и­ли из двух ис­точ­ни­ков, бью­щих по обе сто­ро­ны, из ко­то­рых пер­вый на­зы­вал­ся ис­точ­ни­ком за­бве­ния, а дру­гой — ис­точ­ни­ком вос­по­ми­на­ния. Они ска­за­ли мне, что все это бы­ло сде­ла­но для то­го, что­бы я мог за­быть про­шлое и пом­нить бу­ду­щее и, в част­но­сти, от­вет бо­га. На­ко­нец, они сня­ли с по­кры­ва­ла некое очень древ­нее изоб­ра­же­ние бо­га, ко­то­рое, как го­во­рят, бы­ло со­зда­но Де­да­лом; и на это они ве­ле­ли мне смот­реть очень бла­го­го­вей­но и при­сталь­но, по­ка мои гла­за не уста­нут. Ко­гда это бы­ло сде­ла­но, ме­ня оде­ли в бе­лую льня­ную ту­ни­ку, при­чуд­ли­во опо­я­сан­ную гир­лян­да­ми, и по­ве­ли к пе­ще­ре.

Это бы­ла яма, круг­лая ввер­ху, но внут­ри по фор­ме на­по­ми­на­ю­щая не столь­ко ци­линдр, сколь­ко ко­нус, у ко­то­ро­го бы­ла сре­за­на вер­ши­на; по­то­му что ос­но­ва­ние бы­ло несколь­ко боль­ше от­вер­стия, окруж­ность ввер­ху со­став­ля­ла око­ло двух де­сят­ков лок­тей, а глу­би­на, как я уже ска­зал, на­сколь­ко я мо­гу су­дить, пят­на­дцать лок­тей; но об окруж­но­сти вни­зу я не мо­гу ска­зать точ­но. Спу­стить­ся в яму мож­но бы­ло по лест­ни­це. Преж­де чем я спу­стил­ся, свя­щен­ник ска­зал мне, что, ко­гда я кос­нусь дна, я дол­жен на­щу­пать два ма­лень­ких круг­лых от­вер­стия сбо­ку, при­мер­но на рас­сто­я­нии ла­до­ни от дна и око­ло под­но­жия лест­ни­цы, каж­дое до­ста­точ­но боль­шое, что­бы в него мож­но бы­ло про­су­нуть ступ­ню и ниж­нюю часть но­ги. Ло­жась на спи­ну, я дол­жен был по­ме­стить свои но­ги в эти два от­вер­стия, «и то­гда, — ска­зал свя­щен­ник, — хо­тя от­вер­стия ни­ко­гда не бы­ва­ют та­ки­ми ма­лень­ки­ми, все же че­рез них бог втя­нет внутрь все ва­ше те­ло, как с непре­одо­ли­мой си­лой ка­ко­го-ни­будь во­до­во­ро­та, а за­тем в во внут­рен­ней ни­ше, ес­ли ему бу­дет так угод­но, он бу­дет бе­се­до­вать с ва­ми ли­бо го­ло­сом, ли­бо ви­де­ни­ем, а мо­жет быть, и тем и дру­гим од­но­вре­мен­но. Но не уны­вай, пом­ня, что, кро­ме то­го свя­то­тат­ца ма­ке­до­ня­ни­на, о ко­то­ром я те­бе го­во­рил, еще ни­кто не по­стра­дал от бо­га».

Ко­гда я лег, и свет на­вер­ху был вы­клю­чен, мой ра­зум был в пол­ном смя­те­нии, не кру­жил­ся, не те­рял со­зна­ние, не был скло­нен к оце­пе­не­нию, но был бо­лее ак­ти­вен, чем обыч­но, от­бра­сы­вая мно­же­ство мыс­лей в ту или иную сто­ро­ну, не ве­ря и не неве­ря в бо­га. За­тем мне при­шло в го­ло­ву, что Ар­те­ми­дор объ­яс­нил чу­дес­ный пруд Ки­бе­лы, смер­тель­ный для ско­та, ска­зав, что ка­кие-то пол­зу­чие ис­па­ре­ния при­лип­ли к по­верх­но­сти во­ды, и он ве­лел мне об­ра­тить вни­ма­ние в Ле­ба­дее, мож­но ли уви­деть или по­чув­ство­вать ка­кой-ли­бо пар в яме. Итак, я глу­бо­ко вздох­нул раз или два, но ни­че­го не по­чув­ство­вал и не по­про­бо­вал на вкус, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что мой ра­зум ка­зал­ся еще бо­лее за­ня­тым, чем рань­ше, без кон­ца пе­ре­би­рая мыс­ли. За­тем, на­пра­вив свои мыс­ли в дру­гое рус­ло, я за­ду­мал­ся сам с со­бой, не иг­раю ли я ко­щун­ствен­ную роль, про­ни­кая та­ким об­ра­зом в гу­щу бо­же­ствен­ных тайн, что­бы под­смот­реть их и от­крыть Ар­те­ми­до­ру; и я ре­шил, что под­чи­ню се­бя бо­гу и бу­ду ду­мать толь­ко о об­раз Де­да­ла, как и ве­лел мне свя­щен­ник. Те­перь все это дей­стви­тель­но за­ни­ма­ет неко­то­рое вре­мя, что­бы из­ло­жить, но что­бы об­ду­мать эти мыс­ли, по­тре­бо­ва­лось все­го мгно­ве­ние, и бес­чис­лен­ное мно­же­ство дру­гих фан­та­зий, из­мыш­ле­ний и ре­ше­ний про­мельк­ну­ло в мо­ем со­зна­нии; но по­след­ним ре­ше­ни­ем из всех бы­ло то, что я вос­ста­ну про­тив бо­га и не поз­во­лю, что­бы ме­ня за­тя­ги­ва­ло в рас­ще­ли­ны; и ед­ва у ме­ня за­ро­ди­лась эта мя­теж­ная фан­та­зия, как о чу­до, моя грудь на­ча­ла взды­мать­ся, а серд­це бить­ся все силь­нее и силь­нее, и я по­чув­ство­вал, как пуль­си­ру­ют ве­ны у ме­ня на вис­ках; и за­тем, дей­стви­тель­но ли мое те­ло бы­ло пе­ре­не­се­но во внут­рен­нюю ни­шу, или толь­ко мой дух был пе­ре­не­сен, бу­дучи от­де­лен­ным от те­ла, или что-то еще про­изо­шло, я не знаю на­вер­ня­ка; но бы­ло по­хо­же, что боль­шая дверь за­хлоп­ну­лась с гром­ким сту­ком, раз­де­ляя ме­ня вда­ли от все­го, а за­тем пе­ние в мо­их ушах и яр­кий свет, ко­то­рый ста­но­вил­ся все яр­че, и то­гда мне по­ка­за­лось, что я ле­жу как бы жи­вой, и все же за пре­де­ла­ми жиз­ни, и не в со­сто­я­нии по­ше­ве­лить ни ру­кой, ни но­гой, но в со­сто­я­нии ду­мать и слы­шать; и из глу­бин раз­дал­ся го­лос о пе­ще­ре на бео­тий­ском диа­лек­те «Фи­ле­мон дол­жен ид­ти пер­вым»; и вско­ре я по­чув­ство­вал, что ме­ня тя­нет вверх, и услы­шал го­ло­са свя­щен­ни­ков, го­во­ря­щих, что «этот че­ло­век ско­ро при­дет в се­бя», и вот, ме­ня несут к тро­ну, на­зы­ва­е­мо­му тро­ном вос­по­ми­на­ний; на ко­то­рый они ме­ня по­са­ди­ли и сра­зу же рас­спро­си­ли ме­ня о том, что я ви­дел или слы­шал, по­ка я был там. он все еще пя­лил­ся и ша­рил во­круг ме­ня, как обе­зу­мев­ший. Ко­гда я от­ве­тил в со­от­вет­ствии со сво­и­ми спо­соб­но­стя­ми, они за­пи­са­ли мои сло­ва на таб­лич­ке и вер­ну­ли ме­ня мо­им дру­зьям, ко­то­рые уве­ли ме­ня, по­сколь­ку я все еще не мог ори­ен­ти­ро­вать­ся и ни­че­го не знал ни о се­бе, ни о них. Но про­шло не так мно­го ми­нут, преж­де чем я при­шел в се­бя; и то­гда дух лег­ко­сти и ве­се­лья овла­дел мной до та­кой сте­пе­ни, что я сме­ял­ся гром­ко и дол­го, и это без при­чи­ны, и не мог удер­жать­ся от сме­ха; но ко­гда мне ста­ло стыд­но за это, и да­же Фи­ли­мон хо­тел упрек­нуть ме­ня, один из жре­цы, сто­яв­шие ря­дом, ска­за­ли, что нет при­чин ни для мо­е­го сты­да, ни для его упре­ка, по­то­му что смех по­доб­ным об­ра­зом все­гда охва­ты­вал тех, с кем бе­се­до­вал Тро­фо­ний.

§ 7. КАК АРТЕМИДОР ВЫСТУПАЛ ПРОТИВ ВЕРЫ В БОГОВ

В том, что я по­лу­чил ви­де­ние, ни­кто не со­мне­вал­ся; но от­но­си­тель­но зна­че­ния это­го ви­де­ния бы­ло мно­го спо­ров. Ибо жре­цы Тро­фо­ния (хо­тя в их осо­бые обя­зан­но­сти не вхо­ди­ло тол­ко­вать ви­де­ния, нис­по­слан­ные бо­гом, а толь­ко под­го­тав­ли­вать путь для них, пред­став­ляя тех, кто же­лал по­со­ве­то­вать­ся с бо­гом) ис­тол­ко­ва­ли сло­ва го­ло­са и за­кры­тие врат как озна­ча­ю­щие зло для мо­е­го гос­по­ди­на, а имен­но, что он дол­жен вой­ти в Ад пер­вым, и что за­тем вра­та долж­ны быть за­кры­ты, так что я не дол­жен сле­до­вать за ним до тех пор, по­ка это не про­изой­дет. Но я ду­мал, и так же ду­ма­ли неко­то­рые дру­гие, дру­зья мо­е­го учи­те­ля, ко­то­рые бы­ли с на­ми, что смысл ско­рее за­клю­чал­ся в том, что Фи­ле­мон дол­жен пер­вым об­ре­сти сча­стье, но что я дол­жен быть из­гнан; и да­же сей­час мне ка­жет­ся, что это бы­ло бо­лее вер­ным тол­ко­ва­ни­ем, ибо Фи­ле­мон дей­стви­тель­но пер­вым всту­пил в Цар­ство небес­ное. Свет, и я по­сле­до­вал за ним. Несмот­ря на это, в то вре­мя, меж­ду эти­ми дву­мя ин­тер­пре­та­ци­я­ми, мы не зна­ли, что и ду­мать; и мой учи­тель вер­нул­ся в Ко­лос­сы еще бо­лее ме­лан­хо­лич­ным, чем преж­де. Ар­те­ми­дор ска­зал, на­сме­ха­ясь, что мы хо­ро­шо про­ве­ли вре­мя с бо­га­ми, толь­ко они бы­ли мед­ли­тель­ны в ре­чах или лю­би­ли хо­дить по кру­гу; ибо Оней­ро­крит по­слал нас к Ас­кле­пию, и вот, бог дал нам сон, но не ис­тол­ко­ва­ние сна; а по­том мы от­пра­ви­лись к Тро­фо­нию, и он дал нам ви­де­ние и ора­ку­ла на ши­ро­ком бео­тий­ском язы­ке, ко­то­рый дол­жен был по­слу­жить тол­ко­ва­ни­ем сна; и те­перь нам ни­че­го не оста­ва­лось, кро­ме как от­пра­вить­ся в Дель­фы, что­бы по­лу­чить ка­ко­го-ни­будь ора­ку­ла, ко­то­рый мог бы по­слу­жить тол­ко­ва­ни­ем сна; или, на­ко­нец, ес­ли сын Зев­са от­ве­тит, как и все осталь­ные, с со­мне­ни­ем и ту­ман­но, то­гда мы долж­ны от­пра­вить­ся к са­мо­му Зев­су в До­до­ну, что­бы Отец мог про­све­тить нас в том, что Сын, воз­мож­но, оста­вил слиш­ком неяс­ным. Я не был силь­но тро­нут на­смеш­ка­ми Ар­те­ми­до­ра, ибо ви­де­ние, ко­то­рое я ви­дел или мне ка­за­лось, что я ви­дел, по­дей­ство­ва­ло на ме­ня силь­нее, чем его на­смеш­ка; и я то­гда не по­ве­рил сло­ву эпи­ку­рей­ца, ко­то­рый по­сто­ян­но утвер­ждал, что при­па­док, ко­то­рый со мной при­клю­чил­ся, воз­ник из-за па­ра­ли­ча. пе­ще­ра, че­му спо­соб­ство­ва­ли хит­рость жре­цов и си­ла во­об­ра­же­ния. Но дру­гое со­мне­ние (так по­же­лал Гос­подь) бес­по­ко­и­ло ме­ня го­раз­до боль­ше, при­хо­дя мне на ум сно­ва и сно­ва; я имею в ви­ду, что все эти об­ря­ды и це­ре­мо­нии, очи­ще­ния, жерт­во­при­но­ше­ния и то­му по­доб­ное бы­ли воз­мож­ны толь­ко для бо­га­тых, а не для бед­ных; по­это­му ре­ли­гия, ко­то­рая тре­бо­ва­ла этих ве­щей, бы­ла для для немно­гих и для сво­бод­но­рож­ден­ных, а не для мно­гих, для несчаст­ных и угне­тен­ных.

И все же я не мо­гу от­ри­цать, что Ар­те­ми­дор так­же внес боль­шую леп­ту в то, что­бы по­сте­пен­но от­ва­дить ме­ня от по­кло­не­ния лож­ным бо­гам. Ибо по ме­ре то­го, как Фи­ле­мон ста­но­вил­ся все бо­лее ме­лан­хо­лич­ным и, я бы да­же ска­зал, угрю­мым, он из­бе­гал вся­ко­го об­ще­ства, в том чис­ле и мо­е­го, и по­это­му предо­ста­вил Ар­те­ми­до­ру и мне ве­сти бе­се­ду вдво­ем. В та­кие мо­мен­ты, ко­гда на­ша речь, есте­ствен­но, ка­са­лась ме­та­мор­фо­зы (ибо мы не мог­ли на­звать это ина­че) мо­е­го учи­те­ля, Ар­те­ми­дор дол­го го­во­рил о бед­стви­ях ре­ли­гии и о том, ка­кое ве­ли­кое зло она при­чи­ни­ла че­ло­ве­че­ству, при­ве­дя его к нече­сти­вым жерт­во­при­но­ше­ни­ям, ор­ги­ям и са­мо­уни­чи­же­нию. му­че­ния и аго­ния ду­ши, и все без тол­ку; и на­сколь­ко пре­крас­нее бы­ло ве­рить, что вся все­лен­ная свя­за­на во­еди­но од­ним уста­нов­лен­ным и неиз­ме­ня­е­мым по­ряд­ком, ко­то­рый да­ет жизнь и раз­ру­ша­ет все ве­щи в со­от­вет­ствии с за­ко­ном. И ча­сто он ци­ти­ро­вал мне сти­хи ла­тин­ско­го по­эта Лу­кре­ция, вос­хва­ляя тех, кто про­ни­ца­тель­ным взо­ром мо­жет со­зер­цать все ка­жу­щи­е­ся чу­де­са на небе и на зем­ле, по­ни­мая, что у каж­до­го из них есть при­чи­на. Ко­гда я, с дру­гой сто­ро­ны, упо­мя­нул о чу­де­сах, о ко­то­рых го­во­рил Фи­ли­мон, в изоби­лии встре­ча­ю­щих­ся в на­шей стране, — го­ря­щих го­рах, го­ря­чих ис­точ­ни­ках, смер­то­нос­ных ис­па­ре­ни­ях, ре­ках и во­до­па­дах, пре­вра­ща­ю­щих­ся в ка­мень, — от­но­си­тель­но все­го это­го у него бы­ли при­чи­ны и объ­яс­не­ния, а так­же от­но­си­тель­но гро­ма и мол­ния, и мно­гие дру­гие сверхъ­есте­ствен­ные ве­щи; и ко­гда он за­ме­чал, что неко­то­рые из его объ­яс­не­ний убеж­да­ют ме­ня, то­гда он все­гда до­бав­лял, что во Все­лен­ной не оста­лось ме­ста для бо­гов, но что ко­гда лю­ди на­учат­ся пол­но­стью от­ка­зы­вать­ся от всех мыс­лей о бо­гах, Эли­зи­у­ме и Тар­та­ре и на­учат­ся ис­кать и ожи­дать сча­стья ни в чем, кро­ме доб­ро­де­тель­ная жизнь на зем­ле, то­гда у нас на зем­ле все шло бы хо­ро­шо или, по край­ней ме­ре, на­мно­го луч­ше, чем сей­час.

Что же ка­са­ет­ся бес­смер­тия ду­ши и за­гроб­ной жиз­ни, то я при­дер­жи­вал­ся этих взгля­дов глав­ным об­ра­зом по­то­му, что мне нра­ви­лось ду­мать о Кре­сте как о все еще су­ще­ству­ю­щем; и по­сколь­ку это так­же ка­са­лось су­ще­ство­ва­ния бо­га, сам Ар­те­ми­дор не мог объ­яс­нить мне, как воз­ник­ло на­ча­ло ми­ра. прой­ди­те ми­мо, не за­ду­мы­ва­ясь; так что в от­но­ше­нии этих во­про­сов, хо­тя я и был несколь­ко тро­нут им, я не был силь­но по­тря­сен. Но что ка­са­ет­ся ми­фов и ба­сен о чу­дес­ных де­я­ни­ях и пре­вра­ще­ни­ях бо­гов, то он со­вер­шен­но раз­ру­шил всю мою ве­ру в по­доб­ные ве­щи; на­ста­и­вая на том, что ми­ро­вой по­ря­док сви­де­тель­ству­ет про­тив них, и что наш ча­стый опыт изоб­ре­те­ния и опро­вер­же­ния по­доб­ных чу­дес по­ка­зал, что они бы­ли необ­хо­ди­мы для пу­стых, пре­зи­ра­ю­щих ис­ти­ну умов тол­пы, но тем не ме­нее лож­ны и долж­ны быть от­бро­ше­ны ис­ка­те­ля­ми ис­ти­ны.

Да­же по сей день я вспо­ми­наю вре­мя и ме­сто той кон­крет­ной ре­чи Ар­те­ми­до­ра, ко­то­рая боль­ше все­го тро­ну­ла ме­ня. Мы гу­ля­ли неда­ле­ко от го­ро­да Иера­по­лис (ко­то­рый на­хо­дит­ся неда­ле­ко от Ко­лос­сов) сре­ди хол­мов, по­кры­тых по­хо­жим на снег мра­мо­ром, сде­лан­ным из во­ды, о ко­то­ром я пи­сал вы­ше, и я по­вел его по­смот­реть на неко­то­рые из па­ро­об­раз­ных ис­точ­ни­ков, ко­то­рые по­ка­зал мне Фи­ле­мон, сде­лав вы­вод из та­ких чу­дес о су­ще­ство­ва­нии бо­ги. За­тем Ар­те­ми­дор в сво­ей ци­нич­ной ма­не­ре от­кро­вен­но вы­ска­зал мне все, что ду­мал об этих и дру­гих так на­зы­ва­е­мых ме­та­мор­фо­зах и чу­де­сах. Ибо по­сле то­го, как он с очень боль­шой яс­но­стью и нема­лой убе­ди­тель­но­стью в сло­вах и до­во­дах из­ло­жил свою тео­рию от­но­си­тель­но мра­мор­ных во­до­па­дов, об­на­ру­жив, что я упор­но воз­ра­жаю про­тив его вы­во­да о том, что все ве­щи на­хо­дят­ся в со­от­вет­ствии с по­ряд­ком и что все ис­то­рии о ме­та­мор­фо­зах лож­ны, он вне­зап­но из­ме­нил свое на­стро­е­ние и ве­се­ло ска­зал: «Но по­слу­шай­те, бла­го­че­сти­вей­ший из лю­дей, что­бы, воз­мож­но, я не по­ка­зал­ся вам неспра­вед­ли­вым, чрез­мер­но на­ста­и­ва­ю­щим на ар­гу­мен­те с од­ной сто­ро­ны, но пре­не­бре­га­ю­щим тем, что мо­жет быть ска­за­но с дру­гой сто­ро­ны, по­ни­ма­е­те, Я возь­му на се­бя роль Со­кра­та и бу­ду от­ста­и­вать прав­ди­вость древ­них ис­то­рий. Вче­ра ве­че­ром за ужи­ном у Фи­ли­мо­на вы слы­ша­ли, как ре­ши­тель­но бла­го­че­сти­вый Ни­ко­страт под­дер­жал на­ше­го пре­вос­ход­ней­ше­го хо­зя­и­на, утвер­ждая, что, воз­мож­но, лю­бя­щая Хей­ли бы­ла пре­об­ра­зо­ва­на в мор­скую пти­цу с та­ким име­нем, ко­то­рая, как го­во­рят, все­гда опла­ки­ва­ет сво­е­го му­жа. А те­перь об­ра­ти­те вни­ма­ние, на­сколь­ко на­бож­ный Ни­ко­страт усту­па­ет бо­лее на­бож­но­му Ар­те­ми­до­ру.» За­тем, по­пра­вив плащ и про­из­не­ся на­пы­щен­но звуч­ным го­ло­сом в ма­не­ре неко­то­рых на­ших зна­ко­мых фи­ло­со­фов: «Увы, — ска­зал он, — сле­пые су­ще­ства, ка­ки­ми яв­ля­ем­ся мы, смерт­ные! Увы, под­сле­по­ва­тые судьи воз­мож­но­го и невоз­мож­но­го! Ибо мы, вве­ден­ные в за­блуж­де­ние, про­из­но­сим сло­ва в со­от­вет­ствии с неве­же­ствен­ны­ми и ту­пы­ми спо­соб­но­стя­ми неве­ру­ю­щих лю­дей. И по­это­му мно­гие ве­щи, са­ми по се­бе лег­кие, ка­жут­ся нам труд­ны­ми, и мно­гие ве­щи, са­ми по се­бе до­сти­жи­мые, ка­жут­ся нам недо­сти­жи­мы­ми. И это слу­ча­ет­ся с на­ми ино­гда из-за на­шей неопыт­но­сти, ино­гда из-за мла­ден­че­ства на­ше­го ра­зу­ма. Ибо по срав­не­нию с Пер­во­при­чи­ной все­го, каж­дый че­ло­век, ка­ким бы ста­рым он ни был, все­го лишь ре­бе­нок; и че­ло­ве­че­ская жизнь, по срав­не­нию с веч­но­стью, — все­го лишь пе­ри­од дет­ства. Кто, сле­до­ва­тель­но, дол­жен ре­шать, что ве­ро­ят­но? Что, по ва­ше­му мне­нию, яв­ля­ет­ся бо­лее труд­ным или ма­ло­ве­ро­ят­ным? Вы­звать ти­ши­ну сре­ди бу­шу­ю­щей бу­ри и рас­про­стра­нить без­об­лач­ное небо над всей Ев­ро­пой и Ази­ей или из­ме­нить об­лик од­ной жен­щи­ны в ви­де пти­цы? Каж­дый день мы ви­дим, как да­же де­ти ле­пят из вос­ка и гли­ны раз­лич­ные фор­мы и фи­гур­ки. То­гда, ко­неч­но, Бог, ко­то­рый слиш­ком пре­вос­хо­ден в ве­ли­чии и муд­ро­сти, что­бы его мож­но бы­ло срав­ни­вать с муд­рей­ши­ми из лю­дей, мо­жет со­вер­шать бо­лее уди­ви­тель­ные по­ступ­ки, чем те, ко­то­рые про­сты и при­выч­ны. Мы ви­дим, как при­ро­да, най­дя в вос­ко­вом со­те бес­фор­мен­но­го чер­вя­ка без ног и пе­рьев, на­де­ля­ет его кры­лья­ми и лап­ка­ми и, рас­кра­сив его в ве­ли­кое мно­же­ство пре­крас­ных цве­тов, со­зда­ет пче­лу, муд­рую ма­сте­ри­цу бо­же­ствен­но­го ме­да! Итак, ви­дя это чу­дес­ное пре­вра­ще­ние, по­че­му мы со­мне­ва­ем­ся в тво­ем мень­шем чу­де, Хал­ки­о­на, са­мая по­слуш­ная из птиц? Нет, но от­ныне я не пе­ре­ста­ну на­сме­хать­ся над глу­по­стью бед­ных ни­чтож­ных смерт­ных, ко­то­рые не мо­гут по­стичь ни ве­ли­ких дел, ни ма­лых, но со­мне­ва­ют­ся в боль­шин­стве ве­щей, да­же в тех, ко­то­рые ка­са­ют­ся нас са­мих, и все же осме­ли­ва­ют­ся от­ри­цать си­лу бес­смерт­ных бо­гов пре­об­ра­зо­вы­вать без­мя­теж­ность или что-ли­бо еще. И со сво­ей сто­ро­ны, как сла­ва этой бас­ни до­шла до ме­ня от мо­их пред­ков, так и я бу­ду пре­воз­но­сить хва­лу тво­им пес­ням, ты, пти­ца скор­би, пе­ре­да­вая ее мо­им де­тям и их по­том­кам по­сле них; и я не пе­ре­ста­ну по­вто­рять ис­то­рию тво­ей доб­ро­де­тель­ной люб­ви за тво­е­го му­жа, за твое по­сто­ян­ство и тер­пе­ние, мо­им же­нам Ксан­тип­пе и Мир­то». За­тем, от­бро­сив вся­кое ве­се­лье, «Раз­ве ты не ви­дишь, мой до­ро­гой Они­сим, — ска­зал он, — что, рас­суж­дая по­доб­ным об­ра­зом, лю­бой са­мо­зва­нец мо­жет под­су­нуть лю­бое пред­зна­ме­но­ва­ние лег­ко­ве­рию че­ло­ве­че­ства. Бо­лее то­го, тол­па с та­ким рве­ни­ем ищет зна­ме­ний, что ча­сто от­ка­зы­ва­ет­ся воз­да­вать долж­ное да­же ис­тине, ес­ли она не со­про­вож­да­ет­ся зна­ме­ни­я­ми: и дей­стви­тель­но, та­ко­ва при­ро­да на­ших фри­гий­цев в этом ре­ги­оне (и па­фла­гон­цы не луч­ше), что ес­ли жон­глер толь­ко по­ка­жет свои фо­ку­сы пе­ред ес­ли он возь­мет с со­бой иг­ро­ка на флей­те, там­бу­рине или та­рел­ках, они сра­зу же бу­дут гла­зеть на него, как на по­слан­ни­ка с небес, и ве­рить то­му, что он ве­лит, и де­лать то, что он по­ве­ле­ва­ет. Но не в ха­рак­те­ре фи­ло­со­фа, мой до­ро­гой друг, при­ни­мать ложь из-за ле­ни, или лег­ко­ве­рия, или эн­ту­зи­аз­ма, а ско­рее ува­жать трез­вость и недо­ве­рие как са­мые силь­ные сто­ро­ны ду­ши, пом­ня сло­ва то­го, кто ска­зал: «Я очень люб­лю Со­кра­та и Пла­то­на, но Ис­ти­на луч­ше все­го». И, ко­неч­но, ес­ли бог дей­стви­тель­но су­ще­ству­ет, как утвер­жда­е­те вы и ва­ши фи­ло­со­фы, и этот бог — доб­рый бог, то­гда та­ко­му бо­гу дол­жен быть наи­бо­лее при­я­тен тот че­ло­век, ко­то­рый боль­ше все­го чтит ис­ти­ну; но че­ло­век, ко­то­рый слу­жит лжи, дол­жен быть непри­я­тен, будь то глу­пость или мо­шен­ни­че­ство мо­жет быть при­чи­ной та­ко­го раб­ства.»

Его сло­ва ме­ня нема­ло тро­ну­ли; ибо я, ка­за­лось, был вы­нуж­ден, по край­ней ме­ре, прий­ти к та­ко­му вы­во­ду, что су­ще­ству­ет Эли­зи­ум или нет, бо­ги или не бо­ги, в лю­бом слу­чае ис­ти­на долж­на быть луч­ше лжи; и ко­гда он го­во­рил о лжи как о «раб­стве», его сло­ва все боль­ше раз­дра­жа­ли ме­ня. боль­ше по­то­му, что я был ра­бом»; и я при­знал­ся в сво­ем серд­це, что вел се­бя по-раб­ски, ре­шив ве­рить в то, что при­ят­но, про­сто по­то­му, что это при­ят­но, и не при­да­вая осо­бо­го зна­че­ния ис­тине это­го.

Итак, я по­клял­ся про се­бя, что, как бы Фи­ле­мон ни за­став­лял мои ко­неч­но­сти слу­жить ему, он не дол­жен при­нуж­дать мой ра­зум к то­му или ино­му мне­нию, про­ти­во­ре­ча­ще­му то­му, что я счи­тал ис­ти­ной; ибо, хо­тя мое те­ло мог­ло бы быть те­лом ра­ба, в сво­ем со­зна­нии и по­мыс­лах я был бы сво­бо­ден.

§ 8. КАК Я ПУТЕШЕСТВОВАЛ С ФИЛИМОНОМ В АНТИОХИЮ В СИРИИ

Те­перь ко мне на­чал воз­вра­щать­ся мой преж­ний при­ступ со­мне­ний, бес­по­кой­ства и угрю­мо­сти. Мне дав­но не нра­ви­лась чрез­мер­ная и, как мне ка­за­лось, ма­ло­душ­ная суе­вер­ность Фи­ли­мо­на; и тем бо­лее по­то­му, что, хо­тя он не жа­лел ни сил, ни средств, при­бе­гая к по­мо­щи ора­ку­лов и прак­ти­куя но­вые суе­ве­рия, он еще не вспом­нил о сво­ем обе­ща­нии осво­бо­дить ме­ня. Недав­но он так­же по­стро­ил для се­бя гроб­ни­цу за очень боль­шие день­ги, ска­зав, что нера­зум­но стро­ить для се­бя рос­кош­ный дом, в ко­то­ром мы про­ве­дем са­мое боль­шее шесть­де­сят лет, и при этом не ду­мать о том дру­гом жи­ли­ще, в ко­то­ром че­ло­век дол­жен про­во­дить все свое вре­мя по­сле смер­ти в те­че­ние мно­гих лет. Но хо­тя он так до­ро­го и тща­тель­но по­за­бо­тил­ся о сво­их ко­стях, он ни­че­го не сде­лал ни для сво­ей се­мьи, ни для сво­их ра­бов; ибо бы­ло из­вест­но, что несколь­ко ме­ся­цев на­зад он уни­что­жил свое преж­нее за­ве­ща­ние и до сих пор не со­ста­вил дру­го­го; так что и мне, и всем осталь­ным до­мо­чад­цам те­перь гро­зи­ла опас­ность быть про­дан­ны­ми неиз­вест­но ка­ко­му хо­зя­и­ну, ес­ли с Фи­ли­мо­ном вне­зап­но слу­чит­ся что-ни­будь пло­хое. И все же, ко­гда Ар­те­ми­дор убе­дил его со­ста­вить за­ве­ща­ние, он вос­про­ти­вил­ся это­му, как буд­то это бы­ло сде­ла­но в рас­че­те на его смерть. Ибо вре­ме­на­ми, в сво­ей ме­лан­хо­лии, он до­хо­дил до та­кой сте­пе­ни по­до­зри­тель­но­сти, что во­об­ра­жал, буд­то все лю­ди, да­же его до­мо­чад­цы, на­стро­е­ны про­тив него и хо­тят его убить. Итак, я сно­ва на­чал бун­то­вать про­тив по­кло­не­ния бо­гам, от­ча­сти (как и преж­де) по­то­му, что это ка­за­лось ре­ли­ги­ей для бо­га­тых, а не для бед­ных, но от­ча­сти так­же по­то­му, что ка­за­лось воз­мож­ным быть ре­ли­ги­оз­ным и в то же вре­мя быть по­гло­щен­ным мыс­ля­ми о се­бе, не об­ра­щая вни­ма­ния на дру­гих. Несмот­ря на это, я еще не от­ка­зал­ся от вся­кой ве­ры в бо­же­ствен­ное; но я стал ис­ка­те­лем ка­кой-ни­будь ре­ли­гии, ко­то­рая долж­на бы­ла бы обес­пе­чить ис­куп­ле­ние не для немно­гих, а для мно­гих. Слу­чи­лось так, что некий Эрио­по­лус, тор­го­вец шер­стью из Ан­тио­хии в Си­рии, при­мер­но в это вре­мя при­е­хал в Ко­лос­сы ку­пить шер­сти и, за­став Фи­ли­мо­на по­чти в от­ча­я­нии, за­го­во­рил с ним о некой сек­те иуде­ев, ко­то­рые, по его сло­вам, бы­ли уди­ви­тель­но ис­кус­ны в из­гна­нии злых ду­хов и в ис­це­лял от опре­де­лен­ных бо­лез­ней, до­бав­ляя, од­на­ко, что не все евреи об­ла­да­ли этой си­лой, а толь­ко те, кто по­кло­нял­ся неко­е­му Кре­сту или Хри­сту­су, име­нем ко­то­ро­го они за­кли­на­ли де­мо­нов. За­тем дру­гой, кра­силь­щик из Эфе­са, под­твер­дил его со­об­ще­ние, ска­зав, что евреи, ко­то­рые не по­кло­ня­ют­ся это­му Хри­сту, пре­сле­ду­ют дру­гих, на­зы­вая их «ма­га­ми»; и ска­зал он: «не так мно­го недель на­зад в Эфе­се, ко­гда неко­то­рые из ев­ре­ев, ко­то­рые не по­кло­ня­ют­ся Хри­сту, пы­та­лись из­гнать из­го­няя злых ду­хов этим име­нем, че­ло­век, ко­то­рый был одер­жим, прыг­нул на них, и по­бе­дил их, и про­гнал их, тя­же­ло ра­нен­ных». «Под ка­ким же име­нем то­гда, — спро­сил мой учи­тель, — из­вест­ны эти ев­рей­ские ма­ги?» «Сна­ча­ла, — от­ве­тил Эрио­по­лус, — их на­зы­ва­ли на­за­ря­на­ми или га­ли­ле­ян, но в по­след­нее вре­мя, они из­вест­ны под име­нем хри­сти­ан (так, по край­ней ме­ре, на­зы­ва­ют их про­стые лю­ди), и неко­то­рые из них раз­бро­са­ны по несколь­ким го­ро­дам Азии, и один из них, бо­лее чем из­вест­ный сре­ди них, по име­ни Па­вел, в на­сто­я­щее вре­мя на­хо­дит­ся в Эфе­се. Но по боль­шей ча­сти они сей­час со­би­ра­ют­ся в Ан­тио­хии, хо­тя, как я слы­шал, ко­рень и ис­ток сек­ты на­хо­дит­ся в Иеру­са­ли­ме, глав­ном го­ро­де Иудеи.»

Услы­шав это, мой учи­тель ре­шил от­пра­вить­ся в Ан­тио­хию, что­бы на­ве­сти справ­ки об этой но­вой сек­те; и сам Ар­те­ми­дор те­перь по­ощ­рял его в этом на­ме­ре­нии, рас­су­див, что все луч­ше, чем оста­вать­ся до­ма, раз­мыш­ляя о сво­ем пло­хом здо­ро­вье и во­об­ра­жая зло. Ап­пия так­же со­гла­си­лась. Итак, вес­ной то­го го­да (это был вто­рой год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Неро­на, и мне в то вре­мя шел два­дцать пер­вый год мо­е­го воз­рас­та) мы при­го­то­ви­лись к на­ше­му пу­те­ше­ствию. Хо­тя я, как и в юно­сти, лю­бил ви­деть но­вые до­сто­при­ме­ча­тель­но­сти и ли­ца, мне, тем не ме­нее, не хо­те­лось от­прав­лять­ся на столь суе­вер­ное за­да­ние; и, кро­ме то­го, я пре­зи­рал ев­ре­ев, на­сколь­ко я их знал, как на­род, лю­бя­щий на­жи­ву, пол­ный па­губ­ных суе­ве­рий и на­столь­ко него­сте­при­им­ный, что да­же не ест с незна­ком­ца­ми. Од­на­ко я бы по сво­ей во­ле не поз­во­лил Фи­ле­мо­ну в его ме­лан­хо­лии уй­ти од­но­му, да­же ес­ли бы я был его дру­гом, а не ра­бом. Ко­гда мы со­би­ра­лись в путь, Ар­те­ми­дор ве­лел мне пи­сать ему так ча­сто, как толь­ко пред­ста­вит­ся слу­чай, о ев­ре­ях в Ан­тио­хии и осо­бен­но об этой но­вой сек­те; «ибо, — ска­зал он, — тем, кто за­нял свою по­зи­цию на хол­ме Ис­ти­ны, при­ят­но смот­реть свер­ху вниз на блуж­да­ния тех, кто сби­ва­ет­ся с пу­ти ис­тин­но­го, а по­то­му я все­гда по­лу­чаю удо­воль­ствие, слу­шая о ка­ком-ни­будь но­вом суе­ве­рии или за­блуж­де­нии сре­ди лю­дей». По­это­му я по­обе­щал, что бу­ду по­сы­лать ему пись­ма так ча­сто, как от­прав­ля­лись гон­цы в Азию от Фи­ли­мо­на.

На­ше пу­те­ше­ствие бы­ло сна­ча­ла по су­ше в Эфес че­рез очень пло­до­род­ную стра­ну, а от­ту­да мо­рем в Се­лев­кию, го­род, ко­то­рый на­хо­дит­ся в устье ре­ки Оронт и яв­ля­ет­ся как бы га­ва­нью Ан­тио­хии; ко­то­рая на­хо­дит­ся вы­ше по ре­ке, при­мер­но в со­ро­ка ми­лях по при­чине стран­ствий у ру­чья, но по до­ро­ге, уда­лен­ной не бо­лее чем на два­дцать миль или мень­ше. Ес­ли я вос­хи­щал­ся мест­но­стью меж­ду Ко­лос­са­ми и Эфе­сом, изоби­ли­ем олив­ко­во­го мас­ла, ве­ли­чи­ем гор и кра­со­той са­мо­го Эфе­са и зна­ме­ни­то­го хра­ма Эфес­ской Ар­те­ми­ды, то го­раз­до боль­ше я вос­хи­щал­ся го­ро­дом Ан­тио­хия, ко­то­рый яв­ля­ет­ся тре­тьим го­ро­дом им­пе­рии по ве­ли­чию, сле­ду­ю­щий по­сле Ри­ма и Алек­сан­дрии; и он ле­жит вдоль ре­ки Оронт на про­тя­же­нии че­ты­рех или пя­ти миль, про­сти­ра­ясь меж­ду чи­сты­ми во­да­ми ре­ки и вы­со­кой го­рой, на­зы­ва­е­мой Силь­пи­ус, окру­жен­ный сте­ной вы­со­той не ме­нее трид­ца­ти пя­ти лок­тей и тол­щи­ной в де­сять лок­тей. Бу­дучи очень про­стор­ным и дей­стви­тель­но рав­ным по пло­ща­ди трем или че­ты­рем круп­ным го­ро­дам, он раз­де­лен на че­ты­ре окру­га или вот­чи­ны; и в нем есть ко­ро­лев­ские ули­цы, по­стро­ен­ные ко­ро­ля­ми, же­лав­ши­ми ока­зать услу­гу граж­да­нам столь пре­крас­но­го го­ро­да, и на­зван­ные по име­нам го­су­да­рей, ко­то­рые их по­стро­и­ли, а имен­но: ули­ца Иро­да, ули­ца Се­лев­ка и дру­гие. По­се­ре­дине про­хо­дит ши­ро­кая ули­ца, укра­шен­ная че­тырь­мя ря­да­ми ко­лонн, об­ра­зу­ю­щих две кры­тые ко­лон­на­ды с ши­ро­кой до­ро­гой меж­ду ни­ми, а вдоль всей ули­цы (дли­на ко­то­рой со­став­ля­ет бо­лее трид­ца­ти ше­сти фар­лон­гов) сто­ят ста­туи и бю­сты, пре­крас­но вы­пол­нен­ные из бе­ло­го мра­мо­ра. Все­му окрест­но­му ре­ги­о­ну бы­ли да­ны гре­че­ские на­зва­ния, та­кие как Пи­ерия, Пе­ней, Тем­пе, Ка­ста­лия, так что, услы­шав на­зва­ния де­ре­вень, мож­но во­об­ра­зить се­бя в оби­те­ли муз; а ме­нее чем в двух ча­сах ез­ды от го­ро­да рас­ки­нул­ся пре­крас­ный боль­шой сад или рай (как на­зы­ва­ют его жи­те­ли этих мест) по име­ни Даф­на, ко­то­рый ча­сто по­се­ща­ют жи­те­ли Ан­тио­хии, и он по­лон все­воз­мож­ных цве­тов и кра­си­вых де­ре­вьев и оро­ша­ет­ся боль­шим ко­ли­че­ством ру­чьев, и из­ве­стен по­кло­не­ни­ем Адо­ни­су. Та­ким и та­ким пол­ным все­воз­мож­ных удо­воль­ствий бы­ло ме­сто, в ко­то­ром я те­перь ока­зал­ся, го­род не ме­нее гу­сто­на­се­лен­ный, чем про­стор­ный (ибо в нем на­счи­ты­ва­лось це­лых пять­сот ты­сяч душ), и не ме­нее пол­ный ве­се­лья, чем кра­со­ты; ведь жи­те­ли Ан­тио­хии из­вест­ны во всем ми­ре сво­ей ве­се­ло­стью. По­это­му здесь я от­бро­сил стро­гость сво­их недав­них мыс­лей и, за­быв о во­про­сах ре­ли­гии и фи­ло­со­фии, на­стро­ил­ся ве­се­лить­ся вме­сте со мно­же­ством тех, кто ве­се­лил­ся во­круг ме­ня, по край­ней ме­ре, на­столь­ко, на­сколь­ко мне поз­во­ля­ла обя­зан­ность по­сто­ян­но при­смат­ри­вать за Фи­ли­мо­ном; и, ес­ли бы у ме­ня бы­ло соб­ствен­ное же­ла­ние, я бы ни­ко­гда не пе­ре­сту­пил по­рог ни од­ной си­на­го­ги ев­ре­ев или хри­сти­ан.

Но бла­го­сло­вен ты, на­став­ник за­блуд­ших, ко­то­рый не поз­во­лил мне веч­но блуж­дать по пу­тям лож­но­го удо­воль­ствия и пу­тям, ве­ду­щим к за­блуж­де­нию, но в долж­ное вре­мя ты при­вел ме­ня к две­рям сво­е­го до­ма; и хо­тя я спо­ткнул­ся на по­ро­ге, все же ты не до­пу­стил, что­бы я па­дал веч­но, но ты все еще под­дер­жи­вал ме­ня и шаг за ша­гом воз­вра­щал ме­ня об­рат­но на паст­би­ща веч­но­го по­коя.

КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

ТРЕТЬЯ КНИГА

§ 1. О МОИХ ПЕРВЫХ МЫСЛЯХ ОТНОСИТЕЛЬНО ХРИСТИАН

Те­перь я дол­жен опи­сать, как я впер­вые при­шел к зна­нию бра­тьев в Ан­тио­хии, хо­тя я еще не по­стиг ис­ти­ны. Ибо я спо­ты­кал­ся в во­про­сах фи­ло­со­фии и тра­ди­ции, и по­это­му я не всту­пил в ло­но Хри­ста. Но глав­ной при­чи­ной мо­ей неуда­чи бы­ло (как я те­перь ду­маю), во-пер­вых, то, что я при­шел не с ве­рой, а во-вто­рых, что я при­шел не ко Хри­сту и уче­нию са­мо­го Хри­ста, а ско­рее к сво­е­го ро­да со­мни­тель­ным спо­рам о Хри­сте, ко­то­рые, неза­ви­си­мо от то­го, ве­рит че­ло­век в них или не ве­рит, не со­дер­жат от­кро­ве­ния Гос­по­да Иису­са.

Что ка­са­ет­ся этой ча­сти мо­ей жиз­ни, то я на­хо­жусь в за­труд­не­нии, что за­пи­сать, а что про­пу­стить. Ибо ес­ли я по­пы­та­юсь вспом­нить и по­вто­рить все то дур­ное, что в дни мо­е­го неве­же­ства я го­во­рил и ду­мал о Свя­тых, то­гда я бо­юсь, как бы не по­ка­зать­ся нече­сти­вым и по­чти бо­го­хуль­ным, та­ким об­ра­зом, во вто­рой раз по­но­ся Гос­по­да Иису­са, зло­сло­вя о его церк­ви. Но ес­ли, с дру­гой сто­ро­ны, я за­мал­чи­ваю ис­ти­ну, блед­нея и смяг­чая свою ошиб­ку и са­мо­на­де­ян­ность, то­гда, ка­жет­ся, я по­сту­паю лжи­во и ли­це­мер­но, вы­став­ляя се­бя луч­ше, чем я был на са­мом де­ле, вме­сто то­го, что­бы воз­ве­ли­чи­вать ми­ло­сти Гос­по­да, про­яв­лен­ные к то­му, кто был по­ро­чен и упо­рен в за­блуж­де­нии. В этом недо­уме­нии, слу­чай­но на­ткнув­шись на неко­то­рые пись­ма, ко­то­рые я от­пра­вил в то вре­мя Ар­те­ми­до­ру по его прось­бе (но он мно­го поз­же, неза­дол­го до сво­ей смер­ти, пе­ре­дал их мне и ве­лел со­хра­нить), эти са­мые пись­ма (о ко­то­рых я до недав­не­го вре­ме­ни со­вер­шен­но за­бы­вал), это те­перь мне ка­жет­ся пра­виль­ным точ­но из­ло­жить все сло­во в сло­во, ни­че­го не из­ме­няя и не смяг­чая. Пер­вое пись­мо по­ка­зы­ва­ет, как я по­на­ча­лу не хо­тел ид­ти в си­на­го­гу и ка­кую кле­ве­ту рас­про­стра­ня­ли про­стые лю­ди о бра­тьях; что я по сво­ей глу­по­сти пред­по­ло­жил в то вре­мя как раз и бы­ло прав­дой. Сле­ду­ю­щее (по­сле от­ве­та Ар­те­ми­до­ра, упре­ка­ю­ще­го ме­ня за мою склон­ность ве­рить слу­хам про­стых лю­дей) по­ка­зы­ва­ет, как я впер­вые во­шел в со­бра­ние ве­ру­ю­щих, и как Гос­подь уже в то вре­мя на­чал при­тя­ги­вать ме­ня к се­бе.

ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДОРОВЬЯ.

Об Ан­тио­хии и всех удо­воль­стви­ях это­го вос­хи­ти­тель­но­го го­ро­да я пи­сал вам в мо­ем преды­ду­щем пись­ме; но хо­тя вы удив­ля­е­тесь, по­то­му что я до сих пор ни­че­го не на­пи­сал, ка­са­ю­ще­го­ся ев­ре­ев; вы долж­ны знать, что до сих пор мы не на­шли слу­чая при­сут­ство­вать на их бо­го­слу­же­нии. Ибо мы об­на­ру­жи­ва­ем, что меж­ду этой но­вой сек­той ев­ре­ев и осталь­ны­ми су­ще­ству­ет боль­ший раз­лад, чем мы пред­по­ла­га­ли, на­столь­ко, что по­след­ние вряд ли при­зна­ют но­вую сек­ту ев­ре­я­ми, и они не по­се­ща­ют од­ни и те же хра­мы и не прак­ти­ку­ют один и тот же вид бо­го­слу­же­ния. От­сю­да и по­лу­ча­ет­ся, что эти но­вые евреи, из стра­ха под­верг­нуть­ся пре­сле­до­ва­ни­ям, все де­ла­ют втайне, не устра­и­вая ни пуб­лич­ных ше­ствий, ни жерт­во­при­но­ше­ний, ни­ко­му не поз­во­ляя ви­деть ста­тую сво­е­го бо­га (ес­ли во­об­ще у ко­го-то из ев­ре­ев есть ка­кой-ли­бо бог) и празд­нуя свои ми­сте­рии в пол­ном уеди­не­нии. Од­на­ко все фи­ло­со­фы, с ко­то­ры­ми я бе­се­до­вал, а так­же вы­со­ко­по­став­лен­ные лю­ди в го­ро­де (та­кие, как зна­ко­мые Фи­ле­мо­на) со­глас­ны с тем, что это мерз­кое и от­вра­ти­тель­ное суе­ве­рие, ко­то­рое с ра­до­стью по­до­рва­ло бы все за­ко­ны, все до­сто­ин­ство и мир им­пе­рии. Так­же ча­сто со­об­ща­ет­ся, что ни­ко­го не до­пус­ка­ют к их свя­щен­ным об­ря­дам, по­ка они не со­вер­шат ка­кое-ни­будь чу­до­вищ­ное пре­ступ­ле­ние; так что, в то вре­мя как в дру­гих ре­ли­ги­ях жре­цы несколь­ких ми­сте­рий го­во­рят: «Пусть ни­кто не при­бли­жа­ет­ся, кро­ме чи­стых», жре­цы этой сек­ты, с дру­гой сто­ро­ны, го­во­рят: «Вся­кий, кто яв­ля­ет­ся убий­ца, вор, пре­лю­бо­дей, пусть при­бли­зит­ся, что­бы по­лу­чить по­свя­ще­ние; ибо всех та­ко­вых при­зы­ва­ет наш бог». Точ­но так же про­стой на­род го­во­рит, что во вре­мя их свя­щен­ных об­ря­дов в жерт­ву при­но­сят са­мо­го по­стыд­но­го ма­лень­ко­го ре­бен­ка, пло­тью и кро­вью ко­то­ро­го эти него­дяи ла­ко­мят­ся, как ес­ли бы они бы­ли от­бор­ным ла­ком­ством, а так­же что бра­тья и сест­ры сре­ди них обыч­но прак­ти­ку­ют кро­во­сме­ше­ние. Но все это я пи­шу не из сво­их соб­ствен­ных зна­ний, а из об­ще­го от­че­та, ко­то­рый, несмот­ря на то, ис­хо­дит от столь­ких раз­ных сви­де­те­лей, что я не мо­гу со­мне­вать­ся, но в ос­нов­ном это прав­да. Од­на­ко я боль­ше не бу­ду пи­сать об этих лю­дях, по­ка не рас­ска­жу кое-что о том, что я сам ви­дел или слы­шал. Но, со сво­ей сто­ро­ны, я был бы очень рад, ес­ли бы уда­лось убе­дить доб­ро­го Фи­ли­мо­на не углуб­лять­ся даль­ше в это суе­ве­рие.

«В мо­ем по­след­нем пись­ме я опу­стил, из-за та­ко­го боль­шо­го ко­ли­че­ства но­вых ве­щей, упо­ми­на­ние о са­ду, при­над­ле­жа­щем неко­е­му Они­а­су, здеш­не­му жи­те­лю, в ко­то­ром не толь­ко мно­го кра­си­вых цве­тов, но и ру­чей­ки и фон­та­ны с во­дой при­чуд­ли­вой кон­струк­ции, а так­же мно­же­ство обе­зьян и пав­ли­нов для по­ка­зу­хи и раз­вле­че­ния, и преж­де все­го несколь­ко по­пу­га­ев, из ко­то­рых один был так пре­вос­ход­но обу­чен го­во­рить, что он на­мно­го пре­вос­хо­дит лю­бо­го сквор­ца или лю­бую дру­гую го­во­ря­щую пти­цу, ко­то­рую я ко­гда-ли­бо слы­шал преж­де; и про­стые лю­ди го­во­рят, что он одер­жим. Но да­же вы бы­ли бы по­ра­же­ны, уви­дев, с ка­кой мет­ко­стью и по­до­би­ем по­ни­ма­ния он со­би­ра­ет и наи­бо­лее умест­но про­из­но­сит вы­ска­зы­ва­ния окру­жа­ю­щих его лю­дей, что нема­ло на­по­ми­на­ет мне вы­ска­зы­ва­ние, ко­то­рое я ча­сто слы­шал из ва­ших уст, о том, что ра­зум неко­то­рых низ­ших жи­вот­ных гра­ни­чит с ра­зу­мом са­мо­го че­ло­ве­ка. Про­щай».

АРТЕМИДОР ОНИСИМУ, ЗДОРОВЬЯ.

«При­ни­мая во вни­ма­ние, что вы пи­ше­те, что ре­ши­ли боль­ше не упо­ми­нать об этих ев­ре­ях-но­ва­то­рах, по­ка не вы­яс­ни­те что-ни­будь из ва­ших соб­ствен­ных зна­ний о них, бо­лее ве­со­мое, чем те ба­буш­ки­ны бас­ни, ко­то­рые рас­ска­зы­ва­ют обыч­ная чернь, ле­ни­вые фи­ло­со­фы и на­пы­щен­ные чле­ны го­род­ско­го со­ве­та, все они без­раз­лич­ны к ис­тине и точ­но­сти, по­это­му я умо­ляю вас на бу­ду­щее вы­пол­нять это ре­ше­ние; ибо, по­верь­те мне, зна­ния не мо­гут быть при­об­ре­те­ны так де­ше­во и без­бо­лез­нен­но, без суж­де­ний и тру­да. Но я на­де­юсь, что очень ско­ро вы, воз­мож­но, от­кро­е­те для се­бя что-то опре­де­лен­ное об этой сек­те, не ме­нее до­стой­ное рас­ска­за, чем ваш опыт об­ще­ния с по­пу­га­ем Они­а­са. Про­щай­те.»

§ 2. ОБ УЧЕНИИ ХРИСТИАН

ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, О ЗДОРОВЬЕ.

«Два­жды по­бы­вав в их хра­ме или си­на­го­ге, я мо­гу мно­гое ска­зать об этих хри­сти­а­нах».

«Слу­чи­лось так, что око­ло де­ся­ти дней на­зад друг, у ко­то­ро­го оста­но­вил­ся мой учи­тель, пред­ста­вил нам неко­е­го тор­гов­ца из Ки­ре­ны, ко­то­рый был немно­го зна­ком с неким Лу­ци­ем, че­ло­ве­ком из Ки­ре­ны и из­вест­ным учи­те­лем сре­ди этой сек­ты. Итак, бла­го­да­ря его сред­ствам мы бы­ли. при­гла­ше­ны при­сут­ство­вать в их си­на­го­ге в день, ко­гда со­би­ра­ют­ся непо­свя­щен­ные, все, кто же­ла­ет ис­пы­тать но­вую ре­ли­гию или узнать прав­ду о ней. Ко­гда нас со­бра­лось че­ты­ре­ста или пять­сот че­ло­век, под­нял­ся некто Си­ме­он по про­зви­щу Ни­гер, ко­то­рый про­из­нес речь, от­нюдь не столь глу­пую, как я ду­мал, и она бы­ла та­ко­ва: «Был толь­ко один Бог, — ска­зал он, — ко­то­рый не де­лал раз­ли­чий меж­ду на­ро­ды, та­кие как гре­ки, вар­ва­ры, ски­фы и осталь­ные, но все лю­ди од­ной кро­ви, на­ме­ре­ва­ю­щи­е­ся сде­лать их еди­ным брат­ством. Этот Бог по­слал че­ло­ве­че­ству зна­ме­ния и сви­де­тель­ства сво­ей доб­рой во­ли, дав всем на­ро­дам солн­це, лу­ну и звез­ды в ка­че­стве зна­ме­ний и вре­мен го­да; бо­лее то­го, к ев­ре­ям он по­сы­лал спе­ци­аль­ных по­слан­ни­ков, или про­ро­ков, что­бы воз­ве­щать свою во­лю. Но ко­гда, несмот­ря на все эти сви­де­тель­ства, че­ло­ве­че­ство все еще не под­чи­ня­лось бо­же­ствен­ной во­ле, выс­ше­му бо­гу по­ка­за­лось бла­гим нис­по­слать им боль­ше не про­ро­ка или обыч­но­го по­слан­ни­ка, а сы­на, как буд­то на­ста­ло вре­мя, ко­гда они боль­ше не долж­ны ис­кать Бо­га ощу­пью, но по­сти­гать бо­же­ствен­ную при­ро­ду.»

«За­тем этот Си­ме­он про­дол­жал утвер­ждать, что этот сын Бо­жий во­ис­ти­ну при­шел в мир око­ло ше­сти­де­ся­ти лет на­зад, во вре­мя прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Ав­гу­ста, в об­ли­ке че­ло­ве­ка, неко­е­го Иису­са (на­зы­ва­е­мо­го так­же На­за­ря­ни­ном, по­то­му что он был из го­ро­да На­за­рет на се­ве­ре Па­ле­сти­ны), ко­то­рый про­воз­гла­сил Еван­ге­лие или Бла­гую весть, а имен­но, что Бог есть Отец лю­дей, не про­сто их Со­зда­тель, но и их Отец, лю­бя­щий всех лю­дей, как ро­ди­те­ли лю­бят сво­их де­тей. Бо­лее то­го, Сын про­явил при­ро­ду От­ца мно­ги­ми де­ла­ми, осо­бен­но ис­це­ляя ду­ши лю­дей, не толь­ко за­би­рая гре­хи, но и да­вая сво­им уче­ни­кам си­лу за­би­рать гре­хи. Од­ним сло­вом, Сын со­вер­шил для От­ца, ес­ли мож­но до­ве­рять Си­мео­ну, по­чти те же де­я­ния, ко­то­рые, как го­во­рят, Апол­лон со­вер­шил в неза­па­мят­ные вре­ме­на для Зев­са, при­не­ся в мир очи­ще­ние ду­ши. За­тем так­же (ци­ти­руя, как мне ска­за­ли, неко­то­рые древ­ние ев­рей­ские кни­ги) Си­ме­он за­явил, что этот Иисус из На­за­ре­та был Ис­ку­пи­те­лем, о ко­то­ром про­ро­че­ство­ва­ли эти кни­ги; ибо, ска­зал он, «си­дя­щим во тьме Иисус явил свет ис­ти­ны, он от­крыл гла­за тем, кто был ослеп­лен гре­хом и неве­же­ством, и за­ста­вил тех, чьи ду­ши бы­ли ис­ка­ле­че­ны по­ро­ком, ид­ти пря­мы­ми пу­тя­ми доб­ро­де­те­ли, и он вос­кре­сил вос­кре­сить тех, кто был мертв во гре­хе».

Да­лее по­сле­до­вал уди­ви­тель­ный па­ра­докс, или, ско­рее, то, что наш друг ри­тор Эва­гор на­звал бы ба­то­сом.

Ибо тот же са­мый Си­ме­он дей­стви­тель­но ис­по­ве­дал пе­ред все­ми на­ми, что этот сын Бо­жий, со­вер­шив­ший все эти чу­дес­ные де­ла, был убит на шест­на­дца­том го­ду прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Ти­бе­рия, и это не в бит­ве и не в су­ма­то­хе, а по при­ка­зу пра­ви­те­ля Пон­тия Пи­ла­та, уме­рев смер­тью о са­мом гнус­ном пре­ступ­ни­ке, ко­то­ро­го на са­мом де­ле рас­пя­ли! И, не до­воль­ству­ясь этим по­зо­ром, они при­зна­ют­ся так­же, что он был са­мым по­стыд­ным об­ра­зом оскорб­лен и под­верг­нут би­че­ва­нию пе­ред смер­тью и что он не был спа­сен ни от оскорб­ле­ния, ни от смер­ти выс­шим бо­гом, ко­то­ро­го они на­зы­ва­ют От­цом. Но что­бы ком­пен­си­ро­вать все эти по­зо­ры, ора­тор, во-пер­вых, утвер­ждал, что эта смерть пред­став­ля­ла со­бой сво­е­го ро­да жерт­во­при­но­ше­ние или ис­куп­ле­ние, в ко­то­ром этот Хри­стос од­но­вре­мен­но иг­рал роль свя­щен­ни­ка и жерт­вы, при­но­ся се­бя в жерт­ву за гре­хи все­го ми­ра (он не был неволь­ной жерт­вой, но сдал­ся сам к смер­ти и дей­стви­тель­но пред­ска­зал свою соб­ствен­ную смерть как про­рок); и, во-вто­рых, как ве­ли­чай­шее чу­до из всех, он утвер­ждал, что выс­ший бог вос­кре­сил низ­ше­го, то есть Сы­на, по­сле то­го, как по­след­ний про­ле­жал несколь­ко дней в гроб­ни­це, так что спу­стя дол­гое вре­мя по­сле его смер­ти он явил­ся мно­гим сво­им уче­ни­кам, из ко­то­рых неко­то­рые все еще жи­вы как сви­де­те­ли».

««Дет­ские сказ­ки», — от­ве­ча­ет мой муд­рый на­став­ник, и я не утвер­ждаю ино­го. Но что по­ра­зи­ло ме­ня чуть ли не боль­ше, чем сле­до­ва­ло, так это се­рьез­ность, се­рьез­ность и трез­вость, и в то же вре­мя эн­ту­зи­азм, с ко­то­рым Си­ме­он вы­сту­пал, осо­бен­но ко­гда он сви­де­тель­ство­вал о вос­кре­се­нии Хри­ста (ибо под этим име­нем Иисус ши­ро­ко из­ве­стен сре­ди них).; го­во­ря так, как буд­то в этот са­мый мо­мент он сто­ял в при­сут­ствии то­го, кто вос­крес из мерт­вых, и в то же вре­мя при­зы­вая к це­ло­муд­рию, прав­ди­во­сти, чест­но­сти и всем дру­гим доб­ро­де­те­лям, с та­ким спо­кой­стви­ем, что мно­гие из при­сут­ству­ю­щих, и Фи­ли­мон в том чис­ле, бы­ли по­чти увле­че­ны с си­лой убеж­де­ния это­го че­ло­ве­ка и са­мих се­бя убе­ди­ли по­ве­рить в по­доб­ное. И я не мог пол­но­стью это­му уди­вить­ся, ибо невоз­мож­но бы­ло пред­по­ло­жить, что этот че­ло­век был лже­цом или мо­шен­ни­ком; но при этом он не про­из­во­дил впе­чат­ле­ния су­ма­сшед­ше­го и, ко­неч­но, го­во­рил не как ду­рак.»

«Но я слиш­ком дол­го опус­каю глав­ное, ра­ди че­го Фи­ли­мон при­шел сю­да, — ис­це­ле­ние бо­лез­ней. по это­му по­во­ду Си­ме­он го­во­рил ма­ло; ско­рее, при­ни­мая это как долж­ное, как я рас­су­дил, чем спо­ря об этом или оста­нав­ли­ва­ясь на этом сколь­ко-ни­будь по­дроб­но. Но он ска­зал, что зна­ме­ния бы­ли со­вер­ше­ны как Хри­стом, так и его уче­ни­ка­ми, в из­гна­нии бе­сов и ис­це­ле­нии бо­лез­ней; и он об­ра­тил­ся к неко­то­рым из при­сут­ству­ю­щих, как буд­то они зна­ли это са­ми. Впо­след­ствии я го­во­рил со мно­ги­ми из них на эту те­му. По­чти все ска­за­ли мне, что они зна­ли дру­гих, ко­то­рые бы­ли ис­це­ле­ны от раз­лич­ных бо­лез­ней, и неко­то­рые немно­гие (не бо­лее трех) под­твер­ди­ли, что они са­ми бы­ли ис­це­ле­ны от па­ра­ли­ча, двое из них бы­ли ис­це­ле­ны неким Пав­лом, о ко­то­ром я упо­ми­нал вы­ше, а дру­гой — тем же Си­мео­ном. Из осталь­ных, о ком они утвер­жда­ли, что они бы­ли ис­це­ле­ны, неко­то­рые, как го­во­ри­ли, бы­ли ис­це­ле­ны Пав­лом, дру­гие неким Пет­ром, че­ло­ве­ком с боль­шой ре­пу­та­ци­ей сре­ди них, тре­тьи этим Си­мео­ном и нема­ло — неким Фи­лип­пом, ко­то­рый да­же сей­час (как они мне ска­за­ли) пре­бы­ва­ет в Иера­по­ле. Из этих боль­ных лю­дей неко­то­рые бы­ли пол­но­стью ис­це­ле­ны и немед­лен­но; дру­гие — ча­стич­но и лишь по­сте­пен­но; но по боль­шей ча­сти бо­лее пол­но и вне­зап­но, чем лю­бые ис­це­ле­ния, про­из­ве­ден­ные Ас­кле­пи­ем. Бо­лез­ни — это в ос­нов­ном па­ра­ли­чи (ко­то­рых здесь предо­ста­точ­но), а так­же ли­хо­рад­ки, ча­стич­ная немо­та или хро­мо­та и бо­лее тя­же­лый вид оф­таль­мии; но наи­бо­лее рас­про­стра­нен­ным яв­ля­ет­ся тот вид безу­мия, ко­то­рый про­стые лю­ди на­зы­ва­ют «одер­жи­мо­стью».

«Из это­го по­след­не­го ро­да я сам был сви­де­те­лем од­но­го слу­чая в тот са­мый день, ко­гда услы­шал та­кую речь Си­мео­на; и это бы­ло со­вер­ше­но са­мим Си­мео­ном в си­на­го­ге. Ибо по­сле то­го, как он за­кон­чил первую часть сво­ей ре­чи, он на­чал при­зы­вать всех лю­дей к по­ка­я­нию, го­во­ря, что выс­ший бог, ко­то­ро­го он на­звал От­цом, вско­ре бу­дет су­дить весь мир пра­вед­но, на­ка­зы­вая пло­хих и воз­на­граж­дая хо­ро­ших, и в тот день Сын, — а имен­но, тот са­мый Хри­стос, ко­то­ро­го рас­пял Пон­тий, — дол­жен прий­ти сно­ва с ве­ли­кой сла­вой. Тут кто-то за­кри­чал в со­бра­нии на ма­нер су­ма­сшед­ших, ска­зав: «Прочь! Прочь! Прочь от ме­ня!», до­ба­вив гром­кие вос­кли­ца­ния про­тив име­ни Иису­са. Си­ме­он тот­час же за­мол­чал и, очень при­сталь­но вгля­ды­ва­ясь в ли­цо это­го че­ло­ве­ка, ве­лел при­бли­зить его и, про­тя­нув ру­ку, власт­но гром­ким го­ло­сом за­кли­нал, я не знаю, ка­ко­го зло­го ду­ха, вый­ти из это­го че­ло­ве­ка. Обе­зу­мев­ший че­ло­век немед­лен­но упал на зем­лю как мерт­вый; но Си­ме­он взял его за ру­ку, под­нял и вер­нул его сво­им дру­зьям; и он вы­шел из зда­ния, из­бав­лен­ный от сво­ей бо­лез­ни.

«Этот че­ло­век ока­зал­ся бра­том при­врат­ни­ка на­ше­го хо­зя­и­на; и мно­гие сви­де­те­ли под­твер­ди­ли мне, что его безу­мие про­дол­жа­лось дол­го, да, и я сам ви­дел его в пла­чев­ном со­сто­я­нии, бор­мо­чу­ще­го и ра­зе­ва­ю­ще­го рот, как су­ма­сшед­ший, в на­шем дво­ре це­лый ме­сяц на­зад; и сам наш хо­зя­ин (ко­то­рый не яв­ля­ет­ся дру­гом хри­сти­ан) по­сто­ян­но утвер­ждал, что он был су­ма­сшед­шим в те­че­ние по мень­шей ме­ре че­тыр­на­дца­ти лет. По­се­му, столь мно­гое несо­мнен­но и не под­ле­жит от­ри­ца­нию, что че­ло­век, ко­то­рый был су­ма­сшед­шим в те­че­ние че­тыр­на­дца­ти лет, вплоть до седь­мо­го чис­ла это­го ме­ся­ца, те­перь, че­тыр­на­дца­то­го чис­ла это­го ме­ся­ца, на­хо­дит­ся в здра­вом уме и, по всей ви­ди­мо­сти, ве­ро­ят­но, оста­нет­ся в нем; и это бы­ло вы­зва­но опре­де­лен­ны­ми сло­ва­ми про­из­не­се­но этим Си­мео­ном Ни­ге­ром. Те­перь, ес­ли этот эф­фект про­ис­те­ка­ет из есте­ствен­ных при­чин, как, несо­мнен­но, утвер­ждал бы ве­ли­кий Эпи­кур, при­чи­ны (тем не ме­нее) ка­жут­ся до­стой­ны­ми по­ис­ка и изу­че­ния.

«Ко­гда безум­ца вы­ве­ли, из­ба­вив от его бо­лез­ни, мне сто­и­ло боль­шо­го тру­да по­ме­шать до­стой­но­му Фи­ли­мо­ну пуб­лич­но встать и по­мо­лить­ся о том, что­бы он так­же был по­свя­щен в свя­щен­ные об­ря­ды этой но­вой ре­ли­гии по­сред­ством очи­ще­ния во­дой, ко­то­рое они прак­ти­ку­ют не так ча­сто, как у нас, но раз на­все­гда и с боль­шей, чем обыч­но, тор­же­ствен­но­стью; и я по­ла­гаю, что сам Хри­стос уста­но­вил это очи­ще­ние; во вся­ком слу­чае, без него ни­ко­го не впус­ка­ют. Но я умо­лял это­го за­ме­ча­тель­но­го че­ло­ве­ка не со­вер­шать столь опро­мет­чи­вых по­ступ­ков с та­кой по­спеш­но­стью и, по край­ней ме­ре, по­до­ждать, по­ка он не вы­яс­нит, долж­ны ли те, кто по­свя­щен в хри­сти­ан­ские об­ря­ды, так­же под­чи­нять­ся все­му за­ко­ну, ко­то­рый пред­пи­сы­ва­ет бо­лее древ­няя ре­ли­гия ев­ре­ев. на­ция. На ка­кое-то вре­мя я пре­успел и удер­жал его от его це­ли. Но я мог бы по­же­лать, что­бы Ар­хипп или Ап­пия при­сут­ство­ва­ли здесь с ним, а не я один. Ибо я очень бо­юсь, что, ес­ли он бу­дет так силь­но тро­нут во вто­рой раз, я, воз­мож­но, боль­ше не смо­гу сдер­жи­вать его. Что ка­са­ет­ся вто­ро­го по­се­ще­ния си­на­го­ги, то, по­сколь­ку мне нуж­но бы­ло мно­гое на­пи­сать, а по­слан­ник Фи­ли­мо­на уже со­би­рал­ся ухо­дить, я дол­жен от­ло­жить то, что хо­тел бы ска­зать даль­ше, до дру­го­го слу­чая.

«Один слу­чай по­чти вы­ле­тел у ме­ня из па­мя­ти; и, по­жа­луй, вряд ли сто­ит его из­ла­гать. От­прав­ля­ясь в этот день в сад Адо­ни­са, я уви­дел юно­шей и де­ву­шек, про­хо­дя­щих про­цес­си­ей че­рез зо­ло­тые во­ро­та Даф­ны; и там мне вспом­ни­лись дру­гие про­цес­сии, по­доб­ные тем, что я ви­дел в юно­сти (но эта на­мно­го пре­взо­шла их все). Я вспом­нил, как в дет­стве я имел обык­но­ве­ние про­во­дить срав­не­ния меж­ду неким Ди­о­сдо­том, жре­цом Зев­са при­ят­ной на­руж­но­сти и вы­со­ко­го ро­ста, и неким неиз­вест­ным стран­ству­ю­щим жре­цом или жон­гле­ром, невзрач­но­го ви­да, лы­сым и крюч­ко­но­сым, ко­то­рый в мо­ем при­сут­ствии ис­це­лил хро­мо­го и из­вест­но, что он был хро­мым в те­че­ние трид­ца­ти лет. Это слу­чи­лось, ко­гда я был еще со­всем ре­бен­ком, ед­ва (как мне ка­жет­ся) пе­ре­ва­лив­шим за де­ся­тый год; но се­го­дня мне при­шло в го­ло­ву, что и тот стран­ству­ю­щий свя­щен­ник, и этот Си­ме­он — хо­тя и силь­но раз­ли­ча­лись ли­цом и внеш­но­стью, Си­ме­он был вы­со­ким, а дру­гой низ­ко­рос­лым или скло­нял­ся к низ­ко­рос­ло­сти, — тем не ме­нее схо­ди­лись в од­ном: они го­во­ри­ли о неви­ди­мых ве­щах не толь­ко так, как ес­ли бы они их ви­де­ли, но и так­же та­ким об­ра­зом, что­бы за­ста­вить дру­гих во­об­ра­зить, что они их ви­де­ли. И, ес­ли я не оши­ба­юсь, этот про­рок так­же го­во­рил, как и Си­ме­он, о неко­ем сыне Бо­жьем, ко­то­ро­го выс­ший бог по­слал в мир. А по­то­му я те­перь пред­по­ла­гаю, что тот же са­мый стран­ству­ю­щий про­рок не при­над­ле­жал ни к ка­ким бо­гам гре­ков, но был, как и этот Си­ме­он, ев­ре­ем и од­ним из этой сек­ты, ко­то­рая ве­рит в Хри­ста.

«Еще об од­ном во­про­се я так­же за­был упо­мя­нуть, что эта но­вая ре­ли­гия не де­ла­ет раз­ли­чий ни меж­ду пред­ста­ви­те­ля­ми раз­ных на­ций, ни меж­ду бо­га­ты­ми и бед­ны­ми, ра­ба­ми и сво­бод­ны­ми; ибо все, кто при­над­ле­жит к сек­те, яв­ля­ют­ся ува­жа­е­мы­ми граж­да­на­ми од­ной на­ции или, ско­рее, бра­тья­ми од­ной се­мьи; и, ко­неч­но, я от­ме­тил в си­на­го­га, в ко­то­рой не со­блю­да­лось ни­ка­ких раз­ли­чий по бо­гат­ству или ран­гу; ибо был ли че­ло­век чле­ном го­род­ско­го со­ве­та или во­до­но­сом, все бы­ло еди­но; мы все си­де­ли вме­сте. Про­щай.»

§ 3. КАК АРТЕМИДОР РАССПРАШИВАЛ МЕНЯ ДАЛЬШЕ О ХРИСТИАНАХ

«АРТЕМИДОР ОНИСИМУ, О ЗДОРОВЬЕ.

«Твое пись­мо бы­ло при­ем­ле­мо для ме­ня, мой до­ро­гой Они­сим, по­то­му что в нем со­дер­жа­лись уже не про­сто слу­хи об этих ев­ре­ях, но то, что ты сам ви­дел и слы­шал. Те­перь вам сле­ду­ет бо­лее по­дроб­но рас­спро­сить о сле­ду­ю­щих мо­мен­тах: 1‑й, об­ла­да­ет ли эта сек­та ев­ре­ев (или хри­сти­ан, ес­ли их так на­зы­вать) ка­ки­ми-ли­бо свя­щен­ны­ми кни­га­ми? 2‑й, что ка­са­ет­ся это­го сы­на Бо­же­ствен­но­го Су­ще­ства, о ко­то­ром вы го­во­ри­те, был ли он (со­глас­но их утвер­жде­нию) за­чат выс­шим бо­гом от ка­кой-то че­ло­ве­че­ской ма­те­ри; или он при­шел в мир как ди­тя ка­кой-то бо­же­ствен­ной ма­те­ри? или ка­ким дру­гим спо­со­бом? Ибо я, ко­неч­но, пред­по­ла­гаю, что его по­сле­до­ва­те­ли не ве­рят, что он был рож­ден от от­ца-че­ло­ве­ка. Но ес­ли он так­же не был рож­ден от ма­те­ри-че­ло­ве­ка, то­гда ка­кая уве­рен­ность в том, что у него бы­ли че­ло­ве­че­ская плоть и кровь; и в та­ком слу­чае, как он мог быть под­вер­жен смер­ти? Но, воз­мож­но, они го­во­рят, что он на са­мом де­ле не умер? В та­ком слу­чае, од­на­ко, он на са­мом де­ле не вос­крес из мерт­вых; так что и его смерть, и жизнь, ка­за­лось бы, бы­ли вы­дум­кой, смерть не уми­ра­ла, а жизнь не су­ще­ство­ва­ла; тем не ме­нее, нелег­ко по­нять, по­че­му да­же низ­ший бог дол­жен прий­ти в мир с це­лью несу­ще­ство­ва­ния; в‑третьих, ка­са­ясь чу­дес­ных дел, ко­то­рые, как го­во­рят, бы­ли со­вер­ше­ны этим Хри­стом, бы­ли ли все они ак­та­ми ис­це­ле­ния, та­ки­ми, как вы опи­сы­ва­е­те? Или не бы­ло так­же неко­то­рых та­ких трю­ков и зна­ме­ний, ко­то­рые, как утвер­жда­ют, со­вер­ша­ют вол­шеб­ни­ки, ча­ро­деи и жон­гле­ры, та­ких как вы­ды­ха­ние ог­ня из нозд­рей, пре­вра­ще­ние зем­ли в хлеб, во­ды в кровь, вне­зап­ное про­ве­де­ние пир­шеств, а за­тем их по­втор­ное ис­чез­но­ве­ние, и т.д. вы­зы­вать при­зра­ков, спус­кать лу­ну с неба и дру­гие по­доб­ные вуль­гар­ные чу­де­са? 4‑е, это вос­кре­ше­ние Хри­ста из мо­ги­лы, бы­ло ли это за­ме­че­но и за­сви­де­тель­ство­ва­но как вра­га­ми, так и дру­зья­ми? И, ес­ли да, пе­ре­шли ли вра­ги на его сто­ро­ну, бу­дучи убеж­ден­ны­ми чу­дом? Или, ес­ли не вра­га­ми, то, по край­ней ме­ре, бы­ло ли это за­ме­че­но (со­глас­но то­му, что утвер­жда­ют са­ми хри­сти­ане) бес­при­страст­ны­ми сви­де­те­ля­ми? И уве­ро­ва­ли ли они в Него из-за то­го, что они ви­де­ли, и по­сле­до­ва­ли ли за ним? И по­сле то­го, как он вос­стал из мо­ги­лы, ел ли он, пил ли, мыл­ся ли, чи­тал ли лек­ции и спал ли, как преж­де? Или, ес­ли нет, в ка­ких от­но­ше­ни­ях из­ме­нил­ся его об­раз жиз­ни, и в ка­ком об­ли­чье он по­яв­лял­ся, и ка­ки­ми дви­же­ни­я­ми дви­гал­ся? Кро­ме то­го, ес­ли он был, как вы го­во­ри­те, каз­нен как раб на кре­сте, бы­ли ли на его ко­неч­но­стях вид­ны всем, кто его ви­дел, сле­ды его каз­ни? Или эти шра­мы по­яв­ля­лись у од­них, но не у дру­гих? На­ко­нец, не за­будь­те спро­сить (ибо это име­ет ве­ли­чай­шее зна­че­ние), при­ка­сал­ся ли кто-ни­будь к нему, а так­же как он ока­зал­ся сре­ди сво­их по­сле­до­ва­те­лей по­сле то­го, как сно­ва вос­крес; от­крыл ли он две­ри обыч­ным спо­со­бом и под­нял­ся по лест­ни­це, или две­ри бы­ли за­кры­ты, и он по­ка­зал­ся сре­ди них. о сво­их дру­зьях. Мой пя­тый и по­след­ний во­прос за­клю­ча­ет­ся в том, ка­кие за­ко­ны этот ли­дер уста­но­вил для сво­их по­сле­до­ва­те­лей? и по это­му во­про­су я хо­тел бы, что­бы вы про­ин­фор­ми­ро­ва­ли ме­ня на­столь­ко пол­но и точ­но, на­сколь­ко смо­же­те.

«По­сколь­ку я за­дал те­бе так мно­го во­про­сов, мой до­ро­гой Они­сим, ты, ве­ро­ят­но, сде­ла­ешь вы­вод (и ты не оши­бешь­ся), что эта те­ма при­вле­ка­ет ме­ня и что я при­даю боль­шое зна­че­ние тво­ей ин­фор­ма­ции, ко­то­рая дей­стви­тель­но при­хо­дит ко мне тем бо­лее во­вре­мя, по­то­му что здесь, в этом са­мом рай­оне, эти евреи, или хри­сти­ане, в по­след­нее вре­мя вы­зы­ва­ют нема­лый ажи­о­таж; осо­бен­но в Эфе­се, где тот са­мый Па­вел, о ко­то­ром вы го­во­ри­те, был в те­че­ние этих мно­гих ме­ся­цев, от­кры­то пре­по­да­вая фи­ло­со­фию ва­ше­го Хри­ста, и его лек­ции (или, как неко­то­рые го­во­рят, его зна­ме­ния) при­влек­ли мно­гих уче­ни­ков по­слу­шать его, ко­то­рые так­же при­ня­ли то очи­ще­ние во­дой, ко­то­рое да­ет до­ступ к эта сек­та. И из то­го, что я слы­шал, я за­клю­чаю, что их фи­ло­со­фия — ибо ре­ли­ги­ей ее ед­ва ли мож­но на­звать, по­сколь­ку в ней нет бо­гов, кро­ме, мо­жет быть, од­но­го, и по­чти нет ни­ка­ких об­ря­дов или жерт­во­при­но­ше­ний, ни ше­ствий, ни пи­ров, ни празд­ни­ков — по­хо­жа на док­три­ну, ко­то­рая по­сто­ян­но зву­чит в устах на­ше­го юно­го дру­га Эпи­к­те­та, име­ет де­ло в ос­нов­ном с прак­ти­кой и не так мно­го с тео­ри­я­ми и раз­мыш­ле­ни­я­ми о жиз­ни. Ибо мно­гие из тех, кто преж­де был из­ве­стен как во­ры, пья­ни­цы или раз­гиль­дяи, как со­об­ща­ет­ся, бы­ли от­вра­ще­ны Пав­лом от их свин­ско­го об­ра­за жиз­ни, что­бы ве­сти жизнь, по­чти до­стой­ную фи­ло­со­фов. Бо­лее то­го, как ни стран­но, этот вол­шеб­ник, ибо так они его на­зы­ва­ют, вы­сту­па­ет про­тив вся­кой ма­гии в дру­гих; и мно­гие из его по­сле­до­ва­те­лей, от­ка­зав­шись от сво­их так на­зы­ва­е­мых ма­ги­че­ских ис­кусств, при­нес­ли свои эфес­ские аму­ле­ты и свои кни­ги по ма­гии, да, и да­же свои за­кон­ные се­реб­ря­ные свя­ты­ни эфес­ской Ар­те­ми­ды се­бя, ко­то­рую пред­сто­ит сжечь или пе­ре­пла­вить. Дей­стви­тель­но, со­кра­ще­ние рас­хо­дов на по­куп­ку свя­тынь на­столь­ко ве­ли­ко, что к это­му вре­ме­ни се­реб­ря­ни­ки на­чи­на­ют кри­чать; и толь­ко вче­ра я услы­шал, что по­сту­па­ют жа­ло­бы от ско­то­во­дов, ко­то­рые от­карм­ли­ва­ют жертв для хра­мов, что их биз­нес со­кра­ща­ет­ся и они хо­те­ли бы во­об­ще уй­ти от них, ес­ли это но­вое суе­ве­рие не бу­дет пре­се­че­но.

«Что ка­са­ет­ся эк­зор­циз­ма, вы не пре­ми­ну­ли на­пом­нить мне, что за­сви­де­тель­ство­ван­ные слу­чаи вне­зап­но­го ис­це­ле­ния не сле­ду­ет от­бра­сы­вать в сто­ро­ну толь­ко по­то­му, что негра­мот­ная тол­па на­зы­ва­ет их аб­сурд­ны­ми име­на­ми и объ­яс­ня­ет аб­сурд­ны­ми при­чи­на­ми; но, воз­мож­но, я так­же не бу­ду лиш­ним на­пом­нить вам (по­сколь­ку вы окру­же­ны все­воз­мож­ны­ми суе­вер­ны­ми и лег­ко­вер­ны­ми людь­ми), что каж­дый по­доб­ный слу­чай, несо­мнен­но, мож­но объ­яс­нить ес­ли не об­ма­ном и мо­шен­ни­че­ством, то ка­ким-то дви­же­ни­ем во­об­ра­же­ния (ибо во­об­ра­же­ние — мощ­ная при­чи­на мно­гих нево­об­ра­зи­мых по­след­ствий), или же по ка­кой-то дру­гой при­чине или при­чи­нам, о ко­то­рых мы мо­жем ка­кое-то вре­мя не знать.

«Возь­мем, к при­ме­ру, сле­ду­ю­щий слу­чай, о ко­то­ром со­об­ща­лось, что он вос­крес из мерт­вых; я сам с боль­ши­ми за­тра­та­ми вре­ме­ни и тру­да, но недав­но разыс­кал его, и за прав­ди­вость ко­то­ро­го я мо­гу по­ру­чить­ся. Око­ло ме­ся­ца на­зад наш друг Ни­ко­страт при­шел ко мне в том со­сто­я­нии ис­ступ­ле­ния, ко­то­рое, как вы зна­е­те, свой­ствен­но ему, ко­гда он хо­чет рас­ска­зать что-то, че­го сам не мо­жет объ­яс­нить, ска­зав, что знат­ный че­ло­век в ка­кой-то ча­сти Фри­гии или Ки­ли­кии вос­крес из мерт­вых по­сле то­го, как был по­гре­бен ме­сяц или бо­лее, и что он раз­го­ва­ри­вал с ла­оди­кий­цем, ко­то­рый ли­бо ви­дел, как это де­ла­лось, ли­бо, по край­ней ме­ре, знал все фак­ты и мог за­сви­де­тель­ство­вать их ис­тин­ность; но сам Ни­ко­страт боль­ше ни­че­го не знал об этом де­ле, и, как я вы­яс­нил, рас­спро­сив его, он пред­ло­жил боль­ше не рас­спра­ши­вать об этом, а рас­про­стра­нить слух по всем Ко­лос­сам, точ­но так же, как он со­об­щил его мне. С боль­шим тру­дом я до­бил­ся от него име­ни ла­оди­кий­ца (ибо это бес­по­лез­ное со­зда­ние по­чти за­бы­ло да­же это), и при пер­вом же удоб­ном слу­чае я от­пра­вил­ся в Ла­оди­кию, что­бы по­ви­дать­ся с ним. Ис­то­рия ла­оди­кий­ца сво­ди­лась к то­му, что по­кой­ник умер от ли­хо­рад­ки и был по­хо­ро­нен так дол­го, что те­ло, долж­но быть, успе­ло раз­ло­жить­ся; и вот, вол­шеб­ник по­до­шел к две­рям гроб­ни­цы и про­из­нес за­кли­на­ния, и тот­час дверь рас­пах­ну­лась, и мерт­вец вы­шел жи­вым, за­вер­ну­тый в свои по­гре­баль­ные одеж­ды; но как зва­ли умер­ше­го, и кто его вос­кре­сил, и ко­гда и где это бы­ло сде­ла­но по всем этим пунк­там, он ни­че­го не знал, сам это­го не ви­дел и ни­че­го не слы­шал ни от од­но­го оче­вид­ца. Про­сле­жи­вая де­ло в об­рат­ном на­прав­ле­нии, я на­ко­нец узнал имя че­ло­ве­ка, ко­то­рый, как пред­по­ла­га­лось, вос­крес из мерт­вых, во­все не дво­ря­ни­на, а чест­но­го кра­силь­щи­ка из Иера­по­ли­са, по име­ни Та­ти­ас, и мой ин­фор­ма­тор ска­зал мне, что упо­мя­ну­тый Та­ти­ас, хо­тя он дей­стви­тель­но умер от ли­хо­рад­ки, еще не умер. был по­хо­ро­нен в то вре­мя, ко­гда он был воз­вра­щен к жиз­ни; он до­ба­вил имя вра­ча, ко­то­рый ви­дел, как Та­тия го­то­ви­ли к по­гре­бе­нию; но кто вос­кре­сил его из мерт­вых, он не знал. Итак, я по­шел к вра­чу; и здесь, на­ко­нец, я по­лу­чил неко­то­рое пред­став­ле­ние об ис­тине. Ибо я по­нял из его слов, что Та­ти­ас умер не от ли­хо­рад­ки, а от вне­зап­но­го при­ли­ва кро­ви к го­ло­ве, та­ко­го, ко­то­рый обыч­но на­зы­ва­ют об­мо­ро­ком. Несмот­ря на это, врач ре­ши­тель­но под­твер­дил, что Та­ти­ас дей­стви­тель­но был мертв; это не бы­ло про­ти­во­есте­ствен­но, по­то­му что его соб­ствен­ная ре­пу­та­ция, ско­рее все­го, бы­ла бы умень­ше­на, ес­ли бы он пе­ре­нес ко­го-то, кто был еще жив, что­бы быть по­хо­ро­нен­ным. От­ту­да, от­пра­вив­шись к са­мо­му Та­ти­а­су — че­ло­ве­ку здра­во­мыс­ля­ще­му и по­ни­ма­ю­ще­му и, несмот­ря на свое суе­ве­рие, спо­соб­но­му от­ли­чить прав­ду от лжи, — я услы­шал всю ис­то­рию в точ­ном со­от­вет­ствии с ис­ти­ной, и вот она, из­ло­жен­ная в точ­но­сти из его уст.

«По­хо­же, что он был уче­ни­ком или слу­ша­те­лем неко­е­го Фи­лип­па, хри­сти­а­ни­на (ко­то­рый, как я по­ни­маю, яв­ля­ет­ся тем же Фи­лип­пом, о ко­то­ром вы упо­ми­на­ли в сво­ем по­след­нем пись­ме ко мне), и, при­няв эту но­вую ре­ли­гию, он в те­че­ние несколь­ких дней же­лал по­лу­чить очи­ще­ние, обыч­ное для по­свя­щен­ных; но ка­кая-то слу­чай­ность все еще за­дер­жи­ва­ла его, и он за­бес­по­ко­ил­ся, как бы это не бы­ло чем-то боль­шим, чем слу­чай­ность, и как бы бо­ги не бы­ли про­тив его очи­ще­ния. На­ко­нец, в на­зна­чен­ный день, на­ме­ре­ва­ясь пой­ти с дру­ги­ми непо­свя­щен­ны­ми к бас­сей­ну, где дол­жен был со­сто­ять­ся об­ряд, он вне­зап­но был ото­зван на­ве­стить свою мать, ко­то­рая, по сло­вам по­слан­ни­ка, бы­ла при смер­ти, по­сколь­ку у нее бы­ла силь­ная ли­хо­рад­ка. Но, об­на­ру­жив, что ее бо­лезнь бы­ла лишь лег­кой и смер­тель­ной опас­но­сти во­об­ще не бы­ло, он ре­шил как мож­но ско­рее по­спе­шить к та­ин­ствам, на­де­ясь, что, в кон­це кон­цов, не опоз­да­ет, ибо день еще не за­кон­чил­ся. Итак, при­дя, на­ко­нец, на ме­сто со­бра­ния в силь­ном зное и те­лес­ной уста­ло­сти и еще боль­шем тре­пе­те ума, опа­са­ясь, как бы все это не ока­за­лось на­прас­ным, и он во вто­рой раз «разо­ча­ро­вал­ся в спа­се­нии» — ибо это бы­ли его соб­ствен­ные сло­ва — в та­ком со­сто­я­нии ума и те­ла он был при­зван в по­сре­ди огром­но­го мно­же­ства лю­дей, уже со­брав­ших­ся, что­бы встать на ка­кую-ни­будь плат­фор­му и там про­воз­гла­сить свою но­вую ре­ли­гию. Итак, под­няв­шись, он от­ва­жил­ся за­го­во­рить по над­ле­жа­щей фор­ме; но вот ка­кой-то де­мон (ес­ли ис­поль­зо­вать соб­ствен­ные сло­ва это­го че­ло­ве­ка, ибо он го­во­рил как один из невежд) пол­но­стью овла­дел им, ли­шив его да­ра ре­чи и за­ста­вив все пред­ме­ты, ка­за­лось, вра­щать­ся пе­ред ним; и вско­ре он упал на зем­лю, и его при­ня­ли за мерт­во­го, и при­вез об­рат­но в свой соб­ствен­ный дом? и по­сколь­ку врач при­знал его мерт­вым, его об­мы­ли, уло­жи­ли и все при­го­то­ви­ли для его по­гре­бе­ния.

«Но в те­че­ние все­го это­го вре­ме­ни, хо­тя муж­чи­на ле­жал на спине, не в со­сто­я­нии по­ше­ве­лить ни ру­кой, ни но­гой, все же он не был пол­но­стью мертв. Ибо, хо­тя он не мог да­же по­ше­ве­лить ве­ком, все же, по его сло­вам, он осо­зна­вал при­сут­ствие и сло­ва вра­ча, а так­же сте­на­ния жен­щин и пла­каль­щи­ков и был спо­со­бен по­ни­мать речь тех, кто сто­ял во­круг него; и глу­бо­кий ужас охва­тил его что­бы его не вы­нес­ли и не по­хо­ро­ни­ли за­жи­во, и он не умер жал­кой смер­тью преж­де, чем до­стиг­нет спа­се­ния; «но, — про­дол­жал он, — чем боль­ше охва­ты­вал ме­ня ужас, тем мень­ше, ка­за­лось, я мог дви­гать­ся, бу­дучи креп­ко свя­зан око­ва­ми са­та­ны». Од­на­ко он немно­го успо­ко­ил­ся, услы­шав, как его дру­зья ска­за­ли, что они по­сла­ли за Фи­лип­пом (ко­то­ро­го в то вре­мя не бы­ло в Иера­по­ле) прий­ти и воз­не­сти мо­лит­вы. Что по­сле­до­ва­ло за этим, я сей­час рас­ска­жу сло­ва­ми са­мо­го Та­ти­а­са. «Ко­гда, — ска­зал он, — че­ло­век Бо­жий во­шел в ком­на­ту, я сра­зу по­чув­ство­вал его при­сут­ствие, все вста­ли, что­бы по­при­вет­ство­вать его, и я то­же хо­тел встать, но не смог; за­тем я осо­знал, что он при­бли­зил­ся ко мне, и я по­чув­ство­вал, что он смот­рит мне в ли­цо, хо­тя я его не ви­дел; и он ска­зал вслух, что нехо­ро­шо, что я умру, по­ка не ис­по­ве­даю свою ве­ру и не омо­юсь жи­вой во­дой; за­тем раз­дал­ся звук пла­каль­щи­ки смолк­ли, и на­сту­пи­ла глу­бо­кая ти­ши­на, и я знал, что он сно­ва смот­рит на ме­ня, и мной на­ча­ла овла­де­вать уве­рен­ность, что я дол­жен быть осво­бож­ден; и он за­го­во­рил во вто­рой раз, ска­зав, что он не ве­рит, что я мертв, но что я спал, и что это был по­след­ний раз. Во­ля Гос­по­да в том, что­бы я про­бу­дил­ся; и при этих сло­вах он взял ме­ня за ру­ку, и я по­чув­ство­вал тре­пет во всем те­ле, как буд­то пу­ты са­та­ны на­ча­ли осла­бе­вать; а за­тем, на­звав ме­ня по име­ни, он за­кли­нал ме­ня име­нем Иису­са из На­за­ре­та, ко­то­рый вос­крес из мерт­вых, встать и хо­дить. И сра­зу же си­ла, ка­за­лось, по­тек­ла в каж­дую часть мо­е­го те­ла, и мои ко­неч­но­сти боль­ше не от­ка­зы­ва­лись по­ви­но­вать­ся мне, и я сел, и за­го­во­рил, и воз­ве­ли­чил Бо­га».

«Моя при­чи­на, до­ро­гой Они­сим, по ко­то­рой я так пол­но опи­сы­ваю те­бе де­ло Та­ти­а­са, дво­я­ка: во-пер­вых, что­бы ты по­нял, что ни од­на ис­ти­на не долж­на быть от­верг­ну­та или про­пу­ще­на ми­мо ушей; во-вто­рых, что­бы те­бя обод­ри­ли вспом­нить, что мно­гие ве­щи, ко­то­рые на пер­вый взгляд ка­жут­ся лож­ны­ми или неве­ро­ят­ны­ми, или же, про­ти­во­ре­ча­щее при­ро­де, при про­се­и­ва­нии и ис­сле­до­ва­нии не по­ка­жет­ся ни лож­ным, ни неесте­ствен­ным, но ис­тин­ным и со­от­вет­ству­ю­щим при­ро­де. По­это­му я умо­ляю вас, по­ка вы на­хо­ди­тесь в Си­рии и в со­сто­я­нии узнать что-ли­бо но­вое об этих ев­ре­ях, ищи­те со всем усер­ди­ем; и до­ве­ряй­те не слу­хам, а про­ве­ряй­те все са­ми, на­сколь­ко это воз­мож­но, ища ис­ти­ну со спра­вед­ли­вой трез­во­стью и недо­ве­ри­ем. Не жа­лей­те ни сил, ни тру­да: ибо, без со­мне­ния, долж­но быть со­вер­ше­но ка­кое-то ве­ли­кое де­ло, что­бы про­из­ве­сти та­кие ве­ли­кие ре­зуль­та­ты, ка­кие про­из­во­дят эти хри­сти­ане; лю­ди по боль­шей ча­сти негра­мот­ные и неопыт­ные в фи­ло­со­фии, ко­то­рые, несмот­ря на это, по-ви­ди­мо­му, до­стиг­ли за­ме­ча­тель­но­го ма­стер­ства не толь­ко в ис­це­ле­нии опре­де­лен­ных бо­лез­ней, но и в об­ра­щая мно­гих лю­дей бо­лее низ­ко­го сор­та на путь чест­но­сти и доб­ро­де­те­ли. Ищи­те по­это­му и со всем усер­ди­ем; но не за­бы­вай­те по­сло­ви­цу:—

Трез­вое недо­ве­рие — за­лог без­опас­но­сти муд­ро­го че­ло­ве­ка.

§ 4. КАК ХРИСТИАНЕ ПОЧИТАЛИ ПРОРОКОВ ИУДЕЕВ

«ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДОРОВЬЯ.

«Пе­рей­дем к от­ве­там на ва­ши во­про­сы. У этих ев­ре­ев-хри­сти­ан нет соб­ствен­ных свя­щен­ных книг; но они ис­поль­зу­ют в сво­ем бо­го­слу­же­нии свя­щен­ные кни­ги сво­их со­оте­че­ствен­ни­ков. Ибо, хо­тя они (или, по край­ней ме­ре, мно­гие из них) от­вер­га­ют жерт­во­при­но­ше­ния, празд­ни­ки и за­ко­ны, уста­нов­лен­ные их древним за­ко­но­да­те­лем Мо­и­се­ем, все же они ни­ко­им об­ра­зом не от­вер­га­ют кни­ги ора­ку­лов или про­ро­честв, ко­то­рые они обыч­но на­зы­ва­ют «Про­ро­ка­ми».

Те­перь мно­гие из этих про­ро­честв пред­ска­зы­ва­ют, что при­дет ве­ли­кий пра­ви­тель на­ро­да ев­ре­ев, ко­то­рый из­ба­вит их от всех вра­гов и сде­ла­ет их за­во­е­ва­те­ля­ми ми­ра; и это­го сво­е­го бу­ду­ще­го Пра­ви­те­ля или Ис­ку­пи­те­ля они на­зы­ва­ют «Мес­сия» (что озна­ча­ет «по­слан­ный», по­то­му что он дол­жен быть «по­слан» от Бо­га). Та­ким об­ра­зом, по­ка что и ста­рые евреи, и но­вые евреи со­глас­ны; но боль­шая раз­ни­ца за­клю­ча­ет­ся в сле­ду­ю­щем; пер­вые все еще с нетер­пе­ни­ем ожи­да­ют при­ше­ствия сво­е­го «Мес­сии», вто­рые го­во­рят, что он уже при­шел, и что он не кто иной, как тот, ко­го они на­зы­ва­ют Хри­стом. Те­перь, по­сколь­ку для древ­них ев­ре­ев яв­ля­ет­ся боль­шим кам­нем пре­ткно­ве­ния пред­по­ло­же­ние, что их Мес­сия-по­бе­ди­тель был не толь­ко сам по­беж­ден, но и убит оскорб­ле­ни­я­ми и смер­тью ра­ба, по этой при­чине хри­сти­ане не жа­ле­ют уси­лий, что­бы по­ка­зать, что ора­ку­лы са­мих древ­них ев­ре­ев пред­ска­за­ли, что он дол­жен быть та­ким об­ра­зом, они бы­ли уби­ты; и они так­же ста­ра­ют­ся по­ка­зать, что те же са­мые кни­ги про­ро­честв пред­ска­зы­ва­ли, как дол­жен ро­дить­ся Мес­сия и об­раз его жиз­ни; и что все эти пред­ска­за­ния ис­пол­ни­лись в рож­де­нии и жиз­ни их Хри­ста. От­сю­да сле­ду­ет, что они не счи­та­ют нуж­ным го­во­рить, что Хри­стос сде­лал то-то и то-то, или что он ро­дил­ся и умер в та­ком-то ме­сте и в та­кое-то вре­мя, ес­ли толь­ко они не мо­гут так­же до­ба­вить, что «все это бы­ло сде­ла­но для то­го, что­бы сло­ва то­го или ино­го про­ро­ка мог­ли ис­пол­нить­ся». И бо­лее то­го; вся­кий раз, ко­гда они чи­та­ют один из от­рыв­ков про­ро­честв, пред­на­зна­чен­ных для чте­ния во вре­мя их бо­го­слу­же­ния, сна­ча­ла воз­ни­ка­ет один, а за­тем дру­гой, во­до­но­сы, из­го­то­ви­те­ли па­ла­ток, ко­же­вен­ни­ки и то­му по­доб­ное, все пы­та­ют­ся по­ка­зать, что это пред­ло­же­ние и та фра­за ука­зы­ва­ют на не кто иной, как Хри­стос; и та­ким об­ра­зом они не толь­ко ис­ка­жа­ют сло­ва сво­их про­ро­ков и за­став­ля­ют их вос­при­ни­мать все­воз­мож­ные зна­че­ния, ко­то­рых они не мог­ли бы иметь есте­ствен­ным об­ра­зом, но и неволь­но по­ощ­ря­ют и, так ска­зать, со­пер­ни­чая друг с дру­гом, про­во­ци­ру­ют свое соб­ствен­ное во­об­ра­же­ние и во­об­ра­же­ние друг дру­га на за­по­ми­на­ние ка­ких-то но­вых ве­щей, ко­то­рые они не мог­ли бы иметь есте­ствен­ным об­ра­зом. Хри­стос сде­лал или ска­зал, что, воз­мож­но, сбы­лись сло­ва про­ро­че­ства.

«Сле­до­ва­тель­но, уже про­ис­хо­дит яв­ное из­ме­не­ние док­три­ны хри­сти­ан, и, ве­ро­ят­но, про­изой­дет еще боль­ше. Ибо вы, воз­мож­но, уже за­ме­ча­е­те раз­лич­ные фор­мы уче­ния сре­ди них, и каж­дая по­сле­ду­ю­щая фор­ма все даль­ше от­хо­дит от ис­ти­ны, что­бы при­бли­зить­ся к древним про­ро­че­ствам. Так, на­при­мер, в на­шем при­сут­ствии в си­на­го­ге бы­ла про­чи­та­на древ­няя па­ни­хи­да, ко­то­рая обыч­но ин­тер­пре­ти­ру­ет­ся как пред­ска­за­ние смер­ти Мес­сии, в ко­то­рой го­во­ри­лось, что его ру­ки и но­ги бы­ли прон­зе­ны, и что ему да­ва­ли пить желчь и ук­сус, и что его вра­ги раз­де­ли­ли его одеж­ду и бро­си­ли за это жре­бий, и что про­хо­жие ки­ва­ли ему го­ло­ва­ми и на­сме­ха­лись над ним за его ве­ру в Бо­га, го­во­ря: «Он упо­вал на Бо­га, по­это­му пусть Бог из­ба­вит его, ес­ли Он то­го по­же­ла­ет». Те­перь, по­сле то­го, как это бы­ло про­чи­та­но, и по­сле глав­но­го ора­то­ра, ко­то­рый был че­ло­ве­ком с неко­то­рой осмот­ри­тель­но­стью, ко­гда он ука­зал, что это про­ро­че­ство бы­ло ис­пол­не­но Хри­стом, я вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем, ко­гда мы вы­шли из си­на­го­ги, что­бы рас­спро­сить это­го че­ло­ве­ка та­ким об­ра­зом:

Они­сим. Итак, вы го­во­ри­те, что во всех пунк­тах это про­ро­че­ство бы­ло ис­пол­не­но Хри­стом?

Го­во­ря­щий. В этих ме­стах бы­ли прон­зе­ны его ру­ки и но­ги, и что его вра­ги на­сме­ха­лись над ним, и что ему да­ва­ли пить ук­сус.

Они­сим. Ты го­во­ришь хо­ро­шо, по­то­му что обыч­но тем, кто при­го­во­рен к смер­ти, да­ют гло­ток; но ска­жи мне да­лее, бро­сал ли кто-ни­будь жре­бий о его одеж­де, и го­во­ри­ли ли сви­де­те­ли имен­но эти сло­ва «Он упо­вал на Бо­га» и то­му по­доб­ное? И так ли это пе­ре­да­ет­ся в ва­шей тра­ди­ции?

Вы­сту­па­ю­щий. На са­мом де­ле в на­шей тра­ди­ции это не так пе­ре­да­ет­ся; но, воз­мож­но, так оно и бы­ло.

По­бла­го­да­рив его за лю­без­ность, я по­спе­шил к чест­но­му и негра­мот­но­му ко­жев­ни­ку, ко­то­ро­му за­дал в точ­но­сти те же во­про­сы; но те­перь об­ра­ти­те вни­ма­ние на раз­лич­ные от­ве­ты в этой, ко­то­рую я на­зы­ваю вто­рой, фор­ме хри­сти­ан­ской док­три­ны.

Они­сим. Ска­жи мне, доб­рый друг, ис­пол­ни­лось ли это про­ро­че­ство, о ко­то­ром мы толь­ко что услы­ша­ли, во всех пунк­тах Хри­стом?

Ко­жев­ник. Несо­мнен­но.

Они­сим. И бро­си­ли ли его вра­ги жре­бий о его одеж­де?

Ко­жев­ник. Несо­мнен­но.

Они­сим. И сви­де­те­ли го­во­ри­ли «Он упо­вал на Бо­га» и ис­поль­зо­ва­ли имен­но эти сло­ва?

Ко­жев­ник. Несо­мнен­но.

Они­сим. И это­му ли учит Тра­ди­ция, ка­са­ю­ща­я­ся де­я­ний Хри­ста?

Ко­жев­ник. На­сколь­ко я пом­ню, нет.

Они­сим. То­гда учил ли те­бя Си­ме­он, или Лу­ций, или Петр, или Па­вел, или кто-ли­бо дру­гой ко­гда-ли­бо этим ве­щам в си­на­го­ге?

Ко­жев­ник. На­сколь­ко я пом­ню, нет.

Они­сим. То­гда, по­жа­луй­ста, от­ку­да ты зна­ешь, что это так?

Ко­же­вен­ник. По­то­му что долж­но быть так, что­бы все, что на­пи­са­но в За­коне и Про­ро­ках, ис­пол­ни­лось во Хри­сте.

«Взгля­ни, мой до­ро­гой Ар­те­ми­дор, на вто­рую фор­му хри­сти­ан­ской док­три­ны, ко­то­рая, ес­ли ее как мож­но ско­рее не за­пи­сать, ка­кие тре­тьи или чет­вер­тые фор­мы она мо­жет при­нять, че­ло­ве­че­ский ум не в си­лах уга­дать. Но од­но мож­но ска­зать на­вер­ня­ка: в лю­бом слу­чае ко­же­вен­ник одер­жит верх над уче­ным че­ло­ве­ком, а че­ло­век, ко­то­рый ве­рит все­му, — про­тив бла­го­ра­зум­но­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый ве­рит в од­ни ве­щи и от­вер­га­ет дру­гие. Та­ким об­ра­зом, хо­тя Хри­стос умер ме­нее по­ко­ле­ния на­зад и ро­дил­ся (как счи­та­ет­ся) немно­гим бо­лее двух по­ко­ле­ний на­зад, все же уже су­ще­ству­ет мно­же­ство ба­сен и ис­то­рий, ко­то­рые за­тме­ва­ют то, что он дей­стви­тель­но де­лал, и уче­ние, ко­то­ро­му он дей­стви­тель­но учил, и все это из-за древ­них про­ро­честв о его на­ция; так что, со сво­ей сто­ро­ны, вся­кий раз, ко­гда я слы­шу, как кто-то из их учи­те­лей го­во­рит, что Хри­стос ска­зал или сде­лал то или это, и не упо­ми­на­ет ни о ка­ком про­ро­че­стве, то­гда я скло­нен ве­рить ему; но ко­гда он до­бав­ля­ет, что Хри­стос ска­зал или сде­лал что-то, «что мог­ло бы ис­пол­нить про­ро­че­ство», то­гда я за­кры­ваю уши от слов это­го че­ло­ве­ка, зная, что они, по всей ве­ро­ят­но­сти, яв­ля­ют­ся пло­дом во­об­ра­же­ния.

«Вто­рым при­ме­ча­тель­ным мо­мен­том яв­ля­ет­ся то, что они ча­сто ис­поль­зу­ют фи­гу­ры ре­чи, и ино­гда они на­столь­ко пе­ре­ме­ша­ны с фак­та­ми и ис­то­ри­я­ми, что труд­но по­нять, сле­ду­ет ли их вос­при­ни­мать в со­от­вет­ствии с бук­вой или нет. Так, на­при­мер, в то вре­мя как они утвер­жда­ют, что их древ­ний за­ко­но­да­тель дал им хлеб, на­зы­ва­е­мый ман­ной, и во­ду из ска­лы, это они име­ют в ви­ду бук­валь­но; но в то вре­мя как они го­во­рят, что Хри­стос ни в чем не усту­пал ему, ибо он так­же дал им «хлеб с небес» и «жи­вую во­ду», да, так­же и (как до­бав­ля­ют неко­то­рые) «ви­но вме­сто во­ды», — все эти фра­зы сле­ду­ет вос­при­ни­мать не в со­от­вет­ствии с бук­вой, но (как го­во­рит боль­шин­ство) ду­хов­но. Тем не ме­нее, да­же неко­то­рые из этих со­от­но­ше­ний мой друг ко­же­вен­ник при­ни­ма­ет как бук­валь­ную ис­ти­ну, и его мне­ние ско­ро воз­об­ла­да­ет; та­кая пу­та­ни­ца су­ще­ству­ет меж­ду фи­гу­ра­ми ре­чи и ис­то­ри­че­ски­ми фак­та­ми в умах негра­мот­ных. Опять же, ко­гда учи­те­ля го­во­рят об «из­бав­ле­нии от смер­ти», они име­ют в ви­ду (по боль­шей ча­сти) не то, что мы на­зы­ва­ем смер­тью, а ско­рее раз­ло­же­ние ду­ши; и точ­но так же, ко­гда они го­во­рят об от­кры­тии ушей глу­хих и о том, что гла­за сле­пых и на­став­ле­ние хро­мых ид­ти пря­мым пу­тем — во всех этих слу­ча­ях их смысл (и смысл про­ро­ков) со­сто­ит в том, что­бы го­во­рить не о ве­щах те­ла, а о ве­щах ду­ши. Од­на­ко да­же эти са­мые обыч­ные лю­ди на­ча­ли тол­ко­вать не о ду­ше, а о те­ле, и от­сю­да уже воз­ник­ло мно­же­ство из­вра­ще­ний ис­то­рии де­я­ний Хри­ста.

«Я не со­мне­ва­юсь, что имен­но по этой при­чине ис­хо­дят мно­гие лож­ные об­ви­не­ния, ко­то­рые обыч­но вы­дви­га­ют­ся про­тив этих хри­сти­ан и ко­то­рым я сам ко­гда-то по неве­же­ству ве­рил. На­при­мер, в то вре­мя как их обыч­но об­ви­ня­ют в убий­стве и по­еда­нии ма­лень­ко­го ре­бен­ка (и мно­гие так­же до­бав­ля­ют, что хри­сти­ане на­кры­ва­ют ре­бен­ка едой, а за­тем за­став­ля­ют тех, кто хо­тел бы быть по­свя­щен­ным, ре­зать еду сво­и­ми но­жа­ми, что­бы они мог­ли неволь­но скло­нить­ся к со­вер­ше­нию убий­ства), об­ви­не­ние воз­ни­ка­ет, как я убеж­ден, из-за непра­виль­но­го по­ни­ма­ния неко­то­рых слов, ис­поль­зу­е­мых хри­сти­а­на­ми в их та­ин­ствах. Ибо в этих тай­ных об­ря­дах, не при­но­ся ни­ка­ких соб­ствен­ных жертв, они по­ми­на­ют (как мне со­об­щи­ли) жерт­ву Хри­ста; на­зы­вая этим име­нем его жал­кую смерть и утвер­ждая, что она бы­ла доб­ро­воль­ной и что та­ким об­ра­зом он по­жерт­во­вал сво­ей жиз­нью ра­ди ми­ра; и по этой при­чине они не толь­ко на­зы­вай­те его Сы­ном Бо­жьим, но так­же и Агн­цем Бо­жьим, и точ­но так же, как те, кто при­но­сит жерт­ву, вку­ша­ют плоть жерт­вы, точ­но так же и эти хри­сти­ане, вку­шая хлеб и ви­но, тор­же­ствен­но за­яв­ля­ют, что они едят те­ло и пьют кровь Сы­на или Ди­тя Бо­жье; и от­сю­да воз­ник­ло убеж­де­ние про­стых лю­дей в том, что хри­сти­ане уби­ва­ют и съе­да­ют ма­лень­ко­го ре­бен­ка. Что ка­са­ет­ся об­ви­не­ния в кро­во­сме­ше­нии, обыч­но вы­дви­га­е­мо­го про­тив них, я убеж­ден, что оно так­же бес­поч­вен­но; но воз­мож­но, что хри­сти­ане, на­зы­ва­ю­щие друг дру­га бра­тья­ми и сест­ра­ми (как чле­ны од­но­го брат­ства), за­ста­ви­ли тех, кто их не лю­бит, пред­по­ло­жить, что бра­тья и сест­ры до­пус­ка­ют­ся в их сек­ту со­еди­нить­ся в бра­ке. Но мож­но пред­по­ло­жить и дру­гую при­чи­ну, по­сколь­ку они име­ют обык­но­ве­ние го­во­рить о сво­ем го­су­дар­стве или рес­пуб­ли­ке ино­гда как о Но­вом Иеру­са­ли­ме, но ино­гда как о жи­вом че­ло­ве­ке, Ма­те­ри ве­ру­ю­щих, и, го­во­ря о про­ис­хож­де­нии Хри­ста, они го­во­рят, что эта Мать ро­ди­ла его, опи­сы­вая ее (в по­э­ти­че­ски­ми фи­гу­ра­ми и с циф­ра­ми, ко­то­рые обыч­но встре­ча­ют­ся в их свя­щен­ных кни­гах) как Жен­щи­на, об­ла­чен­ная в солн­це, и лу­на под ее но­га­ми, и на ее го­ло­ве ко­ро­на из две­на­дца­ти звезд, и они го­во­рят, что она ро­ди­ла ре­бен­ка муж­ско­го по­ла, ко­то­рый дол­жен пра­вить все­ми на­ро­да­ми же­лез­ным жез­лом, ко­то­рый муж­чи­на-ди­тя есть не кто иной, как «Мес­сия», или Хри­стос. Но опять же, дру­гие, ис­поль­зуя дру­гую фи­гу­ру, опи­сы­ва­ют рес­пуб­ли­ку не как Мать, а как Неве­сту, це­ло­муд­рен­ную и неза­пят­нан­ную, об­ру­чен­ную Хри­сту, ко­то­ро­го они вос­хва­ля­ют как Же­ни­ха; и эта ма­не­ра ре­чи, ка­кой бы стран­ной она ни ка­за­лась нам, гре­кам, зна­ко­ма им, по­сколь­ку ши­ро­ко ис­поль­зу­ет­ся в их кни­гах про­ро­честв, ко­то­рые ча­сто го­во­рят об их на­ро­де как о Неве­сте, а о выс­шем бо­ге как о Же­ни­хе. Те­перь воз­мож­но, что неко­то­рые, услы­шав, что у хри­сти­ан Сын об­ру­чен с Ма­те­рью, и не за­ду­мы­ва­ясь о том, яв­ля­ет­ся ли эта по­молв­ка фи­гу­рой ре­чи или со­от­вет­ству­ет бук­ве за­ко­на, под­твер­ди­ли, что у них раз­ре­шен ин­цест. Но ка­ко­ва бы ни бы­ла при­чи­на ошиб­ки, в том, что это ошиб­ка, со­мне­вать­ся не при­хо­дит­ся. Ибо эти хри­сти­ане, как бы им ни недо­ста­ва­ло по­ни­ма­ния, не усту­па­ют фи­ло­со­фам в чи­сто­те сво­ей жиз­ни. Мне еще мно­гое пред­сто­ит на­пи­сать о тра­ди­ци­ях это­го на­ро­да, что я дол­жен от­ло­жить до сво­е­го сле­ду­ю­ще­го пись­ма».

§ 5. ИЗ ДРЕВНЕЙ ИСТОРИИ ЕВРЕЕВ

«ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДРАВИЕ.

«Чем даль­ше я про­дви­га­юсь, мой до­ро­гой Ар­те­ми­дор, в изу­че­нии ис­то­рии этой стран­ной сек­ты и все­гда пом­ня твою по­сло­ви­цу о том, что «недо­ве­рие — за­лог без­опас­но­сти фи­ло­со­фа», тем боль­ше я осо­знаю труд­ность за­да­чи, ко­то­рую ты воз­ло­жил на ме­ня. Ибо те­перь я об­на­ру­жи­ваю, что те са­мые лю­ди, ко­то­рые ис­по­ве­ду­ют по­кло­не­ние Хри­сту и при­зна­ют в нем ис­пол­не­ние древ­них про­ро­честв, тем не ме­нее пре­не­бре­га­ют и, я мог бы по­чти ска­зать, пре­зи­ра­ют все со­вре­мен­ные пи­са­ния и ле­то­пи­си, на­столь­ко, что да­же в на­сто­я­щее вре­мя нет от­че­та о его сло­вах и де­я­ни­ях на бу­ма­ге. У это­го стран­но­го пре­не­бре­же­ния есть несколь­ко стран­ных при­чин, и пер­вая — са­мая стран­ная из всех. То­гда вы долж­ны знать, что эти лю­ди обыч­но ве­рят (да­же са­мые муд­рые или наи­ме­нее глу­пые из них), что Хри­стос вско­ре вер­нет­ся, вос­се­дая на об­ла­ках, что­бы стать пра­ви­те­лем все­го ми­ра; так что нет необ­хо­ди­мо­сти за­пи­сы­вать сло­ва то­го, кто сам вско­ре бу­дет го­во­рить на зем­ле. Вто­рая при­чи­на за­клю­ча­ет­ся в том, что сре­ди ев­ре­ев су­ще­ству­ет тра­ди­ция, су­ще­ству­ю­щая уже мно­го со­тен лет, не пи­сать но­вые свя­щен­ные кни­ги, а пе­ре­да­вать из уст в уста от учи­те­ля к уче­ни­ку, че­рез мно­гие по­ко­ле­ния, та­кие тра­ди­ции, ко­то­рые мо­гут ока­зать­ся необ­хо­ди­мы­ми. Тре­тья при­чи­на за­клю­ча­ет­ся в том, что, по­сколь­ку Хри­стос не дал им ни яс­но­го и опре­де­лен­но­го за­ко­на, ни да­же мно­гих от­дель­ных пред­пи­са­ний, его по­сле­до­ва­те­ли не при­дер­жи­ва­ют­ся его точ­ных за­по­ве­дей; и дей­стви­тель­но, неко­то­рые бо­ят­ся от­кры­то ска­зать, что их ма­ло вол­ну­ет бук­ва его за­по­ве­дей, ибо он сам обе­щал по­слать им неко­е­го доб­ро­го де­мо­на или Ду­ха (да­же та­ко­го, ка­кой был у Со­кра­та), ко­то­рый дол­жен под­ска­зы­вать и пре­ду­пре­ждать их, что де­лать и че­го из­бе­гать, и на­учить их, как что­бы за­щи­тить се­бя от сво­их пре­сле­до­ва­те­лей и пе­ред сво­и­ми су­дья­ми. Я опу­стил чет­вер­тую и по­след­нюю при­чи­ну, ко­то­рая не ме­нее важ­на; а имен­но, что боль­шин­ство по­сле­до­ва­те­лей Хри­ста с са­мо­го на­ча­ла су­ще­ство­ва­ния сек­ты бы­ли людь­ми необ­ра­зо­ван­ны­ми, но негра­мот­ны­ми и во­об­ще ед­ва ли умев­ши­ми пи­сать, так что они, есте­ствен­но, пред­по­чи­та­ли го­во­рить пись­му.

«Вот и все о кни­гах хри­сти­ан или их от­сут­ствии. Но есть еще од­но пре­пят­ствие на пу­ти мо­их по­ис­ков. Вы име­ли обык­но­ве­ние ука­зы­вать мне на ис­то­ри­ка Фу­ки­ди­да как на об­ра­зец прав­до­лю­би­во­го ха­рак­те­ра и как на об­ра­зец для всех, кто стре­мит­ся за­пе­чат­леть то, что про­изо­шло. Но в этой стране нет и ни­ко­гда не бы­ло та­ких ис­то­ри­ков; и не в их ха­рак­те­ре из­ла­гать со­бы­тия в со­от­вет­ствии с точ­ной прав­дой. Не то что­бы они лю­би­ли ложь боль­ше, чем прав­ду; но умы их пи­са­те­лей, ка­жет­ся, по­сто­ян­но ба­лан­си­ру­ют меж­ду по­э­зи­ей и про­зой, меж­ду фи­гу­ра­ми ре­чи и про­стым смыс­лом, меж­ду ги­пер­бо­лой и фак­том; и по­сколь­ку во всех их ис­то­ри­ях сво­е­го на­ро­да они все ча­ще ви­дят (как го­во­рит Го­мер) «ис­пол­не­ние во­ли Зев­са», точ­но так же и их пе­рья за­став­ля­ют их все­гда го­во­рить ско­рее о сво­ем Бо­ге, чем о лю­дях, и о ве­щах неви­ди­мых, а не о ви­ди­мых, и о це­ли и объ­ек­те каж­до­го со­бы­тия, а не о том, как, ко­гда и где это про­ис­хо­дит. От­сю­да и по­лу­чи­лось, что все­воз­мож­ные по­э­ти­че­ские сказ­ки и ле­ген­ды во­пло­ти­лись и как бы пе­ре­пле­лись в сво­их от­но­ше­ни­ях, так что невоз­мож­но ска­зать, где за­кан­чи­ва­ет­ся по­э­ма и на­чи­на­ет­ся ис­то­рия; и по­сто­ян­ное чте­ние этих древ­них по­эм, или пре­да­ний, или ис­то­ри­че­ских по­эм (ес­ли вам так угод­но на­зы­вать их так) сде­ла­ло их без­раз­лич­ны­ми к ис­тине, и я мог бы по­чти ска­зать, пре­зри­тель­ны­ми к ней, ес­ли толь­ко она не изоби­лу­ет чу­де­са­ми. Из это­го рас­по­ло­же­ния, хо­тя я мог бы при­ве­сти мно­го до­ка­за­тельств, возь­му толь­ко эти два, как об­раз­цы для осталь­ных. По сей день сре­ди них рас­про­стра­не­но по­ве­рье, что во вре­мя некой ве­ли­кой по­бе­ды, в ре­зуль­та­те ко­то­рой они овла­де­ли Па­ле­сти­ной, солн­це и лу­на оста­но­ви­лись по при­ка­зу од­но­го из их древ­них пол­ко­вод­цев; и что при­мер­но в то же вре­мя вся сте­на укреп­лен­но­го го­ро­да рух­ну­ла на зем­лю. зем­ля при зву­ках труб их ар­мии.

«Неко­то­рые из этих от­но­ше­ний пред­зна­ме­но­ва­ний во­шли в их ис­то­рию из-за оши­бок. На­при­мер, один из их по­этов, го­во­ря, по всей ве­ро­ят­но­сти, по­э­ти­че­ски, о за­су­хе, ко­то­рая ис­су­ши­ла во­ды ре­ки Иор­дан, так что древ­ние евреи лег­ко пе­ре­шли к за­во­е­ва­нию Па­ле­сти­ны, и об­ра­ща­ясь с апо­стро­фом к сво­е­му Бо­гу, ко­то­рый про­вел их на­род че­рез эту стра­ну, ис­поль­зу­ет та­кие сло­ва: «Древ­ние евреи лег­ко пе­ре­шли к за­во­е­ва­нию Па­ле­сти­ны». во­ды уви­де­ли те­бя, Бо­же, во­ды уви­де­ли те­бя и ис­пу­га­лись”; эти сло­ва ис­то­ри­ки сра­зу же под­хва­ты­ва­ют и ис­тол­ко­вы­ва­ют бук­валь­но, и вот, неве­ро­ят­ное и зна­ме­на­тель­ное опи­са­ние то­го, как во­ды ре­ки взды­ма­лись по­доб­но стене с той и с дру­гой сто­ро­ны, так что весь на­род мог прой­ти по ней всу­хо­мят­ку, слов­но по уще­лью. Я не от­ри­цаю, что в этом и неко­то­рых дру­гих слу­ча­ях ошиб­ка мо­жет оправ­дать их пре­уве­ли­че­ние; но моя жа­ло­ба за­клю­ча­ет­ся в том, что вся эта на­ция (и евреи стар­ше­го по­ко­ле­ния го­раз­до боль­ше, чем хри­сти­ане) на­столь­ко склон­ны к ги­пер­бо­лам, что нель­зя до­ве­рять ни­че­му из то­го, что они го­во­рят, что во­об­ще чу­дес­но, без тща­тель­ное те­сти­ро­ва­ние это­го. На­при­мер, сре­ди ста­рых ев­ре­ев я слы­шал, как один учи­тель го­во­рил, что го­род Иеру­са­лим рас­по­ло­жен на ре­ке с чи­стой во­дой дли­ной во мно­го фар­лон­гов, хо­тя, по прав­де го­во­ря, нет ре­ки бли­же к го­ро­ду, чем Иор­дан, ко­то­рый на­хо­дит­ся на рас­сто­я­нии ста вось­ми­де­ся­ти фар­лон­гов; и тот же че­ло­век ска­зал, что за­пах жерт­во­при­но­ше­ний и зву­ки му­зы­ки в Иеру­са­ли­ме до­но­сят­ся до жи­те­лей Иери­хо­на, ко­то­рый на­хо­дит­ся на рас­сто­я­нии це­ло­го дня пу­ти; а дру­гой под­твер­дил, что звон те­тив мно­же­ства вра­гов при­вел к па­де­нию стен Апа­меи; а так­же о том, что некий рав­вин (ибо этим ти­ту­лом они чтят сво­их учи­те­лей) был на­столь­ко на­бо­жен, что ис­пус­кал из сво­е­го те­ла язы­ки пла­ме­ни, на­столь­ко, что зри­те­ли ди­ви­лись это­му ве­ли­ко­ле­пию, и лю­бое на­се­ко­мое, при­бли­жав­ше­е­ся к нему, немед­лен­но уни­что­жа­лось.

«Итак, су­ди­те са­ми, ка­кую ис­то­рию со­дер­жат непи­са­ные пре­да­ния о жиз­ни Хри­ста, ко­гда я разыс­кал их для вас. Од­на­ко я сде­лаю все воз­мож­ное, что­бы со­брать их и от­пра­вить вам та­кую ин­фор­ма­цию, ко­то­рую я смо­гу по­лу­чить о них, вме­сте с от­ве­та­ми на ва­ши преды­ду­щие во­про­сы. Сде­лав крат­кие за­мет­ки о ре­чи неко­е­го Лу­ция Ки­рен­ско­го, глав­но­го ора­то­ра в си­на­го­ге, я на­ме­ре­вал­ся по­слать ее вам; но, еще не на­пи­сав ее пол­но­стью, я от­прав­лю ее при пер­вом удоб­ном слу­чае; и ко­гда вы про­чте­те это, вам бу­дет лег­че по­нять, на­сколь­ко силь­но тра­ди­ции, ка­са­ю­щи­е­ся Хри­ста, под­вер­же­ны опас­но­сти быть при­ве­ден­ны­ми в со­от­вет­ствие с древни­ми про­ро­че­ства­ми ев­ре­ев.*

[* Это рас­суж­де­ние (ко­то­ро­му сле­до­ва­ло бы най­ти ме­сто здесь) от­сут­ство­ва­ло в со­бра­нии бу­маг Ар­те­ми­до­ра в то вре­мя, ко­гда я их пе­ре­пи­сы­вал; но, слу­чай­но на­ткнув­шись на него несколь­ко ме­ся­цев спу­стя, я на­ме­ре­ва­юсь по­ме­стить его в кон­це кни­ги].

«В этом пись­ме, как я ви­жу, нет ни­че­го, кро­ме «пре­пят­ствий», «труд­но­стей» и «бре­ме­ни»; и все же я умо­ляю те­бя, мой до­ро­гой Ар­те­ми­дор, не ду­май, что я роп­щу на воз­ло­жен­ную на ме­ня за­да­чу или что я счи­таю труд по­тра­чен­ным впу­стую. Ибо дей­стви­тель­но, чем боль­ше я раз­мыш­ляю над этим во­про­сом, тем боль­ше при­хо­жу к вы­во­ду, что этот Хри­стос, долж­но быть, был на­де­лен по­ис­ти­не бо­же­ствен­ным ге­ни­ем, или си­лой ха­рак­те­ра (или как вам угод­но это на­зы­вать), что­бы ока­зать та­кое огром­ное вли­я­ние на на­цию, столь по­роч­ную и угрю­мую, как эти евреи, не го­во­ря уже о мно­гих ты­ся­чах гре­ков бо­лее низ­ко­го сор­та, ко­то­рые, при­со­еди­нив­шись к его сек­те, об­ра­ти­лись от по­ро­ка к доб­ро­де­те­ли. Фи­ли­мон здо­ров, но все еще неспо­ко­ен и с тру­дом под­да­ет­ся кон­тро­лю. Про­щай­те.»

§ 6. КАК АРТЕМИДОР РАССПРАШИВАЛ МЕНЯ ДАЛЬШЕ, И О ЕГО ОТНОШЕНИИ К ИЗГНАНИЮ СВИНЕЙ

«АРТЕМИДОР ОНИСИМУ, О ЗДОРОВЬЕ.

«Хо­тя я мог бы по­же­лать, мой до­ро­гой Они­сим, что­бы ты смог от­ве­тить на мои пер­вые во­про­сы, пункт за пунк­том, все же твой рас­сказ о бе­се­де, про­из­не­сен­ной хри­сти­ан­ским свя­щен­ни­ком Лу­ци­ем, был для ме­ня небезын­те­ре­сен; он под­твер­дил мне­ние, ко­то­ро­го я все­гда при­дер­жи­вал­ся, а имен­но, что ни­ка­кие пред­зна­ме­но­ва­ния, ка­ки­ми бы неве­ро­ят­ны­ми они ни бы­ли, и ни­ка­кие неле­по­сти, ка­ки­ми бы ощу­ти­мы­ми они ни бы­ли, ни­ко­гда не смо­гут удер­жать тол­пу от при­ня­тия но­вой ве­ры, ес­ли в ней есть что-то та­кое, что оча­ро­вы­ва­ет ду­шу и пи­та­ет во­об­ра­же­ние. Но все же я хо­чу, что­бы вы сде­ла­ли все воз­мож­ное, что­бы вы­яс­нить, что со­дер­жит в се­бе это суе­ве­рие, спо­соб­ное та­ким об­ра­зом оча­ро­вать тол­пу; ибо для ме­ня это не оче­вид­но из все­го, что вы до сих пор пи­са­ли, по­сколь­ку вы опи­сы­ва­е­те ре­ли­гию, в ко­то­рой нет свя­щен­ных книг, нет празд­ни­ков, нет про­цес­сий, нет свод за­ко­нов, ко­то­рый мог бы объ­еди­нить и ре­гу­ли­ро­вать бес­по­ря­доч­ную мас­су лю­дей.

«В до­пол­не­ние к это­му я был бы рад по­лу­чить от­ве­ты на эти два до­пол­ни­тель­ных во­про­са, на пер­вый из ко­то­рых вы са­ми кос­ну­лись в сво­ем пер­вом пись­ме, но ско­рее для то­го, что­бы пред­ло­жить, чем объ­яс­нить: 1‑й, тре­бу­ет ли эта сек­та, что­бы все, сколь­ко угод­но, при­со­еди­ня­лись к ней, как гре­ки, так и евреи(ибо я по­ни­маю, что гре­ки так­же при­ни­ма­ют­ся ими), долж­ны ли они со­блю­дать за­ко­ны ев­ре­ев? Или это рас­про­стра­ня­ет дей­ствие за­ко­нов на тех, кто не яв­ля­ет­ся ев­ре­я­ми? Или они рас­про­стра­ня­ют­ся на всех, как на ев­ре­ев, так и на гре­ков? во-вто­рых, я не мо­гу по­нять из рас­суж­де­ний Лу­ция, пред­по­ла­га­ет ли он, что Хри­стос был рож­ден от муж­чи­ны и жен­щи­ны есте­ствен­ным пу­тем или бо­же­ствен­ным об­ра­зом, рож­ден­ным толь­ко от жен­щи­ны. Этот во­прос, по-мо­е­му, я за­да­вал рань­ше; но те­перь я по­вто­ряю его от­ча­сти для то­го, что­бы вы не по­ду­ма­ли, что на него уже был дан от­вет в ре­чи свя­щен­ни­ка, от­ча­сти по­то­му, что (в бе­се­де с неко­то­ры­ми хри­сти­а­на­ми Иера­по­ли­са) Я слы­шал, что сре­ди са­мих хри­сти­ан су­ще­ству­ет неко­то­рое рас­хож­де­ние во мне­ни­ях по это­му во­про­су.

«На этом я вполне мог бы за­кон­чить; но по­сколь­ку я осо­бо по­ру­чил вам со­об­щать мне о лю­бых зна­ме­ни­ях, свя­зан­ных с жиз­нью Хри­ста, я вкрат­це объ­яс­ню вам здесь свой смысл и цель. Ты­ся­чу раз, как вы хо­ро­шо зна­е­те, я утом­лял вас по­вто­ре­ни­ем то­го, что ни од­на ре­ли­гия ни­ко­гда не смо­жет пред­ста­вить се­бя тол­пе, ес­ли она сна­ча­ла не бу­дет, так ска­зать, об­ла­че­на в оде­я­ние, бла­го­да­ря ко­то­ро­му к ней мо­гут быть при­вле­че­ны взо­ры мно­гих. Ибо мно­же­ству не да­но лю­бить го­лую ис­ти­ну; но они долж­ны обя­за­тель­но об­ла­чить ее в свой пур­пур и воз­ло­жить на ее че­ло диа­де­мы, по­да­рен­ные ими са­ми­ми. Что ж, мой друг, да­же та­кую одеж­ду, укра­ша­ю­щую и вен­ча­ю­щую ре­ли­гию, ты, как мне ка­жет­ся, сей­час на­блю­да­ешь. Ибо не под­ле­жит ни­ка­ко­му со­мне­нию, что че­рез несколь­ко лет, ес­ли не уже сей­час, ве­ру­ю­щие в эту но­вую ве­ру об­ле­кут или при­укра­сят жизнь сво­е­го Ли­де­ра все­воз­мож­ны­ми чу­де­са­ми, ко­то­рых са­мо по се­бе в ней не бы­ло. И я уже раз­ли­чаю этот про­цесс оде­ва­ния в са­мом на­ча­ле и в пер­вой по­пыт­ке. Ибо то­гда как твой Лу­ций про­по­ве­ду­ет о «си­я­ю­щей звез­де Иуды», и о «при­го­тов­ле­нии тра­пезы в пу­стыне», и об усми­ре­нии бу­ри тем, чей «путь ле­жит по глу­бо­ким во­дам», и о сви­де­тель­стве Мо­и­сея и Илии по пра­вую и по ле­вую ру­ку от Хри­стос, и раз­да­ча «Хле­ба жиз­ни», и «жи­вой во­ды», и «Ви­на из кро­ви Гос­под­ней». — Я не со­мне­ва­юсь, что и эти, и мно­гие дру­гие об­ра­зы и ме­та­фо­ры ли­бо есть, ли­бо вско­ре бу­дут так тес­но пе­ре­пле­те­ны с тра­ди­ци­ей жиз­ни Хри­ста. Хри­стос, что его по­сле­до­ва­те­ли ско­ро по­ве­рят (да­же ес­ли они еще не ве­рят), что он дей­стви­тель­но хо­дил по вол­нам и ода­ри­вал их чу­до­дей­ствен­ной во­дой, чу­до­дей­ствен­ным ви­ном и хле­бом, да, и что при его рож­де­нии вос­си­я­ла осо­бая Звез­да, и что свя­тые вос­ста­ли из мо­гил вме­сте с ним, и что Мо­и­сей и Илия дей­стви­тель­но по­яви­лись по пра­вую и по ле­вую ру­ку от него, сви­де­тель­ствуя о нем, и ты­ся­ча дру­гих зна­ме­ний, пе­ре­чис­лить ко­то­рые вам бы­ло бы лег­че, чем мне, но оди­на­ко­во уто­ми­тель­но для нас обо­их. А по­то­му, по­сколь­ку вы уве­ря­е­те ме­ня, что у этих лю­дей по­ка нет свя­щен­ных книг, а есть толь­ко непи­са­ное пре­да­ние, я хо­тел бы, что­бы вы тща­тель­но рас­спро­си­ли об этом пре­да­нии, со­дер­жит ли оно ка­кие-ли­бо по­доб­ные чу­де­са; и ес­ли нет, то не яв­ля­ет­ся ли их обыч­ная бол­тов­ня (ко­то­рая, в кон­це кон­цов, долж­на про­ник­нуть в их тра­ди­ция, ес­ли толь­ко не воз­ник­нет ка­кое-то непред­ви­ден­ное пре­пят­ствие), еще не на­ча­ла на­пол­нять­ся чу­де­са­ми по­доб­но­го ро­да.

«Что ка­са­ет­ся пре­вра­ще­ния — на­зо­вем это так — ве­щей ме­та­фо­ри­че­ских в ве­щи бук­валь­ные, то я сам недав­но по­лу­чил один эк­зем­пляр, ко­то­рый я до­бав­лю в на­шу об­щую ко­пил­ку. По по­лу­че­нии ва­ше­го пер­во­го пись­ма, бе­се­дуя с од­ним мо­им зна­ко­мым — неким Эван­де­ром, вра­чом и об­ра­зо­ван­ным че­ло­ве­ком, я ду­маю, вам небезыз­вест­ным, — о при­чи­нах и симп­то­мах «одер­жи­мо­сти», он сде­лал сле­ду­ю­щее за­ме­ча­ние, что в та­ких слу­ча­ях обыч­но па­ци­ент (его же­лу­док, так же как и его ра­зум, пол­но­стью ис­пор­чен и бо­лен) пред­по­ла­гать, что у него в жи­во­те на­хо­дят­ся все­воз­мож­ные мерз­кие су­ще­ства, та­кие как жа­бы, змеи, дра­ко­ны, скор­пи­о­ны, га­дю­ки, со­ба­ки, сви­ньи и то­му по­доб­ные, ко­то­рые, ко­гда одер­жи­мый че­ло­век вне­зап­но ис­це­ля­ет­ся, он ча­сто ви­дит (или, ско­рее, во­об­ра­жа­ет и во­об­ра­жа­ет, что ви­дит), что ис­хо­дит из его уст в из­гна­ние или раз­ру­ше­ние. И он до­ба­вил, что сре­ди фри­гий­цев одер­жи­мые име­ли обык­но­ве­ние пред­по­ла­гать, что внут­ри них на­хо­дят­ся змеи в ка­пю­шо­нах или скор­пи­о­ны, но сре­ди ев­ре­ев (ко­то­рые ис­пы­ты­ва­ют осо­бое от­вра­ще­ние к опре­де­лен­ным жи­вот­ным, счи­тая их нечи­сты­ми) бы­ло бо­лее рас­про­стра­не­но пред­став­лять при­сут­ствие сви­ней; и это не про­ти­во­есте­ствен­но, ска­зал он, по­то­му что эти жи­вот­ные (не име­ю­щие ре­аль­но­го су­ще­ство­ва­ния, а яв­ля­ю­щи­е­ся все­го лишь пло­дом во­об­ра­же­ния) обя­за­тель­но ме­ня­ют­ся в за­ви­си­мо­сти от во­об­ра­же­ния, ко­то­рое их по­ро­ди­ло. За­тем он про­дол­жил рас­сказ о том, как ев­рей, бу­дучи (как и все евреи) боль­шим нена­вист­ни­ком рим­лян, а так­же счи­тая сви­ней нечи­сты­ми, во­об­ра­зил, что в него все­лил­ся Ле­ги­он, од­на­ко не сол­дат, а сви­ней; и эти сви­ньи, ко­гда их бро­си­ли в пу­чи­ну или «без­дна» (ибо этим име­нем они обыч­но на­зы­ва­ют пу­стое ме­сто, где, как пред­по­ла­га­ет­ся, бро­дят бес­те­лес­ные ду­хи или де­мо­ны), бы­ли за­ме­че­ны ев­ре­ем, одер­жи­мым че­ло­ве­ком, вы­шед­шим из его рта и ярост­но устре­мив­шим­ся вниз, в ука­зан­ную без­дну. Это пре­да­ние, по его сло­вам, он услы­шал несколь­ко лет на­зад от дру­го­го вра­ча, ко­то­рый жил в Тве­рии, неда­ле­ко от то­го ме­ста, где был ис­це­лен этот че­ло­век; и тот, кто ис­це­лил его, был, со­глас­но сло­вам вра­ча из Тве­рии, не кто иной, как тот са­мый Хри­стос, ко­то­рый яв­ля­ет­ся те­перь ва­ши дру­зья, хри­сти­ане, по­кло­ня­ют­ся вам как бо­гу.

«Ко­гда я услы­шал это, рас­су­див про се­бя, что, по всей ве­ро­ят­но­сти, ес­ли бы это бы­ло так, ка­кая-ни­будь ис­то­рия об этом да­же сей­час бы­ла бы в хо­ду сре­ди по­сле­до­ва­те­лей Хри­ста, я от­пра­вил­ся на сле­ду­ю­щий день в Иера­по­лис, к то­му са­мо­му Та­тию, о ко­то­ром я упо­ми­нал в сво­ем преды­ду­щем пись­ме, и рас­спро­сил его о тех, кто одер­жим, знал ли он о мно­гих, кто был ис­це­лен Хри­стом, я пе­ре­ска­зал ему свою ис­то­рию о че­ло­ве­ке, одер­жи­мом Ле­ги­о­ном, и спро­сил его, бы­ло ли это прав­ди­вым из­ло­же­ни­ем су­ти де­ла. На что он от­ве­тил, что в юно­сти слы­шал этот рас­сказ или что-то по­хо­жее на него, но это не со­всем точ­но; ибо как, ска­зал он, мог ле­ги­он су­ществ раз­ме­ром со сви­нью по­ме­стить­ся в пре­де­лах од­но­го че­ло­ве­че­ско­го же­луд­ка? Но, по его сло­вам, ис­тин­ная ис­то­рия за­клю­ча­лась в том, что ле­ги­он злых ду­хов был из­гнан из че­ло­ве­ка, при­нял об­лик сви­ней, а за­тем был низ­верг­нут в без­дну. За­тем дру­гой член той же сек­ты, слу­чай­но при­сут­ство­вав­ший при этом, ска­зал, что и эта вер­сия ис­то­рии не со­всем точ­на; ибо за­чем де­мо­нам, уже име­ю­щим об­лик, воз­мож­но, ко­ма­ров, мух или че­го-то еще, при­ни­мать но­вый об­лик сви­ней? Но ис­ти­на за­клю­ча­лась в том, что ле­ги­он де­мо­нов, на­счи­ты­вав­ший две ты­ся­чи че­ло­век — ибо са­мый позд­ний рас­сказ­чик, за­меть­те, уве­рен в точ­ном чис­ле, ко­то­рое не бы­ло из­вест­но в са­мых ран­них тра­ди­ци­ях, — ока­зал­ся на гра­ни из­гна­ния из те­ла че­ло­ве­ка и бо­ял­ся уме­реть. быть без тел и, та­ким об­ра­зом, быть сбро­шен­ны­ми в без­дну, умо­ля­ли Хри­ста, что­бы им бы­ло поз­во­ле­но пе­рей­ти в те­ла двух ты­сяч сви­ней; ка­кая сви­нья слу­чай­но ока­за­лась в тот мо­мент на паст­би­ще — дей­стви­тель­но, удоб­но для де­мо­нов, но во­пре­ки за­ко­нам иуде­ев — ря­дом с бес­но­ва­тым. «За­тем, — ска­зал он (ибо сто­ит при­ве­сти его точ­ные сло­ва), — ко­гда Гос­подь по­пу­стил им, вот, весь ле­ги­он бе­сов бро­сил­ся на две ты­ся­чи сви­ней; но они ни­че­го от это­го не вы­иг­ра­ли. Ибо сви­ньи ярост­но бро­си­лись с кру­то­го об­ры­ва в Ти­ве­ри­ад­ское мо­ре» (вы боль­ше не уви­ди­те, как они па­да­ют в без­дну)» и там уто­ну­ли». С этим утвер­жде­ни­ем со­гла­сил­ся дру­гой спут­ник Та­ти­а­са, как с но­вей­шим и са­мым вер­ным пре­да­ни­ем; но он до­ба­вил еще один но­вый факт, а имен­но, что те, кто кор­мил сви­ней, бы­ли на­пу­га­ны (а как же им не быть?) та­ким ве­ли­ким раз­ру­ше­ни­ем, при­вя­за­ны к го­ро­ду, и что го­ро­жане, со­брав­ши­е­ся в боль­шом стра­хе, умо­ля­ли Иису­са, что­бы он уда­лил­ся от их бе­ре­гов.

«Мно­го раз­мыш­ляй, мой до­ро­гой Они­сим, над этой ис­то­ри­ей; и пусть она при­не­сет те­бе поль­зу в тво­их по­ис­ках ис­ти­ны. Но по­че­му я го­во­рю об ис­тине в та­ком слу­чае, как этот, ко­гда так ма­ло кру­пиц ис­ти­ны за­клю­че­но в та­кой огром­ной мас­се лжи? Ино­гда, дей­стви­тель­но, я рас­ка­и­ва­юсь в том, что воз­ло­жил на вас столь бес­плод­ную за­да­чу; тем не ме­нее про­дол­жай­те, ибо долж­на быть ка­кая-то мо­гу­ще­ствен­ная при­чи­на, что­бы про­из­ве­сти та­кое боль­шое вли­я­ние на жизнь этих хри­сти­ан, да­же ес­ли они необ­ра­зо­ван­ны и суе­вер­ны. Про­щай­те.»

§ 7. О ТРАДИЦИЯХ ХРИСТИАН И ПРИРОДЕ ХРИСТА

«ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДОРОВЬЯ.

«По­сколь­ку я дол­го от­кла­ды­вал от­ве­ты на ва­ши во­про­сы, я те­перь при­ло­жу все уси­лия, что­бы бо­лее пол­но объ­яс­нить, во-пер­вых, ка­ко­вы тра­ди­ции этих хри­сти­ан; во-вто­рых, ка­ко­ва их ве­ра в Хри­ста, неза­ви­си­мо от то­го, рож­ден ли он в со­от­вет­ствии с при­ро­дой или иным об­ра­зом; в‑третьих, ка­кие зна­ме­ния, как со­об­ща­ет­ся, бы­ли со­вер­ше­ны Хри­стом.

«1‑й. Пре­да­ние о сло­вах и де­я­ни­ях Хри­ста на­чи­на­ет­ся с то­го вре­ме­ни, ко­гда он впер­вые взял на се­бя сме­лость пуб­лич­но про­по­ве­до­вать уче­ние, и за­кан­чи­ва­ет­ся за­пи­сью о неко­ем ви­де­нии ан­ге­лов по­сле его смер­ти, в ко­то­ром неко­то­рым из тех, кто сле­до­вал за ним до по­след­не­го, бы­ло объ­яв­ле­но, что его не бы­ло в гроб­ни­це но был вос­кре­шен из мерт­вых. Су­ще­ству­ет так­же дру­гая тра­ди­ция, как мне со­об­щи­ли, о бо­лее длин­ных ре­чах и про­ро­че­ствах Хри­ста; но по­сколь­ку она еще не пе­ре­ве­де­на на гре­че­ский, она рас­про­стра­не­на не во всех церк­вях; но бо­лее ко­рот­кие из­ре­че­ния и де­я­ния Хри­ста уже из­вест­ны в Ри­ме, Эфе­се и Алек­сан­дрии, а так­же в Иеру­са­ли­ме и Ан­тио­хии; и уже есть две или три вер­сии это­го Пре­да­ния, и хо­те­лось бы, что­бы их бы­ло боль­ше, ес­ли толь­ко они не бу­дут вско­ре за­пи­са­ны, по­сколь­ку в раз­ных церк­вях раз­ные фор­мы пре­да­ния за­рож­да­ет­ся тра­ди­ция. Так­же, по­ми­мо этих вер­сий Пре­да­ния (ко­то­рые по боль­шей ча­сти оди­на­ко­вы во всех их церк­вях), есть мно­го до­пол­не­ний, ка­са­ю­щих­ся рож­де­ния, дет­ства и смер­ти Хри­ста, а так­же его про­яв­ле­ний сво­им уче­ни­кам по­сле его смер­ти; но они еще не до­стиг­ли то­го уров­ня, что­бы счи­тать­ся ча­стя­ми Еван­ге­лия. Са­ма тра­ди­ция.

«Неко­то­рые из этих от­но­ше­ний мно­гие хри­сти­ане сей­час же­ла­ют за­фик­си­ро­вать в кни­гах и сде­лать так, что­бы их чи­та­ли в си­на­го­гах. Но ев­рей­ская часть бра­тьев про­тив это­го, го­во­ря, что не при­ня­то та­ким об­ра­зом за­пи­сы­вать док­три­ну; од­на­ко гре­ки в ос­нов­ном за это, и я не со­мне­ва­юсь, что че­рез несколь­ко лет это бу­дет сде­ла­но. Но в на­сто­я­щее вре­мя (как я уже го­во­рил вам ра­нее) хри­сти­ане не поль­зу­ют­ся ни­ка­ки­ми свя­щен­ны­ми кни­га­ми, кро­ме древ­них книг ев­ре­ев.

«2‑й. Что ка­са­ет­ся при­ро­ды Хри­ста и то­го, кем его счи­та­ют его по­сле­до­ва­те­ли, я бе­се­до­вал с са­мим Си­мео­ном и об­на­ру­жил, что мне­ния раз­де­ли­лись. «Есть, — ска­зал он, — неко­то­рые из на­шей сек­ты, ко­то­рые, хо­тя и при­зна­ют, что он Хри­стос», — ибо та­ко­ва их ма­не­ра ре­чи, под­ра­зу­ме­вая под «Хри­стом» «По­ма­зан­ни­ка», то есть бу­ду­ще­го Пра­ви­те­ля, как, ка­жет­ся, я пи­сал вам рань­ше,— и все же счи­тай­те его че­ло­ве­ком, рож­ден­ным от лю­дей. С ко­то­рым я не со­гла­сен, да и не стал бы, да­же ес­ли бы боль­шин­ство из тех, кто ве­рит так, как ве­рю я, ска­за­ли бы это; по­сколь­ку наш Учи­тель по­ве­лел нам не до­ве­рять че­ло­ве­че­ским док­три­нам, а толь­ко тем ве­щам, ко­то­рые про­воз­гла­ше­ны бла­го­сло­вен­ны­ми про­ро­ка­ми и ко­то­рым учит он сам/​Да­лее он до­ба­вил, что неко­то­рые, с дру­гой сто­ро­ны, ве­ря, что Хри­стос — бог, не при­зна­ют, что он был рож­ден от жен­щи­ны, но пред­по­ла­га­лось, что он был рож­ден от Вер­хов­но­го Бо­га во­об­ще без по­мо­щи че­ло­ве­че­ства и, та­ким об­ра­зом, при­шел в мир внешне че­ло­ве­ком, но на са­мом де­ле ду­хом или ан­ге­лом. «А вам не ка­жет­ся, — спро­сил я, — что та­кая ве­ра де­ла­ет боль­ше че­сти ва­ше­му во­ждю, чем пред­по­ло­же­ние, что он рож­ден от жен­щи­ны?» Но он от­ве­тил: «Нет, ибо под ви­дом ока­за­ния ему че­сти эта ересь де­ла­ет жизнь на­ше­го Учи­те­ля при­твор­ной и фаль­ши­вой; ибо мы ве­рим, что ра­ди нас он ал­кал и жаж­дал, ис­пы­ты­вал боль и скорбь, и что ра­ди нас он так­же умер; ни од­но из этих стра­да­ний он не смог бы по-на­сто­я­ще­му вы­не­сти, ес­ли бы на са­мом де­ле он не был муж­чи­ной, рож­ден­ным жен­щи­ной, а толь­ко ка­зал­ся муж­чи­ной, бу­дучи на са­мом де­ле ду­хом». То­гда я ска­зал ему: «Но что ме­ша­ет то­му, что­бы ваш ли­дер был рож­ден и от муж­чи­ны, и от жен­щи­ны и все же быть бо­гом? Раз­ве не мог бы выс­ший бог, ес­ли бы он ре­шил по­слать сво­е­го сы­на в мир че­ло­ве­ком, по­слать его та­ким об­ра­зом в мир, со­об­ра­зуя его во всем, и в его рож­де­нии не мень­ше, чем в его смер­ти, с при­ро­дой че­ло­ве­че­ства?” Тут он за­ду­мал­ся и неко­то­рое вре­мя ни­че­го не от­ве­чал; но впо­след­ствии он ска­зал, что ни в од­ной из церк­вей так не ве­ри­ли, и что ему ка­за­лось невоз­мож­ным, что­бы про­стые лю­ди счи­та­ли ка­ко­го-ли­бо че­ло­ве­ка бо­гом, ес­ли толь­ко он не был рож­ден от ка­ко­го-ни­будь бо­га, по­сколь­ку ис­то­рия хо­ди­ла да­же о низ­ших бо­гах гре­ков, та­ких как Ге­ракл, Ас­кле­пий, Ам­фи­а­рай, Ро­мул и им по­доб­ные.

«3‑й. Ваш тре­тий во­прос ка­са­ет­ся чу­дес, ко­то­рые, как го­во­рят, бы­ли со­тво­ре­ны Хри­стом, яв­ля­ют­ся ли они пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми или та­ки­ми, ко­то­рые мо­гут быть объ­яс­не­ны в со­от­вет­ствии с при­ро­дой. На это я от­ве­чаю, что в Тра­ди­ции по­чти все про­из­ве­де­ния яв­ля­ют­ся про­из­ве­де­ни­я­ми ис­це­ле­ния, и все они долж­ны быть объ­яс­не­ны в со­от­вет­ствии с при­ро­дой, за ис­клю­че­ни­ем неко­то­рых че­ты­рех или пя­ти; и эти че­ты­ре или пять от­но­ше­ний, как мне ка­жет­ся, воз­ник­ли из фи­гур ре­чи, про­ро­честв или ги­пер­бол, да­же ко­гда я пи­сал вам ты был рань­ше. На­при­мер, Пре­да­ние уже со­дер­жит ту ис­то­рию об из­гна­нии сви­ньи из бес­но­ва­то­го, о ко­то­рой вы мне пи­са­ли; но со­об­ща­лось по-раз­но­му: од­ни го­во­ри­ли, что это про­изо­шло в ме­сте под на­зва­ни­ем Ге­ра­са, дру­гие — в Га­да­ре, а тре­тьи утвер­жда­ли, что та­ким об­ра­зом был ис­це­лен один бес­но­ва­тый, а дру­гие — двое.

«Дру­гие пред­зна­ме­но­ва­ния в Тра­ди­ции мо­гут быть крат­ко упо­мя­ну­ты, и неко­то­рые из них вы са­ми уже упо­мя­ну­ли, пред­вос­хи­щая, в сво­ем пись­ме; 1‑е. Опре­де­лен­ное сви­де­тель­ство Мо­и­сея и Илии Хри­сту, ко­то­рое, как те­перь го­во­рят, бы­ло пе­ре­да­но на «свя­той го­ре», и до­бав­ля­ет­ся так­же, что Хри­стос, бе­се­до­вав­ший с ни­ми, был ис­пол­нен небес­но­го ве­ли­ко­ле­пия, и что был го­лос с небес, про­воз­гла­шав­ший Хри­ста Сы­ном Бо­жьим. Но что ка­са­ет­ся это­го и дру­го­го слу­чая с го­ло­сом свы­ше и ви­де­ни­ем раз­верз­ших­ся небес и спус­ка­ю­ще­го­ся го­лу­бя, я не знаю, не пра­виль­нее ли от­не­сти это к ви­де­нию или сну на­яву, а не к ошиб­ке, про­ис­те­ка­ю­щей из фи­гу­ры ре­чи; 2‑е. Вто­рая — это ка­кая-то ис­то­рия о штор­ме, усми­рен­ном Хри­стом, в ко­то­рой он хо­дил по вол­нам; что ка­са­ет­ся это­го, то я опять-та­ки не знаю, воз­ник­ло ли это из непра­виль­но по­ня­той ме­та­фо­ры, или, воз­мож­но, так­же ча­стич­но не воз­ник­ло из ка­ко­го-то фан­тазма, оче­вид­но­го пер­вым по­сле­до­ва­те­лям Хри­ста (ибо они бы­ли ры­ба­ка­ми) во вре­мя ры­бал­ки на озе­ре в Га­ли­лее ли­бо до, ли­бо по­сле смер­ти Хри­ста; 3‑е. Тре­тье — это рас­сказ о том, как Хри­стос на­кор­мил хле­бом мно­гие ты­ся­чи сво­их по­сле­до­ва­те­лей в пу­стыне, и это в двух слу­ча­ях. Те­перь, на­сколь­ко я по­ни­маю, это пол­но­стью вы­те­ка­ет из ошиб­ки ме­та­фо­ры. Ибо, как я пи­сал ра­нее, сам Хри­стос учил сво­их по­сле­до­ва­те­лей на­зы­вать его Хле­бом жиз­ни, под­ра­зу­ме­вая, что его уче­ние долж­но быть пи­щей для их душ, и та­кая ма­не­ра ре­чи, по-ви­ди­мо­му, рас­про­стра­не­на и у ев­рей­ских рав­ви­нов, ко­то­рые го­во­рят, что в од­ной древ­ней кни­ге все «пир­ше­ства» сво­дят­ся к то­му, что­бы сле­ду­ет по­ни­мать, что они пи­та­ют­ся За­ко­ном, да, и кто-то да­же го­во­рит о «по­еда­нии» Мес­сии; и по сей день уче­ни­ки Хри­ста ис­поль­зу­ют та­кие вы­ра­же­ния, как это, ко­то­рые я сам недав­но слы­шал от свя­щен­ни­ка хри­сти­ан; «ты, ко­то­рый со­шел с небес, что­бы быть Веч­ным Хле­бом, и осве­жил род че­ло­ве­че­ский, пре­бы­ва­ю­щий в пу­стыне ми­ра, Хле­бом с небес, да­же сво­им соб­ствен­ным те­лом».

«Те­перь мож­но бы­ло бы пред­по­ло­жить, что та­кие циф­ры, как эти, бу­дут нести на се­бе яс­ный знак то­го, что они все­го лишь циф­ры; но что боль­ше все­го убе­ди­ло лю­дей ин­тер­пре­ти­ро­вать их в со­от­вет­ствии с бук­вой, так это то, что все евреи оди­на­ко­во, как те, кто со­блю­да­ет За­кон, так и хри­сти­ане, ве­рят что Мо­и­сей дал на­сто­я­щий хлеб с небес древ­не­му на­ро­ду ев­ре­ев, ко­гда тот ски­тал­ся по бес­плод­ной пу­стыне. И что­бы уси­лить удив­ле­ние, они до­бав­ля­ют, что на каж­дый седь­мой день (ко­то­рый, как вы зна­е­те, яв­ля­ет­ся для них днем от­ды­ха, ко­гда не де­ла­ет­ся ни­ка­кой ра­бо­ты) хле­ба не при­но­си­ли, но на ше­стой день да­ва­ли двой­ную пор­цию; и они так­же го­во­рят, что каж­дый дол­жен был со­брать не бо­лее од­но­го кус­ка. пред­пи­сал ме­ру в со­от­вет­ствии с чис­лом сво­их до­мо­чад­цев, и ес­ли кто-ни­будь на­би­рал боль­ше, то он во­нял и пор­тил­ся. Бо­лее то­го, и сре­ди этих хри­сти­ан (ко­то­рые твер­до убеж­де­ны в аб­со­лют­ной прав­ди­во­сти всей этой древ­ней бас­ни) Я слы­шал, как го­во­ри­ли, что этот хлеб Мо­и­сея — или ман­на, как они его на­зы­ва­ют, — об­ла­дал тем чу­дес­ным свой­ством, что для несколь­ких лю­дей у него бы­ло несколь­ко вку­сов, в за­ви­си­мо­сти от то­го, че­го же­лал каж­дый, так что для од­но­го он ста­но­вил­ся как бы мя­сом коз­лят, для дру­го­го — овец, для тре­тье­го ви­но­град, для дру­гих — ин­жир и так да­лее. Те­перь, ве­ря, что Мо­и­сей со­тво­рил столь ве­ли­кое зна­ме­ние, эти хри­сти­ане по­чти вы­нуж­де­ны ве­рить так­же и в то, что Хри­стос со­тво­рил не мень­шее; ина­че их Хри­стос был бы ни­же Мо­и­сея.

«И дей­стви­тель­но, недав­но я пе­ре­ли­стал ис­то­рии ев­ре­ев — ибо они бы­ли пе­ре­ве­де­ны на гре­че­ский, хо­тя и на очень вар­вар­ском и ис­пор­чен­ном диа­лек­те — и про­чи­тал там о бес­чис­лен­ных пред­зна­ме­но­ва­ни­ях: солн­це и лу­на оста­нав­ли­ва­лись че­ло­ве­че­ским го­ло­сом; ослов за­став­ля­ли го­во­рить го­ло­са­ми лю­дей; ре­ки вы­су­шен­ные уда­ром жез­ла; го­род­ские сте­ны, раз­ру­шен­ные зву­ком труб; же­ле­зо, сде­лан­ное пла­ва­ю­щим; во­да, из­вле­чен­ная из ска­лы; раз­верз­ши­е­ся в зем­ле про­па­сти; ог­нен­ные ко­лес­ни­цы, на ко­то­рых ез­дят про­ро­ки; ог­нен­ные стол­бы, да­ю­щие свет пра­во­вер­ным но­чью, ес­ли есть не бы­ло лу­ны; пла­мя ог­ня, при­зван­ное с небес сло­вом про­ро­ка, что­бы за­жечь его жерт­вен­ный огонь или уни­что­жить его вра­гов; я был по­лон изум­ле­ния, что в Пре­да­нии о Хри­сте так ма­ло чу­дес­ных от­но­ше­ний. На­при­мер, древ­ние кни­ги ев­ре­ев со­дер­жат два рас­ска­за о том, как про­ро­ки вос­кре­ша­ли тех, кто был мертв; но Тра­ди­ция не име­ет та­ко­го от­но­ше­ния, за ис­клю­че­ни­ем од­но­го, ка­са­ю­ще­го­ся ма­лень­ко­го ре­бен­ка, ко­то­ро­го все­го несколь­ко ми­нут на­зад объ­яви­ли мерт­вым и в ко­то­ром (несо­мнен­но) жизнь не угас­ла. Что ка­са­ет­ся; по это­му по­во­ду я сам слы­шал спор меж­ду ев­рей­ским рав­ви­ном и неко­то­ры­ми хри­сти­а­на­ми, ко­то­рым рав­вин утвер­ждал, что Хри­стос, долж­но быть, усту­па­ет про­ро­ку Ели­сею, по­то­му что Хри­стос вос­кре­сил толь­ко ма­лень­ко­го ре­бен­ка, ды­ха­ние ко­то­ро­го ед­ва по­ки­да­ло ее те­ло, то­гда как Ели­сей, да­же бу­дучи мерт­вым, про­сто бла­го­да­ря свя­то­сти сво­е­го его мо­ги­ла вдох­ну­ла жизнь в че­ло­ве­ка, ко­то­рый был мертв мно­го ча­сов на­зад, ко­гда его те­перь вы­но­си­ли для по­гре­бе­ния. Здесь хри­сти­а­нин яв­но ока­зал­ся в за­труд­ни­тель­ном по­ло­же­нии. Од­на­ко он укло­нил­ся от от­ве­та, ска­зав, что в церк­ви в Эфе­се со­об­ща­лось, что Хри­стос вос­кре­сил че­ло­ве­ка, ко­то­рый был мертв, и от­нес его на по­гре­бе­ние. Но рав­вин воз­ра­зил, что «да­же ес­ли бы это бы­ло прав­дой, это лишь до­ка­зы­ва­ло бы, что Хри­стос был ра­вен Ели­сею, а не то, что он был вы­ше; ибо, ес­ли бы он был вы­ше, он бы пре­взо­шел Ели­сея и вос­кре­сил ко­го-ни­будь, кто был мертв, и по­хо­ро­нил три или че­ты­ре гли­ны; ибо в те­че­ние трех дней ан­гел жиз­ни все еще при­сут­ству­ет с че­ло­ве­ком, но на чет­вер­тый день он убе­га­ет». На это хри­сти­а­ни­ну нече­го бы­ло от­ве­тить, но, раз­гне­вав­шись, он за­явил, что Мо­и­сей и про­ро­ки сви­де­тель­ство­ва­ли о Хри­сте, что он дей­стви­тель­но был Мес­си­ей; и «ес­ли бы евреи не ве­ри­ли Мо­и­сею и про­ро­кам, они бы не по­ве­ри­ли и в то, что кто-то вос­крес из мерт­вых». Та­ким об­ра­зом, кон­фе­рен­ция за­кон­чи­лась, но, мне ка­жет­ся, хри­сти­ане бы­ли несколь­ко встре­во­же­ны в глу­бине ду­ши тем, что они не име­ли ни­ка­ко­го от­но­ше­ния к то­му, что­бы рас­ска­зать о ка­ком-то мерт­ве­це, ко­то­рый был вос­кре­шен из мерт­вых. гроб­ни­ца Хри­ста, по­сле то­го как он был по­хо­ро­нен че­рез несколь­ко дней; и мне ка­жет­ся, что че­рез мно­го лет по­доб­ное от­но­ше­ние долж­но най­ти ме­сто в тра­ди­ци­ях сек­ты, и я удив­ля­юсь, что оно так дол­го от­кла­ды­ва­лось.

«Мно­гие дру­гие от­но­ше­ния пред­зна­ме­но­ва­ний (осо­бен­но ка­са­ю­щи­е­ся рож­де­ния и яв­ле­ния Хри­ста) при­сут­ству­ют в до­пол­не­нии — ес­ли мож­но так вы­ра­зить­ся, — ко­то­рое со­став­ле­но из раз­го­во­ров и обы­ден­ной ре­чи хри­сти­ан и по-раз­но­му в раз­ных церк­вях; но я не знаю, со­дер­жит­ся ли в нем ка­кое-ли­бо дру­гое пред­зна­ме­но­ва­ние. тра­ди­ция, за ис­клю­че­ни­ем той, ко­то­рая на­хо­дит­ся как бы на пол­пу­ти меж­ду Тра­ди­ци­ей и До­пол­не­ни­ем, не име­ет рав­но­го ве­са с пер­вой, но ча­ще со­об­ща­ет­ся, чем о вто­рой; и это яв­но непра­виль­ное по­ни­ма­ние ал­ле­го­рии. То­гда вы долж­ны знать, что в свя­щен­ных кни­гах ев­ре­ев при­ня­то го­во­рить как о лю­дях, так и о на­ро­дах как о де­ре­вьях, будь то ви­но­град­ная ло­за, или кедр, или дуб, или оли­ва, или еже­ви­ка, в за­ви­си­мо­сти от то­го, ка­кое на­ме­ре­ние мо­жет быть, что­бы пред­став­лять по от­дель­но­сти пло­до­ви­тость, или за­щи­ту, или си­лу, или про­цве­та­ние, или мир, или дур­ной нрав. По­это­му ка­жет­ся, что Хри­стос имел обык­но­ве­ние срав­ни­вать свой на­род с бес­плод­ным пло­до­вым де­ре­вом, и осо­бен­но со смо­ков­ни­цей, пыш­но разу­кра­шен­ной ли­стья­ми, но не при­но­ся­щей пло­дов; и на эту те­му он имел обык­но­ве­ние при­во­дить раз­лич­ные ал­ле­го­рии; пер­вая, о том, как са­дов­ник мо­лил Хо­зя­и­на са­да по­ща­дить де­ре­во на три го­да, но по про­ше­ствии тре­тье­го го­да, ес­ли оно все еще оста­ва­лось бес­плод­ным, сру­бить его; и вто­рая ал­ле­го­рия в бо­лее вы­со­ком смыс­ле, о том, как Гос­подь по­смот­рел с небес на де­ре­во, ко­то­рое он по­са­дил, и вот, на нем бы­ло мно­го ли­стьев, и он при­шел к нему в по­ис­ках пло­дов, но их не бы­ло; и то­гда он на­слал на де­ре­во ду­ха раз­ру­ше­ния, по­ве­лев, что­бы от­ныне на нем не рос­ли пло­ды, и де­ре­во за­сох­ло под ду­но­ве­ни­ем Гос­по­да, и на сле­ду­ю­щий день оно по­гиб­ло. был мертв да­же до са­мых кор­ней. По­это­му, как мне ка­жет­ся, хри­сти­ане, невер­но ис­тол­ко­вы­вая и пред­по­ла­гая, что Гос­подь — это сам Хри­стос (ибо они обыч­но на­зы­ва­ют его «Учи­тель», «По­ве­ли­тель»), во­об­ра­зи­ли, что это не ал­ле­го­рия, а факт, со­тво­рен­ный са­мим Хри­стом на на­сто­я­щей смо­ков­ни­це; и неко­то­рые да­же до­бавь­те ме­сто, где был со­вер­шен по­сту­пок, и дру­гие мел­кие де­та­ли, в со­от­вет­ствии с тем, как раз­ви­ва­лись та­кие от­но­ше­ния.

«Я бы с удо­воль­стви­ем до­ба­вил несколь­ко слов о вос­кре­се­нии Хри­ста из мерт­вых, но тор­го­вец, от ко­то­ро­го вы по­лу­чи­те это, сей­час со­би­ра­ет­ся в путь, а по­сыль­ный боль­ше не в со­сто­я­нии ждать, по­это­му я дол­жен от­ло­жить то, что еще хо­чу ска­зать, до вто­ро­го пись­ма. Про­щай.»

§ 8. О ВОСКРЕСЕНИИ ХРИСТА ИЗ МЕРТВЫХ

«ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДРАВИЕ.

«Тра­ди­ция, как я уже го­во­рил ра­нее, умал­чи­ва­ет о вос­кре­се­нии Хри­ста из мерт­вых; но в раз­ных церк­вях со­об­ща­ет­ся о раз­лич­ных яв­ле­ни­ях; от­но­си­тель­но ко­то­рых я рас­спро­сил Си­мео­на, спро­сив его, го­во­рил ли он сам с кем-ли­бо, кто ви­дел вос­крес­ше­го Хри­ста из мерт­вых. Он ска­зал: «Да, несо­мнен­но, по мень­шей ме­ре с де­ся­тью людь­ми, од­ним из ко­то­рых был Па­вел, ко­то­ро­му Хри­стос явил­ся че­рез де­сять лет по­сле его смер­ти». За­тем я спро­сил его, при­ка­са­лись ли эти лю­ди к Хри­сту или толь­ко ви­де­ли его. Он от­ве­тил, что они ви­де­ли его, но не при­ка­са­лись к нему. То­гда я спро­сил его, как те, кто ви­дел его, узна­ли, что это дей­стви­тель­но он, а не при­зрак или, мо­жет быть, ка­кой-ни­будь злой дух, об­ма­ны­ва­ю­щий их. Он от­ве­тил, что Хри­стос по­ка­зал им свои ру­ки и но­ги, несу­щие крест­ные ра­ны; и да­лее, что при­зра­ки яв­ля­ют­ся не мно­гим, со­брав­шим­ся в од­ном ме­сте, а толь­ко оди­но­ким лю­дям, то­гда как Хри­стос ча­сто яв­лял­ся боль­шо­му чис­лу сво­их уче­ни­ков. Он так­же ска­зал, что в на­сто­я­щее вре­мя ста­ло из­вест­но, что Хри­стос поз­во­лил од­но­му из сво­их по­сле­до­ва­те­лей, ко­то­рый со­мне­вал­ся, при­кос­нуть­ся к его бо­ку; и что он ел в при­сут­ствии мно­гих; и что он ска­зал: «При­кос­нись ко мне и убе­дись, что я не бес­те­лес­ный де­мон»; но все это, по его при­зна­нию, не вхо­ди­ло в Тра­ди­цию. Так­же, в от­вет на мои даль­ней­шие рас­спро­сы, он ска­зал, что ни один враг Хри­ста не ви­дел его по­сле смер­ти, и ни­кто, кро­ме тех, кто лю­бил его боль­ше все­го на све­те; и ни­кто не пе­ре­шел на сто­ро­ну Хри­ста, уви­дев его та­ким об­ра­зом, за ис­клю­че­ни­ем толь­ко од­но­го, а имен­но то­го са­мо­го Пав­ла, о ко­то­ром я не раз упо­ми­нал, ко­то­рый при­мер­но че­рез де­сять лет по­сле смер­ти Хри­ста, же­сто­ко пре­сле­дуя цер­ковь, убил мно­гих хри­сти­ан, вне­зап­но пре­вра­тил­ся из вра­га в дру­га, уви­дев Кри­сту­са и услы­шав от него сло­ва.

«Сум­ма все­го это­го, по — ви­ди­мо­му, сво­дит­ся к то­му, что те­ло Хри­ста на са­мом де­ле не бы­ло под­ня­то из мо­ги­лы — ибо это про­ти­во­ре­чи­ло всем за­ко­нам при­ро­ды; и, кро­ме то­го, ес­ли бы это бы­ло так, по­че­му Тра­ди­ция умал­чи­ва­ла о до­ка­за­тель­ствах столь ве­ли­ко­го чу­да? — но что ка­кой-то об­раз или фан­тазм ра­зу­ма пред­став­лял его сво­им по­сле­до­ва­те­лям по­сле его кон­чи­ны. И, ча­сто раз­мыш­ляя над этим во­про­сом, я вспом­нил, сколь­ко свя­зей су­ще­ству­ет меж­ду яв­ле­ни­я­ми умер­ших и как они мо­гут быть объ­яс­не­ны в со­от­вет­ствии с при­ро­дой. Ибо, при­сталь­но по­смот­рев на солн­це, глаз, бу­дучи за­крыт, ви­дит об­раз солн­ца, плы­ву­ще­го по воз­ду­ху; и я ду­маю, что при­мер­но та­ким же об­ра­зом те по­сле­до­ва­те­ли Хри­ста, ко­то­рые боль­ше все­го лю­би­ли его и для ко­то­рых он был солн­цем и све­том жиз­ни, вне­зап­но ока­за­лись ли­шен­ны­ми его и во тьме скор­би, воз­мож­но, слу­чай­но — да­же в си­лу при­ро­ды — по­лу­чат его об­раз, на­столь­ко за­пе­чат­лев­ший­ся в их со­зна­нии, что да­же сам глаз мо­жет быть по­ра­бо­щен же­ла­ни­ем ума и за­пе­чат­ле­вать­ся тем же об­ра­зом. И все же чу­до за­клю­ча­ет­ся в том, что это яви­лось не толь­ко мно­гим сра­зу — что, воз­мож­но, мог­ло бы про­изой­ти, ес­ли бы вли­я­ние бы­ло бо­лее чем обыч­но силь­ным, — но да­же вра­гу, а имен­но Па­у­лю­су, что не так-то про­сто объ­яс­нить. Од­на­ко у ме­ня нет дру­го­го от­ве­та на эту за­гад­ку; и все же в по­след­нее вре­мя я ча­са­ми раз­мыш­лял над от­ве­том, блуж­дая, так ска­зать, в ла­би­рин­те во­про­сов, за­га­док и про­блем, и ино­гда ло­вя ключ к раз­гад­ке, а за­тем те­ряя его, и как ни­ко­гда да­лек от ис­ти­ны.

«Но ка­ков бы ни был от­вет, эти хри­сти­ане, несо­мнен­но, ско­рее об­ма­ну­ты, чем об­ма­ны­ва­ют дру­гих; ибо ни­кто не мог бы иметь с ни­ми де­ла, как это сде­лал я, не за­ме­тив, что они все­це­ло пре­да­ны доб­ро­де­те­ли. И это дей­стви­тель­но чу­до из чу­дес, как этот Хри­стос дол­жен был об­ла­дать си­лой об­ра­тить столь­ко ты­сяч душ к доб­ро­де­те­ли, бу­дучи мно­ги­ми из них низ­ки­ми и мерз­ки­ми и пре­дан­ны­ми вся­ко­му по­ро­ку, и боль­шин­ство из них бы­ли за­уряд­но­го ви­да, без есте­ствен­но­го ве­ли­ко­ду­шия или бла­го­род­ства, и все это с неболь­шим ко­ли­че­ством ис­клю­че­ния, необ­ра­зо­ван­ные и негра­мот­ные. И все же да­же этот пло­хо ор­га­ни­зо­ван­ный и сби­тый с тол­ку сброд Хри­стос смог так пре­об­ра­зо­вать, уме­рить и очи­стить, что из столь­ких ты­сяч ед­ва ли най­дет­ся хоть один, ко­то­рый не по­же­лал бы от­дать свою жизнь, я го­во­рю не толь­ко за имя са­мо­го Хри­ста, но да­же за его’бра­тья», как он на­зы­ва­ет их, то есть са­пож­ни­ков, во­до­но­сов и по­гон­щи­ков вер­блю­дов, ко­то­рые си­дят ря­дом с ним в си­на­го­ге.

«И это под­во­дит ме­ня к ва­ше­му по­след­не­му во­про­су: что та­ко­го есть в этой ре­ли­гии Хри­ста, что есте­ствен­ным об­ра­зом при­вле­ка­ет к ней про­стых лю­дей? Те­перь, ес­ли бы я от­ве­тил, что это на­деж­да на бла­жен­ство или страх на­ка­за­ния по­сле смер­ти, вы бы ре­зон­но воз­ра­зи­ли, что эти на­деж­ды и стра­хи под­дер­жи­ва­ют­ся дру­ги­ми ре­ли­ги­я­ми, но у них ма­ло сил для предот­вра­ще­ния со­вер­ше­ния зла. И ес­ли бы я при­вел в ка­че­стве до­во­да ве­ли­кое со­гла­сие, ко­то­рое свя­зы­ва­ет всех этих хри­сти­ан вме­сте, вы бы не ме­нее ра­зум­но спро­си­ли ме­ня, от­ку­да бе­рет­ся это са­мое со­гла­сие? На­ко­нец, ес­ли бы я до­ба­вил (ибо это дей­стви­тель­но од­на из при­чин), что про­стых лю­дей при­вле­ка­ет си­ла, ко­то­рой об­ла­да­ют эти хри­сти­ане (хо­тя это все­го лишь в по­ряд­ке ве­щей), вне­зап­но из­ле­чи­вать опре­де­лен­ные бо­лез­ни, воз­дей­ствуя на во­об­ра­же­ние лю­дей, Ар­те­ми­дор все рав­но был бы недо­во­лен и спро­сил бы: от­ку­да взя­лась эта си­ла?

«А по­то­му, хо­тя я крайне оза­да­чен и встре­во­жен боль­ше, чем, воз­мож­но, мог бы стать изу­ча­ю­щий фи­ло­со­фию, я при­зна­юсь, что не мо­гу на­звать ни­ка­кой дру­гой при­чи­ны си­лы этой хри­сти­ан­ской ре­ли­гии, кро­ме са­мо­го Хри­ста, то есть ка­ко­го-то вли­я­ния, про­ис­те­ка­ю­ще­го из па­мя­ти о Хри­сте, ко­то­рую он, по-ви­ди­мо­му, пе­ре­дал дру­гим. его пер­вым уче­ни­кам, а они — дру­гим, и так да­лее, по­ка, на­ко­нец, не бу­дет за­ра­же­но очень боль­шое мно­же­ство людей.с ним и, по-ви­ди­мо­му, за­ра­зит еще мно­гих. Те­перь, ес­ли вы спро­си­те ме­ня, ка­кой фи­ло­соф­ский план я об­на­ру­жил в Тра­ди­ции, или ка­кие вы­ска­зы­ва­ния Хри­ста за­став­ля­ют ме­ня при­пи­сы­вать столь ве­ли­кую си­лу его вли­я­нию, я дол­жен от­ве­тить, что, по­сколь­ку Тра­ди­ция не за­пи­са­на, я не смог за­пи­сать из нее боль­ше несколь­ких пред­ло­же­ний, на са­мом де­ле, до сих пор у ме­ня не бы­ло для это­го вре­ме­ни, ибо сна­ча­ла я пол­но­стью со­сре­до­то­чил­ся на ис­сле­до­ва­нии, ка­са­ю­щем­ся об­щих прин­ци­пов уче­ния хри­сти­ан. Тем не ме­нее, неко­то­рые из­ре­че­ния Хри­ста, ко­то­рые я за­пи­сал, сно­ва и сно­ва зву­чат в мо­их ушах, как ка­кое-то за­кли­на­ние, ко­то­рое нель­зя за­быть, как буд­то они по­чти убе­ди­ли бы ме­ня во­пре­ки здра­во­му смыс­лу и ра­зу­му, что он дей­стви­тель­но был очи­сти­те­лем ро­да че­ло­ве­че­ско­го.

«Как силь­но сму­ща­ет­ся ум, ко­гда срав­ни­ва­ет Хри­ста с дру­ги­ми фи­ло­со­фа­ми! Не долж­ны ли мы пред­по­ло­жить Со­кра­та, не долж­ны ли мы счи­тать Пи­фа­го­ра на­мно­го пре­вос­хо­дя­щим это­го Хри­ста? И все же, кто го­тов уме­реть за имя Пи­фа­го­ра или Со­кра­та? Или, воз­мож­но, за­слу­га за­клю­ча­ет­ся не в са­мом че­ло­ве­ке, а в ка­ком-то тай­ном ис­кус­стве, ко­то­рое он от­крыл или с ко­то­рым столк­нул­ся слу­чай­но, объ­еди­нять лю­дей вме­сте и при­ви­вать им лю­бовь к доб­рым де­лам. Ино­гда мне ка­жет­ся, что я об­на­ру­жил при­зна­ки та­ко­го ис­кус­ства в тех из­ре­че­ни­ях Хри­ста, ко­то­рые ста­ли мне из­вест­ны. Но ко­гда я изу­чу их бо­лее по­дроб­но, я на­пи­шу вам по­дроб­нее по это­му во­про­су. Про­щай­те.»

§ 9. КАК АРТЕМИДОР ВЕЛЕЛ МНЕ ПРЕКРАТИТЬ ДАЛЬНЕЙШИЕ РАССПРОСЫ

Бу­дучи несколь­ко встре­во­жен мо­им по­след­ним пись­мом (так он при­знал­ся мне впо­след­ствии), опа­са­ясь, что я не толь­ко поз­во­лю Фи­ли­мо­ну при­со­еди­нить­ся к хри­сти­а­нам, но и сам ста­ну хри­сти­а­ни­ном, Ар­те­ми­дор на­пи­сал мне сле­ду­ю­щее, бо­лее пыл­ко, чем стал фи­ло­со­фом.

«АРТЕМИДОР ОНИСИМУ, ЗДОРОВЬЯ.

«Ес­ли я про­сил те­бя про­дол­жить рас­спро­сы о безум­ных док­три­нах это­го безум­но­го пред­во­ди­те­ля безум­цев, я боль­ше это­го не де­лаю. Тот, кто об­ща­ет­ся с су­ма­сшед­ши­ми боль­ше, чем это необ­хо­ди­мо, рис­ку­ет сам за­ра­зить­ся их безум­ны­ми за­блуж­де­ни­я­ми.

«Кро­ме то­го, ка­ко­ва ве­ро­ят­ность то­го, что вы до­стиг­не­те ис­ти­ны? Ка­кие у вас есть вспо­мо­га­тель­ные сред­ства, ка­кие ин­стру­мен­ты? Их нет. Нет сви­де­те­лей, нет пись­мен­ных до­ку­мен­тов, нет ува­же­ния к ис­тине, нет спо­соб­но­сти рас­суж­дать, нет спо­соб­но­сти от­ли­чать то, что со­от­вет­ству­ет при­ро­де, от то­го, что про­ти­во­ре­чит при­ро­де. Сре­ди та­ко­го ха­о­са вы бо­ре­тесь с ошиб­кой со свя­зан­ны­ми ру­ка­ми. То­гда, я умо­ляю вас, пре­кра­ти­те ва­ши тщет­ные по­пыт­ки стро­ить там, где нет фун­да­мен­та. Но сде­лай­те все воз­мож­ное, что­бы по­бу­дить до­стой­но­го Фи­ли­мо­на как мож­но ско­рее вер­нуть­ся до­мой, что­бы он не за­пу­тал­ся в па­у­тине это­го иди­от­ско­го суе­ве­рия; и, мо­жет быть, да­же Они­сим в кон­це кон­цов из-за ча­стых бе­сед с эти­ми чу­до­твор­ца­ми и фаль­си­фи­ка­то­ра­ми не до­пу­стит, что­бы его ува­же­ние к ис­тине на­столь­ко при­ту­пи­лось, что он сам мо­жет под­дать­ся ис­ку­ше­нию за­мал­чи­вать и оправ­ды­вать их об­ман».
§ 10. КАК Я СПОТКНУЛСЯ НА ПОРОГЕ ДВЕРИ И НЕ ВОШЕЛ

Мне стыд­но за се­бя, что в то вре­мя мне не гро­зи­ла та­кая опас­ность стать хри­сти­а­ни­ном, как пред­по­ла­гал Ар­те­ми­дор. Ес­ли бы мне, дей­стви­тель­но, бы­ла да­на воз­мож­ность про­дол­жить изу­че­ние слов Гос­по­да Иису­са, воз­мож­но, я был бы та­ким об­ра­зом при­ве­ден к по­зна­нию Его, я мог бы сра­зу же всту­пить в ло­но церк­ви и та­ким об­ра­зом был бы из­бав­лен от мно­гих стра­да­ний. Но это­му не суж­де­но бы­ло сбыть­ся. Ибо в тот са­мый день, ко­гда я на­пи­сал по­след­нее пись­мо Ар­те­ми­до­ру, Фи­ли­мо­ну бы­ло угод­но вне­зап­но от­пра­вить­ся в Иеру­са­лим, его не устра­и­ва­ло ни­че­го, кро­ме то­го, что мы долж­ны по­се­тить хри­сти­ан, как он ска­зал, в ме­сте, ко­то­рое бы­ло цен­тром и ис­точ­ни­ком сек­ты. Итак, те уче­ни­ки, с ко­то­ры­ми мы бе­се­до­ва­ли в Свя­том го­ро­де, при­над­ле­жа­ли к бо­лее стро­гой сек­те иудео-хри­сти­ан, и все они утвер­жда­ли, что для вступ­ле­ния в Цер­ковь необ­хо­ди­мо сна­ча­ла при­нять За­кон Мо­и­сея, и что необ­ре­зан­ные, хо­тя и яв­ля­ют­ся хри­сти­а­на­ми опре­де­лен­но­го сор­та, усту­па­ют им в пра­вед­но­сти ко­то­рый под­верг­ся об­ре­за­нию. И они вы­сту­пи­ли про­тив Пав­ла и всех дру­гих, кто от­ри­цал необ­хо­ди­мость об­ре­за­ния, за­явив, что Па­вел был не на­деж­ным про­вод­ни­ком, а учи­те­лем ере­си.

От­ча­сти огра­ни­чен­ность этих бра­тьев, от­ча­сти но­виз­на до­сто­при­ме­ча­тель­но­стей, ко­то­рые я уви­дел в Иеру­са­ли­ме, а от­ча­сти так­же страх, ко­то­рый я ис­пы­ты­вал, как бы, став суе­вер­ным, я не опу­стил­ся ни­же ран­га фи­ло­со­фа и не по­те­рял ува­же­ния Ар­те­ми­до­ра, за­ста­ви­ли ме­ня оже­сто­чить свое серд­це про­тив по­буж­де­ний о Свя­том Ду­хе, ко­то­рый охот­но при­вел бы ме­ня к Гос­по­ду Иису­су. Но, несмот­ря на все мои уси­лия, неко­то­рые сло­ва Гос­по­да (как то­гда, так и в те­че­ние мно­гих ме­ся­цев по­сле это­го) про­дол­жа­ли при­хо­дить мне на ум, и в част­но­сти эти: «На небе­сах боль­ше ра­до­сти об од­ном ка­ю­щем­ся греш­ни­ке, чем о де­вя­но­ста де­вя­ти лю­дях, ко­то­рые не нуж­да­ют­ся в по­ка­я­нии». и еще: «При­ди­те ко мне все вы, уста­лые и обре­ме­нен­ные, и я дам вам по­кой».; и бы­ли вре­ме­на, ко­гда эти по­след­ние сло­ва так за­во­ра­жи­ва­ли ме­ня, и я чув­ство­вал та­кую уста­лость от са­мо­го се­бя и та­кую тос­ку по по­кою, ко­то­рый он мог мне дать, что я был бли­зок к то­му, что­бы гром­ко воз­звать к нему: «Во­ис­ти­ну, я устал и обре­ме­нен, я при­ду к те­бе, Гос­подь». Но за­бо­ты и удо­воль­ствия это­го ми­ра за­глу­ши­ли доб­рое се­мя, так что я боль­ше не мог слы­шать из­ре­че­ний Гос­по­да и ста­рал­ся за­быть то, что слы­шал. Та­ким об­ра­зом, слу­чи­лось так, что в мо­ем сле­ду­ю­щем пись­ме Ар­те­ми­до­ру (хо­тя я еще не по­лу­чил его предо­сте­ре­га­ю­ще­го по­сла­ния) не бы­ло ни сло­ва о ка­ком-ли­бо же­ла­нии стать хри­сти­а­ни­ном.

- ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЮ.

«О, на ча­сок в Ан­тио­хии или Ко­лос­сах! Ни­ко­гда преж­де я не по­ни­мал, сколь мно­гим в ра­до­сти жиз­ни мы обя­за­ны му­зам, по­ка не по­пал сю­да, где муз пре­зи­ра­ют. Здесь нет хра­мов (кро­ме од­но­го), нет про­цес­сий, нет тан­цев, нет игр, нет го­нок на ко­лес­ни­цах, нет пьес, нет кар­тин, нет ста­туй, нет биб­лио­тек; сам воз­дух ды­шит ску­кой и суе­ве­ри­я­ми. Ес­ли кто-то при­но­сит ста­тую на эти ули­цы, это свя­то­тат­ство; и они сто­ро­нят­ся на­ших сти­хов и пе­сен, на­шей ли­те­ра­ту­ры и са­мо­го на­ше­го язы­ка, как буд­то быть гре­ком — грех. А за­тем от­вра­ти­тель­ность их хра­ма, ко­то­рый во вре­мя их празд­ни­ков так во­ня­ет мно­же­ством за­би­тых овец и бы­ков, что на­по­ми­на­ет сво­е­го ро­да раз­ва­ли­ны! Ни­ко­гда боль­ше я не уви­жу, что­бы це­лый на­род при­но­сил жерт­вы, так ска­зать, оптом! Да­же сей­час я не мо­гу за­быть вопли столь­ких де­сят­ков ты­сяч жертв, вонь го­ря­ще­го жи­ра и весь дур­ной за­пах столь­ких мо­ля­щих­ся, при­жа­тых друг к дру­гу, — и все это в вар­вар­ском зда­нии, где нет ни еди­ной ста­туи, укра­ша­ю­щей его, ни­че­го, кро­ме веч­но­го ви­но­гра­да. ‑гроз­дья, звез­ды и то­му по­доб­ное, все по­кры­то зо­ло­том по ис­тин­но во­сточ­ной мо­де ра­ди по­ка­зу­хи. По­ка­зу­ха по­всю­ду, кра­со­та ни­где! на ча­сок по­гу­ляй­те по Ко­лос­сам или са­мо­му ма­лень­ко­му гре­че­ско­му го­род­ку в Азии, что­бы раз­ве­ять затх­лость это­го Иеру­са­ли­ма, несо­мнен­но, са­мо­го скуч­но­го из скуч­ных мест!

«Но я скло­нен за­быть слу­чай, ко­то­рый за­ста­вил ме­ня взять­ся за пе­ро и ко­то­рый дей­стви­тель­но (вме­сте с вне­зап­но­стью пу­те­ше­ствия сю­да) на вре­мя вы­тес­нил из мо­е­го со­зна­ния все мыс­ли о хри­сти­а­нах. То­гда вы долж­ны знать, что де­сять дней на­зад я впер­вые стал сви­де­те­лем бит­вы, ес­ли это мож­но на­звать бит­вой, где од­на сто­ро­на уби­ва­ет, а дру­гая ока­зы­ва­ет­ся уби­той. Это бы­ло при­мер­но так. При­быв в Иеру­са­лим и про­де­лав к на­сто­я­ще­му вре­ме­ни око­ло по­ло­ви­ны пу­ти меж­ду го­ро­дом и Иери­хо­ном, мы, вер­хом на дро­ма­де­рах, обо­гна­ли ве­ли­кое мно­же­ство раз­но­шерст­но­го на­ро­да, пу­те­ше­ство­вав­ше­го пеш­ком, че­ты­ре или пять ты­сяч или боль­ше, на­сколь­ко я мо­гу су­дить, неко­то­рые с ме­ча­ми, неко­то­рые с ко­пья­ми, неко­то­рые с лу­ка­ми, но нема­ло нево­ору­жен­ных или не име­ю­щих при се­бе ни­че­го, кро­ме са­до­вых крю­ков и мо­тыг. С боль­шим тру­дом про­би­ра­ясь сквозь эту раз­но­шерст­ную тол­пу (ко­то­рая, бу­дучи гре­ка­ми, не поз­во­ли­ла бы нам прой­ти, ес­ли бы с на­ми не бы­ло неко­то­рых свя­щен­ни­ков, на­прав­ляв­ших­ся в Храм), мы об­на­ру­жи­ли, что этот сброд на­зы­ва­ет се­бя ар­ми­ей и что они сле­ду­ют за неким про­ро­ком, ко­то­ро­го я не знаю. ви­дел, но я не со­всем пра­виль­но по­нял его имя; толь­ко то, что он был из Егип­та и что, бу­дучи спо­соб­ным тво­рить все чу­де­са, он по­обе­щал им, что возь­мет Иеру­са­лим и уни­что­жит рим­лян за один день. И как вы ду­ма­е­те, ка­ков был план про­ро­ка? На во­сточ­ной сто­роне Иеру­са­ли­ма есть го­ра под на­зва­ни­ем Еле­он­ская. Сю­да дол­жен был от­пра­вить­ся на­род и здесь за­нять свою по­зи­цию. Вслед за этим про­рок дол­жен был воз­не­сти ру­ки в мо­лит­ве; сте­ны Иеру­са­ли­ма (точ­но так же, как сте­ны Иери­хо­на в ста­рые вре­ме­на ру­ши­лись на во­сток при зву­ке труб) долж­ны бы­ли по­доб­ным же об­ра­зом рух­нуть на зем­лю; и пра­во­вер­ные во­рва­лись бы внутрь и уби­ли ме­чом каж­до­го рим­ля­ни­на. Слы­ша­ли ли вы ко­гда-ни­будь по­доб­ное из-за про­стой до­вер­чи­во­сти и са­мо­мне­ния? И по­том слу­шать бол­тов­ню и хва­стов­ство этих негра­мот­ных кре­стьян! Ка­кие ве­ли­кие де­ла они со­вер­шат, ко­гда по­ра­зят рим­лян! Как долж­ны ис­пол­нить­ся про­ро­че­ства, и как они бу­дут пра­вить языч­ни­ка­ми и разо­бьют их на кус­ки, как гон­чар­ный со­суд! Как бы они пе­ре­ре­за­ли глот­ки каж­до­му са­ма­ри­тя­ни­ну, раз­ру­ши­ли храм в Ге­ри­зи­ме и ото­мсти­ли Эдо­му! Ни­ко­гда, ни­ко­гда преж­де я не чув­ство­вал се­бя бо­лее до­воль­ным тем, что весь мир на­хо­дит­ся под твер­дым и спра­вед­ли­вым вла­ды­че­ством Ри­ма!

- Од­на­ко вы услы­ши­те, как рим­ляне спра­ви­лись с этим де­лом без осо­бо­го про­мед­ле­ния. С ра­до­стью по­ки­нув этих опас­ных спут­ни­ков и по­спе­шив вверх по кру­той до­ро­ге, мы не про­шли и два­дца­ти фар­лон­гов, как встре­ти­ли от­ряд рим­ской кон­ни­цы, пре­гра­див­ший до­ро­гу; но, рас­спро­сив нас, они поз­во­ли­ли нам прой­ти до де­рев­ни под на­зва­ни­ем Вифа­ния. Вско­ре мы по­до­шли к из­ви­ли­сто­му участ­ку до­ро­ги, с ко­то­ро­го, по­сколь­ку он на­хо­дил­ся очень вы­со­ко, от­кры­вал­ся вид на всю до­ро­гу вни­зу. От­ту­да, по­смот­рев вниз, мы уви­де­ли шле­мы всад­ни­ков, за­сев­ших в за­са­де, в до­лине на се­вер­ной сто­роне до­ро­ги, и мы мог­ли слы­шать, как тол­па (хо­тя мы и не ви­де­ли ее из-за из­ви­ли­сто­сти до­ро­ги) с псал­ма­ми и кри­ка­ми, без ка­ко­го-ли­бо по­ряд­ка или дис­ци­пли­ны, при­бли­жа­ет­ся холм; и вско­ре их аван­гард (ес­ли это мож­но бы­ло на­звать аван­гар­дом там, где все бы­ло неохра­ня­е­мо) про­шел бы ми­мо устья до­ли­ны, так что рим­ляне мог­ли бы рас­сечь тол­пу на две ча­сти, ко­гда им за­бла­го­рас­су­дит­ся. Вско­ре по­сле это­го раз­дал­ся звук тру­бы, эхом раз­нес­ший­ся по хол­мам, и вско­ре мы уви­де­ли, как од­но­вре­мен­но сверк­ну­ли шле­мы и ме­чи, а за­тем раз­да­лись та­кие моль­бы о по­ща­де, та­кой визг и шум, что я в ужа­се за­жал уши; и мы по­спеш­но по­вер­ну­ли в сто­ро­ну Вифа­нии. Но мы бы­ли еще на рас­сто­я­нии несколь­ких фар­лон­гов от де­рев­ни, ко­гда рим­ляне на­стиг­ли нас, с их рук и до­спе­хов ка­па­ла кровь, они гна­ли пе­ред со­бой мно­гие сот­ни плен­ни­ков, свя­зан­ных вме­сте; и на сле­ду­ю­щий день, у за­пад­ных во­рот, ко­гда я вы­хо­дил из го­ро­да, я на­счи­тал не ме­нее сот­ни кре­стов.

«С ве­ли­чай­шей ра­до­стью я сно­ва от­кры­ваю это пись­мо, что­бы до­ба­вить, что мы на­ме­ре­ны как мож­но ско­рее по­ки­нуть Иеру­са­лим и при­быть в Эфес. Итак, Фи­ли­мон тро­нут не столь­ко здеш­ни­ми неспо­кой­ны­ми вре­ме­на­ми, сколь­ко пись­мом, в ко­то­ром со­об­ща­ет­ся, что Ап­пия боль­на; ра­ди нее я ис­кренне со­жа­лею и умо­ляю вас при­со­еди­нить­ся к до­стой­но­му Эва­го­ру (чье рве­ние, как мне ка­жет­ся, боль­ше, чем его по­зна­ния в ме­ди­цине), что­бы она мог­ла вер­нуть­ся к нор­маль­ной жиз­ни. здо­ро­вья; но я ра­ду­юсь за Фи­ли­мо­на, ибо, несо­мнен­но, ме­сяч­ное пре­бы­ва­ние в Иеру­са­ли­ме при­влек­ло бы его к ев­ре­ям не мень­ше, чем от­да­ли­ло бы от них ме­ня».

На сле­ду­ю­щий день мы по­ки­ну­ли Иеру­са­лим и при­бы­ли в Ке­са­рию Стра­то­нис­скую, а за­тем в Си­дон и, та­ким об­ра­зом, до­мой, о чем я рас­ска­жу поз­же. И все это вре­мя я все еще оста­вал­ся неве­ру­ю­щим, вне кру­га ве­ру­ю­щих.

Но да­же так долж­но бы­ло быть, Гос­подь. Ибо к те­бе ни­кто не при­бли­жа­ет­ся ни пу­тем взве­ши­ва­ния ве­ро­ят­но­стей, нет, ни че­рез ве­ру в твои мо­гу­ще­ствен­ные де­я­ния, ни че­рез до­ве­рие к тра­ди­ци­ям, ка­са­ю­щим­ся тво­е­го рож­де­ния и вос­кре­се­ния; но толь­ко бла­го­да­ря Люб­ви к те­бе и до­ве­рию к те­бе од­но­му те­бя об­ни­ма­ют; ибо ты есть Лю­бовь, и толь­ко то­бой до­сти­га­ет­ся серд­це че­ло­ве­ка со­зда­но спо­соб­ным к те­бе. А по­то­му те­бе, по ми­ло­сти тво­ей, бы­ло угод­но, что­бы я, стре­мясь най­ти их, не на­шел это­го, с на­ме­ре­ни­ем, что­бы впо­след­ствии, не най­дя те­бя, я на­шел бы те­бя. По­ка что я рас­суж­дал, я ис­сле­до­вал, я ис­кал; и все же я не на­шел. Но впо­след­ствии я не рас­суж­дал, я не ис­сле­до­вал, я не ис­кал; да, я бе­жал от те­бя, что­бы блуж­дать в пу­стыне гре­ха; но да­же там ты встре­тил ме­ня, и бла­го­да­ря тво­ей люб­ви мои гла­за от­кры­лись; и я не мог не знать, что ты мой ис­тин­ный Пас­тырь, и ко­гда ты по­звал ме­ня по име­ни, я не мог не прий­ти.

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИГИ

ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

§ 1. КАК МЫ ПРИЕХАЛИ В АФИНЫ

По­ки­нув Си­дон, мы бы­ли ото­гна­ны силь­ны­ми вет­ра­ми к Хе­ли­дон­ским ост­ро­вам. Там Пам­фи­лий­ское мо­ре от­де­ля­ет­ся от Ли­кий­ско­го; и по­то­ки, встре­ча­ясь несколь­ки­ми пу­тя­ми и раз­би­ва­ясь о мыс, взды­ма­ют­ся ужас­ны­ми ва­ла­ми, под­ни­ма­ю­щи­ми­ся вы­ше скал. Но ко­гда на­ша жизнь ока­за­лась в боль­шой опас­но­сти, Гос­подь сми­ло­сти­вил­ся над на­ми. Ибо он по­слал звез­ду, ко­то­рая, ка­за­лось, опу­сти­лась на наш верх­ний па­рус и ле­вым кур­сом сно­ва на­пра­ви­ла на­ше суд­но в мо­ре как раз в тот мо­мент, ко­гда оно бы­ло го­то­во раз­бить­ся о ска­лы. Я и рань­ше ча­сто слы­шал рас­ска­зы об этих чу­дес­ных звез­дах, но ни­ко­гда еще не ви­дел их; и хо­тя Ар­те­ми­дор учил ме­ня, что они не бо­ги, а про­сто след­ствия при­чин в со­от­вет­ствии с при­ро­дой, все же, на­хо­дясь в та­кой край­ней опас­но­сти, пре­ис­пол­нив­шись бла­го­дар­но­сти за на­ше из­бав­ле­ние, я не мог не при­со­еди­нить­ся к ним. мо­ря­ки и осталь­ная ко­ман­да со­вер­ша­ют бо­го­слу­же­ние бо­гам-близ­не­цам. В ту са­мую ночь — в по­след­нее вре­мя у ме­ня ча­сто бы­ва­ли ви­де­ния че­ло­ве­ка, си­дя­ще­го на об­ла­ках и окру­жен­но­го си­я­ни­ем — ко мне при­шло еще од­но та­кое ви­де­ние, но бо­лее ве­ли­ко­леп­ное, чем обыч­но, и он по­ма­нил ме­ня и ска­зал, что звез­ды бы­ли по­сла­ны им, а не эти­ми близ­не­ца­ми ‑бо­ги, ко­то­рым я по неве­де­нию по­кло­нял­ся. Но я стрях­нул с се­бя этот сон, как про­стой ноч­ной при­зрак, не зная, что он был от Гос­по­да.

Спа­са­ясь от мор­ской опас­но­сти, мы про­плы­ли че­рез Ар­ки, а от­ту­да бы­ли от­прав­ле­ны даль­ше, од­на­ко не в Эфес, ку­да мы хо­те­ли по­пасть, а в Пи­рей. Там, из-за бо­лез­ни Фи­ли­мо­на, мы про­ве­ли несколь­ко дней, в те­че­ние ко­то­рых я жил в до­ме ри­то­ра Мо­ло­на; и ко­гда, на­ко­нец, мой учи­тель вер­нул­ся в Ко­лос­сы, я убе­дил его поз­во­лить мне остать­ся в Афи­нах на неко­то­рое вре­мя, что­бы я мог изу­чать ри­то­ри­ку и до­стичь ис­тин­но­го ат­ти­че­ско­го про­из­но­ше­ние и иди­о­мы, что­бы я мог быть ему бо­лее по­ле­зен в ка­че­стве сек­ре­та­ря. Но у ме­ня бы­ли и дру­гие при­чи­ны же­лать остать­ся. Ибо, по­ми­мо пре­ле­стей и нов­шеств го­ро­да — все это бы­ло для ме­ня в но­вин­ку, по­то­му что я не смог уго­во­рить Фи­ле­мо­на про­ве­сти там боль­ше двух дней, ко­гда мы в по­след­ний раз при­ез­жа­ли в Гре­цию на­ве­стить Ле­ба­дею, — я уже по­лю­бил Эв­ха­рис, един­ствен­ную дочь Ме­ло­на. Но об этом поз­же. Тем вре­ме­нем слу­чи­лось так, что Фи­ли­мон, вер­нув­шись в Ко­лос­сы, силь­но за­ра­жен­ный суе­ве­ри­ем хри­сти­ан (как на­зы­вал это Ар­те­ми­дор), за­ста­вил по­след­них пред­по­ло­жить, что я то­же на­хо­жусь в та­ком же со­сто­я­нии ду­ха; что, к мо­е­му сты­ду, бы­ло да­ле­ко от ис­ти­ны. Од­на­ко Ар­те­ми­дор, при­няв это за прав­ду и силь­но разо­злив­шись на ме­ня, на­пи­сал сле­ду­ю­щее пись­мо, ко­то­рое я здесь при­во­жу, по­сколь­ку это по­след­нее, что я по­лу­чил от него по это­му во­про­су.

§ 2. КАК АРТЕМИДОР УПРЕКНУЛ МЕНЯ, ПРЕДПОЛОЖИВ ЧТО МНЕ ГРОЗИТ ОПАСНОСТЬ СТАТЬ ХРИСТИАНИНОМ

«АРТЕМИДОР ОНИСИМУ, ЗДОРОВЬЯ.

- Итак, Они­сим счи­та­ет воз­мож­ным при­ми­рить фи­ло­со­фию с са­мым гнус­ным и лжи­вым из суе­ве­рий. По­дой­ди­те сей­час и поз­воль­те мне про­де­мон­стри­ро­вать вам, ес­ли ва­ши уши еще не со­всем за­ткну­ты от ис­ти­ны, во-пер­вых, бо­го­хуль­ство и аб­сурд­ность ва­шей но­вой ре­ли­гии, во-вто­рых, ее бес­по­лез­ность, в‑третьих, ее са­мо­мне­ние, в‑четвертых, ее неопре­де­лен­ность, в‑пятых, глу­пость и ре­бя­че­ство и де­гра­да­ция че­ло­ве­ка, ко­то­рый под­став­ля­ет свою шею под это яр­мо.

«Итак, нач­нем с то­го, что это бо­го­хуль­ство. Ибо оно учит, что Вер­хов­ный Бог нис­по­слал сво­е­го един­ствен­но­го сы­на в об­ли­ке че­ло­ве­ка, что­бы из­ба­вить лю­дей от гре­ха. Что? долж­ны ли мы пред­по­ла­гать, что Сын Все­выш­не­го мо­жет упо­до­бить­ся смерт­но­му? Как ес­ли бы стая ля­гу­шек во­круг лу­жи ква­ка­ла меж­ду со­бой, об­суж­дая, ка­кой грех боль­ший, и го­во­ри­ла: «Вот, Вер­хов­ный Бог нис­по­слал сво­е­го един­ствен­но­го сы­на в об­ра­зе ля­гуш­ки, во­ис­ти­ну рож­ден­но­го от ля­гуш­ки, что­бы из­ба­вить весь род ля­гу­шек от их без­за­ко­ний”; или как ес­ли бы мно­же­ство чер­вей ис­сле­до­ва­ли свои ду­ши и ска­за­ли: «Увы, увы, мы от­па­ли от бо­же­ствен­но­го об­ра­за Все­выш­не­го; и по­это­му наш Отец Небес­ный по­слал к нам сво­е­го сы­на, со­здан­но­го по об­ра­зу чер­вя». До­лой это нече­сти­вое упо­доб­ле­ние Ар­хи­тек­то­ру от все­лен­ной до греш­ных ля­гу­шек и по­гру­жен­ных в са­мо­ана­лиз чер­вей! Ибо ес­ли Бог су­ще­ству­ет — во что я сам не ве­рю, но ес­ли он су­ще­ству­ет, — то, несо­мнен­но, он так же ма­ло по­хож на че­ло­ве­ка, как на ля­гуш­ку или чер­вя­ка; но бес­ко­неч­но пре­вос­хо­дит все свои со­зда­ния и пре­вос­хо­дит все их зна­ния.

«Но грех, несо­мнен­но, яв­ля­ет­ся ужас­ным злом, и поль­за этой но­вой ре­ли­гии со­сто­ит в том, что она долж­на «за­би­рать гре­хи»! Кто из гре­че­ских или рим­ских фи­ло­со­фов, сколь­ко-ни­будь за­мет­ных, при­знал эту аб­сурд­ную фик­цию гре­ха? Это про­сто ев­рей­ская фан­та­зия, неиз­вест­ная сре­ди дру­гих на­ро­дов, за ис­клю­че­ни­ем тех слу­ча­ев, ко­гда эти бро­дя­чие про­зе­ли­ты мог­ли вну­шить ее несколь­ким жен­щи­нам и де­тям или сла­бо­ум­ным сла­бо­ум­ным. Ошиб­ка мо­жет быть, но гре­ха быть не мо­жет, неза­ви­си­мо от то­го, есть бо­ги или нет. Ибо, ес­ли нет бо­гов, не мо­жет быть и гре­ха; и ес­ли су­ще­ству­ют бо­ги, со­тво­рив­шие все су­щее, то немыс­ли­мо, что­бы они со­тво­ри­ли грех. И ес­ли бы грех во­об­ще су­ще­ство­вал, его нель­зя бы­ло бы уве­ли­чить или умень­шить. Ибо все ра­зум­ные лю­ди зна­ют, что в ми­ре ни­ко­гда не бы­ло рань­ше, нет сей­час и не бу­дет сно­ва боль­ше­го или мень­ше­го зла, чем су­ще­ство­ва­ло все­гда; при­ро­да всех ве­щей и по­рож­де­ние всех ве­щей все­гда од­но и то же. И в то вре­мя как эти хри­сти­ане ис­по­ве­ду­ют: «Мы бы­ли греш­ни­ка­ми по при­ро­де, но Все­ми­ло­сти­вый из­ме­нил нас», — их сле­ду­ет учить то­му, что ни­кто, да­же пу­тем на­ка­за­ния, не го­во­ря уже о ми­ло­серд­ном об­ра­ще­нии, не мо­жет пол­но­стью из­ме­нить тех, кто гре­шен как по при­ро­де, так и по обы­ча­ям. Сле­до­ва­тель­но, это хва­стов­ство устра­не­ни­ем гре­хов — об­ман, и ре­ли­гия, ко­то­рая де­ла­ет это хва­стов­ство бес­по­лез­ным. Бо­лее то­го, ка­кое оскорб­ле­ние для их выс­ше­го бо­га, что эти лю­ди долж­ны при­знать, что он со­здал их по опре­де­лен­но­му об­раз­цу, а за­тем пе­ре­ду­мал и по­же­лал пе­ре­де­лать их! Или же они вы­нуж­де­ны пред­ста­вить неко­е­го са­та­ну, ко­то­рый сво­и­ми ухищ­ре­ни­я­ми от­вра­тил лю­дей от бо­же­ствен­но­го об­ра­за и та­ким об­ра­зом на неко­то­рое вре­мя по­бе­дил выс­ше­го бо­га. Но да­же сле­по­му яс­но, что выс­ший бог, по­беж­ден­ный, хо­тя и на вре­мя, низ­шим бо­гом, на это вре­мя уже не яв­ля­ет­ся выс­шим, а тем бо­лее Вер­хов­ным и Все­мо­гу­щим. Та­ким об­ра­зом, до­ка­за­но, что ва­ша ре­ли­гия не толь­ко бес­по­лез­на, но и бо­го­хуль­на.

- В‑третьих, об­ра­ти­те вни­ма­ние на его наг­лость и са­мо­мне­ние. До­пус­кая, что выс­ший бог мог по­слать сво­е­го сы­на как че­ло­ве­ка, мо­жем ли мы во­об­ще по­ве­рить, что он по­слал бы его как ев­рея, а не как гре­ка, или как рим­ля­ни­на, или как че­ло­ве­ка без опре­де­лен­ной на­ции? Я слы­шал, как вы сме­я­лись над Зев­сом в ко­ме­дии, ко­гда он про­сы­па­ет­ся по­сле днев­но­го раз­гу­ла и от­прав­ля­ет Гер­ме­са к афи­ня­нам и ла­ке­де­мо­ня­нам жа­ло­вать­ся, что они со­кра­ща­ют его жерт­во­при­но­ше­ния и дер­жат его на скуд­ном до­воль­ствии. Но по­че­му вы не сме­е­тесь над ва­шим соб­ствен­ным выс­шим бо­гом, ко­то­рый, про­бу­див­шись по­сле мно­го­ты­ся­че­лет­не­го сна, по­сы­ла­ет сво­е­го сы­на к од­но­му-един­ствен­но­му на­ро­ду, и при­том са­мо­му ма­лень­ко­му, под­ло­му и пре­зрен­но­му на зем­ле? Бо­лее то­го, по­ду­май­те, на­сколь­ко ва­ша ре­ли­гия тре­бо­ва­тель­на и дерз­ка по срав­не­нию со все­ми осталь­ны­ми. Ге­ракл, Ас­кле­пий и Ро­мул утвер­жда­ют, что они не един­ствен­ные де­ти бо­га, но остав­ля­ют ме­сто и для дру­гих. И сколь­ко еще дру­гих! По­кло­няй­тесь, ес­ли хо­ти­те, то­му, кто был пре­дан смер­ти на кре­сте, но не ставь­те се­бя вы­ше ге­тов, ко­то­рые по­кло­ня­ют­ся За­молк­си­су, или ки­ли­кий­цев, ко­то­рые по­кло­ня­ют­ся Моп­су, или акар­нан­цев, ко­то­рые воз­да­ют бо­же­ствен­ные по­че­сти Ам­фи­ло­ху, или фи­ван­цев, ко­то­рые де­ла­ют то же са­мое Ам­фи­а­раю, или ле­бе­дян, ко­то­рые (в ком­па­нии с то­бой са­мим) про­яви по­чте­ние к Тро­фо­нию. Ибо чем ваш си­рий­ский спа­си­тель луч­ше фи­ван­ца, или ки­ли­кий­ца, или лю­бо­го дру­го­го из сон­ма его со­пер­ни­ча­ю­щих спа­си­те­лей? Нет, он ни­же, ес­ли мы долж­ны до­ве­рять то­му, что со­об­ща­ют о нем и о них по­сле­до­ва­те­ли каж­до­го из них. Ибо Хри­стос все­го лишь яв­лял се­бя лю­дям в про­шлые вре­ме­на, то­гда как этих дру­гих, ес­ли ве­рить тем, кто им по­кло­ня­ет­ся, все еще мож­но уви­деть в че­ло­ве­че­ском об­ли­ке в их хра­мах, по­яв­ля­ясь со всей от­чет­ли­во­стью.

- Да­лее, что ка­са­ет­ся неопре­де­лен­но­сти ва­шей но­вой ре­ли­гии. По­ду­май­те о том, что зав­тра в мир мо­жет прий­ти точ­но та­кой же че­ло­век, как ваш Хри­стос, и дей­стви­тель­но, на ры­ноч­ной пло­ща­ди каж­до­го го­ро­да Азии по­сто­ян­но по­яв­ля­ют­ся та­кие, ко­то­рые име­ют обык­но­ве­ние го­во­рить: «Я Бог, или я Сын Бо­жий, или я Бо­же­ствен­ный Дух. Я при­шел спа­сти вас, по­то­му что вы, лю­ди, по­ги­ба­е­те за свои без­за­ко­ния»; и они убеж­да­ют сво­их об­ма­ну­тых обе­ща­ни­я­ми или угро­за­ми: «Бла­го­сло­вен тот, кто ока­зы­ва­ет мне по­чте­ние; на всех осталь­ных я нис­по­шлю веч­ный огонь». И то­гда по­сле­до­ва­те­ли та­ко­го че­ло­ве­ка уве­рен­ным го­ло­сом при­зы­ва­ют нас, го­во­ря: «Верь­те, что тот, ко­го мы про­по­ве­ду­ем, есть Сын Бо­жий, хо­тя на са­мом де­ле он умер смер­тью ра­ба; да, верь­те в это еще боль­ше на этом очень подробно.«Если эти лю­ди каж­дый год вы­дви­га­ют Хри­ста, что же де­лать тем, кто «ищет спа­се­ния»? Долж­ны ли они бро­сить ко­сти, что­бы ре­шить, ко­му из всех этих спа­си­те­лей они долж­ны от­дать дань ува­же­ния?

«Но что­бы вы не по­ду­ма­ли, что я пол­но­стью за­ви­шу от вас в сво­их зна­ни­ях об этой сек­те, пой­ми­те, что и здесь, и в Иера­по­ли­се, и в Эфе­се я про­вел по­иск от­но­си­тель­но нее; и я стал зна­то­ком их неле­по­го жар­го­на, ко­то­рый го­во­рит об «уз­ком пу­ти» и «вра­та, ко­то­рые от­кры­ва­ют­ся са­ми по се­бе»; и «тех, ко­го уби­ва­ют, что­бы они мог­ли жить»; и о том, что «смерть пре­кра­ти­лась в ми­ре»; и о том, как «Гос­подь цар­ству­ет с дре­ва».; и о «дре­ве жиз­ни», и о «вос­кре­ше­нии жиз­ни де­ре­вом». Все эти раз­го­во­ры о дре­ве­сине, несо­мнен­но, по­то­му, что их гла­варь был не толь­ко убит на де­ре­вян­ном кре­сте, но и из­го­тов­лял кре­сты, бу­дучи плот­ни­ком по про­фес­сии! И я по­ла­гаю, что ес­ли бы вме­сто то­го, что­бы быть рас­пя­тым, он был сбро­шен в про­пасть, или в яму, или по­ве­шен за шею, или ес­ли бы вме­сто то­го, что­бы быть плот­ни­ком по про­фес­сии, он был ко­жев­ни­ком, или ка­мен­щи­ком, или ра­бо­чим по же­ле­зу, то­гда эти аб­сурд­ные лю­ди воз­нес­ли бы до небес «про­пасть жиз­ни», или «яму вос­кре­ше­ния», или «ве­рев­ку бес­смер­тия», или «ка­мень бла­го­сло­ве­ния», или «свя­щен­ную ко­жу». Ка­кой ре­бе­нок не усты­дил­ся бы та­ко­го ле­пе­та, как этот!

И это под­во­дит ме­ня к мо­е­му по­след­не­му пунк­ту, к сты­ду и по­зо­ри­щу, ко­то­рый лю­бой фи­ло­соф дол­жен на­влечь как на се­бя, так и на фи­ло­со­фию, опус­ка­ясь до столь ре­бя­че­ско­го суе­ве­рия. Ес­ли вы это­го не зна­е­те, то, по край­ней ме­ре, это зна­ют ва­ши но­вые дру­зья; ибо, по­доб­но ги­ене, они ред­ко на­па­да­ют на взрос­ло­го муж­чи­ну, но по боль­шей ча­сти на де­тей или сла­бо­ум­ных; и в ме­ру сво­их сил они раз­ру­ша­ли ра­зум, го­во­ря (по­доб­но мно­гим мет­ра­гур­там, или Мит­ре, или Саб­ба­дии): «Не ис­сле­дуй, но верь», «Твоя ве­ра спа­сет те­бя». Муд­рость ми­ра — зло, глу­пость — добро.«По этой при­чине, по­то­му что они не до­ве­ряя муд­рым и трез­во­мыс­ля­щим, они пред­по­чи­та­ют за­ма­ни­вать мо­ло­дых, го­во­ря им: «Ес­ли вы хо­ти­те до­стичь по­зна­ния ис­ти­ны, вы долж­ны оста­вить сво­их от­цов и на­став­ни­ков и пой­ти с жен­щи­на­ми в жен­ские по­кои, или в ко­же­вен­ную ма­стер­скую, или в ма­стер­скую фул­ле­ра, что­бы вы мог­ли там до­стичь со­вер­шен­ства». И они пе­ре­да­ют вы­ска­зы­ва­ния этих без­гра­мот­ных со­зда­ний так, как ес­ли бы они по­вто­ря­ли на­став­ле­ния Со­кра­та: «Си­мон-ва­ляль­щик, или Еле­азар-ко­же­вен­ник, или Иоанн-ры­бак утвер­жда­ли то-то и то-то». Я так­же ни­че­го не го­во­рю о без­нрав­ствен­но­сти че­ло­ве­ка. ре­ли­гия, ко­то­рая утвер­жда­ет, что Бог при­мет непра­вед­но­го, ес­ли он сми­рит­ся из-за сво­ей непра­вед­но­сти, но он не при­мет пра­вед­ни­ка, ко­то­рый при­бли­жа­ет­ся к нему, укра­шен­ный пра­вед­но­стью с са­мо­го на­ча­ла. Всем этим амо­раль­ным тео­ри­ям, этой лжи, ми­фам и мерз­ким суе­ве­ри­ям учат хри­сти­ане; и учат во имя ко­го? То­го, кто умер ра­бом по­сле то­го, как его бро­си­ли (по их соб­ствен­но­му при­зна­нию) его са­мые пре­дан­ные по­сле­до­ва­те­ли. И учат по ка­кой при­чине? Про­сто по­то­му, что его при­зрак был за­ме­чен по­сле его смер­ти на­по­ло­ви­ну обе­зу­мев­шей жен­щи­ной и несколь­ки­ми де­сят­ка­ми дру­гих его спут­ни­ков, ко­то­рые всту­пи­ли в сго­вор с це­лью об­ма­на. Со сво­ей сто­ро­ны, ес­ли бы я дол­жен был объ­яс­нить, по­че­му эта са­мая аб­сурд­ная ре­ли­гия при­вле­ка­ет тол­пу, я бы ска­зал, что это по­то­му, что тол­па в глу­бине сво­е­го серд­ца пред­по­чи­та­ет ложь ис­тине; и ес­ли бы я хо­тел по­лу­чить но­вое до­ка­за­тель­ство то­го, что ми­ром управ­ля­ет слу­чай или судь­ба, а не кля­нусь бо­га­ми, я дол­жен был бы раз­гля­деть это в ро­сте это­го па­губ­но­го суе­ве­рия. Про­щай и по­ско­рее воз­вра­щай­ся к се­бе».

§ 3. ИЗ МОЕГО ОТВЕТА АРТЕМИДОРУ

Я был по­ра­жен страст­но­стью его пись­ма; и хо­тя в то вре­мя я не был хри­сти­а­ни­ном и вряд ли со­би­рал­ся им стать, неспра­вед­ли­вость мо­е­го дру­га по­бу­ди­ла ме­ня вы­ска­зать­ся с дру­гой сто­ро­ны. Мой от­вет был при­мер­но та­ким:

«ОНИСИМ АРТЕМИДОРУ, ЗДОРОВЬЯ.

- Ва­ша го­ряч­ность ме­ня удив­ля­ет. То, что я не яв­ля­юсь и не бу­ду хри­сти­а­ни­ном, долж­но быть яс­но из мо­их преды­ду­щих пи­сем; и то, что я уви­дел в Иеру­са­ли­ме, на­стро­и­ло ме­ня еще боль­ше, чем преж­де, про­тив ев­ре­ев и все­го ев­рей­ско­го, тем не ме­нее, Ар­те­ми­дор, я за то, что­бы не со­гла­шать­ся с то­бой во всех тво­их осуж­де­ни­ях об этой сек­те, ко­то­рую, как мне ка­жет­ся, вы за­да­лись це­лью непра­виль­но по­нять.

«И по­че­му ты из­ли­ва­ешь на ме­ня дог­мы? От­ку­да ты зна­ешь, что Бог непо­зна­ва­ем? Раз­ве фи­ло­со­фу не при­ста­ло пред­по­ла­гать, а не знать там, где зна­ние невоз­мож­но? По­че­му же то­гда че­ло­век дол­жен сты­дить­ся пред­по­ло­же­ния (я ду­маю, в ком­па­нии Пла­то­на), что са­мый со­вер­шен­ный об­раз Вер­хов­но­го Бо­га — это не ля­гуш­ка и не чер­вяк, а пра­вед­ник? И ес­ли че­ло­век во­об­ще по­до­бен Выс­ше­му Бла­гу, то быть доб­ро­де­тель­ным, я по­ла­гаю, зна­чит быть наи­бо­лее по­хо­жим на Него; а быть греш­ным — зна­чит быть со­вер­шен­но непо­хо­жим на Него, и это бед­ствие, от ко­то­ро­го Са­мо Выс­шее Су­ще­ство, есте­ствен­но, мог­ло бы по­же­лать из­ба­вить че­ло­ве­че­ство. Од­на­ко я не со­би­ра­юсь спо­рить с ва­ми, ибо не мо­гу ду­мать, что вы са­ми ве­ри­те в свои соб­ствен­ные ар­гу­мен­ты, вы, утвер­жда­ю­щие, что нет раз­ни­цы меж­ду гре­хом и за­блуж­де­ни­ем; или же, я по­ла­гаю, вы бу­де­те по­сле­до­ва­тель­ны и оди­на­ко­во об­ви­ни­те сво­их ра­бов, ес­ли Главк зав­тра со­вер­шит кра­жу или убий­ство, и ма­лень­кий Хре­си­мус го­во­рит, что пять и шесть рав­ня­ют­ся де­ся­ти.

- Но од­но сло­во о са­мом Хри­сте. Все­го несколь­ко недель на­зад я слы­шал, как вы хва­ли­ли ка­ко­го-то рим­ля­ни­на за то, что он ска­зал, что мы долж­ны вы­брать ка­кую-то бла­го­род­ную жизнь, быть как бы плот­ниц­ким пра­ви­лом, с по­мо­щью ко­то­ро­го мы мог­ли бы вы­пра­вить на­шу соб­ствен­ную кри­вую жизнь; по­че­му же вы то­гда не по­хва­ли­те ме­ня, ес­ли, об­на­ру­жив это Что­бы Хри­стос был по-на­сто­я­ще­му ве­ли­ким и бла­го­род­ным че­ло­ве­ком, я де­лаю его жизнь пра­ви­лом для се­бя? Но вы от­ве­ча­е­те: «Что, по-ва­ше­му, в нем бла­го­род­но­го и героического?«Я от­ве­чу на этот во­прос, ко­гда мы встре­тим­ся. А по­ка поз­воль­те мне ска­зать, что, хо­тя я знаю со­всем немно­го, это­го бо­лее чем до­ста­точ­но, что­бы за­ве­рить ме­ня (ибо ва­ше пись­мо до­ка­зы­ва­ет это), что вы ни­че­го о нем не зна­е­те. Не ду­май­те сно­ва, что я, ве­ро­ят­но, хри­сти­а­нин. Мне ме­ша­ют это сде­лать ар­гу­мен­ты и чув­ства, еще бо­лее силь­ные, чем ар­гу­мен­ты. И все же, Ар­те­ми­дор, у ме­ня есть, по край­ней ме­ре, то пре­иму­ще­ство пе­ред то­бой, что я еще не поз­во­лил нефи­ло­соф­ским пред­рас­суд­кам осле­пить мои гла­за на ис­ти­ну, и что, изу­чив жизнь Хри­ста, за­пас при­ме­ров ве­ли­ких лю­дей, ко­то­рые ты сам при­звал ме­ня хра­нить в сво­ем серд­це, те­перь обо­га­тил­ся при­ме­ром еще од­но­го че­ло­ве­ка, доб­ро­го и ве­ли­ко­го, ко­то­рый смог, по ва­ше­му соб­ствен­но­му при­зна­нию (воз­мож­но, про­сто бла­го­да­ря вос­по­ми­на­нию о его доб­ро­те), пре­вра­тить ва­ляль­щи­ков и ко­же­вен­ни­ков, во­ров и пре­лю­бо­де­ев в по­ря­доч­ных граж­дан. Про­щай и будь са­мим со­бой».

Хо­тя я го­во­рил так в за­щи­ту Гос­по­да Иису­са от неспра­вед­ли­вых упре­ков Ар­те­ми­до­ра, все же я был очень да­лек от то­го, что­бы сле­до­вать за Гос­по­дом, да, и, воз­мож­но, тем бо­лее, что я на­учил­ся вос­хи­щен­но го­во­рить о нем как о че­ло­ве­ке, сто­я­щем на од­ном уровне с Со­кра­том, Пи­фа­го­ром и дру­ги­ми. Ибо та­ко­го ро­да вос­хи­ще­ние за­ня­ло то ме­сто в мо­ем серд­це, ко­то­рое долж­но бы­ло быть за­пол­не­но ве­рой или до­ве­ри­ем, и не оста­ви­ло для них ме­ста. В то вре­мя я дей­стви­тель­но не был го­тов прий­ти к Спа­си­те­лю, по­то­му что мои гла­за еще не от­кры­лись, что­бы раз­гля­деть мои соб­ствен­ные гре­хи и же­лать про­ще­ния; ибо Спа­си­тель на­зы­ва­ет се­бя «утом­лен­ным и обре­ме­нен­ным тя­же­стью», но я еще не был до­ста­точ­но утом­лен и не ощу­щал еще бре­ме­ни сво­ей гре­хов­но­сти. И что ка­са­ет­ся всех тех со­мне­ний в сло­вах, тра­ди­ци­ях и до­ка­за­тель­ствах, на ко­то­рые на­трав­ли­вал ме­ня Ар­те­ми­дор, то они дей­стви­тель­но на­учи­ли ме­ня мно­го­му но­во­му о Гос­по­де Иису­се и о том, во что ве­ри­ли дру­гие лю­ди от­но­си­тель­но него, но они не на­учи­ли ме­ня са­мо­му Гос­по­ду, что­бы я мог по­знать его и лю­би­те его и верь­те в него. И ко­гда, на­ко­нец, я на­чал при­бли­жать­ся к нему, слу­шать его сло­ва и раз­мыш­лять над ни­ми, вот, я был ото­зван от сво­их на­став­ни­ков в Ан­тио­хии, и впо­след­ствии не на­шел ни­ко­го еди­но­мыш­лен­ни­ка, кто был бы го­тов из­ло­жить пе­ре­до мной са­ми сло­ва Гос­по­да; но, на­про­тив, те из бра­тьев, ко­то­рых я встре­тил в Иеру­са­ли­ме, за­бо­ти­лись не столь­ко о Гос­по­де, сколь­ко о За­коне Мо­и­се­е­вом, и от­толк­ну­ли ме­ня от него, ко­гда я за­хо­тел при­бли­зить­ся.

Но по­че­му я ви­ню дру­гих, ко­гда в ос­нов­ном ви­но­ват был я сам? Ибо я до­пу­стил ошиб­ку в гор­дыне сво­е­го серд­ца, по­то­му что пред­по­чел муд­рость гре­ков муд­ро­сти Гос­по­да Иису­са. По­это­му ты, о Пре­муд­рый, поз­во­лил мне ис­пол­нить же­ла­ние мо­е­го серд­ца и слу­жить гре­че­ской фи­ло­со­фии, и взва­лить это яр­мо на свою шею, что­бы я мог до­ка­зать это и узнать, дей­стви­тель­но ли это слу­же­ние бы­ло сво­бо­дой; и то­гда ты за­ста­вил ме­ня прой­ти че­рез тем­ную до­ли­ну стра­да­ний и до­пу­стил, что­бы мои блуж­да­ю­щие ша­ги спо­ты­ка­лись и то­ну­ли в тря­сине нече­стия, с на­ме­ре­ни­ем, что­бы я мог, на­ко­нец, по­нять, что муд­рость гре­ков, при всей ее кра­со­те и при­ят­ном зву­ча­нии, име­ет нет си­лы под­нять то­ну­щую ду­шу из глу­бо­ких вод гре­ха.

§ 4. ОБ ЭВХАРИСЕ И О МОЕЙ ЖИЗНИ В АФИНАХ

От­ча­сти, воз­мож­но, по­то­му, что Ев­ха­ри­да про­жи­ла со сво­им от­цом несколь­ко лет в Ри­ме (где жен­щи­ны ве­дут не столь уеди­нен­ный об­раз жиз­ни, как в Азии и в Афи­нах), а от­ча­сти из-за от­сут­ствия ра­бов и по­то­му, что ее мать умер­ла, ко­гда она бы­ла еще в неж­ном воз­расте, но так­же в зна­чи­тель­ной сте­пе­ни из-за спо­соб­но­сти бла­го­да­ря сво­е­му уму, глу­бине и об­шир­но­сти зна­ний Эу­ха­рис бы­ла ско­рее уче­ни­цей и ком­па­ньон­кой Мо­ло­на, чем до­че­рью и до­мо­хо­зяй­кой. Ее гра­ция и кра­со­та бо­лее чем со­от­вет­ство­ва­ли ее уче­но­сти; но то, чем она при­влек­ла к се­бе мое серд­це, бы­ло мяг­ко­стью ее ха­рак­те­ра и ис­клю­чи­тель­ной скром­но­стью, с ко­то­рой она от­но­си­лась к сво­им мно­го­чис­лен­ным до­сти­же­ни­ям. Ибо, хо­тя она бы­ла цвет­ком до­ма и от­ра­дой сво­е­го ста­ро­го от­ца, все же она ни­ко­гда ни в ко­ей ме­ре не на­пря­га­ла и не ис­пы­ты­ва­ла его при­вя­зан­но­сти ка­при­за­ми или юмо­ром; да, ско­рее, по при­чине его бед­но­сти и по­то­му, что у него по­чти не бы­ло ра­бы­ни, ко­то­рую он мог бы на­звать сво­ей, она, ко­то­рой все долж­ны бы­ли слу­жить, бы­ла до­воль­на и ра­да слу­жить как ста­ри­ку, так и его дру­зьям, и де­ла­ла это со всей го­тов­но­стью и уме­ни­ем, и все же так скром­но и ти­хо, что ее при­ход был та­ким же бес­шум­ным, как сол­неч­ный свет, и мы зна­ли, что она ушла, толь­ко по­то­му, что си­я­ние, ка­за­лось, по­ки­ну­ло ком­на­ту. Ко­гда я стал уче­ни­ком ста­ри­ка и вско­ре са­мым близ­ким из всех его уче­ни­ков, я так­же по­лу­чил удо­воль­ствие от ее по­сто­ян­но­го и при­выч­но­го об­ще­ства; и ма­ло-по­ма­лу, за­во­е­вав сим­па­тию мо­е­го ста­ро­го на­став­ни­ка, я при­об­рел друж­бу его до­че­ри, а так­же что ж; и, ис­пы­ты­вая к ней при­вя­зан­ность бо­лее ин­тим­ную, чем друж­ба, я, на­ко­нец, был бла­го­слов­лен в от­вет уве­рен­но­стью в ее без­раз­дель­ной люб­ви.

Те­перь при­шло вре­мя мне до­ка­зать доб­ро­ту Фи­ли­мо­на. С са­мо­го на­ча­ла он от­но­сил­ся ко мне ско­рее как к сы­ну, чем как к ра­бу; и, ку­да бы я ни со­про­вож­дал его, его от­но­ше­ние ко мне все­гда бы­ло та­ким, что да­же те, кто знал, что я ко­гда-то был ра­бом, пред­по­ла­га­ли, что я дав­ным-дав­но осво­бо­дил­ся. По­это­му я немед­лен­но на­пи­сал ему, рас­ска­зав о сво­ей при­вя­зан­но­сти к Эв­ха­ри­су и о том, как я по­лу­чил со­гла­сие Мо­ло­на; и хо­тя я не осме­ли­вал­ся вы­ра­зить на­деж­ду, что он осво­бо­дит ме­ня сра­зу, все же я умо­лял его дать ка­кое-ни­будь обе­ща­ние об осво­бож­де­нии (по обы­чаю, рас­про­стра­нен­но­му в Азии), что­бы я мог быть сво­бо­ден, при усло­вии, что бу­ду вер­но слу­жить ему в те­че­ние та­ко­го сро­ка, ко­то­рый он, воз­мож­но, по­же­ла­ет на­звать. Эту огра­ни­чен­ную прось­бу я вы­ска­зал ско­рее для про­фор­мы, чем пред­по­ла­гая, что он со­гла­сит­ся на усло­вия; ибо, пом­ня о его неиз­мен­ной доб­ро­те, я ожи­дал не че­го ино­го, как то­го, что­бы он немед­лен­но пол­но­стью осво­бо­дил ме­ня. Итак, от­пра­вив это пись­мо, я с уве­рен­но­стью ждал от­ве­та. Тем вре­ме­нем я при­ят­но про­во­дил вре­мя в об­ще­стве Эв­ха­ри­са, Мо­ло­на и мо­их то­ва­ри­щей по уче­бе; кро­ме то­го, я по­лу­чал огром­ное удо­воль­ствие от кра­сот и древ­но­стей Афин.

Сны и ви­де­ния, ко­то­рые по­се­ща­ли ме­ня в Си­рии, и еще боль­ше во вре­мя штор­мо­во­го пла­ва­ния в Пей­рей, вско­ре пре­кра­ти­лись по­сле то­го, как я про­был несколь­ко дней в до­ме Мо­ло­на. Каж­дый день при­но­сил с со­бой что-то но­вое, что мож­но бы­ло уви­деть или услы­шать. Хо­тя ули­цы Афин нель­зя бы­ло срав­нить с ули­ца­ми Ан­тио­хии, они бы­ли ма­лень­ки­ми, убо­ги­ми, уз­ки­ми и нерав­но­мер­но за­стро­ен­ны­ми, все же об­ще­ствен­ные зда­ния, хра­мы и те­ат­ры на­мно­го пре­вос­хо­ди­ли все, что я ви­дел в лю­бом го­ро­де Азии; а что ка­са­ет­ся ста­туй бо­гов, то они про­сто вос­хи­ща­ли серд­це с их кра­со­той. Бо­лее то­го, лю­бо­му удо­воль­ствию от зре­ли­ща при­да­ва­ло остро­ту слу­ша­ние ка­кой-ни­будь ис­то­рии или ле­ген­ды; как Де­мо­сфен вы­сту­пал вон на том ме­сте со­бра­ния, а в этих ро­щах и на па­пер­тях про­гу­ли­вал­ся Ари­сто­тель сре­ди сво­их уче­ни­ков, или учил Пла­тон, или бе­се­до­вал Со­крат, и здесь Ари­сто­гей­тон убил ти­ра­на, а там Пе­ри­кл про­из­нес над­гроб­ную речь над те­ми, кто пал на вой­нах. Кро­ме то­го, так слу­чи­лось, что, по­ми­мо еже­днев­но­го осмот­ра Па­ле­ст­ры и по­се­ще­ния лек­ций, ко­гда я все еще был в Афи­нах, со­сто­ял­ся Ди­о­ни­сий­ский фе­сти­валь с его тра­ди­ци­он­ны­ми пье­са­ми. Я и рань­ше ви­дел пье­сы в Азии, но они на­столь­ко оча­ро­ва­ли ме­ня кра­со­той ма­сок и хо­ров и изу­ми­тель­ным ма­стер­ством ак­те­ров, что я был по­чти по­гло­щен ве­ли­ко­ле­пи­ем дра­мы; и, най­дя воз­мож­ность по­зна­ко­мить­ся с неко­то­ры­ми ак­те­ра­ми, я ча­сто бы­вал в их об­ще­стве и слы­шал, как они ре­пе­ти­ру­ют, а ино­гда и сам прак­ти­ко­вал­ся в де­кла­ма­ции в их при­сут­ствии, пы­та­ясь по­лу­чить хоть ка­кие-то зна­ния об их ис­кус­стве. Сре­ди всех этих увле­ка­тель­ных за­ня­тий и удо­воль­ствий вре­мя ле­те­ло слов­но на кры­льях; а ве­че­ром са­мым боль­шим на­сла­жде­ни­ем из всех, по­сле ты­ся­чи при­ят­ных раз­вле­че­ний дня, бы­ло по­го­во­рить с Эу­ха­рис и ее от­цом обо всем, что я ви­дел и слы­шал.

Мы бе­се­до­ва­ли обо всех во­про­сах ис­кус­ства, ли­те­ра­ту­ры и фи­ло­со­фии, а неред­ко и о мо­ей соб­ствен­ной жиз­ни, пе­ча­лях про­шло­го и о том, что ждет нас в бу­ду­щем; и, что бы­ло есте­ствен­но, мои пу­те­ше­ствия по Си­рии не бы­ли за­бы­ты. Од­на­ко о них я го­во­рил ред­ко и ску­по, что­бы не быть вы­нуж­ден­ным упо­мя­нуть о хри­сти­а­нах, о ко­то­рых в то вре­мя я, сам не знаю по­че­му, не хо­тел го­во­рить ни­че­го ни хо­ро­ше­го, ни дур­но­го. Но в по­след­ний день на­ше­го пре­бы­ва­ния вме­сте ка­кая-то судь­ба (как я то­гда это на­зы­ва­ла) рас­по­ря­ди­лась, что­бы я боль­ше не хра­ни­ла о них мол­ча­ние. Так оно и бы­ло. Мы бе­се­до­ва­ли вме­сте, Мо­лон и я, ка­са­ясь пи­фа­го­рей­цев, ка­ки­ми уза­ми брат­ства бы­ло свя­за­но их об­ще­ство в преж­ние вре­ме­на, и по ка­кой при­чине эта связь бы­ла разо­рва­на. И вслед за этим я со­вер­шен­но неволь­но про­ро­нил несколь­ко слов (и рас­ка­ял­ся, как толь­ко они бы­ли про­из­не­се­ны) о том, как некий Хри­стос, си­ри­ец, ос­но­вал об­ще­ство, чем-то по­хо­жее на сек­ту пи­фа­го­рей­цев. То­гда Ев­ха­рис сра­зу же по­про­сил бы ме­ня дать ка­кой-ни­будь от­чет об этом Хри­сте и его об­ще­стве; и ко­гда я сде­лал вид, что не рас­слы­шал ее, а по­том хо­тел от­стра­нить ее под ка­ким-ни­будь пред­ло­гом, ска­зав, что этот во­прос не сто­ит то­го, что­бы ее слу­шать, или что я ма­ло что знаю на­вер­ня­ка, и то­му по­доб­ное, она при­сталь­но по­смот­ре­ла на ме­ня и по­ня­ла (я по­ла­гаю), что я был в неко­то­ром за­ме­ша­тель­стве умо­ля­ла ме­ня не скры­вать от нее ни­че­го из то­го, что я знал. Итак, я, не на­хо­дя вы­хо­да, на­чал опи­сы­вать ей но­вое Брат­ство или Со­дру­же­ство Хри­ста, как я его се­бе пред­став­лял; и, про­дви­га­ясь впе­ред, я го­во­рил сво­бод­нее, чем на­ме­ре­вал­ся, и, сум­ми­руя все, что я слы­шал, и неко­то­рые ве­щи, ко­то­рые я се­бе пред­став­лял, я опи­сал, как бо­гат­ство и на­си­лие долж­ны бы­ли боль­ше не иметь вла­сти в ми­ре, и боль­ше не долж­но бы­ло быть угне­те­ния, и грех дол­жен был быть взят прочь про­ще­ни­ем; и те, ко­го мир счи­тал ве­ли­ки­ми, долж­ны бы­ли быть низ­верг­ну­ты, а тот, кто был са­мым сми­рен­ным и сде­лал се­бя са­мым ни­чтож­ным, дол­жен был быть воз­не­сен, и, од­ним сло­вом, са­мый пре­дан­ный слу­га из всех дол­жен был стать ца­рем всех; и все на­ро­ды зем­ли долж­ны бы­ли стать од­ной се­мьей, в ко­то­рой Хри­стос дол­жен был быть Стар­шим Бра­том, а От­цом был не кто иной, как Вер­хов­ный Бог; и как (как утвер­жда­ли его по­сле­до­ва­те­ли) он пред­ска­зал, что бу­дет убит, да, и за­явил, что доб­ро­воль­но умрет, но что, по­бе­див смерть, он дол­жен явить се­бя сво­им уче­ни­кам по­сле смер­ти и по­сто­ян­но быть с ни­ми; и как его уче­ни­ки утвер­жда­ли, что нечто в этом ро­де дей­стви­тель­но про­изо­шло, ибо мно­гие из них ви­де­ли его в яв­ле­ни­ях днем или во сне но­чью; и, на­ко­нец, как (ка­кие бы за­блуж­де­ния еще ни су­ще­ство­ва­ли в этой сек­те) этот Хри­стос ис­ти­ны, по-ви­ди­мо­му, об­ла­дал чу­дес­ной си­лой об­ра­щать под­лых и по­роч­ных к доб­ро­де­тель­ной и чи­стой жиз­ни.

Все это вре­мя Ев­ха­ри­да бы­ла по­гру­же­на в свои мыс­ли; но я был так по­гло­щен пред­ме­том сво­ей ре­чи, что не за­ме­чал вы­ра­же­ния ее ли­ца, по­ка по­чти не за­кон­чил го­во­рить; но ко­гда я за­ме­тил это, я пре­рвал­ся, ска­зав, что, в кон­це кон­цов, это все­го лишь ев­рей­ское суе­ве­рие, и что ка­са­ет­ся этих яв­ле­ний Хри­ста, то они бы­ли все­го лишь в со­от­вет­ствии с при­ро­дой, ес­ли во­об­ще су­ще­ство­ва­ли ка­кие-ли­бо яв­ле­ния. Но Ев­ха­рис, все еще раз­мыш­ляя, неко­то­рое вре­мя ни­че­го не от­ве­чал и, на­ко­нец, спро­сил мое мне­ние от­но­си­тель­но всех снов и ви­де­ний, ис­хо­дят ли они от бо­гов или нет. Я ска­зал: «Нет, но от есте­ствен­ных при­чин». То­гда Ев­ха­рис от­ве­тил: «Да, но ес­ли, как го­во­рит твой Ар­те­ми­дор, звез­ды-близ­не­цы, при­но­ся­щие по­мощь мо­ря­кам, при­хо­дят к нам по есте­ствен­ным при­чи­нам, и все же ты по­кло­ня­ешь­ся бо­гам, ко­то­рые их по­сы­ла­ют; не мо­жет ли быть так­же, что неко­то­рые сны и неко­то­рые ви­де­ния, хо­тя и при­хо­дят к нам — как воз­дух и свет, и пло­ды зем­ли — в обыч­ном рус­ле при­ро­ды, тем не ме­нее, мо­гут быть по­сла­ны нам бес­смерт­ны­ми бо­га­ми?» За­тем, по­мол­чав, она до­ба­ви­ла: «И ты то­же, Они­сим, ко­гда изу­чал жизнь это­го Учи­те­ля, по­се­щал ли он те­бя в тво­их снах?»

Опа­са­ясь всту­пать в даль­ней­ший раз­го­вор по это­му по­во­ду, я встал, что­бы по­про­щать­ся с Мо­ло­ном, со­слав­шись на позд­ний час; но в этот мо­мент раз­дал­ся стук в дверь, и вско­ре по­явил­ся Хре­сим, раб Фи­ли­мо­на, с пись­мом для ме­ня, а вме­сте с пись­мом это по­сла­ние из уст в уста пе­ре­да­ва­ли, что ста­рик же­лал мо­е­го ско­рей­ше­го воз­вра­ще­ния. Я сра­зу же сло­мал пе­чать, опа­са­ясь, что Фи­ли­мон, воз­мож­но, бо­лен и бли­зок к смер­ти. Но в пись­ме ни сло­ва не го­во­ри­лось о его здо­ро­вье, и в нем не да­ва­лось ни­ка­ко­го от­ве­та на мою прось­бу о сво­бо­де, ни «да», ни «нет», толь­ко пред­ла­га­лось мне ис­поль­зо­вать все воз­мож­но­сти для воз­вра­ще­ния, по­то­му что про­изо­шло «нечто очень важ­ное», о чем он с удо­воль­стви­ем по­го­во­рил бы со мной преж­де чем при­сту­пить к даль­ней­ше­му ре­ше­нию во­про­са, по ко­то­ро­му я ему на­пи­сал. Я хо­тел за­дер­жать­ся в Афи­нах еще на несколь­ко дней, но Фи­ли­мон пря­мо при­ка­зал мне вер­нуть­ся на сле­ду­ю­щий день и по­про­сил Мо­ло­на из­ви­нить ме­ня пе­ред мо­и­ми дру­зья­ми; и, ска­зав это, Хре­си­мус вы­шел, что­бы под­го­то­вить­ся к на­ше­му зав­траш­не­му отъ­ез­ду. Мое серд­це сжа­лось, ко­гда я по­вер­нул­ся, что­бы по­про­щать­ся с Эв­ха­рис, пред­чув­ствуя, что от­ныне мне при­дет­ся жить без нее, и что жизнь без нее бу­дет рав­но­силь­на смер­ти. Но она уте­ши­ла ме­ня, ска­зав, что па­мять о ней все­гда долж­на жить со мной, как моя — с ней; и что мы долж­ны от­но­сить­ся к Хо­уп как к на­ше­му об­ще­му дру­гу; и по­ве­си­ла мне на шею ма­лень­кий аму­лет, ко­то­рый я дол­жен был все­гда хра­нить вме­сте с сим­во­лом мо­е­го бра­та Хре­сту­са: «По­да­рок тво­е­го бра­та»., — ска­за­ла она, — на бу­ма­ге на­пи­са­но ДОВЕРИЕ, а на мо­ей — НАДЕЖДА.; и с до­ве­ри­ем и на­деж­дой мы долж­ны пре­успе­вать; ибо, что ка­са­ет­ся люб­ви, нам не нуж­ны га­ран­тии»: и с эти­ми сло­ва­ми она по­про­ща­лась со мной в по­след­ний раз.

§ 5. КАК Я ВЕРНУЛАСЬ В КОЛОССЫ И О МОЕЙ НОВОЙ ЖИЗНИ С ФИЛИМОНОМ

Да­же ко­гда Фи­ли­мон об­нял ме­ня по воз­вра­ще­нии в Ко­лос­сы, я за­ме­тил, что он чу­дес­ным об­ра­зом из­ме­нил­ся. В то вре­мя как рань­ше на его ли­це бы­ло оза­бо­чен­ное и бес­по­кой­ное вы­ра­же­ние, те­перь он был спо­ко­ен и со­бра­нен, с жиз­не­ра­дост­но­стью, ко­то­рая, ка­за­лось, про­ис­те­ка­ла (не как в преж­ние дни его креп­ко­го здо­ро­вья, ко­гда я впер­вые узнал его) от лег­ко­сти и доб­ро­ду­шия, а от ка­кой-то глу­бо­кой пе­ре­ме­ны в его ха­рак­те­ре. при­ро­да. По­до­зре­ние, воз­ник­шее у ме­ня при ви­де него, под­твер­ди­лось пер­вы­ми сло­ва­ми, ко­то­рые он про­из­нес, по­бла­го­да­рив Гос­по­да за мое бла­го­по­луч­ное воз­вра­ще­ние; и он немед­лен­но при­знал­ся, что стал хри­сти­а­ни­ном. Под­чи­нил­ся ли он то­гда, спро­сил я, ев­рей­ско­му за­ко­ну? Нет, от­ве­тил он: Па­вел (тот са­мый, о ко­то­ром мы так мно­го слы­ша­ли, по­ка бы­ли в Си­рии), ко­то­рый при­нял мо­е­го учи­те­ля в сек­ту хри­сти­ан, на­учил его, что ему, как языч­ни­ку, не нуж­но и не по­до­ба­ет со­блю­дать за­ко­ны ев­ре­ев. Ко­гда я спро­сил его, что ска­зал Ар­те­ми­дор, он ве­лел мне боль­ше не упо­ми­нать име­ни эпи­ку­рей­ца, от об­ще­ства ко­то­ро­го, ска­зал он, я на неко­то­рое вре­мя от­ка­зал­ся. О дру­гих мо­их луч­ших дру­зьях он от­зы­вал­ся точ­но так же, осо­бен­но об Эпи­к­те­те и Ге­рак­лее; но он упо­мя­нул и дру­гих лю­дей, в ос­нов­ном но­ся­щих ев­рей­ские име­на, и муж­чин, ли­бо незна­ко­мых мне, ли­бо из­вест­ных как негра­мот­ные и про­сто­лю­ди­ны, с ко­то­ры­ми, как он на­де­ял­ся, мне ско­ро ста­нет луч­ше зна­ко­мый; «ибо они, — ска­зал он, — при­над­ле­жат нам — как и ты, мой до­ро­гой Они­сим, в свое вре­мя, я на­де­юсь и ис­кренне ве­рю, — и бра­тья Ко­лос­сы име­ют обык­но­ве­ние со­би­рать­ся на бо­го­слу­же­ние в мо­ем до­ме». Мои мыс­ли блуж­да­ют в ла­би­рин­те», — я по­ду­мал по­вер­нуть бе­се­ду, рас­спро­сив его о дру­зьях и род­ствен­ни­ках, и нена­ро­ком спро­сил, со­би­ра­ет­ся ли сын его сест­ры, ко­то­рый обыч­но при­ез­жал из де­рев­ни на­ве­стить его каж­дый год, при­е­хать в го­род на пред­сто­я­щий празд­ник Зев­са; но Фи­ли­мон, сде­лав ка­кой-то по­спеш­ный жест, что­бы осу­дить мою речь о празд­ни­ке, се­рьез­но и ав­то­ри­тет­но до­ба­вил, что он уве­рен, что я боль­ше не за­хо­чу ни участ­во­вать в про­цес­сии, ни по­се­щать ка­кие-ли­бо иг­ры или пуб­лич­ные зре­ли­ща; «ибо, — ска­зал он, — это не бо­ги, а де­мо­ны, ко­то­рые ру­ко­во­дят по­доб­ны­ми шоу.» Го­раз­до боль­ше он ска­зал на эту те­му; и я об­на­ру­жил, что мое по­след­нее пись­мо Ар­те­ми­до­ру (как со­об­щил об этом эпи­ку­ре­ец, невер­но ис­тол­ко­вав его, я по­ла­гаю, в по­ры­ве стра­сти) за­ста­ви­ло Фи­ли­мо­на по­ду­мать, что я уже хри­сти­а­нин в серд­це.

Но о Ев­ха­ри­се и эман­си­па­ции — ни еди­но­го сло­ва.

По­сле дол­го­го ожи­да­ния, что­бы по­смот­реть, за­го­во­рит ли он пер­вым, я на­пом­нил ему о сво­ей прось­бе. Он от­ве­тил, что у него доб­рая во­ля, да, и ис­крен­няя при­вя­зан­ность ко мне, и что он пол­но­стью на­ме­рен осво­бо­дить ме­ня; но он не счи­та­ет умест­ным, что­бы я брал в же­ны дочь ри­то­ра и де­кла­ма­то­ра, та­ко­го как Мо­лон, ко­то­рый был как по при­зва­нию, так и по нрав и на­ту­ра, пре­дан­ные по­кло­не­нию лож­ным бо­гам. По­это­му он устро­ил мне брак с до­че­рью очень до­стой­но­го граж­да­ни­на, тор­гов­ца шер­стью Фи­диппи­да, ко­то­рый, хо­тя еще и не был од­ним из бра­тьев, был на­стро­ен к ним весь­ма бла­го­склон­но и был вполне го­тов от­дать мне в же­ны Пре­пу­зу, ес­ли Фи­ле­мон осво­бо­дит ме­ня и дай­те мне до­ста­точ­ное со­сто­я­ние; и это, ска­зал он, я охот­но сде­лаю.

Я оне­мел от гне­ва. Но Фи­ле­мон пред­по­ло­жил, что мое мол­ча­ние вы­зва­но из­быт­ком бла­го­дар­но­сти, не спо­соб­ной най­ти вы­ход в сло­вах. По­это­му, лас­ко­во гля­дя на ме­ня, он ска­зал, что в бла­го­дар­но­сти нет необ­хо­ди­мо­сти, по­то­му что он го­тов сде­лать го­раз­до боль­ше, чем это, вме­сто то­го, что­бы поз­во­лить мо­ей ду­ше по­пасть в ло­вуш­ку в Афи­нах. За­тем тем же власт­ным то­ном, ко­то­рым он го­во­рил все это вре­мя (необыч­ным для него и для ме­ня са­мым неожи­дан­ным и непри­ят­ным), он ска­зал, что я утом­лен пу­те­ше­стви­ем и нуж­да­юсь в от­ды­хе; а по­то­му он же­ла­ет, что­бы я счел се­бя осво­бож­ден­ным от сво­е­го при­сут­ствия и уда­лил­ся в свою ком­на­ту. Ко­гда я ухо­дил от него, ка­за­лось, огром­ная про­пасть от­де­ля­ла ме­ня от Эв­ха­ри­са, от сво­бо­ды и от всех на­дежд на счаст­ли­вое бу­ду­щее.

Что ка­са­ет­ся ре­ли­гии хри­сти­ан, то она боль­ше не при­вле­ка­ла ме­ня так силь­но, как рань­ше. Раз­ве в преж­ние вре­ме­на я не удер­жи­вал Фи­ли­мо­на от при­со­еди­не­ния к ней? Раз­ве в те дни он не при­зна­вал, что мое по­ни­ма­ние пре­вос­хо­дит его, с го­тов­но­стью при­слу­ши­ва­ясь к мо­им со­ве­там? И те­перь дол­жен ли я был при­знать­ся се­бе в неправо­те? Дол­жен ли я был, по­доб­но ра­бу, скло­нить­ся пе­ред че­ло­ве­ком, ни­же ме­ня по ра­зу­му, по­то­му что он слу­чай­но ока­зал­ся хо­зя­и­ном мо­е­го те­ла? Как я мог встре­тить­ся с Ар­те­ми­до­ром или Эпи­к­те­том по­сле та­ко­го ве­ли­ко­го по­зо­ра? По­это­му на сле­ду­ю­щий день, ко­гда я при­шел к Фи­ли­мо­ну в биб­лио­те­ку и он спро­сил ме­ня, что я ду­маю о его пред­ло­же­ни­ях, до­ба­вив, что, по его мне­нию, я ско­ро за­хо­чу при­нять кре­ще­ние, я с тру­дом сдер­жал­ся и от­ве­тил толь­ко, что в на­сто­я­щее вре­мя я не же­лаю и что в лю­бом слу­чае я не хо­тел же­нить­ся на Пре­пу­се. Неко­то­рое вре­мя он мол­чал и был яв­но недо­во­лен. За­тем он вос­клик­нул: «Ес­ли бы толь­ко Па­вел был в это вре­мя в Азии, мои на­деж­ды на те­бя быст­ро оправ­да­лись бы». Но по­сколь­ку я ча­сто охот­но при­сут­ство­вал на хри­сти­ан­ских со­бра­ни­ях в Ан­тио­хии, он ска­зал, что я не мо­гу воз­ра­жать про­тив при­сут­ствия на со­бра­ни­ях бра­тьев в его до­ме, где я дол­жен по­лу­чить на­став­ле­ния, ко­то­рые, как он на­де­ял­ся, вско­ре по­бу­дят ме­ня кре­стить­ся. О воль­ной, как и преж­де, ни сло­ва; но я по­нял, что про­сить об этом без­на­деж­но.

Что од­на­жды я был вы­зван при­сут­ство­вать на од­ном из со­бра­ний бра­тьев, на ко­то­ром при­сут­ство­ва­ли все ра­бы Фи­ли­мо­на и нема­ло дру­гих граж­дан, а так­же мно­гие воль­но­от­пу­щен­ни­ки и неко­то­рые сво­бод­но­рож­ден­ные; но эти немно­гие и по боль­шей ча­сти евреи, и не лю­ди ка­ко­го-ли­бо вос­пи­та­ния или об­ра­зо­ва­ния. И я, бу­дучи в то вре­мя свое­нрав­ным, пре­зи­рав­шим дру­гих и склон­ным слиш­ком вы­со­ко ду­мать о се­бе, смот­рел свы­со­ка на этих необ­ра­зо­ван­ных бра­тьев, за­ты­кал уши от ис­ти­ны и оже­сто­чал свое серд­це, на­сме­ха­ясь про се­бя над их изъ­я­на­ми ре­чи и со­ле­циз­ма­ми, а так­же над вар­вар­ским диа­лек­том их гре­че­ский; и, кро­ме то­го, по прав­де го­во­ря, в ре­чах Ар­хип­па, сы­на Фи­ли­мо­на, бы­ло слиш­ком мно­го о про­ро­ках и слиш­ком ма­ло о том, о ком сви­де­тель­ству­ют про­ро­ки. Так что они тро­ну­ли ме­ня не боль­ше, чем ре­чи Лу­ция в Ан­тио­хии, или да­же мень­ше. И все же од­на­жды Та­тий — че­ло­век, ко­то­ро­го Фи­липп вос­кре­сил из мерт­вых, — встал и за­сви­де­тель­ство­вал, как все ста­ло для него но­вым с тех пор, как он уве­ро­вал в Гос­по­да, и как тьма рас­се­я­лась, и все бы­ло пол­но све­та, ра­до­сти и ми­ра, и как Гос­подь Иисус был дру­гом это ни­ко­гда не под­во­ди­ло в труд­ную ми­ну­ту; то­гда на ка­кое-то вре­мя, по­ми­мо мо­ей во­ли, мое серд­це бы­ло тро­ну­то, и я, ка­за­лось, был го­тов про­тя­нуть свои ру­ки к Спа­си­те­лю; но в этот мо­мент мне по­ка­за­лось, что я уви­дел, как Фи­ли­мон при­сталь­но на­блю­да­ет за мной, что­бы по­нять, тро­ну­ла ли ме­ня эта бе­се­да, и то­гда мое серд­це сно­ва взбун­то­ва­лось, и я не мог ду­мать ни о чем, кро­ме огром­ной про­па­сти, ко­то­рую мой учи­тель воз­двиг меж­ду мной и Ев­ха­ри­сом. Та­ким об­ра­зом, мое серд­це все еще оже­сто­ча­лось про­тив ис­ти­ны.

Пре­бы­вая в та­ком ду­шев­ном со­сто­я­нии, я об­на­ру­жил, что моя но­вая жизнь пол­на ску­ки и ме­лан­хо­лии. Каж­дый день про­хо­дил так же, как и преды­ду­щий, и я го­то­вил­ся к зав­траш­не­му дню, ко­то­рый дол­жен был быть та­ким же. Изоб­ра­же­ния бо­гов бы­ли убра­ны из за­ла и со дво­ра; ни кар­тин, ни пе­сен, ни гир­лянд, ни празд­ни­ков, ни встреч дру­зей; на­ши ста­рые зна­ко­мые, ка­за­лось, от­рек­лись от нас, и боль­ше не бы­ло по­во­дов для раз­го­во­ров об ис­кус­стве, или ли­те­ра­ту­ре, или фи­ло­со­фия. Да­же из биб­лио­те­ки бы­ли изъ­яты мно­гие из са­мых луч­ших и от­бор­ных книг; бю­сты боль­шин­ства ве­ли­ких по­этов и ав­то­ров бы­ли убра­ны, и Фи­ли­мон по мно­гу ча­сов в день за­став­лял ме­ня пе­ре­пи­сы­вать — уже не Ев­ри­пи­да или Ме­нанд­ра, а гре­че­ские пе­ре­во­ды книг ев­рей­ских про­ро­ков. Един­ствен­ным раз­но­об­ра­зи­ем в на­шей по­все­днев­ной жиз­ни бы­ло то, что в опре­де­лен­ные дни до­мо­чад­цы со­би­ра­лись на бо­го­слу­же­ние; но ес­ли я ма­ло что вы­иг­рал от пер­во­го дня со­бра­ния, то еще мень­ше — от по­сле­ду­ю­щих; ибо то­гда некий Пи­стус, па­фла­гон­ский раб, при­ни­мал боль­шое уча­стие в мо­лит­вах и бе­се­дах, осо­бен­но ко­гда Ар­хипп от­сут­ство­вал, и с та­ким же успе­хом мож­но бы­ло на­де­ять­ся со­брать ви­но­град с еже­ви­ки, как и со слов Пи­сту­са. Ес­ли та­ко­ва бы­ла на­ша жизнь до­ма, то на­прас­но бы­ло ожи­дать пе­ре­мен в жиз­ни за гра­ни­цей. Ибо мне боль­ше не раз­ре­ша­лось по­се­щать ка­кие-ли­бо пуб­лич­ные пред­став­ле­ния, а об­ще­ство всех дру­зей и зна­ко­мой, к ко­то­рым я ис­пы­ты­вал хоть ка­кую-то при­вя­зан­ность, бы­ло за­пре­ще­но. В этом оди­но­че­стве и уны­нии я ис­кал со­ве­та, но не мог его най­ти. К Ар­те­ми­до­ру, бу­дучи та­ким близ­ким со­се­дом, я не осме­лил­ся об­ра­тить­ся, опа­са­ясь, как бы Фи­ли­мо­ну не со­об­щи­ли, что я на­ру­шил его за­прет, но я ре­шил, что вос­поль­зу­юсь пер­вым же слу­ча­ем и от­прав­люсь в Иера­по­лис, что­бы там спро­сить со­ве­та у мо­ло­до­го Эпи­к­те­та.

§ 6. ОТНОСИТЕЛЬНО МОЕГО ВИЗИТА К ЭПИКТЕТУ

Ко­гда я при­е­хал в Иера­по­лис, то за­стал Эпи­к­те­та ле­жа­щим в по­сте­ли и ед­ва спо­соб­ным по­ше­ве­лить ко­неч­но­стью. Он рас­ска­зал мне, что его хо­зя­ин же­сто­ко пы­тал его, вы­кру­чи­вая но­гу так, что­бы вы­да­вить кость из су­ста­ва; и врач объ­явил, что он оста­нет­ся хро­мым на всю жизнь. В от­вет на мои про­кля­тия в ад­рес всех хо­зя­ев ра­бов и Эпа­ф­ро­ди­та, его хо­зя­и­на, в част­но­сти: «Успо­кой­ся, мой друг, — ска­зал Эпи­к­тет, — на­ши хо­зя­е­ва ста­но­вят­ся луч­ше, а не ху­же; и, кро­ме то­го, на­чи­ная с ше­сто­го го­да прав­ле­ния Клав­дия, у нас есть за­кон в на­шу поль­зу. Ибо рань­ше, ес­ли нас вы­го­ня­ли уми­рать на ули­цу, а по­том мы бы­ли до­ста­точ­но дерз­ки, что­бы прий­ти в се­бя, на­ши хо­зя­е­ва мог­ли сно­ва по­тре­бо­вать нас об­рат­но; но те­перь бо­же­ствен­ный Клав­дий по­ста­но­вил, что ес­ли Смерть по­ща­дит нас, на­ши хо­зя­е­ва то­же по­ща­дят нас. Од­на­ко мое глав­ное уте­ше­ние за­клю­ча­ет­ся не в за­ко­нах Клав­дия, а в фи­ло­со­фии; ибо с тех пор, как мы с то­бой в по­след­ний раз бы­ли вме­сте, ты дол­жен знать, что я стал фи­ло­со­фом. «Про­шу вас, — ска­зал я, — ес­ли ра­бы дей­стви­тель­но мо­гут стать фи­ло­со­фа­ми, поз­воль­те мне вос­поль­зо­вать­ся ва­шей фи­ло­со­фи­ей, ибо, несо­мнен­но, я в ней нуж­да­юсь. Раз­ве твоя фи­ло­со­фия не под­ве­ла те­бя, ко­гда этот же­сто­кий него­дяй так бес­при­чин­но ра­нил те­бя?» «Про­сти ме­ня, — от­ве­тил Эпи­к­тет, — он не при­чи­нил мне вре­да, как я и объ­яс­нил ему в то вре­мя». «То­гда объ­яс­ни мне, — ска­зал я, — эту са­мую та­ин­ствен­ную за­гад­ку». «Я ска­зал ему, что он не мо­жет при­чи­нить мне вре­да, хо­тя и при­чи­нил бы вред се­бе. На это он воз­ра­зил, что сло­ма­ет мне но­гу. Я от­ве­тил: «В та­ком слу­чае у ме­ня бы­ла бы сло­ма­на но­га, но что из это­го?» На это он уста­вил­ся, как бык, и ска­зал, что от­ре­жет мне го­ло­ву. На это я воз­ра­зил: «А ко­гда это я те­бе го­во­рил, что у ме­ня та­кая го­ло­ва, что ее невоз­мож­но от­ре­зать?» На что он при­шел в ярость, по­ва­лил ме­ня на зем­лю, пнул но­гой и на­чал вы­кру­чи­вать мне но­гу. Ко­гда он про­дол­жил, я пре­ду­пре­дил его и ска­зал: «Ес­ли ты про­дол­жишь, то непре­мен­но сло­ма­ешь ее». Он про­дол­жил; и то­гда я ска­зал ему: «Ну вот, те­перь моя но­га сло­ма­на; но ты по­вре­дил не ме­ня, а толь­ко мою но­гу и, воз­мож­но, се­бя».»

Все это ка­за­лось мне но­вым и в то же вре­мя не но­во. При­сев на ска­мью ря­дом с его тю­фя­ком, я ска­зал: «Хо­ро­шо, но, Эпи­к­тет, это не силь­но от­ли­ча­ет­ся от фи­ло­со­фии сто­и­ков или ки­ни­ков». «Я не утвер­ждал, — от­ве­тил он, — что моя фи­ло­со­фия но­ва. Тем не ме­нее, я не ду­маю, что это очень рас­про­стра­не­но в здеш­них кра­ях». «Вы оши­ба­е­тесь, — ска­зал я. — очень мно­гие в Иера­по­ли­се чи­та­ют Хри­сип­па, и нема­ло да­же в Ко­лос­сах». «По­чи­тай Хри­сип­па», — вос­клик­нул мой друг со сме­хом. «Да, по­чи­тай Хри­сип­па, но сколь­ко из них дей­ству­ют как Хри­сипп? Это все рав­но, как ес­ли бы мы по­до­шли к бор­цу и ска­за­ли ему: «Да­вай, Май­ло, по­ка­жи нам, как ты мо­жешь сва­лить сво­е­го про­тив­ни­ка», а Май­ло дол­жен от­ве­тить: «Нет, луч­ше прой­ди в со­сед­нюю ком­на­ту и по­чув­ствуй вес мо­их ган­те­лей». За­тем он лас­ко­во по­вер­нул­ся ко мне и ска­зал: «Цель жиз­ни, мой до­ро­гой Они­сим, не в том, что­бы про­чи­тать сто со­рок то­мов Хри­сип­па, а в том, что­бы при­ме­нить за­по­ве­ди Хри­сип­па и пред­ста­вить их лю­дям в крат­кой фор­ме, при­год­ной для ис­поль­зо­ва­ния; и это то, что я пы­та­юсь сде­лать». «То­гда пред­ставь их мне, — ска­зал я, — ибо Зевс зна­ет, что ес­ли у те­бя есть ка­кая-ли­бо фи­ло­со­фия, при­год­ная для ис­поль­зо­ва­ния, я смо­гу най­ти ей при­ме­не­ние. Итак, на чем ос­но­ва­на твоя фи­ло­со­фия?»

«Ос­но­ва, — от­ве­тил мой друг, — со­сто­ит в раз­ли­че­нии то­го, что в на­шей вла­сти, от то­го, что не в на­шей вла­сти. То, что необ­хо­ди­мо, на­хо­дит­ся в на­шей вла­сти, а имен­но: спра­вед­ли­вость, воз­дер­жа­ние, прав­ди­вость, му­же­ство и то­му по­доб­ное; но то, что не в на­шей вла­сти, не яв­ля­ет­ся необ­хо­ди­мым, на­при­мер бо­гат­ство, кра­со­та, ре­пу­та­ция, здо­ро­вье, удо­воль­ствия, жизнь и все осталь­ное. Мно­гие фи­ло­со­фы при­зна­ют это на сло­вах, но не пре­тво­ря­ют в жизнь, от­ча­сти по­то­му, что они мно­го го­во­рят и ма­ло де­ла­ют, и, по­гру­жен­ные в раз­мыш­ле­ния, не го­то­вы к дей­стви­ям, ко­гда час для них бли­зок. Но ес­ли че­ло­век од­на­жды проч­но за­ло­жит этот фун­да­мент в сво­ем серд­це, что­бы иметь воз­мож­ность ос­но­вы­вать на нем все свои дей­ствия, с это­го вре­ме­ни он бу­дет со­вер­шен­но сво­бо­ден и все бу­дет де­лать по сво­ей соб­ствен­ной во­ле. По­это­му опре­де­лись раз и на­все­гда, ка­ко­ва твоя цель в жиз­ни; че­го ты хо­чешь. По­ужи­нать? или из­бе­жать пор­ки? Что ж, то­гда ты вы­пол­нишь при­каз сво­е­го хо­зя­и­на, что­бы по­лу­чить свой ужин или из­бе­жать пор­ки. Но фи­ло­соф это­го не сде­ла­ет, по­то­му что он не бо­ит­ся ни го­ло­да, ни пор­ки, ни ка­ко­го-ли­бо хо­зя­и­на. «По­че­му, — ска­же­те вы, — фи­ло­соф не дол­жен бо­ять­ся Це­за­ря?» Нет, ибо он не бо­ит­ся то­го, что мо­жет при­не­сти Це­зарь. Ибо, за­меть­те, ни­кто не бо­ит­ся Це­за­ря са­мо­го по се­бе, но толь­ко то­го, что Це­зарь при­но­сит с со­бой, та­ко­го как меч, из­гна­ние, бед­ность, пыт­ки, по­зор. Но при­ве­ди­те мне сю­да Це­за­ря без его гро­мов и мол­ний, и уви­ди­те, на­сколь­ко сме­лым бу­дет са­мый на­сто­я­щий трус. По­че­му же то­гда фи­ло­соф дол­жен бо­ять­ся Це­за­ря, ес­ли он не бо­ит­ся гро­ма и мол­нии Це­за­ря?

«По­это­му раз­ли­чай­те, что вы мо­же­те, а что нет, и в этом зна­нии вы об­ре­те­те сво­бо­ду. Ес­ли в глу­бине ду­ши вы пол­но­стью убеж­де­ны, что вам при­над­ле­жат толь­ко те ве­щи, ко­то­рые дей­стви­тель­но при­над­ле­жат вам и ко­то­рые вам необ­хо­ди­мы, то­гда вы не бу­де­те стре­мить­ся ни к че­му, че­го не до­стиг­не­те; вы ни­ко­гда не бу­де­те пред­при­ни­мать ни­ка­ких по­пы­ток с ка­ким-ли­бо на­си­ли­ем над со­бой; вы ни­ко­го не бу­де­те ви­нить, вы бу­де­те об­ви­нять ни­кто; ни­кто ни­ко­гда не по­ме­ша­ет вам осу­ще­ствить ва­ши же­ла­ния; в кон­це кон­цов, вы ни­ко­гда не бу­де­те под­вер­же­ны ни ма­лей­ше­му со­жа­ле­нию. Возь­мем, к при­ме­ру. Как вы мо­же­те за­ме­тить, моя но­га вос­па­ле­на, и в ней воз­ни­ка­ют опре­де­лен­ные ощу­ще­ния, ко­то­рые на­зы­ва­ют­ся бо­лез­нен­ны­ми. Хо­ро­шо: так при­ня­то го­во­рить. Но это все­го лишь иг­ра во­об­ра­же­ния. Моя вос­па­лен­ная но­га не ме­ша­ет мне быть чест­ным, спра­вед­ли­вым и му­же­ствен­ным; дру­ги­ми сло­ва­ми, до­сти­гать це­лей су­ще­ство­ва­ния и це­ли всех мо­их же­ла­ний. Сле­до­ва­тель­но, я при­учил се­бя все­гда пом­нить, что боль та­ко­го ро­да ме­ня не ка­са­ет­ся и не яв­ля­ет­ся на­сто­я­щим злом. Ибо та­ко­ва при­ро­да ве­щей, ко­то­рые от ме­ня не за­ви­сят. «Но ты оста­нешь­ся хро­мым на всю жизнь», — го­во­ришь ты. Это очень ве­ро­ят­но, и дей­стви­тель­но, наш врач го­во­рит мне, что это несо­мнен­но. Но что то­гда? Ко­гда я ста­ну хро­мым, моя хро­мо­та бу­дет пре­пят­ство­вать мо­им но­гам при ходь­бе, но не мо­ей во­ле де­лать то, к че­му они склон­ны. От­сю­да сле­ду­ет, что пе­чаль и при­зна­ки скор­би, та­кие как плач и сте­на­ния, яв­ля­ют­ся все­го лишь ре­зуль­та­том лож­ных кон­цеп­ций и во­об­ра­же­ния. Что та­кое несча­стье? Предубеж­де­ние. Что та­кое плач? Предубеж­де­ние. Что та­кое жа­ло­бы, неудо­вле­тво­рен­ность, ро­пот, раз­дра­жи­тель­ность, неуго­мон­ность? Все это так мно­го форм предубеж­де­ния, и бо­лее то­го, предубеж­де­ние в от­но­ше­нии ве­щей, непод­кон­троль­ных во­ле.

Он оста­но­вил­ся «Вы да­ли опре­де­ле­ние скор­би, — ска­зал я, — а как вы опре­де­ля­е­те смерть?» «Про­стая мас­ка», — от­ве­тил он. «У нее нет зу­бов. По­вер­ни­те ее дру­гой сто­ро­ной, и вы уви­ди­те, что она вас не ку­са­ет. Это про­сто уход. Жизнь — это как бы празд­ник. При рож­де­нии Бог от­кры­ва­ет вам дверь и го­во­рит: «Вхо­ди­те». При смер­ти, ко­гда празд­ник уже за­кон­чил­ся, Бог сно­ва от­кры­ва­ет вам дверь и го­во­рит: «Ухо­ди­те». Ку­да? Ни к че­му ужас­но­му. Толь­ко к ис­точ­ни­ку, из ко­то­ро­го ты вы­шел. К то­му, что дру­же­люб­но и род­ствен­но по ду­ху: к сти­хи­ям. То, что в те­бе бы­ло ог­нем, ухо­дит в огонь; то, что зем­ля, в зем­лю; ка­кой воз­дух, к воз­ду­ху, ка­кая во­да, к во­де. Нет ни Аида, ни Ахе­ро­на, ни Ко­ци­та, ни Пи­риф­ле­ге­то­на; но все пол­но бо­гов и бо­же­ствен­ных су­ществ. Тот, кто мо­жет счи­тать всю все­лен­ную сво­им до­мом, мо­жет смот­реть на солн­це, лу­ну и звез­ды как на сво­их дру­зей и на­сла­ждать­ся об­ще­ством зем­ли и мо­ря, он боль­ше не оди­нок и не бес­по­мо­щен в из­гна­нии. Пусть смерть при­дет к те­бе, ко­гда за­хо­чет. Мо­жет ли смерть из­гнать те­бя из Все­лен­ной? Ты зна­ешь, что она не мо­жет. Иди, ку­да хо­чешь, там по-преж­не­му бу­дут солн­це, лу­на и звез­ды, сны, пред­ска­за­ния и об­ще­ние с бо­га­ми.»

Я пе­ре­бил его. «Ты го­во­ришь, что Ада нет; зна­чит, нет и Ели­сей­ских по­лей?» «Я не знаю, — от­ве­тил он, — но за­чем ис­кать для хо­ро­ше­го че­ло­ве­ка боль­шей на­гра­ды, чем со­вер­ше­ние добра? По­сле то­го, как Бог счел вас до­стой­ным быть вве­ден­ным в Его ве­ли­кий го­род, Все­лен­ную, что­бы вы мог­ли вы­пол­нять за Него обя­зан­но­сти муж­чи­ны, вы все еще про­си­те о чем-то боль­шем, как мла­де­нец о еде? Нуж­ны ли вам уго­во­ры и сла­до­сти, что­бы по­бу­дить вас по­сту­пать пра­виль­но? Не упо­доб­ляй­тесь пло­хо­му ак­те­ру, ко­то­рый за­бы­ва­ет от­ве­ден­ную ему роль, ко­гда вы­хо­дит на сце­ну. «Я был по­слан в этот мир, что­бы сыг­рать роль». Хо­ро­шо ска­за­но, ми­стер ак­тер; и ка­кую роль? «Роль сви­де­те­ля Бо­га». Хо­ро­шо: по­вто­ри­те свою роль. «Я несча­стен, Гос­по­ди; я по­гиб; ни один смерт­ный не за­бо­тит­ся обо мне; ни один смерт­ный не да­ет мне то­го, че­го я хо­чу». Что за бол­тов­ня! До­лой ду­ра­ка. Он за­был свою роль; про­го­ни­те его со сце­ны.

«Или вос­поль­зуй­ся дру­гой мо­ей ме­та­фо­рой. Бог — твой ге­не­рал, и ты дол­жен быть для него вер­ным, по­слуш­ным сол­да­том, дав­шим клят­ву по­ви­но­ве­ния, ко­то­рую ты ско­рее умрешь, чем на­ру­шишь. Ты хо­чешь, что­бы я жил? Я жи­ву. Уме­реть? То­гда про­щай. Как бы Ты хо­тел, что­бы я слу­жил Те­бе? Как сол­дат? То­гда я с ра­до­стью от­прав­ля­юсь на вой­ну. Как раб? Я по­ви­ну­юсь. Ка­кой бы пост ты мне ни на­зна­чил, я ско­рее умру ты­ся­чу раз, чем по­ки­ну его. Где бы Ты хо­тел, что­бы я слу­жил Те­бе? В Ри­ме, или в Афи­нах, или в Фи­вах? Ты не по­ки­да­ешь мно­го­люд­ных го­ро­дов. Или на ска­ле Гярус? Ты бу­дешь со мной да­же там. Толь­ко ес­ли Ты от­пра­вишь ме­ня жить ту­да, где боль­ше невоз­мож­но жить в со­гла­сии с при­ро­дой, то­гда, но не рань­ше, я дол­жен уй­ти, при­няв как бы Твой сиг­нал о воз­вра­ще­нии».

На этом он за­кон­чил, и я неко­то­рое вре­мя си­дел мол­ча. Его сло­ва про­зву­ча­ли для ме­ня как звук тру­бы, про­бу­див­ший во мне мно­же­ство доб­ро­де­тель­ных ре­ше­ний, ко­то­рые я в то вре­мя оши­боч­но при­ни­мал за доб­ро­де­тель­ные по­ступ­ки и уже счи­тал се­бя спортс­ме­ном или ге­ро­ем; точ­но так же пья­ный че­ло­век во­об­ра­жа­ет се­бя Ге­рак­лом или чи­та­те­лем ста со­ро­ка трех то­мов о Хри­сип­пе, счи­та­ю­щем се­бя доб­ро­де­тель­ным че­ло­ве­ком. Вско­ре я встал и по­бла­го­да­рил его, ска­зав, что я вы­шел как бы на олим­пий­ское со­стя­за­ние, что­бы при­ме­нить на­став­ле­ния Эпи­к­те­та, мо­е­го тре­не­ра. Он улыб­нул­ся, и ко­гда я вы­хо­дил из его по­ко­ев, он крик­нул мне вслед: «Да, но, Они­сим, для это­го со­стя­за­ния те­бе не нуж­но ждать че­ты­ре го­да».

§ 7. КАК я ПОПРОБОВАЛ ФИЛОСОФИЮ ЭПИКТЕТА

Эпи­к­тет был прав; мне не при­шлось дол­го ждать со­стя­за­ния, о ко­то­ром он го­во­рил. Это на­ча­лось на сле­ду­ю­щий день и про­дол­жа­лось без пе­ре­ры­ва, ибо день за днем я был вы­нуж­ден при­сут­ство­вать на со­бра­ни­ях хри­сти­ан, и день за днем Фи­ли­мон рас­спра­ши­вал ме­ня, не уда­лось ли мне на­ко­нец убе­дить его и не же­лаю ли я те­перь кре­стить­ся. Од­на­ко я по­сле­до­вал со­ве­ту Эпи­к­те­та и ска­зал се­бе: «Прав­ди­вость в мо­ей вла­сти, но доб­рая во­ля Фи­ли­мо­на не в мо­ей вла­сти, по­это­му это ме­ня не ка­са­ет­ся, и я не бу­ду бес­по­ко­ить­ся об этом». Но ве­че­ром каж­до­го дня, ко­гда я я по­чув­ство­вал, что про­пасть меж­ду мной и мо­им гос­по­ди­ном рас­ши­ря­ет­ся, и ко­гда я вспом­нил, что от него за­ви­сит, бу­ду ли я сво­бод­ным или ра­бом, со­еди­нюсь ли я с Эу­ха­рис или рас­ста­нусь с ней на­все­гда, то­гда мой ра­зум вну­шил мне опа­се­ния, что я не мо­гу чест­но ска­зать: «Его доб­рая во­ля ка­са­ет­ся ме­ня нет.» Ча­сто я про­ве­рял се­бя, го­во­ря, что Бог по­ста­вил ме­ня во Все­лен­ной стра­жем и что я не дол­жен пре­не­бре­гать сво­им по­стом, где бы он ни на­хо­дил­ся; но как толь­ко эти сло­ва при­хо­ди­ли мне на па­мять, при­хо­ди­ли и дру­гие, а имен­но: «ес­ли бы Он по­ме­стил нас ту­да, где мы не смог­ли бы жить со­об­раз­но при­ро­де, то­гда мы мог­ли бы при­нять это как глас тру­бы, при­зы­ва­ю­щий нас оста­вить эту жизнь ра­ди дру­гой». И ска­зал я се­бе: мож­но ли счи­тать, что я жи­ву в со­гла­сии с при­ро­дой, что я дол­жен жить в под­чи­не­нии та­ко­му раб­ству, как это? Или это зна­чит жить в со­от­вет­ствии с при­ро­дой, быть от­стра­нен­ным от вся­кой уче­но­сти, как раз то­гда, ко­гда ме­ня на­учи­ли поль­зо­вать­ся ею и по­лу­чать удо­воль­ствие? и жить от­дель­но от всех дру­зей, не об­ща­ясь ни с кем, кро­ме раб­ских на­клон­но­стей? и, од­ним сло­вом, об­ла­дая мно­ги­ми спо­соб­но­стя­ми, под­го­тов­лен­ны­ми для бла­го­род­но­го при­ме­не­ния, ока­зать­ся в по­ло­же­нии, ко­гда все эти спо­соб­но­сти долж­ны бу­дут ржа­веть неис­поль­зу­е­мы­ми?

Тем вре­ме­нем по­ве­де­ние Пи­сту­са рас­ши­ри­ло про­пасть меж­ду мо­им учи­те­лем и мной и пол­но­стью на­стро­и­ло са­му мою ду­шу про­тив ве­ры. Этот че­ло­век был сек­ре­та­рем Фи­ли­мо­на во вре­мя мо­е­го от­сут­ствия в Афи­нах; и те­перь, об­на­ру­жив, что его как бы вы­тес­ня­ют, он на­чал от­да­лять Фи­ли­мо­на от ме­ня хит­ры­ми ин­си­ну­а­ци­я­ми, на­ме­ка­ми, пись­ма­ми, непод­пи­сан­ны­ми чу­жой ру­кой, а ино­гда и от­кры­ты­ми во­про­са­ми, хит­ро за­дан­ны­ми мне в при­сут­ствии Фи­ли­мо­на. Как, на­при­мер, в тот день, ко­гда я по­се­тил Эпи­к­те­та, он спро­сил ме­ня в при­сут­ствии мо­е­го учи­те­ля, в доб­ром ли здра­вии Эпа­ф­ро­дит, по­сколь­ку он был учи­те­лем Эпи­к­те­та и очень рас­пут­ным че­ло­ве­ком. Ко­гда я ска­зал: «Да, на­сколь­ко мне из­вест­но», — по вы­ра­же­нию ли­ца Фи­ли­мо­на я по­нял, что ему очень не нра­вит­ся, что я ту­да хо­жу; и я сра­зу же объ­яс­нил, что я не хо­дил на­ве­стить и не ви­дел са­мо­го Эпа­ф­ро­ди­та, а толь­ко его ра­ба Эпи­к­те­та, ко­то­рый был бо­лен. И все же ту­ча на че­ле мо­е­го учи­те­ля не со­всем рас­се­я­лась, и он не за­был об этом. Ибо в тот же ве­чер он от­вел ме­ня в сто­рон­ку, ска­зав, что при­шло вре­мя по­кон­чить с юно­ше­ски­ми стра­стя­ми и ка­при­за­ми, и спро­сил, об­ду­мал ли я его пред­ло­же­ние — не о кре­ще­нии, ибо в то вре­мя он не стал бы упо­ми­нать о бо­лее вы­со­ких ма­те­ри­ях, — а о бра­ке, и го­тов ли я же­нить­ся на Пре­пу­се? Я ска­зал «Нет». Тут он стал очень се­рье­зен, ска­зав, что это бы­ла очень под­хо­дя­щая пар­тия для ме­ня и вполне под­хо­дя­щая для то­го, что­бы удер­жать ме­ня от дур­ных по­ступ­ков, к ко­то­рым склон­ны мо­ло­дые лю­ди; и он ве­лел мне еще раз по­ду­мать об этом, а по­ка быть бо­лее осмот­ри­тель­ным в том, с кем я об­ща­юсь, ибо ему не нра­ви­лось, что я да­же за­хо­дил в дом та­ко­го че­ло­ве­ка, как Эпа­ф­ро­дит, хо­тя бы для то­го, что­бы на­ве­стить боль­но­го ра­ба. На­прас­но я пы­тал­ся (воз­мож­но, слиш­ком ту­ман­но, по­то­му что те­перь я не мог сво­бод­но го­во­рить с Фи­ли­мо­ном, как в преж­ние вре­ме­на) объ­яс­нить, что мне ну­жен со­вет и что я об­ра­тил­ся за ним к Эпи­к­те­ту. «Это ре­ше­но», — бы­ло все, что он успел ска­зать, преж­де чем от­пу­стил ме­ня в мою ком­на­ту. Толь­ко ко­гда я ухо­дил, он пе­ре­зво­нил мне и спро­сил, от­ка­зал­ся ли я, по край­ней ме­ре, от мыс­ли об Эв­ха­ри­се. Я ска­за­ла «Нет». На что он от­ве­тил, что очень со­жа­ле­ет об этом, ибо он не мог со­гла­сить­ся с тем, что­бы моя ду­ша бы­ла пой­ма­на в ло­вуш­ку та­ким бра­ком, и до тех пор, по­ка я пи­та­ла эту глу­пую страсть, для него бы­ло невоз­мож­но осу­ще­ствить про­ект осво­бож­де­ния ме­ня. С эти­ми сло­ва­ми он от­пу­стил ме­ня в мою ком­на­ту, оне­мев­ше­го от стра­сти. В та­ком на­стро­е­нии я взял пе­ро и на­пи­сал Эпи­к­те­ту сле­ду­ю­щее:

«ОНИСИМ ЭПИКТЕТУ, ЗДОРОВЬЯ.

«Я опи­рал­ся на ва­шу фи­ло­со­фию, и она ока­за­лась сло­ман­ной тро­стин­кой. Я боль­ше не мо­гу жить под невы­но­си­мым гне­том мо­е­го раб­ства здесь. Но что мне де­лать? Я не мо­гу жить в со­гла­сии с при­ро­дой. «То­гда умри», — го­во­ри­те вы. И что то­гда ста­нет с Эу­ха­рис, у ко­то­рой разо­бьет­ся серд­це из-за мо­е­го отъ­ез­да? Ва­ша фи­ло­со­фия не при­ни­ма­ет во вни­ма­ние же­ну, или де­тей, или тех до­ро­гих дру­зей, ко­то­рые яв­ля­ют­ся ва­ши­ми вто­ры­ми «я». Их сча­стье не в ва­шей вла­сти; и все же, как вы мо­же­те быть спо­кой­ны в их несча­стье? От­веть мне на это.

«Еще один во­прос. При­сут­ству­ю­щий здесь че­ло­век, па­фла­го­ня­нин, некто Пи­стус, на­стра­и­ва­ет Фи­ле­мо­на про­тив ме­ня, раз­бра­сы­ва­ет за­пис­ки, на­пи­сан­ные незна­ко­мым по­чер­ком и безы­мян­ные, об­ви­няя ме­ня в об­мане, во­ров­стве, по­се­ще­нии бор­де­лей и все­воз­мож­ной нечи­сто­плот­но­сти. Его по­след­ним уда­ром бы­ло убе­дить Фи­ле­мо­на за­пре­тить мне на­ве­щать вас. Я нена­ви­жу его и на­ме­рен нена­ви­деть. До­пус­ка­ет ли ва­ша фи­ло­со­фия нена­висть?

«Тре­тий во­прос. Вы го­во­ри­те, что мы сол­да­ты и долж­ны ско­рее уме­реть, чем по­ки­нуть свой пост. Но кто по­ру­чит­ся за на­ше­го ге­не­ра­ла, что он не ду­рак и не мо­шен­ник, или что-ни­будь еще, кро­ме име­ни? Гля­дя на по­ле бит­вы Все­лен­ной, я ви­жу кон­фликт, но ис­ход со­мни­те­лен; ни­ка­ких при­зна­ков ко­ман­до­ва­ния или, по край­ней ме­ре, по­бе­ды; в од­ном ме­сте ра­дость, в трех ме­стах пе­чаль; здесь удо­воль­ствие, там боль; ино­гда пре­об­ла­да­ет доб­ро­де­тель, ча­ще по­рок; один хо­зя­ин, два­дцать ра­бов; жи­вот­ные охо­тя­щи­е­ся (по необ­хо­ди­мо­сти) на дру­гих жи­вот­ных; лю­ди (по необ­хо­ди­мо­сти или вы­бо­ру?) угне­тать дру­гих лю­дей; вез­де кон­фликт, об­ще­го ни­где. Про­чти­те мне эти за­гад­ки, или не будь­те для ме­ня Эди­пом.

«Про­сти ме­ня, дра­жай­ший друг и на­став­ник, но я вне се­бя от стра­сти, тре­во­жусь не за се­бя, а за ту, что за мо­ря­ми, ко­то­рая си­дит, ожи­дая ве­стей от ме­ня, и чув­ству­ет свою жизнь. быть свя­зан­ной с мо­ей. Силь­ный в тво­ем при­сут­ствии, без те­бя я са­мый сла­бый. Пе­ре­дай, я умо­ляю те­бя, часть сво­ей си­лы то­му, кто в ней ост­ро нуж­да­ет­ся».

§ 8. КАК МЕНЯ ОБВИНИЛИ В КРАЖЕ С ПОМОЩЬЮ УЛОВОК ПИСТУСА

В это вре­мя, еще до то­го, как я по­лу­чил из­ве­стие от Эпи­к­те­та, я по­лу­чил пись­мо от Эв­ха­ри­са. По­сле неко­то­ро­го про­мед­ле­ния, тщет­но на­де­ясь, что смо­гу со­об­щить бо­лее ра­дост­ную весть, я на­пи­сал ей, об­ри­со­вы­вая бу­ду­щее как мож­но яр­че, но не скры­вая ре­ши­тель­ных воз­ра­же­ний Фи­ли­мо­на и его ны­неш­не­го от­ка­за; и вот я по­лу­чил ее от­вет. Это бы­ло вло­же­но в пись­мо от Мо­ло­на, в ко­то­ром он рас­ска­зы­вал о сво­ем клас­се и уче­ни­ках и вы­ра­жал на­деж­ду, что я про­дол­жаю уче­бу в Colossae, а так­же по­дроб­но рас­ска­зы­вал о сво­их недав­них лек­ци­ях; в кон­це сво­е­го пись­ма он до­ба­вил, что у Эв­ха­рис бы­ло сла­бое здо­ро­вье и что он опа­сал­ся, что у нее по­му­тил­ся рас­су­док, по­сколь­ку она бы­ла за­ра­же­на суе­ве­ри­я­ми. Ее ста­рая ня­ня Тал­лу­са утвер­жда­ла, что она бы­ла оча­ро­ва­на дур­ным гла­зом; но он ду­мал, что зло бы­ло ча­стич­но вы­зва­но неко­то­ры­ми ее зна­ко­мы­ми жен­щи­на­ми, хри­сти­ан­ка­ми из Ко­рин­фа, ко­то­рые при­вез­ли в Афи­ны ка­кие-то стран­ные об­ря­ды и док­три­ны неко­е­го Пав­ла и ко­то­рые, по-ви­ди­мо­му, по­вре­ди­ли ее рас­су­док. Од­на­ко он ве­рил, что ее бе­да прой­дет, ко­гда из Ко­лос­сов при­дут луч­шие ве­сти. Об этом го­во­ри­лось в пись­ме Ев­ха­ри­са.

«Не пе­ре­ста­вай на­де­ять­ся, до­ро­гой Они­сим. Ес­ли я скорб­лю, то это по­то­му, что мне ка­жет­ся, что я ви­жу, как ты скор­бишь. Ес­ли бы я толь­ко знал, что ты по­лон на­дежд, я то­же мог бы быть и по­лон на­дежд, и счаст­лив. Тал­лу­са охот­но уте­ши­ла бы ме­ня, ко­гда я пла­чу, рас­ска­зав пе­чаль­ные ис­то­рии о дру­гих лю­дях, ко­то­рые лю­би­ли и бы­ли опе­ча­ле­ны раз­лу­кой, но я не на­столь­ко же­сток, что­бы ра­до­вать­ся из-за то­го, что дру­гим груст­но; по­это­му я ищу уте­ше­ния в дру­гом ме­сте. До­ро­гая, ко­гда мы бы­ли вме­сте в по­след­ний раз, с тво­их губ со­рва­лись ка­кие-то со­мни­тель­ные сло­ва, во­про­ша­ю­щие, как мне по­ка­за­лось, су­ще­ству­ют ли та­кие Ели­сей­ские по­ля, о ко­то­рых по­ют по­эты. И все же не ка­жет­ся ли (по­сколь­ку ны­неш­ний мир так по­лон пе­ча­ли), что долж­ны быть ка­кие-то Ост­ро­ва Бла­жен­ных, на­зы­ва­е­мые как угод­но, где те, ко­го су­ро­вая судь­ба раз­де­ли­ла здесь, но ко­му доб­рые бо­ги, несо­мнен­но, суж­де­но ко­гда-ни­будь со­еди­нить­ся, встре­тят­ся сно­ва, что­бы ни­ко­гда не рас­стать­ся? До­ро­гой Они­сим, до­ро­же мне мо­ей соб­ствен­ной жиз­ни, что, ес­ли мы боль­ше не встре­тим­ся на этой зем­ле? Не мо­жет ли слу­чить­ся так, что мы встре­тим­ся в дру­гом ме­сте? И все же, да­же в этой жиз­ни, я все еще ве­рю и на­де­юсь; и сде­лай то же са­мое ра­ди ме­ня. Мысль о тво­ей без­на­деж­но­сти уби­ва­ет ме­ня. до­ро­гой друг, ми­лая при­чи­на са­мой горь­кой пе­ча­ли мо­е­го серд­ца, не ду­май, что я упре­каю те­бя за то, что твоя лю­бовь же­сто­ка. Сла­ще, го­раз­до сла­ще скор­беть так, как я скорб­лю о тво­ем от­сут­ствии, чем ни­ко­гда не знать и не лю­бить те­бя. Про­щай и на­дей­ся на ме­ня; и верь, что я ве­рен тво­ей люб­ви, жив я или умру».

В кон­це пись­ма бы­ли до­бав­ле­ны сле­ду­ю­щие сло­ва: «Я ви­жу, что за­кон­чил свое пись­мо сло­вом о дур­ном пред­зна­ме­но­ва­нии. Они­сим сме­ет­ся над пред­зна­ме­но­ва­ни­я­ми; но для соб­ствен­но­го удо­воль­ствия я предот­вра­щу зло, по­вто­рив преды­ду­щий во­прос. Ви­де­ния, ка­са­ю­щи­е­ся Хри­ста, о ко­то­рых ты го­во­рил, яв­ля­лись ли они те­бе то­же ко­гда-ни­будь в тво­их снах? По­сколь­ку ты за­был от­ве­тить на этот же во­прос, ко­гда я впер­вые за­дал его те­бе, пусть эта фи­ал­ка, ко­то­рую я сей­час це­лую, бу­дет мо­им по­слом, что­бы ты не за­был ее во вто­рой раз».

По­ка я си­дел с увяд­шим цвет­ком в ру­ке, раз­мыш­ляя об Афи­нах, ви­дя, как буд­то пе­ред мо­и­ми гла­за­ми, ма­лень­кую ком­на­ту, в ко­то­рой да­же в этот мо­мент, воз­мож­но, си­де­ла за прял­кой Эв­ха­ри­да, а Мо­лон чи­тал ря­дом с ней, Пи­стус при­нес мне со­об­ще­ние, что Фи­ле­мон же­ла­ет ви­деть ме­ня в биб­лио­те­ка; «и, — ска­зал па­фла­го­нец злоб­ным то­ном, — те­бе луч­ше бы­ло бы при­ду­мать ка­кую-ни­будь хит­рую за­щи­ту, по­то­му что ста­рик зна­ет, что ты на­тво­рил. Но вы, ве­ро­ят­но, пред­по­чте­те успо­ко­ить его, при­знав­шись». Зло­ба это­го че­ло­ве­ка разо­зли­ла ме­ня, и я во­шел в ком­на­ту в неко­то­ром за­па­ле. Вско­ре вы­яс­ни­лось, что из биб­лио­те­ки про­пал эк­зем­пляр пьес Ари­сто­фа­на. Фи­ли­мон в то вре­мя с боль­шой тща­тель­но­стью про­смат­ри­вал свои кни­ги, уни­что­жая те, ко­то­рые ка­за­лись непри­год­ны­ми для хри­сти­ан­ско­го до­ма; и он недву­смыс­лен­но при­ка­зал мне не брать из биб­лио­те­ки ни од­но­го про­из­ве­де­ния по­этов Ста­рой ко­ме­дии, и я по­ви­но­вал­ся ему. Но ко­гда эта кни­га про­па­ла, Пи­стус под­твер­дил, что ви­дел, как я чи­тал ее в сво­ей ком­на­те. По­ни­мая это, я рез­ко от­ве­тил, что па­фла­го­нец со­лгал. Но Фи­ле­мон по­про­сил ме­ня по­ду­мать, не мог ли я, сам то­го не же­лая, взять ее из биб­лио­те­ки, по­сколь­ку все­гда лю­бил про­из­ве­де­ния это­го по­эта и в преж­ние вре­ме­на при­вык сво­бод­но брать из лю­бой ча­сти биб­лио­те­ки те кни­ги, ко­то­рые мне хо­те­лось; и он до­ба­вил, что из осталь­но­го од­на­ко очень немно­гие мог­ли по­нять эту кни­гу, бу­дучи негра­мот­ны­ми, а те, кто мог бы про­чи­тать ее, не ста­ли бы это­го де­лать, по­то­му что они по­лу­чи­ли пе­чать во Хри­сте и при­над­ле­жа­ли к свя­тым. Мне оста­ва­лось толь­ко по­вто­рить, что я не брал эту кни­гу. На это Пи­стус с усмеш­кой ска­зал, что, ес­ли бы это бы­ло так, до­стой­ный Они­сим, ве­ро­ят­но, был бы вполне со­гла­сен, что­бы его ком­на­ту обыс­ка­ли. Я сра­зу же со­гла­сил­ся; но ед­ва два ра­ба вы­шли из ком­на­ты, от­пра­вив­шись на по­ис­ки, как мне от­кры­лось зло­дей­ство Пи­сту­са; и я по­вер­нул­ся и схва­тил его за гор­ло, ска­зав, что ес­ли кни­ги бы­ли най­де­ны в мо­ей ком­на­те, то па­фла­го­ня­нин спря­тал их там. Тут Пи­стус упал на ко­ле­ни, де­лая вид, что по­ра­жен мо­им на­си­ли­ем, и при­зы­вая Гос­по­да в сви­де­те­ли сво­ей неви­нов­но­сти. Фи­ли­мон с него­до­ва­ни­ем при­ка­зал мне пре­кра­тить; но его него­до­ва­ние ста­ло еще силь­нее, ко­гда двое ра­бов вер­ну­лись, неся про­пав­шие то­ма, ко­то­рые, как ока­за­лось, они на­шли спря­тан­ны­ми под мо­ей ку­шет­кой. В при­сут­ствии всех ра­бов он при­ка­зал мне вер­нуть­ся в мою ком­на­ту, ска­зав, что сна­ча­ла ему и в го­ло­ву не при­хо­ди­ло об­ви­нять ме­ня в кра­же книг, а толь­ко в том, что я без­дум­но или умыш­лен­но по­за­им­ство­вал их, но те­перь он не знал, что и ду­мать. Итак, я вер­нул­ся в свою ком­на­ту, по­до­зре­ва­е­мый в том, что я вор; и, вой­дя, я об­на­ру­жил на сво­ем сто­ле это пись­мо от Эпи­к­те­та.

§ 9. КАК ЭПИКТЕТ ДАЛЕЕ ОБЪЯСНЯЛ СВОЮ ФИЛОСОФИЮ

- ЭПИКТЕТ — ОНИСИМУ, ЗА ЗДОРОВЬЕ.

«Пло­хой ис­пол­ни­тель не мо­жет петь один, а толь­ко в хо­ре. Точ­но так же неко­то­рые сла­бо­ха­рак­тер­ные лю­ди не мо­гут ид­ти по жиз­нен­но­му пу­ти в оди­ноч­ку, но долж­ны обя­за­тель­но дер­жать­ся за чью-то ру­ку. Но ес­ли вы на­ме­ре­ны ко­гда-ни­будь стать кем-то боль­шим, чем мла­де­нец, вы долж­ны на­учить­ся хо­дить в оди­ноч­ку. Ме­ня воз­му­ща­ет, ко­гда я слы­шу, как мо­ло­дой че­ло­век го­во­рит сво­е­му на­став­ни­ку: «Я хо­чу, что­бы ты был со мной». Раз­ве с ним не Бог? Но, Они­сим, ты не хо­чешь при­ни­мать Бо­га как сво­е­го на­став­ни­ка на прак­ти­ке, хо­тя и за­яв­ля­ешь, что де­ла­ешь это тео­ре­ти­че­ски. Ибо тво­и­ми уста­ми ты го­во­ришь: «Гос­по­ди, поз­воль мне ид­ти пря­мо два­дцать пять с по­ло­ви­ной фар­лон­гов, а за­тем сде­лать пер­вый по­во­рот на­ле­во». Од­на­ко поз­воль мне по­пы­тать­ся от­ве­тить на твои во­про­сы; но не по по­ряд­ку, ибо сна­ча­ла я дол­жен по­ка­зать те­бе, что ли есть доб­рый Бог или нет, вы долж­ны ве­сти се­бя так, как ес­ли бы доб­рый Бог су­ще­ство­вал, ина­че вы долж­ны уме­реть. Итак, во-пер­вых, что есть Де­мет­ра, раз­ве это не яс­но всем, кто ест хлеб? И что есть Ге­лиос или Апол­лон, раз­ве это не яс­но так­же всем, кто на­сла­жда­ет­ся сол­неч­ным све­том? На­зо­ви­те пер­вое Хле­бом, а вто­рое Сол­неч­ным све­том, ес­ли хо­ти­те; они все еще су­ще­ству­ют, и вы долж­ны вку­шать их и при­зна­вать до тех пор, по­ка вы вку­ша­е­те Празд­ник Жиз­ни.

«Но вы жа­лу­е­тесь, что Хо­зя­ин пи­ра недобр или глуп, не по­за­бо­тив­шись долж­ным об­ра­зом о сво­их го­стях. Глу­пый че­ло­век! То­гда за­чем оста­вать­ся го­стем? Не будь­те глу­пее де­тей. Ко­гда иг­ра пе­ре­ста­ет им нра­вить­ся, они го­во­рят: «Я боль­ше не бу­ду иг­рать». Так и вы, ес­ли пир вам не нра­вит­ся, ска­жи­те: «Я боль­ше не бу­ду пи­ро­вать»; и ухо­ди­те. Ибо помни­те, что дверь все­гда от­кры­та. Но ес­ли вы оста­е­тесь на пи­ру, не жа­луй­тесь на Хо­зя­и­на, ибо это глу­по. По­это­му помни­те, что ес­ли Хо­зя­ин хо­чет, что­бы вы оста­лись Его го­стем, в этом слу­чае Он по­за­бо­тил­ся обо всем необ­хо­ди­мом для вас; но ес­ли Он это­го не сде­лал, это знак то­го, что ваш путь ле­жит к две­ри.

«При­ме­ни это пра­ви­ло к се­бе и к той, ко­го ты лю­бишь. Как луч­ше, что­бы ты умер с го­ло­ду и со­хра­нил ду­шев­ное спо­кой­ствие до по­след­не­го вздо­ха, чем что­бы ты жил в изоби­лии с ду­шой, пол­ной вся­ко­го бес­по­кой­ства и му­че­ний, так и луч­ше, что­бы Ев­ха­рис умер­ла, а ты пре­бы­вал в ми­ре, чем что­бы твой же­них (или лю­бой дру­гой ина­че са­мые близ­кие и до­ро­гие вам лю­ди) долж­ны бы­ли бы жить, а вы пре­бы­вать в смя­те­нии ума. Нет, отец ско­рее дол­жен до­пу­стить, что­бы его сын стал непо­слуш­ным и злым, чем сам стать несчаст­ным. Вы не долж­ны го­во­рить: «Ес­ли я не на­ка­жу сво­е­го сы­на, он ока­жет­ся непо­до­ба­ю­щим»; но вы долж­ны пред­по­честь свою соб­ствен­ную без­мя­теж­ность ума по­слу­ша­нию сы­на и всем дру­гим объ­ек­там; и то же пра­ви­ло спра­вед­ли­во в от­но­ше­нии Ев­ха­ри­са. Так и толь­ко так ты все­гда бу­дешь спо­ко­ен и смо­жешь пре­зи­рать худ­шие из пред­зна­ме­но­ва­ний».

По­сле это­го Эпи­к­тет пе­ре­шел к бо­лее об­щим рас­суж­де­ни­ям о фи­ло­со­фии и фи­ло­со­фах, а так­же об их дол­ге пе­ред мас­са­ми; часть из них я опус­каю, но осталь­ное бы­ло при­мер­но та­ким:

«Но, воз­мож­но, вы ска­же­те: «Тол­па не зна­ет это­го безу­мия скор­би; и ес­ли мы не бу­дем скор­беть вме­сте с ни­ми, ко­гда они скор­бят, мы по­ка­жем­ся им же­сто­ки­ми, и нас воз­не­на­ви­дят. Или как мы объ­яс­ним на­шу тео­рию тол­пе?» С ка­кой це­лью вы долж­ны же­лать объ­яс­нить это им? Раз­ве недо­ста­точ­но то­го, что вы убе­ди­лись са­ми? Ко­гда я был маль­чи­ком и жил до­ма, на­сколь­ко я пом­ню, и ко­гда де­ти мо­е­го хо­зя­и­на при­хо­ди­ли ко мне, хло­пая в ла­до­ши и го­во­ря: «Зав­тра хо­ро­ший празд­ник Са­тур­на», го­во­рил ли я им (как вы ду­ма­е­те?), что хо­ро­шее за­клю­ча­ет­ся не в сла­до­стях и не в том, че­го они же­ла­ют? Нет, но я то­же хлоп­нул в ла­до­ши. Точ­но так же, ко­гда вы не в со­сто­я­нии ни­ко­го убе­дить, от­но­си­тесь к нему как к ре­бен­ку и хло­пай­те в ла­до­ши вме­сте с ним; или, ес­ли вы не хо­ти­те это­го де­лать, по край­ней ме­ре, при­дер­жи­те язык. По­это­му, ко­гда вы ви­ди­те, что муж­чи­на сто­нет из-за то­го, что он или его неве­ста, ве­ро­ят­но, бу­дут вы­да­ны за­муж за дру­го­го, сна­ча­ла сде­лай­те все воз­мож­ное, что­бы из­ба­вить его от его зло­го и оши­боч­но­го мне­ния. Но ес­ли его не пе­ре­убе­дить, ни­что не ме­ша­ет, но вы мо­же­те изоб­ра­зить неко­то­рую пе­чаль и опре­де­лен­ное со­чув­ствие к его несча­стью. Толь­ко по­за­боть­тесь о том, что­бы го­ре не овла­де­ло ва­шим серд­цем, по­ка вы ду­ма­е­те толь­ко о том, что­бы оли­це­тво­рить его.

«Итак, вы ви­ди­те, что я за­пре­щаю вам пе­ча­лить­ся ни о се­бе, ни о дру­гих. Точ­но так же я за­пре­щаю вам нена­ви­деть. Ибо по­че­му вы долж­ны нена­ви­деть или да­же гне­вать­ся на нече­сти­во­го че­ло­ве­ка, ска­жем, на во­ра или пре­лю­бо­дея? «По­то­му что, — от­ве­ти­те вы, — они от­ни­ма­ют у ме­ня то, что я це­ню боль­ше все­го, мое бо­гат­ство, мою ре­пу­та­цию или при­вя­зан­ность мо­ей же­ны». Дру­ги­ми сло­ва­ми, они от­ни­ма­ют у вас те пред­ме­ты, ко­то­рые вы лю­би­те и же­ла­е­те в из­быт­ке, хо­тя они и не за­ви­сят от вас. Но ле­кар­ство со­сто­ит в том, что­бы воз­дер­жи­вать­ся от чрез­мер­ной люб­ви к этим ве­щам. Все­гда помни­те так­же, ко­гда кто-ли­бо при­чи­ня­ет вам вред, как это на­зы­ва­ет­ся, что при­чи­ной вре­да яв­ля­ет­ся неве­же­ство или оши­боч­ное мне­ние. Ибо ни­кто не со­вер­шил бы пре­ступ­ле­ния, ес­ли бы знал, что тем са­мым раз­ру­ша­ет свою соб­ствен­ную ду­шу. Из-за оши­боч­ных мне­ний Ме­дея уби­ла сво­их де­тей, а Кли­тем­не­стра — сво­е­го му­жа. За­чем же нена­ви­деть че­ло­ве­ка толь­ко по­то­му, что бед­ня­га ужас­но неве­же­ствен и на­но­сит се­бе ве­ли­чай­ший из всех травм, в то вре­мя как он лож­но по­ла­га­ет, что при­чи­ня­ет вред вам?

«Имей­те в ви­ду да­лее, что у все­го есть два ли­ца, од­но из ко­то­рых тер­пи­мо, а дру­гое невы­но­си­мо. На­при­мер, ко­гда ваш брат при­чи­ня­ет вам вред, смот­ри­те на него не как на при­чи­ни­те­ля вре­да, а ско­рее как на бра­та. Да­же ес­ли ты не мо­жешь сде­лать это ра­ди сво­е­го бра­та, ты дол­жен сде­лать это ра­ди се­бя. Ибо во всем ты дол­жен в первую оче­редь ду­мать не о сво­ем бра­те и не об ин­те­ре­сах сво­е­го бра­та, а о се­бе и сво­ем соб­ствен­ном ду­шев­ном спо­кой­ствии. «Мой брат, — воз­мож­но, ска­же­те вы, — не дол­жен был так по­стыд­но об­ра­щать­ся со мной». Со­вер­шен­но вер­но; тем ху­же для него. Но это его де­ло, а не ва­ше, и вы не долж­ны при­чи­нять се­бе вред из-за него. Как бы он ни от­но­сил­ся к вам, вы долж­ны от­но­сить­ся к нему спра­вед­ли­во. Ибо ва­ше об­ра­ще­ние с ним в ва­шей вла­сти, и, сле­до­ва­тель­но, это ва­ша за­бо­та; но то, как он об­ра­ща­ет­ся с ва­ми, не в ва­шей вла­сти, и, сле­до­ва­тель­но, вас не ка­са­ет­ся. По­это­му, ес­ли ваш враг оскорб­ля­ет вас, по­ста­рай­тесь ду­мать о нем хо­ро­шо за то, что он не уда­рил вас. «Но он уда­рил ме­ня». То­гда по­ду­май хо­ро­шо о нем за то, что он не ра­нил те­бя. «Но он ра­нил ме­ня», то­гда по­ду­май хо­ро­шо о нем за то, что он не убил те­бя. «Но я уми­раю от ра­ны, ко­то­рую он на­нес мне». То­гда по­ду­май­те хо­ро­шо о нем за то, что он от­крыл вам ту дверь, ко­то­рую Хо­зя­ин Пи­ра на­зна­чил для ва­ше­го ухо­да с Его пи­ра. При­ме­ни­те это пра­ви­ло к Пи­сту­су, и ес­ли он на­стро­ил ра­зум Фи­ле­мо­на про­тив вас, по­ду­май­те о нем хо­ро­шо, что он еще не отра­вил са­мо ва­ше те­ло.

«Но пер­вое пра­ви­ло бо­лее важ­но: вы не долж­ны при­да­вать зна­че­ния ве­щам, ко­то­рые на­хо­дят­ся вне ва­ше­го кон­тро­ля. За­би­ра­ет ли Фор­ту­на что-то? То­гда по­смей­тесь над ней. Ко­гда Фи­ле­мон и его дру­зья ли­ша­ют вас ва­шей за­слу­жен­ной сво­бо­ды и за­би­ра­ют ва­ши кни­ги, ва­шу ре­пу­та­цию, ва­ши пер­спек­ти­вы вступ­ле­ния в брак, вы долж­ны пред­ста­вить се­бя пе­ред су­дом маль­чи­шек, ко­то­рые за­би­ра­ют у вас ко­сточ­ки и оре­хи. «Итак, Эпи­к­тет лег­ко­мыс­лен­но от­но­сит­ся к люб­ви, бра­ку и узам се­мей­ной при­вя­зан­но­сти». Не так; он при­зна­ет их за про­стых лю­дей, но не за Они­си­ма и Эпи­к­те­та, ни за дру­гих фи­ло­со­фов в ны­неш­ней войне добра со злом. Ибо при ны­неш­нем по­ло­же­нии ве­щей фи­ло­соф дол­жен услы­шать звук тру­бы, при­зы­ва­ю­щий всех доб­рых лю­дей при­го­то­вить­ся, по­доб­но ар­мии, по­стро­ен­ной для бит­вы пе­ред ли­цом вра­га; и он дол­жен быть без вся­ко­го от­вле­че­ния, все­це­ло за­нят слу­же­ни­ем Бо­гу.

«На­ко­нец, что бы ни слу­чи­лось, не будь ра­бом. «Я дол­жен пой­ти в эр­га­сту­лум», — го­во­рит Они­сим. И ты то­же дол­жен ид­ти сте­нать»? «Я дол­жен быть за­ко­ван, как раб». Ты то­же дол­жен сте­нать, как раб? «Же­нись на Пре­пу­се, — го­во­рит Фи­ли­мон, — и стань хри­сти­а­ни­ном». «Я это­го не сде­лаю». «То­гда я убью те­бя». «Раз­ве я ко­гда-ни­будь утвер­ждал, что ме­ня нель­зя убить?» — Вот язык, ко­то­рый по­до­ба­ет мо­е­му Они­си­му; не смот­реть на зре­ли­ще жиз­ни так, как сбе­жав­ший раб в те­ат­ре, ко­то­рый вздра­ги­ва­ет вся­кий раз, ко­гда кто-ни­будь до­тра­ги­ва­ет­ся до его пле­ча или упо­ми­на­ет имя его хо­зя­и­на. Вме­сто то­го что­бы клясть­ся в вер­но­сти Хри­сту, что­бы уми­ло­сти­вить Фи­ли­мо­на, луч­ше по­кля­нись ни­ко­гда не бес­че­стить Бо­га, ко­то­рый лю­бит ис­ти­ну, и не роп­тать ни на что про­ис­хо­дя­щее; ибо все про­ис­хо­дит по Его во­ле. Все­гда ста­рай­тесь при­слу­ши­вать­ся к Его го­ло­су; ибо Он об­ра­ща­ет­ся к вам и го­во­рит с ва­ми так: «Они­сим, ко­гда ты был на сво­их лек­ци­ях в Афи­нах, что ты на­зы­вал смер­тью, тю­рем­ным за­клю­че­ни­ем и все­ми дру­ги­ми по­доб­ны­ми внеш­ни­ми ве­ща­ми?» «Я? Без­раз­лич­ные ве­щи». «И как ты на­зы­ва­ешь их сей­час?» «То же са­мое». «В чем цель тво­ей жиз­ни?» «Сле­до­вать за То­бой». «То­гда иди сме­ло».»

§ 10. О МЕТРОДОРЕ И ЕГО СОВЕТАХ

Я чи­тал и пе­ре­чи­ты­вал пись­мо Эпи­к­те­та, но оно боль­ше не мог­ло ни рас­се­ять мои со­мне­ния, ни успо­ко­ить мой ра­зум. То, что в нем бы­ло прав­дой, ка­за­лось уста­рев­шим и бес­по­лез­ным, а имен­но, что каж­дый че­ло­век спо­со­бен де­лать все, что по­же­ла­ет, при усло­вии, что он же­ла­ет толь­ко то­го, что он в со­сто­я­нии сде­лать. И опять же, то, что мог­ло бы быть по­лез­ным, ес­ли бы бы­ло прав­дой, ка­за­лось неправ­дой или, во вся­ком слу­чае, не бес­спор­ным, я имею в ви­ду, что Хо­зя­ин пи­ра был хо­рош. Ибо все, что ска­зал Эпи­к­тет, сво­ди­лось к то­му, что ес­ли мы оста­ем­ся на Пи­ру в ка­че­стве го­стей, то каж­дый обя­зан ве­сти се­бя так, как буд­то Хо­зя­ин хо­ро­ший, или же уй­ти с Пи­ра. Но по­че­му фи­ло­соф был обя­зан пред­по­ла­гать что-то, что мог­ло ока­зать­ся лож­ным, или же по­кон­чить с со­бой? Ибо все это вре­мя на Пи­ру мо­жет во­об­ще не быть Хо­зя­и­на, а толь­ко раз­го­во­ры о Хо­зя­е­вах, а на са­мом де­ле ни Хо­зя­и­на, ни Пи­ра нет, а есть толь­ко сво­е­го ро­да дра­ка за сла­до­сти. Или же мо­жет быть не один Хо­зя­ин, а мно­го, од­ни хо­ро­шие и доб­ро­сер­деч­ные, дру­гие пло­хие и недоб­рые. Или что, ес­ли бы Хо­зя­ин сам был хо­ро­шим, но ему ме­ша­ли Его злые слу­ги, так что го­сти го­ло­да­ли и не бы­ли на­корм­ле­ны? В та­ком слу­чае раз­ве го­сти не мог­ли бы спра­вед­ли­во по­жа­ло­вать­ся? И за­став­лять ве­рить, что Учи­тель был со­вер­шен­но добр и мудр (и все это с це­лью до­сти­же­ния для се­бя спо­кой­ствия и уми­ро­тво­рен­но­сти ума), ка­за­лось сво­е­го ро­да ле­стью по от­но­ше­нию к Учи­те­лю и са­мо­об­ма­ном по от­но­ше­нию к са­мо­му се­бе, что ед­ва ли бы­ло до­стой­но фи­ло­со­фа.

Этот мир и невоз­му­ти­мость Эпи­к­те­та, чем боль­ше я ду­мал об этом, тем мень­ше вос­хи­щал­ся ими. Ибо, несмот­ря на его от­ри­ца­ние, ка­за­лось, что это осла­би­ло вся­кую лю­бовь и друж­бу, а так­же нена­висть. Как я мог «со­хра­нить яс­ность ума», чи­тая пись­мо Ев­ха­ри­са? Дол­жен ли я ска­зать се­бе: «Что бы ни слу­чи­лось с Ев­ха­ри­сом, я, во вся­ком слу­чае, бу­ду пол­но­стью счаст­лив»? Это ка­за­лось мне невоз­мож­ным; нет, и неже­ла­тель­ным. Ес­ли бы Эв­ха­рис го­ре­ва­ла, я чув­ство­вал, что и мне бы­ло бы при­ят­нее го­ре­вать, чем ра­до­вать­ся. Опять же, что ка­са­ет­ся нена­ви­сти, Эпи­к­тет хо­тел бы, что­бы я не нена­ви­дел Пи­сту­са за то, что он пло­хой, а от­зы­вал­ся о нем хо­ро­шо, по­то­му что он не был ху­же. Воз­мож­но, это мо­жет спо­соб­ство­вать спо­кой­ствию, но как это мо­жет со­от­вет­ство­вать ис­тине? Ибо, ес­ли муж­чи­на укра­дет у ме­ня од­ну ми­ну, долж­на ли я бла­го­да­рить его за то, что он не украл две? Так­же, ко­гда муж­чи­на да­ет мне од­ну ми­ну, ру­гай­те его за то, что он не дал мне две! Долг фи­ло­со­фа — не го­во­рить о че­ло­ве­ке ни луч­ше, ни ху­же, чем он то­го за­слу­жи­ва­ет. Кро­ме то­го, Эпи­к­тет, по-ви­ди­мо­му, оши­бал­ся, го­во­ря о вся­ком зле и пре­ступ­ле­нии как про­сто вы­зван­ных оши­боч­ны­ми мне­ни­я­ми, ибо мне та­кие недо­стат­ки, как кле­ве­та, же­сто­кость и ни­зость, ка­за­лись со­вер­шен­но ины­ми и за­слу­жи­ва­ю­щи­ми ино­го от­но­ше­ния, чем та­кой недо­ста­ток, ко­то­рый мог бы со­вер­шить неуме­лый сче­то­вод, ска­зав, что шесть и семь по­лу­ча­ет­ся две­на­дцать. Во всех этих во­про­сах Эпи­к­тет, как мне ка­за­лось (и дей­стви­тель­но, ка­жет­ся до сих пор), сбил­ся с пу­ти, по­то­му что он пол­но­стью со­сре­до­то­чил­ся на до­сти­же­нии це­ли, ко­то­рую, воз­мож­но, Хо­зя­ин Пи­ра не хо­чет, что­бы его го­сти до­стиг­ли в этом ми­ре, я имею в ви­ду со­вер­шен­ную и неиз­мен­ную без­мя­теж­ность ума.

Пре­бы­вая в силь­ном смя­те­нии от все­го это­го кон­флик­та мыс­лей и скло­ня­ясь те­перь боль­ше, чем ко­гда-ли­бо, к ве­ре в то, что бо­гов нет, я ре­шил ослу­шать­ся при­ка­за Фи­ли­мо­на и об­ра­тить­ся к мо­е­му дру­гу Ар­те­ми­до­ру, что­бы спро­сить у него со­ве­та. Итак, я от­пра­вил­ся к нему на сле­ду­ю­щий день, ко­гда Фи­ли­мо­на и Пи­сту­са слу­чай­но не бы­ло в го­ро­де. Но он от­пра­вил­ся по ка­ким-то юри­ди­че­ским де­лам в Ла­оди­кию. Од­на­ко я на­шел во дво­ре его до­ма неко­е­го дру­га Ар­те­ми­до­ра, из­вест­но­го так­же и мне, неко­е­го Мет­ро­до­ра, ко­то­рый, как я по­ла­гал (но не знал на­вер­ня­ка), при­дер­жи­вал­ся тех же взгля­дов, что и Ар­те­ми­дор. Я с ра­до­стью при­вет­ство­вал его; и, по­сколь­ку ви­деть дру­же­люб­ное ли­цо те­перь бы­ло для ме­ня ред­ко­стью, я по­лу­чал удо­воль­ствие от бе­се­ды с ним (хо­тя в преж­ние дни я не был к нему осо­бен­но рас­по­ло­жен), про­гу­ли­ва­ясь взад и впе­ред по пор­ти­ку и бе­се­дуя о раз­ных ве­щах и, в кон­це кон­цов, о де­лах фи­ло­со­фия и ре­ли­гия. И, ес­ли быть крат­ким, не имея дру­го­го со­вет­чи­ка, к ко­то­ро­му мож­но бы­ло бы об­ра­тить­ся, я по­де­лил­ся с этим че­ло­ве­ком (хо­тя я по­чти ни­че­го о нем не знал) неко­то­ры­ми из сво­их бед и недо­уме­ний, спро­сив, что по­со­ве­то­ва­ла бы мне фи­ло­со­фия в мо­ем тя­же­лом по­ло­же­нии?

Ко­гда я за­кон­чил го­во­рить, Мет­ро­до­рус пе­ре­стал хо­дить и оста­но­вил­ся воз­ле раз­би­той пли­ты тро­туа­ра в пор­ти­ке, где несколь­ко му­ра­вьев сви­ли гнез­до и де­ло­ви­то сно­ва­ли ту­да-сю­да из рас­ще­ли­ны. Итак, здесь Мет­ро­дор оста­но­вил­ся и, по­смот­рев свер­ху вниз на му­ра­вьев, а за­тем на ме­ня, ска­зал: «Ес­ли бо­ги дей­стви­тель­но су­ще­ству­ют, а воз­мож­но, они есть, я сей­час по­ка­жу вам, что, ве­ро­ят­но, они ду­ма­ют о нас, смерт­ных. Неко­то­рые лю­ди го­во­рят, что бо­ги, бу­дучи бес­ко­неч­но муд­рее и бла­го­род­нее, а так­же силь­нее нас, долж­ны за­бо­тить­ся о нас и пра­виль­но управ­лять на­ши­ми по­ступ­ка­ми. Итак, мой юный друг, вот сто­им мы двое на этом тро­туа­ре, два че­ло­ве­че­ских су­ще­ства, на­столь­ко же (я по­ла­гаю) пре­вос­хо­дя­щие эти ми­ри­а­ды ма­лень­ких су­ет­ли­вых на­се­ко­мых у на­ших ног, на­сколь­ко бо­ги пре­вос­хо­дят нас. Ну что, друг мой, за­бо­тим­ся ли мы об этих му­ра­вьях? Ко­неч­но, нет. Скор­бим ли мы об их гре­хах и со­стра­да­ем ли их ошиб­кам? Я ду­маю, что нет. Пра­виль­но ли мы оце­ни­ва­ем их дей­ствия? По­ше­ве­лим ли мы паль­цем, что­бы по­мочь им в хра­не­нии пи­щи или предот­вра­тить уни­что­же­ние всей их рес­пуб­ли­ки? Нет, но мы ни на йо­ту не за­ду­мы­ва­ем­ся обо всех их по­ступ­ках и про­ступ­ках, их доб­ро­де­те­лях и по­ро­ках (ибо, несо­мнен­но, у этих со­зда­ний есть свои доб­ро­де­те­ли и по­ро­ки, как и у нас), за ис­клю­че­ни­ем, мо­жет быть, то­го, что­бы по­за­ба­вить­ся ими или из­ба­вить­ся от них, ес­ли они ста­нут неудоб­ны­ми. Но вы го­во­ри­те, что лю­ди на­мно­го пре­вос­хо­дят му­ра­вьев. На­сколь­ко я по­ни­маю, не боль­ше, чем бо­ги (ес­ли та­ко­вые име­ют­ся) пре­вос­хо­дят лю­дей. Но в лю­дях, на­ста­и­ва­е­те вы, го­раз­до боль­ше раз­но­об­ра­зия в ха­рак­те­ре и дей­стви­ях. Кто зна­ет? Толь­ко на­кло­ни­тесь и по­смот­ри­те на этих ми­ни­а­тюр­ных су­ществ по­вни­ма­тель­нее. Об­ра­ти­те вни­ма­ние, в ка­кой су­ма­то­хе они на­хо­дят­ся; все ра­бо­та­ют, но не все вы­пол­ня­ют од­ну и ту же ра­бо­ту; неко­то­рые, взгля­ни­те са­ми, — му­сор­щи­ки, вы­но­ся­щие му­сор, дру­гие — про­дав­цы, несу­щие огром­ные кус­ки фа­со­ли­ной скор­лу­пы или спе­ша­щие впе­ред с ку­соч­ка­ми яч­мен­но­го зер­на во рту; неко­то­рые так­же, как мне ка­жет­ся, сто­ят на ме­сте и пра­вить или ин­струк­ти­ро­вать осталь­ных. И кто зна­ет так­же, но, по­ми­мо сво­их ар­хи­тек­то­ров и ка­мен­щи­ков, у них есть свои де­ма­го­ги и со­вет­ни­ки, а так­же по­ва­ра и му­зы­кан­ты, да и фи­ло­со­фы то­же на свой ма­нер, фи­ло­соф­ству­ю­щие, воз­мож­но, о нас дво­их в этот са­мый мо­мент и очень кра­си­во де­мон­стри­ру­ю­щие ис­тин­ность тео­рий му­ра­вьев-жре­цов, го­во­ря, что’­Че­ло­век, бу­дучи бла­го­род­ным су­ще­ством, бес­ко­неч­но мо­гу­ще­ствен­ным, муд­рым и доб­рым, дол­жен обя­за­тель­но ду­мать о нас, бед­ных смерт­ных му­ра­вьях, пра­виль­но управ­лять на­ши­ми по­ступ­ка­ми и, в кон­це кон­цов, под­чи­нять нас Се­бе”— в то вре­мя как, мой до­ро­гой Они­сим, это да­ле­ко не так, на­про­тив, — и тут он тя­же­ло на­сту­пил на му­ра­вей­ник, — я, та­ким об­ра­зом, од­ним лег­ким дви­же­ни­ем но­ги нис­про­вер­гаю всю му­ра­вьи­ную все­лен­ную, ни по ка­кой дру­гой при­чине, кро­ме мо­е­го соб­ствен­но­го осо­бо­го удо­воль­ствия.

«О мой до­ро­гой Они­сим, не слиш­ком ли уста­ре­ла ве­ра в бо­гов к это­му вре­ме­ни? Ес­ли бы су­ще­ство­ва­ла ка­кая-то но­вая мо­да на это, я мог бы по­ре­ко­мен­до­вать те­бе по­про­бо­вать ее; но все мо­ды бы­ли ис­про­бо­ва­ны и уста­ре­ли. Ваш юный друг Эпи­к­тет от­да­ет пред­по­чте­ние еди­но­му бо­гу; но для ис­тин­ных фи­ло­со­фов его тео­рии, как и все осталь­ные, до­воль­но затх­лы и не под­ле­жат об­суж­де­нию. Од­на­ко, ес­ли вы твер­до ре­ши­ли тор­го­вать по­доб­ны­ми то­ва­ра­ми, хо­ро­шо иметь вы­бор; и вы­бор этот ве­лик. Мо­жет быть, вы пред­по­чи­та­е­те ле­ги­он бо­гов и де­мо­нов? Или, стре­мясь к зо­ло­той се­ре­дине, что вы ска­же­те о вы­бо­ре неболь­шо­го чис­ла уме­рен­ных, оли­гар­хии бо­гов? То­гда на рын­ке для вас есть несколь­ко го­во­ря­щих бо­гов, а дру­гие — немые; неко­то­рые из них все еще ак­тив­ны и энер­гич­ны, та­кие как Ис­и­да, Се­ра­пис и Са­ба­зий; дру­гие, ко­то­рые уже не ра­бо­та­ют и об­на­ли­че­ны, та­кие как ста­рый Арес, Энуо и Ге­фест; или, ес­ли вам ин­те­рес­но, о ранг и стар­шин­ство, у вас мо­гут быть бо­ги раз­ных ран­гов, пер­во­го клас­са, вто­ро­го клас­са, тре­тье­го клас­са; неко­то­рые с те­ла­ми, неко­то­рые, ес­ли вам так боль­ше нра­вит­ся, бес­те­лес­ные. По­след­ни­ми на ры­нок при­хо­дят ате­и­сты, ко­то­рые про­да­дут вам пы­ле­сос, ес­ли вы от­да­ди­те им за это мно­го лет сво­ей жиз­ни. Но не луч­ше ли, в кон­це кон­цов, сбе­речь свое вре­мя, уси­лия и день­ги и во­об­ще из­бе­гать рын­ка: ни ве­рить, ни не ве­рить, но ни­ко­гда не за­ду­мы­вать­ся об этом?»

«И Ар­те­ми­дор при­дер­жи­ва­ет­ся та­ко­го же мне­ния?» спро­сил я по­сле па­у­зы. «Я ду­маю, что да, — от­ве­тил он, — по край­ней ме­ре, он ни­ко­гда не упо­ми­на­ет при мне о бо­гах; и те­бе луч­ше знать, ча­сто ли он го­во­рил о них с то­бой; но из то­го, что ты сам го­во­ришь, я за­клю­чаю, что он это­го не де­лал. Од­на­ко да­же Ар­те­ми­дор не так по­сле­до­ва­те­лен, как я. Ибо он по­сто­ян­но бес­по­ко­ит­ся о солн­це, луне, пла­не­тах и их дви­же­ни­ях, о при­ли­вах и их те­че­нии, а ино­гда он за­ни­ма­ет­ся тем, что от­ме­ча­ет раз­лич­ные суе­ве­рия лю­дей; то­гда как, на мой взгляд, луч­шая жизнь — это не из­во­дить се­бя ни од­ной из этих ме­ло­чей, а быть до­воль­ным со­бой и всем, что ме­ня окру­жа­ет, ве­ря, что луч­ше и быть не мо­жет, и по­это­му есть и пить, как Сар­да­на­пал, и—

Спать креп­ко, непри­нуж­ден­но по­тя­ги­ва­ясь—

как по­ет Го­мер об Улис­се, слад­ко плы­ву­щем до­мой. По­это­му мой со­вет те­бе — бе­ри бла­га, ко­то­рые бо­ги (ес­ли они есть) в дан­ный мо­мент яв­но пред­на­зна­ча­ют те­бе. По­дру­жись с Фи­ле­мо­ном. Стань бо­га­тым че­ло­ве­ком и об­ре­ти сво­бо­ду. Же­нись на Пре­пу­се и будь счаст­лив с ней, а, ес­ли по­на­до­бит­ся, и с дру­ги­ми. А что ка­са­ет­ся это­го ев­рей­ско­го очи­ще­ния, то ес­ли, что­бы снис­кать рас­по­ло­же­ние Фи­ли­мо­на и со­сто­я­ние в при­да­чу, необ­хо­ди­мо вы­тер­петь омо­ве­ние, по­че­му бы не по­мыть­ся? Ты мо­жешь быть та­ким гряз­ным, ка­ким те­бе нра­вит­ся, ко­гда ты бо­гат и сво­бо­ден. Од­на­ко вре­мя под­жи­ма­ет, и я дол­жен ид­ти. Но, в кон­це кон­цов, я бы хо­тел, что­бы ты взял сво­им на­став­ни­ком мою гроб­ни­цу, ибо у те­бя не мо­жет быть на­став­ле­ния луч­ше, чем эта над­пись». «Ка­кая над­пись?» ска­зал я. «Вы, ко­неч­но, долж­ны бы­ли это ви­деть», — от­ве­тил он. «Три ме­ся­ца на­зад об этом го­во­ри­ли все ко­лос­сы, и они не мог­ли за­быть это так ско­ро. Од­на­ко в по­след­нее вре­мя вы неча­сто вы­хо­ди­ли на ули­цу. То­гда вы долж­ны знать, что несколь­ко ме­ся­цев на­зад, ко­гда моя бед­ная же­на ушла из этой жиз­ни, она при­ка­за­ла вы­гра­ви­ро­вать эти сло­ва на сво­ем над­гро­бии:—

ХОТЯ МОЯ ДУША ОБИТАЕТ НА ЗЕМЛЕ
МОЯ ДУША ОБИТАЕТ НА НЕБЕСАХ.

Те­перь я не мог про­ти­вить­ся по­след­не­му же­ла­нию бед­ной жен­щи­ны и по­это­му раз­ре­шил над­пись. И все же, как фи­ло­соф, я чув­ство­вал, что имен­но бла­го­да­ря мо­ей фи­ло­со­фии моя эпи­та­фия долж­на но­сить со­всем дру­гой ха­рак­тер, со­от­вет­ство­вать мо­ей жиз­ни. Итак, рас­су­див про се­бя, что мои ду­ше­при­каз­чи­ки, воз­мож­но, не вы­пол­ни­ли бы мо­их ука­за­ний, ес­ли бы я от­дал при­каз о над­пи­си на мо­ем те­ле в про­ти­во­вес над­пи­си мо­ей опла­ки­ва­е­мой же­ны, я по­это­му при­ка­зал вы­ре­зать эти сло­ва при мо­ей жиз­ни под над­пи­сью мо­ей же­ны, над тем ме­стом, где мое те­ло бу­дет в бу­ду­щем. долж­но быть по­ло­же­но долж­ное вре­мя:

НАСЛАЖДАЙТЕСЬ НАСТОЯЩИМ,
ИБО КОГДА ДУХ ПОКИНЕТ ТЕЛО,
НИСХОДЯ В ЛЕТУ,
ОН НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ВЗГЛЯНЕТ НА МИР НАВЕРХУ.

- И ты его не ви­дел? Ты най­дешь его на Ла­оди­кий­ской до­ро­ге, с пра­вой сто­ро­ны, при­мер­но в трех фар­лон­гах от во­рот. Но мне по­ра ид­ти. Про­щай, мой юный друг, и по­сле­дуй мо­е­му со­ве­ту. Что ка­са­ет­ся муд­рых лю­дей, ко­то­рые за­яв­ля­ют, что зна­ют все и учат всех, сре­ди них нет дво­их, со­глас­ных друг с дру­гом, не об­ра­щай­те на них вни­ма­ния. Щел­кай­те паль­ца­ми над все­ми их фи­ло­со­фи­я­ми и про­ти­во­ре­чи­я­ми. Возь­ми­те с со­бой зна­чи­тель­ный груз хо­ро­ших ве­щей. Под­ни­ми­те свои па­ру­са для при­ят­но­го пу­те­ше­ствия по жиз­ни, ре­шив по­ча­ще быть ве­се­лым, ред­ко се­рьез­ным и ни­ко­гда не гру­стить». С эти­ми сло­ва­ми он ушел, а я вер­нул­ся в дом Фи­ли­мо­на.

§ 11. О СМЕРТИ ЕВХАРИСА И КАК МЕНЯ СНОВА ОБВИНИЛИ В КРАЖЕ

Сло­ва са­мо­го Мет­ро­до­ра не име­ли для ме­ня боль­шо­го зна­че­ния. Но об­раз это­го му­ра­вей­ни­ка сно­ва и сно­ва воз­ни­кал в мо­ем со­зна­нии, за­став­ляя ме­ня спра­ши­вать: «Дей­стви­тель­но ли лю­ди — все­го лишь на­се­ко­мые в гла­зах бес­смерт­ных бо­гов?» И по­сколь­ку день про­хо­дил за днем, а от Мо­ло­на по-преж­не­му не бы­ло ни пись­ма, ни ве­сточ­ки, мои но­чи бы­ли бес­сон­ны­ми, а дни от­да­ны ожи­да­нию и неиз­вест­но­сти, я ре­шил (да­же как сла­бый мо­ряк, усту­па­ю­щий вет­ру и при­ли­ву), что поз­во­лю се­бе плыть по те­че­нию вме­сте с со­бы­ти­я­ми: ес­ли бо­ги по­ве­дут ме­ня ме­ня к доб­ру, то­гда я бы по­ве­рил в них, но ес­ли к злу, то я бы не стал. Итак, в те­че­ние де­ся­ти дней мои мыс­ли ме­та­лись из сто­ро­ны в сто­ро­ну, охва­чен­ные на­сто­я­щей бу­рей рас­ту­щих тре­вог, а из Афин по-преж­не­му не бы­ло ве­стей, хо­тя со вре­ме­ни преды­ду­ще­го пись­ма Мо­ло­на про­шел по­чти ме­сяц. В кон­це кон­цов я на­чал по­до­зре­вать, что Пи­стус, воз­мож­но, пе­ре­хва­тил ка­кие-то пись­ма от Эв­ха­ри­са; и ес­ли бы это по­до­зре­ние дол­го му­чи­ло ме­ня, оно ед­ва не све­ло бы ме­ня с ума.

Но бли­же к кон­цу ме­ся­ца один из ра­бов, ко­то­рый был хо­ро­шо ко мне рас­по­ло­жен, при­нес мне пись­мо со зна­ко­мой пе­ча­тью Мо­ло­на, в ко­то­ром, ко­гда я в спеш­ке вскрыл его, не ока­за­лось ни пись­ма от Эв­ха­ри­са, ни да­же ма­лень­ко­го лист­ка бу­ма­ги, ни ка­ких-ли­бо слов на­пи­са­но ее ру­кой, ни да­же цвет­ка, ни че­го-ли­бо еще в ка­че­стве зна­ка вни­ма­ния; и я сно­ва по­тряс его, но по-преж­не­му ни­че­го не вы­па­ло. Итак, я сел, дер­жа непро­чи­тан­ное пись­мо в ру­ке, пред­чув­ствуя худ­шее; и как дол­го я си­дел, я не знаю, но за эти ми­ну­ты (ес­ли это бы­ли ми­ну­ты) мне по­ка­за­лось, что про­шли го­ды, да, ве­ка стра­да­ний; и я под­счи­тал свою жизнь вплоть до мо­ги­лы и за ее пре­де­ла­ми, во тьме, ко­то­рой не бы­ло кон­ца.

«Эв­ха­рис мерт­ва» — так на­чи­на­лось пись­мо. Осталь­ное бы­ло очень длин­ным и пол­ным при­чи­та­ний, рас­ска­зы­ва­ю­щих о том, как хри­сти­ане ста­ли при­чи­ной ее смер­ти или, воз­мож­но, ее го­ря из-за ме­ня; как по­сле­до­ва­те­ли неко­е­го Пав­ла убе­ди­ли ее кре­стить­ся; как ее отец, хо­тя и пред­ви­дел и за­ме­тил бе­ду, не смог оста­но­вить раз­ви­тие со­бы­тий. о бо­лез­ни и о том, что всю остав­шу­ю­ся жизнь он дол­жен жить один в этом ми­ре. Но мои гла­за ле­ни­во сколь­зи­ли по это­му, что­бы сно­ва и сно­ва воз­вра­щать­ся к пер­вым сло­вам: «Эв­ха­рис мерт­ва». Она скон­ча­лась так вне­зап­но, что в кон­це кон­цов не смог­ла ни на­пи­сать мне ни еди­но­го сло­ва на про­ща­ние, ни сде­лать боль­ше, чем по­про­сить сво­е­го от­ца пе­ре­дать мне это по­сла­ние, что Они­сим дол­жен все­гда хра­нить по­да­рен­ный ею знак и не за­бы­вать ее по­след­них слов.

Во вре­мя мо­е­го оце­пе­не­ния, ко­гда я си­дел в ка­ком-то тран­се стра­да­ния, пись­мо упа­ло на зем­лю. На­кло­нив­шись, что­бы под­нять его, я неволь­но взял вме­сто него пись­мо Эпи­к­те­та и на­чал чи­тать его. «Пло­хой ис­пол­ни­тель не мо­жет петь в оди­ноч­ку, а толь­ко в хо­ре: точ­но так же неко­то­рые лю­ди не мо­гут ид­ти по жиз­нен­но­му пу­ти в оди­ноч­ку».

Со­вер­шен­но вер­но! И я был од­ним из тех «пло­хих ис­пол­ни­те­лей», од­ним из тех, кто «не мо­жет ид­ти по жиз­нен­но­му пу­ти в оди­ноч­ку». Но что то­гда? Раз­ве не бы­ло «пло­хих ис­пол­ни­те­лей» так же, как и иде­аль­ных ак­те­ров, и неуже­ли для них не бы­ло ме­ста в ми­ре? Я не был пред­на­зна­чен и не со­здан для то­го, что­бы хо­дить в оди­ноч­ку. Но по­че­му бо­ги со­зда­ли ме­ня та­ким, что­бы я шел в за­ви­си­мо­сти от ка­ко­го-то про­вод­ни­ка, а за­тем, на­сме­ха­ясь на­до мной по­до­би­ем да­ра та­ко­го дра­го­цен­но­го про­вод­ни­ка, как моя воз­люб­лен­ная, по­хи­ти­ли ее, что­бы они мог­ли уви­деть, как я спо­ты­ка­юсь и па­даю? Несмот­ря на это, они от­да­ли мне Хре­сту­са и по­хи­ти­ли его. Так бы­ло со все­ми их по­дар­ка­ми мне. Они при­ви­ли мне лю­бовь к зна­ни­ям; но те­перь они за­пре­ти­ли мне учить­ся; они при­ви­ли мне жаж­ду ис­ти­ны, но ото­гна­ли ис­ти­ну да­ле­ко; они да­ли мне вос­пи­та­ние и при­выч­ки сво­бод­но­го че­ло­ве­ка, но об­рек­ли ме­ня быть ра­бом. Каж­дый по­да­рок был за­мас­ки­ро­ван­ным про­кля­ти­ем.

Те­перь в мо­ем со­зна­нии сно­ва воз­ник об­раз му­ра­вей­ни­ка Мет­ро­до­ру­са, а за­тем из глу­бин тьмы всплы­ли уро­ки, ко­то­рые я усво­ил в эр­га­сту­лу­ме, ко­то­рые, как я ду­мал, я за­был, но те­перь они ка­за­лись та­ки­ми же све­жи­ми, как вче­ра, и бо­лее ре­аль­ны­ми, чем лю­бое дру­гое вос­по­ми­на­ние о моя жизнь. И те­перь я сно­ва скло­ня­юсь к мыс­ли, что ка­кой-то злой де­мон или бе­сы овла­де­ли ми­ром и пра­вят им, ра­ду­ясь на­шим стра­да­ни­ям и на­сме­ха­ясь над на­ши­ми глу­пы­ми мо­лит­ва­ми и глу­пой бла­го­дар­но­стью. Ли­бо они, ли­бо слу­чай пра­вят Все­лен­ной. В лю­бом слу­чае, ни­ка­ко­го доб­ро­го Бо­га нет; неко­го лю­бить, неко­му до­ве­рять, неко­му, ко­му в ка­ком-то неви­ди­мом ми­ре я мог бы до­ве­рить мою до­ро­гую Ев­ха­ри­су и мо­е­го бра­та Хре­сту­са, чув­ствуя уве­рен­ность, что с ни­ми все хо­ро­шо. Ев­ха­рис и Хре­стус! Луч­ше ска­жи «Прах и пе­пел». То­гда са­та­на на­пол­нил мое серд­це, и я воз­вы­сил свой го­лос в бо­го­хуль­стве и про­клял Хо­зя­и­на Пи­ра, ко­то­рый от­дал при­каз, что­бы я ушел, но не от­крыл дверь для мо­е­го ухо­да, и я огля­дел­ся в по­ис­ках сред­ства уни­что­жить се­бя. Но ру­ка Гос­под­ня спас­ла ме­ня. Ибо, ко­гда я сде­лал пет­лю из ре­меш­ков сво­их сан­да­лий и, при­кре­пив ко­нец к бал­ке, уже со­би­рал­ся на­деть ее се­бе на шею, вот, Фи­ли­мон во­шел в ком­на­ту с су­ро­вым вы­ра­же­ни­ем ли­ца, а за ним два или три ра­ба. Он сра­зу же об­ви­нил ме­ня в том, что я взял мно­го цен­ных то­мов из биб­лио­те­ки с на­ме­ре­ни­ем их украсть. Я от­ри­цал это, но он под­твер­дил, что так и долж­но быть, по­то­му что они бы­ли най­де­ны вон там, ука­зы­вая на ды­ру под по­лом в мо­ей квар­ти­ре, и, ска­зал он, «ва­ша по­пыт­ка по­кон­чить с со­бой изоб­ли­ча­ет вас; за то, что, узнав, что кни­ги бы­ли воз­вра­ще­ны, вы же­ла­е­те предот­вра­тить на­ка­за­ние за ва­шу кра­жу».

За­ме­тив, что я ли­шил­ся да­ра ре­чи — ка­ко­вым я и был на са­мом де­ле, по­ра­жа­ясь без­за­ко­нию Пи­сту­са или ко­го бы то ни бы­ло еще, кто был мо­им вра­гом, — Фи­ли­мон ве­лел всем ра­бам по­ки­нуть ком­на­ту, а за­тем, взяв ме­ня за ру­ку, со сле­за­ми на гла­зах умо­лял ме­ня при­знать­ся в прав­де, го­во­ря, что он был те­перь, спу­стя мно­го дней, я за­ме­тил, как са­та­на вос­поль­зо­вал­ся мной, по­то­му что я оже­сто­чил свое серд­це про­тив сло­ва Гос­под­ня; и он умо­лял ме­ня по­ка­ять­ся и смыть свои гре­хи. Те­перь, ес­ли бы я по­ка­зал ему пись­мо Мо­ло­на, опи­сы­ва­ю­щее смерть Эв­ха­ри­са, я, воз­мож­но, смог бы убе­дить его, что я не ви­но­вен в кра­же и что дру­гие при­чи­ны за­ста­ви­ли ме­ня со­вер­шить по­ку­ше­ние на свою жизнь. Но я не мог это­го сде­лать, ибо в сво­ем безу­мии я счи­тал его ее убий­цей. По­это­му я ни­ко­им об­ра­зом не пы­тал­ся пе­ре­убе­дить его, а про­сто с боль­шой го­ряч­но­стью от­ве­тил, что на са­мом де­ле я неви­но­вен и что ли­бо Пи­стус, ли­бо ка­кой-то враг со­ста­ви­ли этот за­го­вор про­тив ме­ня. Услы­шав это, Фи­ли­мон хлоп­нул в ла­до­ши и по­звал ра­бов, ска­зав в их при­сут­ствии, что бес­по­лез­но спо­рить со мной или умо­лять ме­ня, и что я оча­ро­ван ка­кой-то жен­щи­ной, ко­то­рая за­вла­де­ла мо­ей ду­шой, до­ба­вив при этом несколь­ко слов, на са­мом де­ле не гру­бых и непо­до­ба­ю­щих, но очень горь­ких для ме­ня. я в то вре­мя знал, что бед­няж­ка Эв­ха­рис со­всем недав­но умер­ла. И в тот же миг я прыг­нул на него и, схва­тив сти­лус, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, на­пал на него с ним, и, несо­мнен­но, ес­ли бы ра­бы не сбе­жа­лись и не оста­но­ви­ли ме­ня, я бы убил его на ме­сте; но как бы то ни бы­ло, Гос­подь сми­ло­сти­вил­ся на­до мной, и я лишь слег­ка ра­нил его. Но у ме­ня по­шла пе­на изо рта, как у су­ма­сшед­ше­го; да, и дей­стви­тель­но, я бла­го­да­рю Гос­по­да за то, что в то вре­мя я был во­ис­ти­ну бе­зу­мен, и что я не го­во­рил, но са­та­на го­во­рил внут­ри ме­ня. Ибо мне ка­за­лось, что Хри­стос был злым де­мо­ном, непре­стан­но пре­сле­ду­ю­щим ме­ня, на­стра­и­ва­ю­щим про­тив ме­ня Фи­ли­мо­на и вну­ша­ю­щим зло­бу Пи­сту­су, а те­перь, на­ко­нец, уби­ва­ю­щим мою воз­люб­лен­ную Ев­ха­ри­су; а по­то­му я про­из­но­сил та­кие ужас­ные про­кля­тия в ад­рес Гос­по­да Иису­са, что да­же сей­час мысль об этом на­пол­ня­ет ме­ня ужа­сом.; и за­пи­сать их я не осме­лил­ся. Но Фи­ли­мон, за­ткнув уши, по­спеш­но вы­бе­жал из ком­на­ты, ло­мая ру­ки, как буд­то те­перь бы­ла по­те­ря­на вся­кая на­деж­да, и оста­вив ме­ня бить­ся в ру­ках Пи­сту­са и осталь­ных до­мо­чад­цев, ко­то­рые свя­зы­ва­ли ме­ня.

В тот ве­чер я услы­шал, что бы­ло ре­ше­но от­но­си­тель­но ме­ня. Брат Фи­ли­мо­на, де­ку­ри­он из Смир­ны, ко­то­рый еще не был об­ра­щен в ве­ру, очень на­ста­и­вал на том, что­бы я был рас­пят со­глас­но обы­чаю; но Фи­ли­мон был ка­те­го­ри­че­ски про­тив это­го, от­ча­сти из-за сво­ей при­вя­зан­но­сти ко мне, да­же то­гда не уни­что­жен­ной пол­но­стью; но от­ча­сти по­то­му, что бра­тья бы­ли из пер­вые все­гда не же­ла­ли, что­бы кто-ли­бо был на­ка­зан той смер­тью, ко­то­рой был убит Гос­подь Иисус. Итак, бы­ло ре­ше­но, что ме­ня сле­ду­ет от­пра­вить за го­род, в эр­га­сту­лум, рас­по­ло­жен­ный при­мер­но в ста два­дца­ти фар­лон­гах к се­ве­ру от Ла­оди­кии.

Но здесь я дол­жен сде­лать па­у­зу. Ибо те­перь мое пе­ро на­чи­на­ет опи­сы­вать глу­бо­чай­шую из глу­бин мо­ей са­мой гре­хов­ной жиз­ни; о чем, ко­гда бы мой ра­зум неволь­но ни воз­вра­щал­ся к той чер­ной тьме, я не мо­гу ска­зать ни­че­го, кро­ме это­го: «Все воз­мож­но с то­бой; твоя кровь, Гос­подь Иисус, мо­жет очи­стить от вся­ко­го гре­ха».

КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ КНИГИ

ПЯТАЯ КНИГА

§ 1. КАК Я СБЕЖАЛ ИЗ ДОМА ФИЛИМОНА

ВСПОМНИВ эр­га­сту­лум Ни­канд­ра, я ре­шил не вы­но­сить та­ко­го об­ра­за жиз­ни во вто­рой раз. Мои пу­ты бы­ли скреп­ле­ны не очень креп­ко, и тот же са­мый хо­ро­ший друг, ко­то­рый со­об­щил мне о том, что бы­ло ре­ше­но от­но­си­тель­но ме­ня, осла­бил их еще боль­ше. Итак, ко­гда бы­ло уже за пол­ночь, на­сколь­ко я мог су­дить, я вы­скольз­нул из сво­ей ком­на­ты, на­шел при­врат­ни­ка спя­щим и без тру­да за­вла­дел клю­чом. Я уже от­кры­вал дверь, что­бы уй­ти, как вдруг спо­хва­тил­ся, что от­прав­ля­юсь в мир без еди­но­го обо­ла в ко­шель­ке, так что мне при­дет­ся про­сить ми­ло­сты­ню на про­пи­та­ние; за этим за­ня­ти­ем ме­ня на­вер­ня­ка об­на­ру­жи­ли бы и немед­лен­но за­дер­жа­ли. Итак, я во­шел в ма­лень­кую ком­на­ту ря­дом с биб­лио­те­кой, где Фи­ле­мон имел обык­но­ве­ние хра­нить день­ги, и до­стал ко­ше­лек. Я ни­че­го не смяг­чаю, я ни­че­го не оправ­ды­ваю. И все же прав­ду мож­но чест­но из­ло­жить; и это прав­да, что я не на­ме­ре­вал­ся брать так мно­го, но, от­кры­вая его, я услы­шал, или мне по­ка­за­лось, что я услы­шал, шум из ка­би­не­та Фи­ли­мо­на, и сра­зу же убе­жал, как был, с ко­шель­ком в ру­ке; и так в с боль­шой по­спеш­но­стью и тре­пе­том, бу­дучи те­перь не толь­ко бег­ле­цом, но и во­ром, я от­крыл дверь до­ма и по­бе­жал, спа­сая свою жизнь. В те­че­ние ча­са или боль­ше я бро­дил по ули­це, из­бе­гая встре­чи с ча­со­вы­ми, и как толь­ко во­ро­та от­кры­лись, я вы­шел на Эфес­скую до­ро­гу.

То­гда, впер­вые за­ду­мав­шись о том, ку­да мне сле­ду­ет от­пра­вить­ся, я ре­шил разо­рвать все узы друж­бы и зна­ком­ства и пе­ре­брать­ся в ка­кой-ни­будь боль­шой го­род, та­кой как Ко­ринф или Алек­сан­дрия, где ме­ня лег­ко мог­ли бы не узнать. Тем вре­ме­нем я дол­жен был спря­тать­ся где-ни­будь в гор­ной мест­но­сти, по­то­му что в пор­ту Эфе­са по­сто­ян­но сле­ди­ли за бег­лы­ми ра­ба­ми, и гла­ша­тай, ве­ро­ят­но, вско­ре объ­явит о мо­ем по­бе­ге на ули­цах Ла­оди­кии и Иера­по­ли­са. Итак, свер­нув с Эфес­ской до­ро­ги, я, на­сколь­ко мог, на­пра­вил­ся пря­мо к го­ре под на­зва­ни­ем Кадм, ко­то­рая в этих кра­ях воз­вы­ша­ет­ся очень вы­со­ко и об­ры­ви­сто и со­дер­жит мно­же­ство про­стор­ных пе­щер, при­год­ных для укры­тия бег­ле­цов. По­ка я шел, я ока­зал­ся сре­ди несколь­ких гроб­ниц, вы­руб­лен­ных в скло­нах хол­ма немно­го в сто­роне от до­ро­ги, и солн­це, све­тив­шее те­перь с во­сто­ка, осве­ти­ло над­пись на ли­це­вой сто­роне од­ной из бли­жай­ших ко мне гроб­ниц, так что я мог яс­но про­честь каж­дое ее сло­во, и это бы­ло это бы­ла та са­мая над­пись, о ко­то­рой упо­ми­нал Мет­ро­дор. «На­сла­ждай­ся на­сто­я­щим, ибо ко­гда дух по­ки­нет те­ло, нис­хо­дя в Ле­ту, он ни­ко­гда боль­ше не взгля­нет на мир на­вер­ху». То­гда я на­чал горь­ко на­сме­хать­ся над той фи­ло­со­фи­ей, ко­то­рая мог­ла при­ка­зать мне, ра­бу, из­гою и од­но­му из са­мых несчаст­ных на зем­ле, «на­сла­ждать­ся на­сто­я­щим». Но в этот са­мый мо­мент мне по­ка­за­лось, что я услы­шал то­пот пре­сле­до­ва­те­лей, и я при­ло­жил ухо к зем­ле (ко­то­рая в этом рай­оне вся из пем­зы, очень по­ри­стой и по­лой, и зву­ча­щей по­чти как ба­ра­бан). Я от­чет­ли­во слы­шал при­бли­жа­ю­щий­ся то­пот ло­ша­ди­ных ко­пыт. Итак, я про­дви­гал­ся впе­ред по неров­но­стям и глад­ким скло­нам, на­прав­ля­ясь к го­ре. Ко­гда солн­це под­ня­лось вы­ше, я по­до­шел к од­но­му из от­ро­гов Кад­ма. Вы­со­ко в скло­нах этой го­ры есть мно­же­ство нор, в ко­то­рых ор­лы вьют свои гнез­да; и мно­гие из них да­же сей­час па­ри­ли в воз­ду­хе, а вни­зу кри­ча­ли чай­ки и во­ро­ны, но все так вы­со­ко, что глаз ед­ва мог их раз­ли­чить. Пе­ние этих птиц вме­сте с бле­я­ни­ем стад, па­су­щих­ся в го­рах, аро­ма­том цве­тов, све­же­стью утрен­не­го воз­ду­ха, кра­со­той и яр­ко­стью все­го окру­жа­ю­ще­го, что, ка­за­лось, ра­до­ва­лось вос­хо­ду солн­ца, за­став­ля­ли ме­ня, по­ми­мо мо­ей во­ли, ис­пы­ты­вать от них неко­то­рое удо­воль­ствие, и я от­дох­нул там неко­то­рое вре­мя. Но вне­зап­ный страх (а к это­му вре­ме­ни и го­лод) за­ста­вил ме­ня по­спе­шить прочь.

По­дой­дя те­перь к зда­нию, я хо­тел по­про­сить еды; но я об­на­ру­жил, что это был храм, как мож­но бы­ло по­нять из объ­яв­ле­ния, уста­нов­лен­но­го у вхо­да на тер­ри­то­рию; ко­то­рое, да­же по про­ше­ствии столь­ких лет, я не в со­сто­я­нии за­быть, по­то­му что в то вре­мя мне ка­за­лось, что это храм. для ме­ня это про­об­раз и об­ра­зец всей ре­ли­гии и по­кло­не­ния бо­гам. Ибо там бы­ли на­пи­са­ны та­кие сло­ва: «Пусть ни­кто не вой­дет в эти свя­щен­ные пре­де­лы, кто не от­ве­да­ет коз­ля­ти­ны или че­че­ви­цы в те­че­ние этих трех дней или све­же­го сы­ра в те­че­ние од­но­го дня. Но тот, кто при­кос­нет­ся к мерт­во­му те­лу, пусть от­ло­жит вход на со­рок дней. Точ­но так же, кто бы ни во­шел, пусть при­не­сет с со­бой выс­шую чи­сто­ту, а имен­но здо­ро­вый дух в здо­ро­вом те­ле, сво­бод­ный от нечи­стой со­ве­сти». За­тем мне сно­ва при­шли в го­ло­ву, толь­ко с го­раз­до боль­шей си­лой, мыс­ли, ко­то­рые бы­ли у ме­ня в Ле­бе­дее, а имен­но, что бо­ги по­мо­га­ют толь­ко тем, кто не нуж­да­ет­ся в по­мо­щи, бу­дучи счаст­ли­вы­ми и доб­ро­де­тель­ны­ми; или же толь­ко бо­га­тым, ко­то­рые мо­гут за­пла­тить за мно­же­ство жерт­во­при­но­ше­ний и очи­ще­ний; но что же ка­са­ет­ся бед­ня­ка, ко­то­рый не мо­жет дать им жир­ных бы­ков и яг­нят, то они ни­ко­гда не ска­жут за него ни сло­ва; и ес­ли бед­ный че­ло­век к то­му же греш­ник и из­гой, то храм — не ме­сто для него. С та­ки­ми мыс­ля­ми, как эти, в силь­ном уны­нии на ду­ше и на­чи­ная чув­ство­вать силь­ную уста­лость те­лом, а так­же го­лод, и жар солн­ца ста­но­вил­ся те­перь невы­но­си­мым, я на­пра­вил­ся к ка­кой-то пас­ту­шьей хи­жине, ко­то­рую на­шел от­кры­той и пу­стой; и там я лег и за­снул.

Ме­ня раз­бу­ди­ли зву­ки му­зы­ки, пло­хо ис­пол­ня­е­мой, как буд­то но­вич­ком; и неко­то­рое вре­мя, меж­ду сном и бодр­ство­ва­ни­ем, я ле­жал непо­движ­но, не зная, что со мной ста­лось и где я на­хо­жусь. Но вско­ре му­зы­ка вне­зап­но смолк­ла, и чей-то го­лос вос­клик­нул: «Да по­ра­зит те­бя на­смерть все­мо­гу­щая си­рий­ская бо­ги­ня, Пра­ро­ди­тель­ни­ца все­го су­ще­го, свя­той Са­ба­зий и ид­сей­ская мать, ты, бол­ван, ко­то­ро­му недель­но­го тру­да не хва­ти­ло, что­бы вы­учить свои но­ты. Ты хо­ро­шень­кая флей­тист­ка. С то­бой я по­гиб­ший че­ло­век». С эти­ми сло­ва­ми я встре­пе­нул­ся и уви­дел ста­ри­ка, очень тол­сто­го, с глад­ким ли­цом и при­щу­ром глаз; а ря­дом с ним юно­шу, ко­то­ро­го он пы­тал­ся на­учить иг­рать на флей­те; но ни уче­ник не мог на­учить­ся, ни у учи­те­ля не бы­ло на­вы­ков, что­бы учить. Вско­ре я по­нял по его одеж­де и ре­чи, а так­же по ослу с изоб­ра­же­ни­ем бо­ги­ни и ком­па­нии тан­цу­ю­щих де­ву­шек, ко­то­рые бы­ли с ним, что он был од­ним из ни­щен­ству­ю­щих жре­цов Ки­бе­лы; и ка­за­лось, что его флей­тист по­ки­нул его, так что он не мог по­лу­чить де­нег от лю­дей сво­и­ми свя­щен­ны­ми тан­ца­ми из-за от­сут­ствия му­зы­ки. По­на­блю­дав за ни­ми неко­то­рое вре­мя (они это­го не зна­ли, по­то­му что в уг­лу, где я ле­жал, бы­ло очень тем­но) Я по­те­рял тер­пе­ние, ви­дя, как пло­хо ста­рый свя­щен­ник учил, а юно­ша учил­ся; и, по­дой­дя бли­же, я взял флей­ту из рук юно­ши и по­ка­зал ему, как он дол­жен ею поль­зо­вать­ся. Сна­ча­ла ста­рик оне­мел от изум­ле­ния вне­зап­но­стью мо­е­го по­яв­ле­ния пе­ред ни­ми; но ко­гда он по­нял, что у ме­ня есть кое-ка­кие спо­соб­но­сти к му­зы­ке, он спро­сил, не мо­гу ли я под­ме­нить его, что­бы сыг­рать для него. Я ска­зал ему, что не раз­би­ра­юсь в та­кой му­зы­ке и без лиш­них слов встал бы с кой­ки; но он оста­но­вил ме­ня и по­про­сил как-ни­будь до­ка­зать свое ма­стер­ство; ска­зав, что я дол­жен, по край­ней ме­ре, есть и пить с ним и его ком­па­ни­ей, по­то­му что де­ре­вен­ские жи­те­ли да­ли им двое де­тей и бо­чо­нок ви­на. Итак, мой го­лод пе­ре­убе­дил ме­ня, и по­сле то­го, как мы на­елись до­сы­та, он дал мне вы­пить нераз­бав­лен­но­го ви­на, по­то­му что, ска­зал он, по­бли­зо­сти не бы­ло во­ды; а моя жаж­да за­став­ля­ла ме­ня пить. За­тем он сно­ва на­чал при­ста­вать ко мне с прось­ба­ми по­ехать с ним хо­тя бы до Пер­га­ма, до­ба­вив, что ес­ли я хо­чу остать­ся неза­ме­чен­ным (и тут он по­смот­рел на ме­ня так, слов­но знал, что у ме­ня есть ка­кой-то сек­рет), то… Я не мог­ла по­сту­пить луч­ше, чем сей­час, но ес­ли я уй­ду от него, кто зна­ет, мо­жет быть, нач­нут­ся во­про­сы, и на ме­ня об­ра­тят боль­ше вни­ма­ния, чем я хо­те­ла бы? И тут, ко­гда он уви­дел, что я ко­леб­люсь и раз­го­ря­чен ви­ном, он сно­ва вло­жил флей­ту в мои ру­ки и крик­нул, что та­нец дол­жен на­чать­ся; и с эти­ми сло­ва­ми он вы­вел ос­ла на се­ре­ди­ну за­ла, неся изоб­ра­же­ние бо­ги­ни, по­кры­тое се­реб­ря­ной ву­а­лью. За­тем я на­чал иг­рать, а жен­щи­ны тан­це­вать, и жрец за­ап­ло­ди­ро­вал и за­кри­чал, что­бы му­зы­ка зву­ча­ла быст­рее. Сна­ча­ла я иг­рал про­тив сво­ей во­ли, и мое серд­це не ле­жа­ло к это­му; но ко­гда я смот­рел на тан­цу­ю­щих жен­щин в их раз­но­цвет­ных ту­ни­ках, с за­тем­нен­ны­ми бро­вя­ми, в фри­гий­ских ша­поч­ках на го­ло­вах и раз­ве­ва­ю­щих­ся в воз­ду­хе ша­фра­но­вых плат­ках, тан­цу­ю­щих сна­ча­ла мед­лен­но, а за­тем все быст­рее во­круг изоб­ра­же­ния, по­сте­пен­но са­тане бы­ла да­на власть на­до мной, по­то­му что я не со­про­тив­ля­лась ему. Итак, я на­чал по­лу­чать от это­го удо­воль­ствие и ска­зал: «Несо­мнен­но, сей­час са­мое вре­мя от­бро­сить вся­кую доб­ро­де­тель, за­быть имя добра и на­чать но­вую жизнь, по­гря­зая во всех гре­хах», И да­же ко­гда са­та­на та­ким об­ра­зом тро­нул ме­ня, я на­чал иг­рать му­зы­ку еще ярост­нее., слов­но одер­жи­мые ка­ким-то де­мо­ном, жен­щи­ны, по сво­е­му обык­но­ве­нию, раз­ма­хи­вая ме­ча­ми и бо­е­вы­ми то­по­ра­ми, на­ча­ли еще ярост­нее пры­гать под зву­ки цим­бал и там­бу­ри­на, и они об­на­жи­ли ру­ки и пле­чи, сте­гая се­бя плетьми, сде­лан­ны­ми из ку­соч­ков ко­сти, по­ка не по­тек­ла кровь; и по­сколь­ку во­да тек­ла недо­ста­точ­но быст­ро, они хле­ста­ли се­бя силь­нее, да, и в сво­их прыж­ках они ку­са­ли се­бя за плоть и виз­жа­ли, как ди­кие зве­ри; и то­гда ста­рый свя­щен­ник оста­но­вил му­зы­ку и, хлоп­нув ме­ня по пле­чу, ве­лел мне на­лить ему еще ви­на, по­то­му что я дол­жен пой­ти с ним. его в Пер­гам и быть его флей­ти­стом; и я, как бес­сло­вес­ный зверь, не мог ска­зать «Нет», но вы­пил его ви­на и по­это­му со­гла­сил­ся.

§ 2. О МОЕЙ ЖИЗНИ В ПЕРГАМЕ

Да бу­дет мне поз­во­ле­но рас­ска­зать ис­то­рию мо­их ски­та­ний до тех пор, по­ка я не при­был в Пер­гам. Не то что­бы я хо­тел скрыть или при­укра­сить ка­кой-ли­бо из гре­хов, со­вер­шен­ных мной в то вре­мя. И все же, хо­тя ты, Гос­подь, про­стил все су­щее, мне ка­жет­ся, я не смог бы опи­сать те тем­ные де­я­ния, не со­вер­шив, ка­за­лось бы, вто­ро­го гре­хов­но­го по­ступ­ка. До­ста­точ­но ска­зать, что за все­ми по­ступ­ка­ми мо­их то­ва­ри­щей, за всем их во­ров­ством и ло­жью, за их бо­го­хуль­ства­ми, ку­те­жа­ми и нечи­сто­плот­но­стью я не сто­ял ни за од­ним, са­мым гнус­ным из гнус­ных. Но Гос­по­ду бы­ло угод­но, что­бы по­сле трех ме­ся­цев та­ко­го ба­рах­та­ния в гря­зи он про­тя­нул мне ру­ку, хо­тя это бы­ло все­го лишь на вре­мя; и про­изо­шло это та­ким об­ра­зом. Ко­гда мы при­е­ха­ли в Пер­гам, со­би­ра­ясь в опре­де­лен­ный день на­ве­стить жре­ца Ас­кле­пия, я слу­чай­но за­го­во­рил о де­тях, ко­то­рых еже­днев­но вы­став­ля­ли на сту­пе­нях хра­ма, и я по­ка­зал ему (но не от се­бя) знак мо­е­го бра­та Хре­ста, ска­зав, что он был по­да­рен мне один мой зна­ко­мый, ко­то­ро­му он при­над­ле­жал, те­перь был мертв. Ко­гда свя­щен­ник про­чи­тал над­пись «ДОВЕРЯЙ», он вздрог­нул, из­ме­нил­ся в ли­це и очень се­рьез­но спро­сил ме­ня, го­во­рил ли ко­гда-ни­будь мой зна­ко­мый со мной, при­ка­са­ясь к бра­ту, вы­став­лен­но­му на все­об­щее обо­зре­ние. в то же вре­мя, и но­сил же­тон с дру­гой над­пи­сью, упо­ми­ная при этом ее сло­ва. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. За­тем на­ста­ла моя оче­редь на­чи­нать, и я при­знал­ся, что слы­шал упо­ми­на­ние об этом, но что этот брат то­же дав­но умер. «Во­ис­ти­ну, — ска­зал свя­щен­ник, — я очень скорб­лю об их бед­ной ма­те­ри, ко­то­рая при­шла в Храм не бо­лее ше­сти или се­ми ме­ся­цев на­зад, что­бы на­ве­сти справ­ки о двух де­тях, ко­то­рые бы­ли раз­об­ла­че­ны в пер­вый год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Клав­дия, близ­не­цах и но­си­ли два та­ких зна­ка как вы и опи­са­ли.» Итак, со­по­ста­вив да­ту, а так­же дру­гие об­сто­я­тель­ства, я по­нял, что де­ти не мог­ли быть ни­кем иным, как мной и мо­им бра­том Кре­сту­сом.

Те­перь все мое при­твор­ство бы­ло по­гло­ще­но пы­лом мо­их же­ла­ний, и я не да­вал свя­щен­ни­ку по­коя, сно­ва и сно­ва рас­спра­ши­вая его о да­ме, о ко­то­рой он го­во­рил; так что я не со­мне­ва­юсь, что он по­до­зре­вал прав­ду. Но все мои рас­спро­сы бы­ли на­прас­ны, ибо он ска­зал, что да­ма не ска­за­ла ни ему, ни его со­бра­тьям-жре­цам, от­ку­да она при­шла и ку­да на­прав­ля­ет­ся; но на про­ща­ние она за­яви­ла, что вско­ре сно­ва при­дет в Храм, ес­ли оста­нет­ся жи­ва. Она бы­ла вы­со­ко­го ро­ста, с каш­та­но­вы­ми во­ло­са­ми и се­ры­ми гла­за­ми, свет­ло­ко­жая и несколь­ко блед­но­ва­тая, с неболь­шим шра­мом на ле­вой ще­ке и пе­чаль­ным вы­ра­же­ни­ем ли­ца, и го­во­ри­ла по-гре­че­ски с ат­ти­че­ским ак­цен­том;. бо­лее то­го, она со­об­щи­ла свя­щен­ни­кам, что в те­че­ние мно­гих лет тщет­но ис­ка­ла сво­их де­тей. Сра­зу же по­сле его слов я пред­ста­вил се­бе об­раз че­ло­ве­ка, ко­то­рый не мог быть ви­но­вен ни в ка­ком же­сто­ком или про­ти­во­есте­ствен­ном по­ступ­ке, и в мо­ем со­зна­нии укре­пи­лась уве­рен­ность, что ка­кая-то нечест­ная иг­ра или непре­одо­ли­мое при­нуж­де­ние, но не ее соб­ствен­ная во­ля, долж­но быть, раз­лу­чи­ли нас с на­шей ма­те­рью. И мной овла­де­ло но­вое чув­ство, что, ес­ли бы я смог най­ти ее, у ме­ня, воз­мож­но, все еще был бы кто-то, кто лю­бил бы ме­ня. Но ко­гда мне по­ка­за­лось, что я сно­ва ви­жу, как она при­хо­дит в Храм, и я встре­чаю ее, и рас­ска­зы­ваю ей всю свою ис­то­рию, и ис­то­рию Хре­ста, и по­ка­зы­ваю ей свой же­тон, и па­даю ей на шею, и об­ни­маю свою мать, и как она то­же об­ни­ма­ет ме­ня, как ПРИДУРКА, то­гда это при­шло в мо­ем со­зна­нии про­мельк­ну­ло: «И как у та­кой ма­те­ри мог быть та­кой сын, ка­ким сей­час яв­ля­ет­ся Они­сим»?»

В тот мо­мент ты, Гос­по­ди, по­ка­зал мне са­мо­му, что я мо­гу нена­ви­деть се­бя; и в тот же день я по­ки­нул жре­ца Ки­бе­лы и бро­сил сво­их ста­рых то­ва­ри­щей, и, най­дя при­ста­ни­ще у то­го, кто вы­де­лы­вал ко­жи для об­ло­жек книг, я ре­шил за­ра­ба­ты­вать се­бе на жизнь, ес­ли воз­мож­но в ка­че­стве транс­кри­бе­ра. В те­че­ние трех или че­ты­рех ме­ся­цев я жил та­ким об­ра­зом, от­ре­ка­ясь от сво­ей преж­ней рас­пут­ной жиз­ни и не про­пус­кая ни дня, что­бы не по­се­тить Храм; ибо солн­це ни­ко­гда не всхо­ди­ло, но я го­во­рил се­бе: «Мо­жет быть, се­го­дня она при­дет».; и я всю свою жизнь ру­ко­вод­ство­вал­ся мыс­лью о ней и на­деж­дой на то, что, мо­жет быть, я еще най­ду ту, ко­то­рая по­лю­бит ме­ня. Но Гос­подь рас­по­ря­дил­ся ина­че. Ибо в один пре­крас­ный день (при­мер­но в на­ча­ле пя­то­го ме­ся­ца по­сле то­го, как я впер­вые при­е­хал в Пер­гам), от­не­ся свою ра­бо­ту в лав­ку кни­го­тор­гов­ца, с ко­то­рым у ме­ня бы­ли де­ла, я об­на­ру­жил там двух или трех уче­ных му­жей, сто­я­щих ря­дом и бе­се­ду­ю­щих о кни­гах, пер­га­мен­тах и то­му по­доб­ном; и взяв в ру­ки пер­га­мент, один ска­зал сво­е­му спут­ни­ку, что он ви­дел да­же та­кую кни­гу, как эта, пе­ре­пи­сан­ную та­ким об­ра­зом и укра­шен­ную, в биб­лио­те­ке Фи­ли­мо­на Ко­лосс­ско­го. То­гда ме­ня охва­тил ужас, как бы ме­ня не об­на­ру­жи­ли, и, да­же не до­жи­да­ясь опла­ты за свой труд, я под ка­ким-ни­будь незна­чи­тель­ным пред­ло­гом ухит­рил­ся по­ки­нуть лав­ку и, вер­нув­шись на несколь­ко ми­нут к се­бе до­мой, на­пра­вил­ся от­ту­да к го­род­ским во­ро­там и не пре­кра­щал пу­те­ше­ствия по­ка я не при­был в Эфес, где под­нял­ся на борт ко­раб­ля, на­прав­ляв­ше­го­ся в го­род Ко­ринф.

§ 3. КАК Я ПРИЕХАЛ В КОРИНФ И УВИДЕЛ ГРОБНИЦУ ЕВХАРИСА

В Ко­рин­фе я не на­шел че­ло­ве­ка, ко­то­рый на­нял бы ме­ня в ка­че­стве пе­ре­пис­чи­ка. Но из-за боль­шо­го ко­ли­че­ства бо­га­тых лю­дей в этом го­ро­де (неко­то­рые жи­вут там, но го­раз­до боль­ше при­ез­жа­ют ту­да ра­ди удо­воль­ствия) и мно­гие про­во­дят всю свою жизнь в по­сто­ян­ных ку­те­жах, су­ще­ство­вал боль­шой спрос на та­ких шу­тов, ми­мов и низ­ших ак­те­ров, ко­то­рые при­сут­ству­ют на пи­рах ве­ли­ких лю­дей, что­бы раз­ве­се­лить их и к это­му за­ня­тию я те­перь был вы­нуж­ден скло­нить­ся. И вот, ли­шен­ный вся­кой на­деж­ды най­ти свою мать, я сно­ва вер­нул­ся к сво­е­му ста­ро­му об­ра­зу жиз­ни от­вер­жен­но­го. По­ми­мо низ­мен­но­сти мо­е­го об­ра­за жиз­ни, ме­ня угне­тал веч­ный раб­ский страх. Ку­да бы я ни по­шел, в ка­кой бы ком­па­нии ни был, я ни­ко­гда не чув­ство­вал се­бя в без­опас­но­сти, все­гда опа­са­ясь, что кто-ни­будь возь­мет ме­ня за гор­ло и объ­явит ра­бом Фи­ли­мо­на, во­ром и по­тен­ци­аль­ным убий­цей; и вся­кий раз, ко­гда я ви­дел те­ло ра­ба, ви­ся­щее на кре­сте, а во­круг него пор­ха­ют во­ро­ны, или бан­ду за­клей­мен­ных него­дя­ев с бри­ты­ми го­ло­ва­ми, ко­то­рых та­щат в кан­да­лах по ули­цам, в та­кое вре­мя я го­во­рил: «Ра­но или позд­но та­ко­ва бу­дет твоя судь­ба, Они­сим». Это ли­ши­ло ме­ня ре­ши­мо­сти ве­сти доб­ро­де­тель­ную жизнь. Ино­гда я во что бы то ни ста­ло ре­шал вер­нуть­ся в Пер­гам; ибо у ме­ня за­ще­ми­ло серд­це при мыс­ли о ней, ко­то­рая ис­ка­ла ме­ня там мно­го лет, воз­мож­но, да­же в этот мо­мент сто­я­ла на сту­пе­нях Хра­ма, ко­то­рый я имел обык­но­ве­ние по­се­щать изо дня в день в на­деж­де уви­деть ее. Но сна­ча­ла я не ре­шал­ся, и че­рез несколь­ко дней, ко­гда я, на­ко­нец, ре­шил­ся и при­го­то­вил­ся к отъ­ез­ду, я вспом­нил, как ска­зал жре­цу Ас­кле­пия, что и Хрест, и Они­сим мерт­вы; это он, по-ви­ди­мо­му, к это­му вре­ме­ни пе­ре­дал мо­ей ма­те­ри, что­бы она те­перь от­да­ла его мне. ищу в от­ча­я­нии и боль­ше не при­ез­жаю в Пер­гам. Мысль о ее но­вом го­ре бы­ла тя­же­лее, чем я мог вы­не­сти, и та­ким об­ра­зом, тот ее об­раз, ко­то­рый еще недав­но был та­ким дра­го­цен­ным и по­лез­ным, те­перь стал для ме­ня та­ким пе­чаль­ным, что я пы­тал­ся убе­жать от него в ку­те­жах и пьян­стве.

Кон­цом все­го бы­ло то, что ру­ка, ко­то­рая, ка­за­лось, под­ня­ла ме­ня для пе­ре­дыш­ки из глу­бо­кой про­па­сти раз­ру­ше­ния, те­перь сно­ва по­гру­зи­ла ме­ня вниз; и я сно­ва оку­нул­ся в жизнь, воз­мож­но, не худ­шую, но, несо­мнен­но, нена­мно­го луч­шую, чем та, ко­то­рую я вел со свя­щен­ни­ком из Ки­бе­ла. Да, те­перь я стал та­ким несчаст­ным, что на­чал до­воль­ство­вать­ся несча­стьем, пред­по­чи­тая тем­но­ту и опа­са­ясь лю­бо­го про­блес­ка све­та, что­бы он не сде­лал мою тьму бо­лее за­мет­ной; на­столь­ко, что раз или два в это вре­мя го­да, на­сколь­ко я пом­ню, я сни­мал со сво­ей шеи ма­лень­кие же­то­ны, да­ры Ев­ха­ри­сы и Хре­ста, и ду­мал вы­бро­сить их, по­то­му что, ко­гда я чув­ство­вал их на сво­ей гру­ди, они бес­по­ко­и­ли ме­ня по но­чам, на­ве­вая ви­де­ния про­шло­го и несбы­точ­ные на­деж­ды. Но ка­ким бы низ­ким и мерз­ким я ни был, му­же­ство по­ки­ну­ло ме­ня, и я не смог это­го сде­лать.

Од­на­жды, по­сле позд­ней пи­руш­ки, ко­гда по­доб­ные мыс­ли тре­во­жи­ли мою ду­шу, я об­на­ру­жил, что бро­жу по ули­цам непо­да­ле­ку от при­ча­лов, от­ку­да па­ром до­став­ля­ет пас­са­жи­ров в Пир­сей; и, ед­ва осо­зна­вая, что я де­лаю, я вме­сте с осталь­ны­ми за­брал­ся в лод­ку, и вско­ре я со­шел на бе­рег и шел вверх по те­че­нию. на­прав­ля­ясь к го­ро­ду Афи­нам, все вре­мя про­кли­ная свою глу­пость, за­ста­вив­шую ме­ня прий­ти ту­да, ку­да мне не сле­до­ва­ло при­хо­дить. Ибо я бо­ял­ся, что ме­ня мо­гут узнать, и еще боль­ше бо­ял­ся, что во мне про­бу­дят­ся вос­по­ми­на­ния, ко­то­рые луч­ше все­го за­быть. И все же я про­дол­жал ид­ти, несмот­ря на все мои са­мо­би­че­ва­ния, как буд­то я был без­жиз­нен­ным дви­га­те­лем, при­во­ди­мым в дви­же­ние ка­кой-то внеш­ней си­лой, по­ка не до­брал­ся до ма­лень­ко­го са­да у сте­ны, где бы­ла мо­ги­ла Ха­ри­де­ма, бра­та Ев­ха­ри­ды, умер­ше­го мно­го лет на­зад; и вой­дя в Я про­чи­тал сло­ва над мо­ги­лой, ко­то­рые ча­сто чи­тал ря­дом со сво­ей воз­люб­лен­ной:

ЗОЛОТАЯ МОЛОДЕЖЬ, ПРОЧТИ ЗДЕСЬ СВОЙ КОНЕЦ:
Я ВОЗНИК ИЗ ПРАХА, В ПРАХ НИСХОЖУ.

Ев­ха­ри­да все­гда име­ла обык­но­ве­ние при­ди­рать­ся к этой над­пи­си как к слиш­ком пе­чаль­ной, и она воз­ра­жа­ла, что, ко­гда она умрет, на ее мо­ги­ле бу­дет на­пи­са­но что-ни­будь бо­лее об­на­де­жи­ва­ю­щее. Это ее вы­ска­зы­ва­ние, при­шед­шее мне на па­мять, на­пом­ни­ло мне о том, что в мо­ей ле­тар­гии все это вре­мя усколь­за­ло от ме­ня, а имен­но, что ее мо­ги­ла, по всей ве­ро­ят­но­сти, то­же долж­на бы­ла на­хо­дить­ся в этом же са­ду; и ко­гда я обер­нул­ся, мой взгляд сра­зу же упал на недав­но сде­лан­ную гроб­ни­цу и на ней эту над­пись:

ДВАДЦАТЬ ЛЕТ МИМОЛЕТНОГО ВЗДОХА
ЗАТЕМ ЭУХАРИС СОШЛА НА СМЕРТЬ
КОТОРУЮ Я НЕЖНО НАЗЫВАЛ СВОЕЙ,
НЕ ЗНАЯ, ЧТО ОНА БЫЛА ВСЕГО ЛИШЬ ОДОЛЖЕНИЕМ
ОДОЛЖЕННЫЙ СМЕРТЬЮ, КОТОРАЯ СНИЗУ ПОСЫЛАЕТ КОРОТКИЕ РАДОСТИ, ЧТОБЫ ВЫЗВАТЬ ДОЛГОЕ ГОРЕ.
СЛИШКОМ КОРОТКИЙ ЗАЕМ, ЖАЛКИЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ,
ЗА ТАКИЕ ОГРОМНЫЕ ПРОЦЕНТЫ СЛЕЗ
КОТОРЫЕ ОН ДОЛЖЕН ВЫПЛАКАТЬ, ТОТ, КТО ТЕПЕРЬ ОСТАЕТСЯ
ЧУВСТВОВАТЬ БОЛЬ ОДИНОКОГО ОТЦА.
ДОРОГАЯ МЕЧТА, СЛАДКИЙ ПУЗЫРЬ, ОКРАШЕННЫЙ ВОЗДУХ,
РАЗБЕЙСЯ, ОСТАВЬ БЕДНОГО МОЛОНА В ОТЧАЯНИИ.

Ко­гда я про­чи­тал эти сло­ва, я не мог не по­чув­ство­вать неко­то­ро­го уко­ла жа­ло­сти к бед­но­му ста­ри­ку, скор­бя­ще­му в оди­но­че­стве в сво­ей ком­на­те, где мы трое име­ли обык­но­ве­ние так счаст­ли­во си­деть вме­сте; и, гля­дя на вен­ки и гир­лян­ды, ко­то­рые бы­ли на гроб­ни­це, и ви­дя, что все они очень ста­рые и вы­цвет­шие, я по­ду­мал, что все они очень ста­рые и по­блек­шие. вспом­нил, что Ев­ха­рис ро­дил­ся как раз в этот день, и я уди­вил­ся, что ста­рик не вы­шел по­чтить мо­ги­лу и не укра­сил ее све­жи­ми цве­та­ми, и по­ду­мал, что, долж­но быть, ему по­ме­ша­ла ка­кая-то вес­кая при­чи­на, по­то­му что солн­це уже бли­зи­лось к за­ка­ту. И хо­тя я не осме­ли­вал­ся взгля­нуть ему в ли­цо, я встал и сно­ва по­шел в го­род, да­же на ули­цу, где он жил, на слу­чай, ес­ли уви­жу, как он вы­хо­дит из сво­ей две­ри; и я хо­дил взад и впе­ред до за­хо­да солн­ца, за­ку­тав го­ло­ву в плащ, и все та­кое на этот раз я его не ви­дел. И мне то­же не хо­те­лось его ви­деть. Ибо, ко­гда я спро­сил у че­ло­ве­ка, вы­шед­ше­го из со­сед­не­го до­ма, жи­вет ли еще Мо­лон на этой ули­це, он по­смот­рел на ме­ня так, слов­но жа­лел ме­ня за мое неве­же­ство, и ска­зал, что ста­рик умер все­го два дня на­зад и дол­жен быть по­хо­ро­нен зав­тра.

Те­перь я охот­но убе­дил бы се­бя, что со мной все в по­ряд­ке, по­то­му что не оста­лось ни од­но­го дру­га, ко­то­рый мог бы упрек­нуть ме­ня, ни ко­го-ли­бо, чья лю­бовь или доб­рое мне­ние мог­ли бы удер­жать ме­ня от то­го, что­бы ве­сти жизнь в со­от­вет­ствии с мо­и­ми соб­ствен­ны­ми же­ла­ни­я­ми или ка­при­за­ми судь­бы; и все же но­чью, ко­гда я лег в Ко­рин­фе мысль об Эв­ха­ри­се про­ни­ка­ла в мою ду­шу, и ко­гда я за­кры­вал гла­за, я ни­че­го не мог ви­деть и ни о чем не мог ду­мать, кро­ме над­пи­си на ее мо­ги­ле; и, на­ко­нец, вос­по­ми­на­ние о мо­ей лю­би­мой воз­об­ла­да­ло, и сле­зы по­ли­лись из мо­их глаз впер­вые с тех пор, как я про­чи­тал ее по­след­нее про­ща­ние. Но на сле­ду­ю­щий день все бы­ло за­бы­то. Я, как обыч­но, при­сту­пил к сво­ей шу­тов­ской ра­бо­те; и день и ночь про­шли со­глас­но обы­чаю, в шут­ках, вы­пив­ке, пи­руш­ках и гре­хе.

Что мне ска­зать те­бе, Гос­по­ди, об этих ве­щах? Ска­зать ли мне: бла­го­сло­вен Ты, Гос­по­ди, ко­то­рый по­пу­стил ра­бу Тво­е­му мно­го гре­шить, что­бы ему бы­ло мно­гое про­ще­но и что­бы он мог мно­го лю­бить? Нет, но Ты пра­вед­ный Гос­подь и нена­ви­дишь непра­вед­ность. Гос­по­ди, толь­ко это я мо­гу ска­зать: Ты зна­ешь все, и все же Ты про­стил.

§ 4. КАК Я ВИДЕЛ СВЯТОГО АПОСТОЛА ПАВЛА, НО НЕ УЗНАЛ ЕГО

Хо­тя в то вре­мя у ме­ня не бы­ло недо­стат­ка в ра­бо­те, все же я на­чал вле­зать в дол­ги так же, как и в нуж­ду. Ибо из-за по­сто­ян­ных ку­те­жей, игр и пьян­ства я по­тра­тил все день­ги, ко­то­рые при­вез с со­бой из Пер­га­ма, я имею в ви­ду день­ги Фи­ли­мо­на. По­это­му при­мер­но в это вре­мя (шел де­вя­тый год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Неро­на) неко­то­рые из мо­их то­ва­ри­щей, ко­то­рые бы­ли в та­ком же по­ло­же­нии, как и я, убе­ди­ли ме­ня со­про­вож­дать их в Рим, где, по их сло­вам, они по­лу­чи­ли бы не мень­шую ра­бо­ту и бо­лее вы­со­кую опла­ту. В лю­бое дру­гое вре­мя я был бы нема­ло тро­нут, впер­вые ока­зав­шись в глав­ном го­ро­де ми­ра; но на ме­ня на­ва­ли­лась та­кая ле­тар­гия, что я по­чти не об­ра­тил вни­ма­ния на все ве­ли­чие и ве­ли­ко­ле­пие это­го ме­ста, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что я хо­ро­шо пом­ню тот день ко­гда я впер­вые уви­дел им­пе­ра­то­ра, пред­се­да­тель­ству­ю­ще­го на иг­рах в Боль­шом цир­ке. Ибо в тот день, ви­дя то­го, кто был ма­те­ре­убий­цей, ду­ше­гу­бом и над­ру­га­те­лем над при­ро­дой, вос­се­да­ю­щим та­ким об­ра­зом на троне в глав­ной ре­зи­ден­ции им­пе­рии и по­чи­та­е­мым как Бог под ап­ло­дис­мен­ты та­ко­го сбо­ри­ща, ко­то­рое ед­ва не со­ста­ви­ло бы боль­шой го­род, и ви­дя так­же, ка­кие мерз­кие зре­ли­ща бы­ли там бы­ли вы­став­ле­ны ве­щи от­вра­ти­тель­ные и не под­ле­жа­щие упо­ми­на­нию, с ко­то­ры­ми по ужа­су не срав­нят­ся смер­ти ты­сяч гла­ди­а­то­ров, — то­гда мне при­шло в го­ло­ву, что боль­ше не нуж­но спо­рить о том, Доб­ро или зло пра­вит ми­ром; ибо здесь, пе­ред мо­и­ми гла­за­ми, яв­но цар­ство­ва­ло Зло, и все на­зы­ва­ли его Бо­гом. А по­то­му, хо­тя я и не до­пус­кал боль­ших экс­цес­сов, чем преж­де в Ко­рин­фе, все же я оже­сто­чил­ся и утвер­дил­ся во зле, то­пя свой стыд в вине и стре­мясь сте­реть вся­кое раз­ли­чие меж­ду злом и доб­ром.

Но да­же в Ри­ме бы­ва­ли вре­ме­на, ко­гда в глу­бине ду­ши я уста­вал от сво­е­го гре­хов­но­го и без­утеш­но­го по­ло­же­ния и жаж­дал при­кос­но­ве­ния ру­ки дру­га; а вре­ме­на­ми мне хо­те­лось быть глуп­цом и ве­рить во что-ни­будь, про­кли­ная пре­ре­ка­ния и дис­пу­ты фи­ло­со­фов, ко­то­рые от­нял у ме­ня вся­кую ве­ру в бо­гов, так что я боль­ше ни на что не мог по­ло­жить­ся; да, в та­кие мо­мен­ты я хо­тел бы быть кре­стья­ни­ном в са­мой бед­ной де­ревне Азии (та­ким, как бед­ный ста­рый Гер­мас или хро­мой Ксан­тий, ко­то­рых я пом­нил в дет­стве), по­кло­ня­ю­щим­ся Зев­су, или Па­ну, или че­му угод­но еще, лишь бы я мог быть не са­мим со­бой. Жизнь утом­ля­ла ме­ня, но я бо­ял­ся смер­ти, да, я бо­ял­ся да­же сна; ибо тем­но­та бы­ла пол­на ужа­сов, и мое ло­же не да­ва­ло мне по­коя, а толь­ко ужас­ные ви­де­ния ужас­ных про­па­стей и ви­де­ния веч­но­го па­де­ния, и рук, про­тя­ну­тых, что­бы оста­но­вить ме­ня, а за­тем от­дер­ну­тых на­зад, и о пе­чаль­ных ли­цах, за­кры­тых ву­а­ля­ми или от­вер­нув­ших­ся в сто­ро­ну. Днев­ной свет, про­го­няв­ший стра­хи сна, все­гда при­но­сил с со­бой стыд и угры­зе­ния со­ве­сти. Та­ким об­ра­зом, все ве­щи, как но­чью, так и днем, ка­за­лось, опол­чи­лись про­тив ме­ня. Но на са­мом де­ле (хо­тя я и не знал это­го) мои стра­да­ния бы­ли от Гос­по­да; ибо эти­ми сред­ства­ми ты, Су­дья, ко­то­рый су­дит спра­вед­ли­во, да­же эти­ми пра­вед­ны­ми му­ка­ми и спра­вед­ли­вым воз­мез­ди­ем под­го­то­вил ме­ня к из­бав­ле­нию от неправ­ды и к об­ре­те­нию сво­бо­ды в Гос­по­де Иису­се.

По­сле то­го, как я про­был в Ри­ме несколь­ко недель, ме­ня при­ня­ли в клуб или кол­ле­гию ак­те­ров, где я по­зна­ко­мил­ся с ак­те­ром Али­ту­ри­ем, ев­ре­ем по про­ис­хож­де­нию, ко­то­рый поль­зо­вал­ся боль­шим рас­по­ло­же­ни­ем По­ппеи, ко­то­рая в том же го­ду вы­шла за­муж за им­пе­ра­то­ра. Итак, ле­ди По­ппея, как и мно­гие дру­гие вы­со­ко­по­став­лен­ные ли­ца то­го вре­ме­ни, бы­ла при­вер­же­на со­блю­де­нию ев­рей­ско­го за­ко­на; по край­ней ме­ре, в том, что ка­са­лось суб­бо­ты, воз­дер­жа­ния от мя­са и ис­поль­зо­ва­ния опре­де­лен­ных средств очи­ще­ния; и с ней был некий Из­ма­ил, ко­то­рый был пер­во­свя­щен­ни­ком сре­ди иуде­ев. Евреи. Та­ким об­ра­зом, слу­чи­лось так, что с по­мо­щью Али­ту­рия и по ми­ло­сти По­ппеи мне бы­ло поз­во­ле­но вы­сту­пать и де­кла­ми­ро­вать на несколь­ких пи­рах и по­пой­ках во двор­це, а ино­гда да­же в при­сут­ствии са­мо­го им­пе­ра­то­ра, но осо­бен­но пе­ред офи­це­ра­ми пре­то­ри­ан­ской гвар­дии.

Од­на­жды ве­че­ром, ко­гда я воз­вра­щал­ся с пи­ра, где ве­се­лил неко­то­рых офи­це­ров, воз­вра­ща­ясь че­рез ту часть двор­ца, ко­то­рая об­ра­ще­на к Боль­шо­му цир­ку, ми­мо ме­ня про­шла стра­жа из сол­дат, несу­щих за­ко­ван­но­го в це­пи плен­ни­ка, ко­то­ро­го они от­ве­ли в со­сед­нюю ком­на­ту, и я по­нял от них он узнал, что этот че­ло­век дол­жен про­ле­жать там эту ночь, что­бы быть го­то­вым к зав­траш­не­му дню, ко­гда сам им­пе­ра­тор пред­ло­жил вы­слу­шать его де­ло в хра­ме Апол­ло­на, ко­то­рый на­хо­дил­ся непо­да­ле­ку. «И кто же, — спро­сил я, — этот уз­ник, ко­то­ро­го бо­же­ствен­ный им­пе­ра­тор со­бла­го­во­лил по­чтить та­ким об­ра­зом?» Этот че­ло­век, по их сло­вам, был при­вер­жен­цем хри­сти­ан­ских суе­ве­рий. Так вот, в то вре­мя, бу­дучи в фа­во­ре у По­ппеи и ев­рея Али­ту­рия, и по­сколь­ку мо­ей про­фес­си­ей бы­ло быть шу­том для офи­це­ров и сол­дат, я имел обык­но­ве­ние вы­став­лять хри­сти­ан на по­сме­ши­ще и глум­ле­ние, не ща­дя ино­гда (да про­стит ме­ня Гос­подь) на­па­дать да­же на Рас­пя­то­го в моя шут­ка. Итак, раз­го­ря­чен­ный ви­ном, я без при­гла­ше­ния во­рвал­ся в ка­ме­ру, ска­зав охран­ни­ку, что мы немед­лен­но до­про­сим за­клю­чен­но­го, «А по­то­му, — ска­зал я, — будь­те су­дья­ми или при­сяж­ны­ми, а я, на этот раз, бу­ду са­мим бо­же­ствен­ным им­пе­ра­то­ром».

По­это­му, со­ору­див для се­бя нечто вро­де три­бу­на­ла, я усел­ся на него, взяв цен­ту­ри­о­на в ка­че­стве сво­е­го за­се­да­те­ля, а осталь­ные сол­да­ты, при­со­еди­нив­шись к шут­ке, се­ли на пол; и ко­гда я при­ка­зал сол­да­там «при­ве­сти плен­ни­ка», он сел, но не так, что­бы я мог яс­но ви­деть его ли­цо, по­сколь­ку лам­па на­хо­ди­лась у него за спи­ной. То­гда я на­смеш­ли­во об­ра­тил­ся к это­му че­ло­ве­ку, ска­зав, что по его внеш­не­му ви­ду я узнал в нем Ге­рак­ли­та, пла­чу­ще­го фи­ло­со­фа, и спро­сил его, учил ли он так­же, по­доб­но Ге­рак­ли­ту, что «лю­ди — смерт­ные бо­ги, а бо­ги — бес­смерт­ные лю­ди». На это он от­ве­тил, как бы же­лая по­шу­тить, что он был учи­те­лем ра­до­сти, а не пе­ча­ли, но что на са­мом де­ле он учил, что Бог и лю­ди еди­ны. По­сле это­го, на­сме­ха­ясь над его лы­си­ной, я спро­сил его, был ли он Пи­фа­го­ром, вос­крес­шим из мерт­вых, или же он мог бы на­учить нас быть чем-то боль­шим, чем про­сто людь­ми, и быть в гар­мо­нии со Все­лен­ной. Он мяг­ко рас­сме­ял­ся на это, от­ве­тив, что, хо­тя он дей­стви­тель­но мог бы на­учить этим ве­щам, все же он был не фи­ло­со­фом, а ско­рее сол­да­том; и, ска­зав это, он под­нял го­ло­ву и по­смот­рел на ме­ня очень при­сталь­но, как буд­то у него бы­ло сла­бое зре­ние; и в этот мо­мент свет лам­пы, как раз за­тем он упал ли­цом вниз, что оза­да­чи­ло ме­ня, по­то­му что я был уве­рен, что ви­дел это­го че­ло­ве­ка рань­ше; но где и ко­гда, я не мог ска­зать. Од­на­ко, при­дя в се­бя, я спро­сил его, в ка­ком ле­ги­оне он слу­жил и при ка­ком им­пе­ра­то­ре, и он от­ве­тил, все еще со­хра­няя спо­кой­ствие и улы­ба­ясь, что он слу­жил в Ле­гио По­бе­ди­тель­ни­ца и под по­кро­ви­тель­ством им­пе­ра­то­ра Со­те­ра, или Саль­ва­то­ра. Тут сол­да­ты за­ап­ло­ди­ро­ва­ли, и я по­нял, что ме­ня бьют на мо­ей соб­ствен­ной тер­ри­то­рии. Итак, ду­мая пой­мать ста­ри­ка на ка­кой-ни­будь оплош­но­сти или за­ста­вить его не от­ве­чать, я спро­сил его, ка­кое у него ору­жие. Но он от­ве­тил, что ис­поль­зо­вал щит ве­ры, и на­груд­ник пра­вед­но­сти, и по­яс прав­ди­во­сти, и меч сло­ва Бо­жье­го; и, ска­зал он, я ве­ду доб­рую бит­ву пра­вед­но­сти про­тив непра­вед­но­сти, в ко­то­рой по­бе­да в кон­це кон­цов долж­на быть на мо­ей сто­роне, как сви­де­тель­ству­ют и ва­ши соб­ствен­ные серд­ца; по этой при­чине наш ле­ги­он по пра­ву на­зы­ва­ет­ся «Вик­трикс». Он до­ба­вил несколь­ко слов, ко­то­рые я сей­час не мо­гу вспом­нить, о бла­го­род­стве та­кой бит­вы и ее сла­ве, ко­то­рые тро­ну­ли да­же сон­ных сол­дат; на­столь­ко, что они в один го­лос за­яви­ли, что на сто­роне это­го че­ло­ве­ка был ра­зум и что они же­ла­ли ему добра. «То­гда, — ска­зал я, пред­при­няв по­след­нюю по­пыт­ку рас­сме­шить свою сто­ро­ну, — где же то­гда твой им­пе­ра­тор, что он не сви­де­тель­ству­ет те­бе?» Он сра­зу же от­ве­тил: «Он бу­дет сви­де­тель­ство­вать за ме­ня, и в этот мо­мент он со мной»; и эти сло­ва он про­из­нес с та­кой си­лой уве­рен­но­сти и с та­ким при­сталь­ным взгля­дом, устрем­лен­ным, как мне по­ка­за­лось, на ко­го-то, ко­го он раз­ли­чил по­за­ди ме­ня, что я вско­чил и по­смот­рел че­рез мое пле­чо, дро­жа от стра­ха, как бы в ком­на­те не по­явил­ся ка­кой-ни­будь при­зрак. Сол­да­ты то­же бы­ли на мгно­ве­ние несколь­ко тро­ну­ты, хо­тя и мень­ше, чем я; и, ду­мая, воз­мож­но, снять с се­бя по­зор за свой страх, они за­кри­ча­ли, что я недо­сто­ин ни за­се­дать в три­бу­на­ле, ни пред­став­лять бо­же­ствен­но­го им­пе­ра­то­ра. Итак, что­бы как мож­но луч­ше изоб­ра­зить свое за­ме­ша­тель­ство, я ко­рот­ко за­кон­чил шут­ли­вой ре­чью, ска­зав, что за­клю­чен­ный, по-ви­ди­мо­му, был доб­лест­ным сол­да­том и что он, по-ви­ди­мо­му, до­сто­ин то­го, что­бы ему бы­ла предо­став­ле­на при­ви­ле­гия воз­дер­жи­вать­ся от сви­но­го мя­са и по­кло­нять­ся осли­ной го­ло­ве, ес­ли это воз­мож­но. это до­ста­ви­ло ему удо­воль­ствие, и с эти­ми сло­ва­ми я объ­явил со­бра­ние за­кры­тым.

§ 5. КАК Я УЗНАЛ, ЧТО ПАВЕЛ БЫЛ ПРОРОКОМ КОТОРОГО Я ВИДЕЛ В ДЕТСТВЕ, ТОГО САМОГО, КОТОРЫЙ ВЫЛЕЧИЛ ХРОМОГО КСАНТИЯ

Ко­гда я вме­сте с осталь­ны­ми вы­хо­дил из ка­ме­ры, тот, кто охра­нял за­клю­чен­но­го, оста­но­вил ме­ня, рас­спро­сив о здо­ро­вье им­пе­ра­то­ра и спро­сив, ве­ро­ят­но ли, что им­пе­ра­тор зав­тра лич­но рас­смот­рит его де­ло. Я ска­зал, что это не так уж ма­ло­ве­ро­ят­но, по­то­му что, хо­тя он и не от­ли­чал­ся креп­ким здо­ро­вьем, но те­перь, ко­гда он был же­нат на По­ппее, она за­ста­ви­ла его уде­лять вни­ма­ние всем ев­рей­ским де­лам. «Да, но, — ска­зал охран­ник, — этот па­рень не ев­рей, как дру­гие евреи, а при­над­ле­жит к дру­гой фрак­ции, ко­то­рую они на­зы­ва­ют мя­теж­ной; а осталь­ные его со­пле­мен­ни­ки нена­ви­дят его». «Я по­ни­маю это, — ска­зал я, — но лю­бят его евреи или нена­ви­дят, в лю­бом слу­чае По­ппея бу­дет за него или про­тив него; и в этом он, по­хо­же, убе­дит­ся зав­тра». За­тем сол­дат на­чал объ­яс­нять мне при­ро­ду этой сек­ты, но я пе­ре­бил его, ска­зав, что знаю о них все, «изу­чив их обы­чаи в Ан­тио­хии».; и ес­ли я все­гда имел обык­но­ве­ние хра­нить мол­ча­ние о сво­ей жиз­ни в Азии и обо всем, что име­ло к ней от­но­ше­ние, то те­перь, с дру­гой сто­ро­ны, что-то, сам не знаю что, за­ста­ви­ло ме­ня до­ба­вить сло­ва «и в Ко­лос­сах»; и как толь­ко я это ска­зал, я рас­ка­ял­ся в этом он и по­спе­шил вый­ти из ком­на­ты. Но уз­ник под­нял­ся со сво­е­го ло­жа и, схва­тив ме­ня за плащ, спро­сил, был ли я недав­но в Ко­лос­сах и знаю ли я неко­е­го Фи­ли­мо­на, ко­то­рый был граж­да­ни­ном это­го ме­ста. Я ска­зал «нет», и он со вздо­хом сел, не сво­дя с ме­ня глаз; и за­тем, ко­гда я ухо­дил, вы­ра­же­ние его ли­ца вне­зап­но всплы­ло у ме­ня в па­мя­ти, и я вспом­нил крюч­ко­но­со­го про­ро­ка, ко­то­рый в бы­лые го­ды ис­це­лил хро­мо­го Ксан­тия в Ли­ст­ре, и я не мог удер­жать­ся, что­бы не спро­сить его, бы­вал ли он ко­гда-ни­будь в рай­оне Пам­фи­лии; и он от­ве­тил «да», а ко­гда я упо­мя­нул Ли­ст­ру, он ска­зал, что зна­ет этот го­род и бы­вал там. То­гда я спро­сил, в ка­ком го­ду, и он от­ве­тил, что в чет­вер­том го­ду прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Клав­дия или око­ло то­го. Итак, по­няв, что «таймс» со­глас­на, я еще раз спро­сил его, ис­це­лил ли он там боль­но­го че­ло­ве­ка, и, что­бы убе­дить­ся, я ска­зал, од­но­го боль­но­го па­ра­ли­чом; но он от­ве­тил: «Нет, но хро­мо­го че­ло­ве­ка, ко­то­рый был хро­мым мно­го лет», — и с эти­ми сло­ва­ми он на­кло­нил­ся ко мне как буд­то все еще же­лая от­ве­чать и за­да­вать даль­ней­шие во­про­сы.

Но в этот мо­мент сол­дат, я имею в ви­ду то­го, к ко­му был при­ко­ван плен­ник (по­сколь­ку осталь­ные ушли), улег­шись на тю­фяк, что­бы по­спать, уда­рил плен­ни­ка ла­до­нью по ли­цу, ска­зав, что это до­ста­точ­но пло­хо, что­бы он по­те­рял свое ме­сто на зав­траш­ние иг­ры в Боль­шом цир­ке, где уже сей­час со­би­рал­ся на­род (и дей­стви­тель­но, мы мог­ли слы­шать шум и кри­ки тол­пы сна­ру­жи), и что ску­пой ев­рей боль­ше не ли­шит его сна, ко­то­рый от­ка­зал­ся дать хоть один ди­на­рий сол­да­ту, ко­то­рый изо всех сил ста­рал­ся охра­нять его. Тут за­клю­чен­ный с ве­се­лым ви­дом на­чал со­би­рать­ся лечь ря­дом со сво­им над­зи­ра­те­лем, ска­зав толь­ко, что его дру­зья очень хо­те­ли за­пла­тить над­зи­ра­те­лю; но так как в тот день сме­нил­ся охран­ник, а сам он (так слу­чи­лось) остал­ся без де­нег, это бы­ло невоз­мож­но что­бы он от­дал ка­кой-ли­бо го­но­рар в то вре­мя. Но сол­дат, не ше­лох­нув­шись, два­жды уда­рил его ку­ла­ком, еще силь­нее, чем преж­де, при­ка­зы­вая ему за­мол­чать и с про­кля­ти­ем го­во­ря, что оправ­да­ния — это не ди­на­рии.

Я не знаю, бы­ло ли это из-за тер­пе­ния и по­сто­ян­ства уз­ни­ка, ко­то­рые тро­ну­ли ме­ня, или по­то­му, что его при­сут­ствие, ка­за­лось, воз­вра­ща­ло мои мыс­ли к дням мо­е­го дет­ства, на­по­ми­ная мне о пре­крас­ных по­лях и ста­дах во­круг Ли­ст­ры, и о мо­ем бра­те Кре­сте, и о мо­ей ста­рой нянь­ке Тро­фи­ме, и о пас­ту­хе Ер­мии; но, ка­ко­ва бы ни бы­ла при­чи­на, несо­мнен­но то, что ме­ня тя­ну­ло к это­му че­ло­ве­ку, слов­но окол­до­ван­ную или оча­ро­ван­ный, и я взя­ла те день­ги, ко­то­рые у ме­ня бы­ли (а их бы­ло со­всем немно­го). Я от­дал его сол­да­ту. В то же вре­мя я спро­сил за­клю­чен­но­го, пред­при­ни­мал ли он ка­кие-ли­бо по­пыт­ки за­ру­чить­ся за­ступ­ни­че­ством Ти­та Ан­нея Се­не­ки, ве­ли­ко­го фи­ло­со­фа тех дней и быв­ше­го на­став­ни­ка им­пе­ра­то­ра. «Нет, но ста­рый книж­ный червь в на­ши дни не име­ет вла­сти над на­шим им­пе­ра­то­ром», — ска­зал сол­дат, бе­ря у ме­ня день­ги, — «и не смог бы обуз­дать его сей­час, как ба­боч­ка не смог­ла бы обуз­дать дра­ко­нов Ге­ка­ты; кро­ме то­го, ес­ли бы он мог, ду­ма­е­те ли вы, что че­ло­век вы­со­ко­го по­ло­же­ния, та­кой как на­став­ник им­пе­ра­то­ра, стал бы он от­но­сить­ся к та­ким от­бро­сам об­ще­ства, как эти несчаст­ные хри­сти­ане? Од­на­ко, кем бы он ни был, это не мое де­ло, а день­ги долж­ны иметь це­ну; по­это­му я даю вам пять ми­нут на бе­се­ду с за­клю­чен­ным, но, за­пом­ни­те, не боль­ше.»

Я чув­ство­вал се­бя пой­ман­ным в ло­вуш­ку. Два­жды я пы­тал­ся вый­ти из ком­на­ты, по­то­му что хо­тел из­бе­жать раз­го­во­ра с этим незна­ком­цем, ко­то­рый знал Ко­лос­са и мо­е­го учи­те­ля Фи­ли­мо­на; и те­перь по соб­ствен­но­му по­буж­де­нию я сде­лал так, что мне необ­хо­ди­мо бы­ло по­го­во­рить с ним. По­это­му я сел и спро­сил за­клю­чен­но­го, как его зо­вут. «Ко­гда-то ме­ня зва­ли Савл, — от­ве­тил он, — но те­перь ме­ня зо­вут Па­вел, и я ро­дил­ся в Тар­се». Тут я встал, что­бы немед­лен­но уй­ти, но мои ко­неч­но­сти от­ка­за­лись по­ви­но­вать­ся мне, и я не по­шел, а остал­ся сто­ять на ме­сте, ра­зи­нув рот и та­ра­ща гла­за, как су­ма­сшед­ший; ибо мне ка­за­лось, что я ви­жу пе­ред со­бой, ря­дом с Хри­стом, са­мо­го злей­ше­го вра­га в мо­ей жиз­ни; по­то­му что этот Па­вел сде­лал Фи­ли­мо­на мо­им вра­гом и из-за сво­их суе­ве­рий убил мою лю­би­мую Ев­ха­ри­ду. Но, с дру­гой сто­ро­ны, мне при­шло в го­ло­ву, что здесь был тот, кто ви­дел, как Хри­стос вос­крес из мерт­вых, и я вспом­нил, как буд­то это бы­ло еще све­жо в мо­их ушах, его об­ра­ще­ние ко мне в дни мо­е­го дет­ства: «Гос­подь да бу­дет те­бе как Отец».; и я по­чув­ство­вал, что, как бы я ни ста­рал­ся, мне бы­ло невоз­мож­но воз­не­на­ви­деть это­го че­ло­ве­ка, рав­но как и нелег­ко со­про­тив­лять­ся ду­ху, ко­то­рый был в нем, ибо в его при­сут­ствии я был как за­кол­до­ван­ный. Итак, хо­тя мои стра­хи ве­ле­ли мне уй­ти, ру­ка Гос­под­ня за­ста­ви­ла ме­ня остать­ся. По­ка я так сто­ял, за­и­ка­ясь, про­из­но­ся, воз­мож­но, что-то невнят­ное, но ни­че­го не зна­ча­щее, Па­у­люс пре­рвал ме­ня, взяв за ру­ку и ска­зав: «Я ви­жу, что меж­ду на­ми пред­сто­ит еще раз­го­вор; а по­то­му я ска­жу толь­ко од­но, что этой но­чью мои мо­лит­вы воз­не­сут­ся к От­цу Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста от тво­е­го име­ни. Ибо Гос­подь нуж­да­ет­ся в те­бе, и, во­ис­ти­ну, ты бу­дешь спа­сен и ис­куп­лен от всех сво­их гре­хов. Зав­тра, как ты слы­шал, я пред­ста­ну пе­ред им­пе­ра­то­ром; но ес­ли (в чем я не со­мне­ва­юсь) Я по­лу­чаю из­бав­ле­ние из па­сти льва, я дол­жен на за­ка­те го­во­рить о ми­ло­стях Гос­по­да Иису­са в до­ме Три­ф­се­ны и Три­фо­сы, неда­ле­ко от Ка­пен­ских во­рот. Про­шу те­бя, мой бла­го­де­тель, да­руй мне еще од­но бла­го и обе­щай, что ты бу­дешь там». «Нет» бы­ло в мо­ем серд­це, но «да» сле­те­ло с мо­их губ преж­де, чем я по­нял, что сфор­му­ли­ро­вал от­вет, и я по­ки­нул зал, как в тран­се.

§ 6. КАК Я БЫЛ ЗАВЛЕЧЕН В СЕТИ ЕВАНГЕЛИЯ

Как толь­ко я вы­шел от Пав­ла, я твер­до ре­шил од­но: ку­да бы я ни по­шел зав­тра, я ни в ко­ем слу­чае не пой­ду в дом Три­ф­се­ны; ибо, несмот­ря на все мое преж­нее неве­рие в кол­дов­ство, я на­чал ве­рить, что дей­стви­тель­но ка­кой-то сво­е­го ро­да оча­ро­ва­ние ис­поль­зо­ва­лось про­тив ме­ня, что­бы сде­лать ме­ня хри­сти­а­ни­ном про­тив мо­ей во­ли. Дол­гое вре­мя я не ре­шал­ся при­лечь от­дох­нуть, а си­дел, рас­суж­дая сам с со­бой и пы­та­ясь вспом­нить до­во­ды Ар­те­ми­до­ра про­тив хри­сти­ан; и все же вре­мя от вре­ме­ни пе­ред мо­и­ми гла­за­ми воз­ни­ка­ло ли­цо Пав­ла, и мне ка­за­лось, что я слы­шу, как он го­во­рит, что бо­ги — это бес­смерт­ные лю­ди, и мне при­хо­ди­ло в го­ло­ву, что, ес­ли бы дей­стви­тель­но су­ще­ство­вал та­кой бог, как мой лю­би­мый Ев­ха­рис или Хрест, толь­ко бес­смерт­ный, а не смерт­ный, как охот­но я бы это сде­лал? Я ве­рю в него, с ка­кой ра­до­стью встре­чаю все опас­но­сти и пе­ре­но­шу все труд­но­сти ра­ди него, и то­гда я вспом­нил сло­ва Пав­ла о его ли­де­ре Хри­сту­се, ко­то­ро­го он упо­мя­нул как все еще жи­во­го и сви­де­тель­ству­ю­ще­го о нем, и как он, ка­за­лось, ви­дел Хри­ста по­за­ди ме­ня; и с эти­ми сло­ва­ми я вско­чил, зо­вя на по­мощь и во­пя, как обе­зу­мев­ший; и я был так на­пу­ган, что за­жег вто­рую лам­пу и сно­ва сел, ре­шив во­об­ще не спать этой но­чью. Но вско­ре сон, хо­тел я то­го или нет, опу­стил­ся на мои ве­ки, и пе­ре­до мной пред­ста­ла за­пу­тан­ная смесь мно­гих ви­де­ний: Па­вел, Пи­фа­гор и Ге­рак­лит, все они ма­ни­ли ме­ня и го­во­ри­ли о «бес­смерт­ном че­ло­ве­ке» и «смерт­ном бо­ге».; а по­том та­кой ха­ос слов и об­ра­зов, что у ме­ня за­кру­жи­лась го­ло­ва, по­ка, на­ко­нец, я не уви­дел ма­лень­кое бе­лое об­лач­ко, ко­то­рое ста­ло боль­ше, рас­кры­лось и за­клю­чи­ло в се­бе весь преж­ний ха­ос, и на нем бы­ло на­пи­са­но «Кре­стус»; но ко­гда я при­бли­зил­ся, это бы­ло не «Кре­стус», а «Христос,«и за­тем сно­ва «Крест», по­ка об­ла­ко не разо­рва­лось с гром­ким зву­ком, по­хо­жим на рас­кат гро­ма, и не яви­ло мо­е­го бра­та, си­я­ю­ще­го и улы­ба­ю­ще­го­ся, как в ста­рые доб­рые вре­ме­на, и на гру­ди у него был знак «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», и он про­тя­нул ко мне свои ру­ки. Но ко­гда я под­бе­жал, что­бы об­нять его, то уви­дел на его ру­ках и но­гах сле­ды тя­же­лых ран, и вы­ра­же­ние его ли­ца бы­ло та­ким же и в то же вре­мя не преж­ним; так что я встал и по­пя­тил­ся, и, хо­тя он по­ма­нил ме­ня, я убе­жал. Но он гнал­ся за мной, а я все рав­но убе­гал от него, и по­всю­ду бы­ли го­ло­са и ли­ца добра и зла, доб­ро по­мо­га­ло мо­е­му пре­сле­до­ва­те­лю, зло по­мо­га­ло мне; но, ко­гда он быст­ро на­стиг ме­ня, жрец Ки­бе­лы уда­рил по зем­ле, и, вот, огром­ная зи­я­ю­щая про­пасть, в ко­то­рой бы­ло мно­же­ство ске­ле­тов с рас­про­стер­ты­ми объ­я­ти­я­ми, ожи­да­ю­щих ме­ня, и я прыг­нул в про­пасть, и ру­ки ске­ле­тов об­хва­ти­ли ме­ня; как вдруг я проснул­ся и об­на­ру­жил, что ле­жу на зем­ле, кри­чу и бо­рюсь, все мои чле­ны дро­жат и по­кры­ты по­том; а к это­му вре­ме­ни ночь уже по­чти ми­но­ва­ла, и на во­сто­ке по­ка­за­лись пер­вые лу­чи рас­све­та.

Мой ужас был так ве­лик, что пер­вым мо­им ре­ше­ни­ем бы­ло немед­лен­но уехать из Ри­ма. Но по­том я спо­хва­тил­ся, что, ку­да бы я ни от­пра­вил­ся, мне не из­бе­жать дур­ных снов; и ес­ли бы я хо­тел из­бе­жать Па­у­лю­са, то ни од­но ме­сто не бы­ло бы для ме­ня та­ким удоб­ным, как са­мый гу­сто­на­се­лен­ный из всех го­ро­дов. Итак, я ре­шил остать­ся там, где был, но про­ве­сти этот день в Туску­лу­ме, ку­да я, со­от­вет­ствен­но, от­пра­вил­ся неза­дол­го до по­лу­дня. Но не успел я отой­ти и на несколь­ко ша­гов от две­ри сво­е­го жи­ли­ща, как ра­бы неко­е­го бо­га­то­го Ок­та­ви­у­са, од­но­го из мо­их по­кро­ви­те­лей, вне­зап­но по­яви­лись у ме­ня за спи­ной и, креп­ко схва­тив ме­ня за обе ру­ки, по­про­си­ли вер­нуть­ся с ни­ми, ска­зав, что их хо­зя­ин в этот день неожи­дан­но при­нял го­стей и очень хо­тел, что­бы я вер­нул­ся. при­сут­ствие, что­бы раз­ве­се­лить их. Ко­гда я хо­тел из­ви­нить­ся, они от­ве­ти­ли, что вы­нуж­де­ны бы­ли не при­ни­мать от­ка­за, по­то­му что Ок­та­ви­ус при­гро­зил им пор­кой, ес­ли чест­ны­ми или нечест­ны­ми сред­ства­ми они ме­ня не при­ве­дут. Бо­лее то­го, по­сколь­ку они со­би­ра­лись обе­дать очень ра­но, я дол­жен был немед­лен­но пой­ти с ни­ми, хо­тя был все­го лишь седь­мой час, и та­ким об­ра­зом они бы­ли бы уве­ре­ны во мне.

Так что я по­шел с ни­ми под ви­дом дру­же­ско­го на­си­лия и раз­вле­кал ком­па­нию в ме­ру сво­их сил. Но что я ска­зал и де­лал ли, я не знаю, за ис­клю­че­ни­ем то­го, что в на­ча­ле пред­став­ле­ния я под­слу­шал, как один из го­стей ска­зал сво­е­му со­се­ду, что Ти­хи­кус (под этим име­нем я был из­ве­стен в те дни) в тот день пре­вос­ход­но ду­ра­чил­ся; и его со­сед от­ве­тил, что, во­ис­ти­ну, Ти­хи­кус был бы са­мым ост­ро­ум­ным и непри­стой­ным шу­том во всем го­ро­де, ес­ли бы не неко­то­рая неров­ность в его шут­ках, как буд­то в него все­ли­лись два ду­ха, по­хот­ли­вый и угрю­мый, «ибо, — ска­зал он, — по­сле то­го, как он со­брал весь стол во вре­мя бур­но­го ве­се­лья в те­че­ние двух или трех ча­сов, ес­ли вы по­на­блю­да­е­те за пар­нем ми­ну­ту или око­ло то­го, ко­гда он ду­ма­ет, что на него ни­кто не смот­рит, он впа­да­ет в угрю­мость или что-то вро­де пу­сто­ты, как ес­ли бы он был про­ри­ца­те­лем и ви­дел ви­де­ния.» Ко­гда я услы­шал это, я вы­пил еще бо­лее без­рас­суд­но, чем обыч­но, го­во­ря се­бе, что я из­го­ню этот дух ви­де­ния-про­зор­ли­во­сти и пол­но­стью от­дам­ся зло­му ду­ху. И, за­ме­тив, что солн­це бли­зи­лось к за­ка­ту, так что я был сво­бо­ден от се­тей ча­ро­дея Па­у­лю­са, я ста­но­вил­ся все бо­лее и бо­лее ярост­ным в сво­ем ве­се­лье, пе­ре­хо­дя все гра­ни­цы в гру­бо­сти и бо­го­хуль­стве, так что го­сти ап­ло­ди­ро­ва­ли мне и по­кры­ва­ли мою го­ло­ву вен­ка­ми из роз.

Ко­гда ме­ня на­ко­нец от­пу­сти­ли, а го­сти разо­шлись го­то­вить­ся ко вто­ро­му бан­ке­ту, бы­ло уже це­лых два ча­са по­сле за­хо­да солн­ца. Те­перь дом Ок­та­вия на­хо­дил­ся на Це­лий­ском хол­ме (где сей­час сто­ит Ко­ли­зей), так что я ни­ко­им об­ра­зом не был вы­нуж­ден при­бли­жать­ся к Ка­пен­ским во­ро­там, что­бы вер­нуть­ся в свое жи­ли­ще. Но Гос­подь удер­жал ме­ня, и это бы­ло так, как ес­ли бы мои но­ги нес­ли ме­ня ту­да про­тив мо­ей во­ли. Сно­ва и сно­ва я по­вто­рял се­бе: «Глу­пец, за­чем ты ле­зешь в ло­вуш­ку с от­кры­ты­ми гла­за­ми?» Но я от­ве­тил: «Что пло­хо­го в том, что­бы про­сто прой­ти по ули­це, ес­ли я уве­рен, что не вой­ду в дом?» Од­на­ко, ко­гда я при­бли­зил­ся к ули­це, я по­нял, что глу­по ид­ти ту­да, ку­да мне не хо­те­лось ид­ти, и я от­сту­пил на­зад и свер­нул в сто­ро­ну, на­прав­ля­ясь к Пре­то­рию. ко­гда вне­зап­но ме­ня охва­тил страх, и я по­чув­ство­вал, как сза­ди мне на пле­чо лег­ла ру­ка, и я за­дро­жал с го­ло­вы до ног, услы­шав го­лос Па­у­лю­са: «Сын мой, ты не на пра­виль­ном пу­ти». Охот­но бы я при­ду­мал ка­кое-ни­будь оправ­да­ние или сра­зу же убе­жал без вся­ких оправ­да­ний; но ни язык мой не мог про­из­не­сти ни сло­ва, ни но­ги не мог­ли убе­жать. Итак, я про­дол­жал ид­ти с Пав­лом, да­же бу­дучи плен­ни­ком, и он взял ме­ня за ру­ку и без со­про­тив­ле­ния по­вел в дом, где уже со­бра­лось боль­шое со­бра­ние хри­сти­ан, ожи­дав­ших его при­сут­ствия; сре­ди ко­то­рых я шел, увен­чан­ный ро­за­ми, ис­те­ка­ю­щий ма­зя­ми и по­ша­ты­ва­ю­щий­ся при ходь­бе, так что все смот­ре­ли на ме­ня с удив­ле­ни­ем, а неко­то­рые, воз­мож­но, и с гне­вом. Од­на­ко все они по­чти­тель­но рас­сту­пи­лись пе­ред Па­у­лю­сом и пе­ре­до мной с Па­у­лю­сом, он все еще дер­жал ме­ня за ру­ку. За­тем Па­у­люс под­нял­ся на бе­му или плат­фор­му и на­чал го­во­рить с на­ро­дом. Сна­ча­ла я си­дел непо­движ­но, как че­ло­век, слы­ша­щий и в то же вре­мя не слы­ша­щий, до­воль­ный тем, что слу­шаю, но не зна­ю­щий, по­че­му я слу­шаю; как гру­бый зверь, не спо­соб­ный по­нять. По­сте­пен­но ко мне вер­ну­лись чув­ства, и его сло­ва, ка­за­лось, ста­но­ви­лись все бли­же и бли­же ко мне, по­ка не про­ник­ли в са­мую мою ду­шу; но я не мо­гу вспом­нить их так, что­бы за­пи­сать, за ис­клю­че­ни­ем несколь­ких по­след­них фраз, да и те не со­всем точ­но.

Ко­гда я при­шел в се­бя, он го­во­рил о ми­ло­стях Гос­под­них, опи­сы­вая, как он сам пре­сле­до­вал ве­ру, но все же по­лу­чил ми­лость. Кто, сле­до­ва­тель­но, ска­зал он, не мо­жет быть по­ми­ло­ван, по­сколь­ку он был при­знан до­стой­ным про­ще­ния? Кто был на­столь­ко мер­зок и гре­шен, что дол­жен был ска­зать: «Я недо­сто­ин при­бли­зить­ся к Гос­по­ду», по­сколь­ку он, Па­вел, греш­ник и го­ни­тель, был за­клю­чен в объ­я­тия его ми­ло­сер­дия?» По­это­му не го­во­ри­те внут­ри се­бя: «Ка­кую но­вую жерт­ву мне при­не­сти?» Ибо Сам Гос­подь Иисус есть ва­ша жерт­ва; и не го­во­ри­те в сво­их серд­цах

«Ка­ким но­вым очи­ще­ни­ем мне при­бли­зить­ся к Нему?» ибо кровь Гос­по­да Иису­са есть твое очи­ще­ние; не го­во­ри: «Ка­кие но­вые де­ла я дол­жен со­вер­шить?» или «Ка­кую но­вую жизнь я дол­жен ве­сти?» ибо сам Гос­подь при­го­то­вил твои де­ла, ко­то­рые ты дол­жен со­вер­шить; и как что ка­са­ет­ся тво­ей жиз­ни, то она боль­ше не при­над­ле­жит те­бе; ибо вот, ты мертв; и жизнь, ко­то­рой ты бу­дешь жить по­сле это­го, — это жизнь, ко­то­рой Хри­стос бу­дет жить в те­бе. По­это­му при­ди к сво­е­му Гос­по­ду и упо­вай на него.

«Не пре­ткни­тесь, иудеи, у кре­ста и не го­во­ри­те про се­бя: «Рас­пя­тый не мо­жет быть Хри­стом; тот, кто умер смер­тью ра­ба, не мо­жет быть на­шим ца­рем». Нет, но я го­во­рю вам, что из-за кре­ста, а не во­пре­ки кре­сту, рас­пя­тый не мо­жет быть на­шим ца­рем». Гос­подь Иисус есть Хри­стос; и по­сколь­ку он сде­лал се­бя слу­гой всех, сле­до­ва­тель­но, те­перь он воз­вы­шен, что­бы быть Ца­рем над все­ми. Так­же, вы, языч­ни­ки, не пре­ткни­тесь у гро­ба Хри­сто­ва, го­во­ря: «Невоз­мож­но, что­бы умер­ший вос­крес».; ибо ис­тин­но, эти гла­за ви­де­ли его, и ва­ша соб­ствен­ная со­весть сви­де­тель­ству­ет мне, что я го­во­рю не как тот, кто об­ма­ны­ва­ет вас, но что я ис­тин­но ви­дел Гос­по­да Иису­са. И те из вас, кто ве­рит, име­ют, как сви­де­тель­ство, при­сут­ствие Его Ду­ха в сво­их серд­цах; и те, кто уве­ру­ет, бу­дут иметь тот же са­мый Дух, оби­та­ю­щий сре­ди вас, как за­лог гря­ду­щей сла­вы, при­но­ся­щей с со­бой лю­бовь к Бо­гу и доб­рую во­лю ко всем лю­дям. Итак, при­ди­те к Гос­по­ду Иису­су, и вот, мо­ги­ла не власт­на воз­двиг­нуть про­пасть меж­ду ва­ми и Ним. Не го­во­ри­те: «Он на небе­сах, да­ле­ко над на­ми» или «Он в Аду, да­ле­ко под на­ми»; ибо я за­яв­ляю вам, что ни небо, ни зем­ля, ни то, что под зем­лей, не мо­гут раз­лу­чить вас с ним; не бой­тесь ни бо­гов, ни языч­ни­ков, ни по­но­ше­ние лю­дей; не бой­тесь ни пре­сто­лов, ни сил ми­ра се­го; ес­ли Хри­стос за нас, то кто бу­дет про­тив нас? Итак, не бой­тесь стра­хов ми­ра се­го; ибо вот, для при­зван­ных Хри­стом все со­дей­ству­ет ко бла­гу; ибо я убеж­ден, что ни смерть, ни жизнь, ни ан­ге­лы, ни на­ча­ла, ни на­сто­я­щее, ни гря­ду­щее, ни вы­со­та, ни глу­би­на, ни ка­кая-ли­бо дру­гая тварь не смо­гут от­лу­чить нас от люб­ви Бо­жьей, ко­то­рая во Хри­сте Иису­се, Гос­по­де на­шем».

Те­перь, ко­гда я впер­вые при­шел в се­бя и услы­шал го­лос Апо­сто­ла, го­во­ря­ще­го об Иису­се и о жиз­ни в Нем, о ра­до­сти и по­кое, свя­зан­ных с этим, осо­знав свою внут­рен­нюю тьму и недо­сти­жи­мый Свет, я по­чув­ство­вал, что бре­мя мо­их стра­да­ний слиш­ком ве­ли­ко, что­бы я мог его вы­не­сти. мед­ведь. Во­пло­ще­ние зла, ка­за­лось, си­де­ло, да­вя на мою ду­шу, за­глу­шая ее сто­ны и ли­куя над ее тщет­ной борь­бой; при­ка­зы­вая мне за­ткнуть уши от это­го го­ло­са, что­бы он на­прас­но не тре­во­жил мое серд­це, по­то­му что, при­няв сто­ро­ну зла и умыш­лен­но бо­го­хуль­ствуя, я те­перь был его за­кон­ным ра­бом, и со­жа­ле­ния бы­ли на­прас­ны; и по­сколь­ку я не хо­тел по­ви­но­вать­ся ему, мне ка­за­лось, что он окру­жа­ет ме­ня со всех сто­рон тол­сты­ми сте­на­ми непро­ни­ца­е­мая тем­ни­ца, в ко­то­рой я ле­жал, как в скле­пе под зем­лей, креп­ко свя­зан­ный, не спо­соб­ный ни ви­деть, ни слы­шать. Но вне­зап­но, как буд­то очень да­ле­ко, я, ка­за­лось, уло­вил звук, хо­тя и очень сла­бый, что «ес­ли бы Хри­стос был за нас, ни­кто не был бы про­тив нас», и вме­сте с этим за­дро­жа­ли сте­ны мо­ей тем­ни­цы; и по­сле это­го раз­да­лись дру­гие сло­ва Апо­сто­ла, каж­дое из ко­то­рых по­сле каж­до­го уда­ра в мою тюрь­му, так что сте­на за сте­ной па­да­ли с гром­ким гро­хо­том; и, на­ко­нец, раз­да­лось то гро­мо­по­доб­ное воз­зва­ние, ре­ву­щее у ме­ня в ушах, что ни на­сто­я­щее, ни гря­ду­щее, ни вы­со­та, ни глу­би­на, ни ка­кое-ли­бо дру­гое тво­ре­ние не долж­но от­де­лять нас от люб­ви Бо­жьей, ко­то­рая на­хо­дит­ся во Хри­сте Иису­се, Гос­по­де на­шем; и услы­шал, как вся моя тем­ни­ца сра­зу же рас­сту­пи­лась, слов­но разо­рван­ный за­на­вес, и си­я­ние хлы­ну­ло на ме­ня, как по­ток, и Гос­подь Иисус от­крыл Мне Се­бя как Свет и Жизнь лю­дей.

КОНЕЦ ПЯТОЙ КНИГИ

ШЕСТАЯ КНИГА

§ 1. ОБ УЧЕНИИ ПАВЛА

КТО опи­шет чу­де­са пе­ре­ме­ны, ко­гда из мо­ря гре­ха че­ло­ве­че­ская ду­ша по­па­да­ет в жизнь на небе­сах и воз­но­сит­ся в бла­го­сло­вен­ное брат­ство свя­тых Бо­жьих? Ни стра­хов, ни со­мне­ний, ни угры­зе­ний со­ве­сти; но толь­ко некий очи­ща­ю­щий огонь рас­ка­я­ния внут­ри ме­ня, по­буж­да­ю­щий ме­ня к доб­ро­де­тель­ной жиз­ни и к по­мо­щи дру­гим, точ­но так же, как мне са­мо­му по­мог­ли. В до­пол­не­ние к ра­до­сти по­сто­ян­но­го об­ще­ния с мо­им лю­би­мым учи­те­лем Па­у­лю­сом, мой дух так­же был осве­жен все­ми бра­тья­ми церк­ви. Ибо в них я на­шел та­кую ра­дость об­ще­ния, ка­кой ни­ко­гда преж­де не знал, не по­хо­жую на обыч­ную кол­ле­гию, где лю­ди встре­ча­ют­ся толь­ко для то­го, что­бы по­есть, вы­пить, по­ве­се­лить­ся, опла­тить по­хо­ро­ны ка­ко­го-ни­будь умер­ше­го то­ва­ри­ща и ока­зать по­мощь тем чле­нам кол­ле­гии, ко­то­рые мо­гут слу­чай­но ока­зать­ся в нуж­да; но хри­сти­ан­ская кол­ле­гия, ес­ли мож­но так ее на­звать, бы­ла на­мно­го вы­ше все­го это­го, бу­дучи свя­за­на уза­ми, ко­то­рые не мо­жет осла­бить смерть, и та­ки­ми силь­ны­ми и страст­ны­ми, ка­ких я ни­ко­гда не ис­пы­ты­вал и да­же не пред­став­лял, на­сто­я­щим эн­ту­зи­аз­мом и нена­сыт­ным стрем­ле­ни­ем тво­рить доб­ро.

По­это­му уди­ви­тель­но ве­ли­ка бы­ла пе­ре­ме­на для то­го, кто еще вче­ра был оди­нок, из­го­ем, пре­зи­ра­е­мым все­ми людь­ми, а те­перь об­на­ру­жил, что окру­жен дру­зья­ми или, ско­рее, бра­тья­ми и как бы ку­па­ет­ся в по­то­ке друж­бы. Но ве­ли­чай­шей по­мо­щью из всех был сам Гос­подь Иисус, при­сут­ству­ю­щий в мо­ем серд­це днем и но­чью, по­сто­ян­ный ис­точ­ник невы­ра­зи­мо­го по­коя. Те­перь я так­же еще раз услы­шал и усво­ил эти сло­ва Гос­по­да, ко­то­рые впер­вые при­влек­ли мою ду­шу к нему в Ан­тио­хии; и дру­гие сло­ва, ко­то­рые я узнал по­ми­мо этих, пол­ные бла­го­да­ти и ис­це­ле­ния. Мно­го раз в Ко­лос­сах, а ино­гда да­же в Пер­га­ме и Ко­рин­фе в дни мо­е­го мра­ка я ло­вил се­бя на том, что неволь­но по­вто­ряю про се­бя это са­мое дра­го­цен­ное уве­ще­ва­ние Гос­по­да Иису­са к уста­лым и обре­ме­нен­ным, что они долж­ны прий­ти к Нему, и он даст им по­кой; но по­том я по­нял, что это не так. по­вто­рял эти сло­ва как неве­ру­ю­щий или со­мне­ва­ю­щий­ся, ста­ра­ясь за­ка­лить се­бя в неве­рии; те­перь я по­вто­рял их с по­ни­ма­ни­ем, зная по опы­ту, что они ис­тин­ны, и при­зна­вая, что толь­ко в нем был по­кой. Несмот­ря на это, Дух Гос­по­день и про­яв­ле­ния Ду­ха при­шли ко мне не из изу­че­ния вы­ска­зы­ва­ний Иису­са, а из про­по­ве­ди Пав­ла, ко­то­рый пер­вым от­крыл мне си­лу Гос­по­да ко спа­се­нию.

В это вре­мя я рас­ска­зал Пав­лу всю ис­то­рию сво­ей жиз­ни, и хо­тя я пред­по­ла­гал, что лю­бов­ные те­мы ед­ва ли под­хо­дят для его слу­ха (по­сколь­ку Эпи­к­тет го­во­рил о них пре­не­бре­жи­тель­но, как о недо­стой­ных вни­ма­ния фи­ло­со­фа), все же я не скрыл ни мо­ей преж­ней люб­ви к Эв­ха­ри­се, ни го­ре­чи мо­е­го го­ря за ее смерть. Он был тро­нут этим боль­ше, чем я ду­мал, и не упрек­нул ме­ня, как я ожи­дал. Здесь я опи­сал ему уче­ние Эпи­к­те­та, ко­то­рый за­пре­щал мне го­ре­вать о ней или о чем-ли­бо еще, или о лю­бом че­ло­ве­ке, по­то­му что это бы­ло необ­хо­ди­мо для со­хра­не­ния ду­шев­но­го спо­кой­ствия. Но Па­вел по­ка­чал го­ло­вой и ска­зал, что непра­виль­но, что мы долж­ны та­ким об­ра­зом стре­мить­ся убе­жать от жиз­нен­ных невзгод, от­де­ляя се­бя от дру­гих; но что мы долж­ны ра­до­вать­ся с те­ми, кто ра­ду­ет­ся, и го­ре­вать с те­ми, кто скор­бит, и что мы долж­ны ис­пол­нять за­кон Хри­ста, от­де­ляя се­бя от дру­гих. нести бре­мя друг дру­га. И все же он ве­лел мне ду­мать о Ев­ха­ри­се как о че­ло­ве­ке не мерт­вом, а спя­щем, и не в ру­ке Смер­ти, а в ру­ке Гос­по­да, «ибо, — ска­зал он, — жи­вем ли мы или уми­ра­ем, мы при­над­ле­жим Гос­по­ду».

И сно­ва, ко­гда я за­го­во­рил с ним о сво­их преж­них со­мне­ни­ях от­но­си­тель­но управ­ле­ния ми­ром, к доб­ру это или ко злу, он ска­зал, что лю­ди бы­ли по­ме­ще­ны в мир как бы в су­мер­ках, что­бы ис­кать Бо­га ощу­пью; но те­перь за­брез­жил день в про­яв­ле­нии Бо­же­ствен­но­го Гос­по­дом Иису­сом и в его вос­кре­се­нии из мерт­вых; «ибо, — ска­зал он, — это, и ни­что иное, есть спа­се­ние ми­ра, раз­ре­ша­ю­щее все со­мне­ния и сви­де­тель­ству­ю­щее о тор­же­стве добра над злом и жиз­ни над смер­тью». И во всем сво­ем уче­нии он упо­ми­нал о Вос­кре­се­нии Гос­по­да Иису­са как об ос­но­ва­нии все­го Еван­ге­лия и пе­ча­ти его ис­тин­но­сти.

Что ка­са­ет­ся воз­ра­же­ний Ар­те­ми­до­ра (ибо я не скры­вал ни од­но­го из них, ни че­го-ли­бо дру­го­го, из-за со­вер­шен­но­го до­ве­рия, ко­то­рое я пи­тал к Пав­лу), а имен­но, что Гос­подь Иисус был по­слан в мир толь­ко по про­ше­ствии столь­ких ве­ков, и то­гда Апо­стол рас­се­ял эти со­мне­ния, на­учив са­мо­му пре­зи­ра­е­мо­му на­ро­ду. мне бо­лее по­дроб­но об Из­ра­и­ле; о том, как се­мя Ав­ра­ама, хо­тя и ма­ло по­чи­та­е­мое людь­ми, бы­ло из­бра­но Бо­гом для про­воз­гла­ше­ния Его во­ли; и как все с са­мо­го на­ча­ла, как во­про­сы языч­ни­ков, так и За­кон, и Про­ро­ки Из­ра­и­ля, под­го­то­ви­ли путь для при­ше­ствия о Гос­по­де. Но в то вре­мя как Ар­те­ми­дор го­во­рил, что гре­ха нет, а Эпи­к­тет так­же учил ме­ня, что грех и пре­ступ­ле­ние — это не бо­лее чем «оши­боч­ное мне­ние», Па­вел те­перь учил ме­ня со­вер­шен­но ино­му, что злая При­ро­да из­на­чаль­но при­сут­ство­ва­ла в ми­ре, бо­рясь с Доб­ром, и что Зло — это то, что мы на­зы­ва­ем Доб­ром. при­чи­на всех на­ших гре­хов и несча­стий; од­на­ко он за­ста­вил ме­ня по­ве­рить, что из са­мих на­ших гре­хов Лю­бовь Бо­жья тво­рит выс­шую пра­вед­ность, пре­вра­щая са­мо зло в сво­е­го ро­да сту­пень вос­хож­де­ния к выс­ше­му бла­гу; этой ве­ры я при­дер­жи­ва­юсь до сих пор и все­гда бу­ду твер­до при­дер­жи­вать­ся. Ка­са­ясь ка­ких-ли­бо зна­ме­ний и чу­дес, со­тво­рен­ных Гос­по­дом (че­му неко­то­рые из бра­тьев обыч­но при­да­ва­ли боль­шое зна­че­ние), он ска­зал очень ма­ло, хо­тя сам тво­рил нема­лые зна­ме­ния в ис­це­ле­нии бо­лез­ней; ибо то, что при­влек­ло его к Гос­по­ду, бы­ли не зна­ме­ния и не чу­де­са, а лю­бовь к Нему, и до­ве­рие к нему, как к ду­хов­ной си­ле Бо­жьей, про­яв­лен­ной для спа­се­ния душ че­ло­ве­че­ских. Точ­но так же я так­же ве­рил и про­дол­жаю ве­рить в Гос­по­да Иису­са, по­кло­ня­ясь ему не как твор­цу чу­дес и пред­зна­ме­но­ва­ний, но как Веч­ной Люб­ви Бо­жьей, управ­ля­ю­щей ми­ром с са­мо­го на­ча­ла и в эти по­след­ние дни став­шей пло­тью для нас, что­бы в нем мы мог­ли по­знать Бог, и лю­би Бо­га, и будь един с Бо­гом.

§ 2. КАК Я ВЕРНУЛСЯ К ФИЛИМОНУ В КОЛОССАХ

Еще до то­го, как я при­нял кре­ще­ние (ко­то­рое со­сто­я­лось на седь­мой день по­сле то­го, как я впер­вые услы­шал про­по­ведь Пав­ла) Я ре­шил, что дол­жен немед­лен­но вер­нуть­ся к Фи­ли­мо­ну. Од­на­ко, по со­ве­ту Пав­ла, я не сра­зу от­пра­вил­ся в Ко­лос­сы, а про­был несколь­ко дней у него на квар­ти­ре, что­бы укре­пить­ся в ве­ре Хри­сто­вой; и каж­дый день при­бли­жал ме­ня к мо­е­му но­во­му учи­те­лю. Те, кто не знал его, мог­ли бы, быть мо­жет, об­ви­нить его в непо­сто­ян­стве, ибо его ма­не­ра ре­чи и чер­ты ли­ца ме­ня­лись еже­ми­нут­но; и он был ис­ку­сен как ак­тер, что­бы под­стра­и­вать­ся (во всех до­стой­ных от­но­ше­ни­ях) под тех, с кем ему вре­мя от вре­ме­ни при­хо­ди­лось иметь де­ло, будь то евреи или гре­ки, ра­бы или сво­бод­ные, сол­да­ты или при­двор­ные, или кто бы то ни бы­ло еще. Но при­чи­ной то­го, что он та­ким об­ра­зом при­спо­саб­ли­вал­ся к дру­гим в без­раз­лич­ных ве­щах, бы­ло не непо­сто­ян­ство и не при­твор­ство, а ис­крен­няя лю­бовь ко всем лю­дям и спо­соб­ность чув­ство­вать то, что чув­ство­ва­ли дру­гие, так что его соб­ствен­ная при­ро­да рас­по­ла­га­ла его без при­нуж­де­ния вы­пол­нять ту за­по­ведь, ко­то­рая все­гда бы­ла у него на устах: «Ра­дуй­ся с ни­ми ко­то­рые ра­ду­ют­ся и пе­ча­лят­ся вме­сте с те­ми, кто пе­ча­лит­ся». И за всей этой ка­жу­щей­ся непо­сто­ян­но­стью скры­ва­лась твер­дая ре­ши­мость, глу­би­ну ко­то­рой мог­ли по­знать толь­ко те, кто по­знал глу­би­ну люб­ви Гос­по­да Иису­са. От Пав­ла (ко­то­рый хо­ро­шо знал Фи­ли­мо­на) Я слы­шал, что мой быв­ший враг Пи­стус бе­жал из Ко­лос­сов несколь­ко ме­ся­цев на­зад, бу­дучи осуж­ден­ным за кра­жу, и по­сле его отъ­ез­да его улов­ки про­тив ме­ня бы­ли рас­кры­ты и моя неви­нов­ность до­ка­за­на; услы­шав это, я еще боль­ше за­хо­тел вер­нуть­ся. Апо­стол так­же боль­ше не за­дер­жи­вал ме­ня, ска­зав, что он не со­мне­ва­ет­ся в том, что Фи­ли­мон по­сту­пит пра­виль­но; но для боль­шей уве­рен­но­сти он на­пи­шет ему пись­мо, от­пра­ви­те­лем ко­то­ро­го бу­ду я.

Не про­был я в Ко­лос­сах и ча­са, как Фи­ле­мон изъ­явил же­ла­ние осво­бо­дить ме­ня без вся­ких усло­вий, в то же вре­мя со­кру­ша­ясь, что прак­ти­ка Пи­сту­са за­ста­ви­ла его по­до­зре­вать ме­ня без при­чи­ны; и на крат­кий оста­ток сво­ей жиз­ни он (не мень­ше, чем Ап­пия) да­ро­вал мне ис­тин­но ро­ди­тель­ская при­вя­зан­ность, за ко­то­рую я, со сво­ей сто­ро­ны, ста­рал­ся от­пла­тить за­бо­той и вни­ма­ни­ем, по­до­ба­ю­щи­ми сы­ну. Вско­ре по­сле это­го ме­ня на­зна­чи­ли на слу­же­ние, и я тру­дил­ся в церк­ви в Ко­лос­сах, за­ме­няя ста­ри­ка, по­сколь­ку он с каж­дым днем ста­но­вил­ся все бо­лее немощ­ным и все ме­нее спо­соб­ным ру­ко­во­дить со­бра­ни­ем. В это вре­мя мно­гие труд­но­сти в ра­бо­те на­ча­ли ста­вить ме­ня в ту­пик, по­то­му что в на­ших ма­лень­ких об­щи­нах по­яви­лись раз­но­гла­сия во мне­ни­ях. Неко­то­рые из бра­тьев бы­ли про­сты­ми людь­ми (в боль­шин­стве сво­ем ра­ба­ми), вос­хи­щав­ши­ми­ся чу­де­са­ми; и они, по­ми­мо ве­ры в дру­гие зна­ме­ния, пред­по­ла­га­ли, что по­сле сво­ей смер­ти они бу­дут цар­ство­вать на зем­ле со Хри­стом в те­че­ние мно­гих лет, но­ся ту же плоть и кровь, ко­то­рые но­си­ли сей­час. Дру­гие (но из них лишь немно­гие), при­шед­шие к по­зна­нию Хри­ста бла­го­да­ря изу­че­нию фи­ло­со­фии, от­ри­ца­ли су­ще­ство­ва­ние ка­ко­го-ли­бо даль­ней­ше­го вос­кре­се­ния по­сле то­го, как че­ло­ве­че­ская ду­ша од­на­жды бы­ла вос­кре­ше­на из смер­ти гре­ха к жиз­ни во Хри­сте. Опять же, дру­гие утвер­жда­ли, что Хри­стос был не со­всем Бо­гом, а все­го лишь ве­ли­чай­шим из ве­ли­ко­го сон­ма ан­ге­лов, со­здан­ных Бо­гом; и неко­то­рые из них утвер­жда­ли, что Хри­стос во­об­ще не был че­ло­ве­ком (кро­ме как внешне), но что он про­сто про­шел че­рез фор­му по­яв­ле­ния на свет, что­бы ро­дить­ся, стра­дать и уме­реть. Мно­гие так­же на­па­да­ли на За­кон Мо­и­сея и древ­ние Пи­са­ния ев­ре­ев; и эти (не по­ни­ма­ю­щие уче­ния Апо­сто­ла о про­грес­се все­го су­ще­го и о том, что За­кон был все­го лишь ра­бом, что­бы при­ве­сти нас ко Хри­сту) счи­та­ют са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­щим­ся, что я дол­жен под­дер­жи­вать За­кон со­вер­шен­ным, а де­я­ния Пат­ри­ар­хов со­вер­шен­ны­ми, да, и стре­мясь к со­вер­шен­ству бук­вы За­ко­на, они пы­та­лись вы­сме­ять Свя­щен­ное Пи­са­ние, спра­ши­вая, бы­ли ли у ис­тин­но­го Бо­га ног­ти, во­ло­сы, зу­бы и то­му по­доб­ное, а так­же ру­ки, го­лос и нозд­ри; по­то­му что, го­во­ри­ли они, Свя­щен­ное Пи­са­ние утвер­жда­ет, что у него бы­ло по­след­нее; и ес­ли по­след­нее, по­че­му не пер­вое?

Ка­за­лось необ­хо­ди­мым бо­роть­ся со все­ми эти­ми мне­ни­я­ми, не столь­ко кри­ти­куя то, что бы­ло лож­ным, сколь­ко от­ста­и­вая то, что бы­ло ис­тин­ным. Мно­го раз я же­лал, что­бы мой учи­тель, бла­го­сло­вен­ный Апо­стол, при­сут­ство­вал здесь, что­бы на­прав­лять ме­ня. Но по­том мне при­шло на ум вы­ска­зы­ва­ние Эпи­к­те­та о том, что «толь­ко пло­хой ис­пол­ни­тель бо­ит­ся петь в оди­ноч­ку», и о том, как Некто бо­лее ве­ли­кий, чем Эпи­к­тет, по­обе­щал, что он «все­гда бу­дет с на­ми». И все же я на­чал со­кру­шать­ся (как и дру­гие) о том, что у нас не бы­ло за­пи­сей о сло­вах и де­я­ни­ях Гос­по­да, ко­то­рые мог­ли бы по­слу­жить све­тиль­ни­ком и пу­те­во­ди­те­лем для на­ших ног. Од­на­ко, несмот­ря на эти про­ти­во­ре­чия, все рав­но бы­ло боль­шим об­лег­че­ни­ем от­ме­тить ра­бо­ту Ду­ха сре­ди всех тех, кто ве­рил в Гос­по­да Иису­са, да, да­же сре­ди тех, кто за­блуж­дал­ся во мне­ни­ях. Ибо не толь­ко все оди­на­ко­во воз­дер­жи­ва­лись от ма­ги­че­ских ис­кусств, празд­неств, жерт­во­при­но­ше­ний де­мо­нам и то­му по­доб­но­го, но и во всей их жиз­ни про­изо­шла чу­дес­ная пе­ре­ме­на: вор боль­ше не крал; рас­пут­ник стал це­ло­муд­рен­ным; же­сто­кий ми­ло­серд­ным; роб­кий и ра­бо­леп­ный боль­ше не бо­ял­ся ни­че­го, кро­ме гре­ха. Рас­пи­нать ра­бов ста­ло де­лом нена­вист­ным и от­вра­ти­тель­ным; вы­став­лять де­тей на­по­каз озна­ча­ло гре­шить про­тив Бо­га; бо­гат­ство и удо­воль­ствия пре­зи­ра­лись; и, од­ним сло­вом, та­кая уме­рен­ность, по­сто­ян­ство и бла­го­же­ла­тель­ность, ко­то­рые фи­ло­со­фы ре­ко­мен­ду­ют в сво­их лек­ци­ях уз­ко­му кру­гу уче­ни­ков, имен­но эти доб­ро­де­те­ли прак­ти­ко­ва­лись це­лым мно­же­ством свя­тых; и это не из хва­стов­ства и не «для со­хра­не­ния соб­ствен­но­го ду­шев­но­го спокойствия».(как за­ста­вил бы ме­ня ду­мать Эпи­к­тет), но про­сто из нена­сыт­но­го же­ла­ния слу­жить Гос­по­ду Иису­су, лю­бя лю­дей и слу­жа им. Я так­же не мог не за­ме­тить, на­сколь­ко пло­до­твор­ным и бла­го­сло­вен­ным бы­ло слу­же­ние Гос­по­ду; ибо тот са­мый по­кой и сво­бо­да ума, ко­то­рые Эпи­к­тет счи­тал для ме­ня глав­ной це­лью жиз­ни и ко­то­рых я счи­тал невоз­мож­ным до­стичь, стре­мясь к ним, вот, те­перь, ко­гда я боль­ше не стре­мил­ся к это­му, а же­лал толь­ко слу­жить Гос­по­ду, этот са­мый по­кой ума при­шел ко мне. как бы непро­ше­ный, в мо­ей гру­ди во­ца­рил­ся мир, глу­бо­кий и спо­кой­ный, пре­вы­ша­ю­щий вся­кую спо­соб­ность язы­ка про­из­не­сти или ума по­нять.

§ 3. ИЗ МОЕЙ БЕСЕДЫ С АРТЕМИДОРОМ О ВЕРЕ

При­мер­но в это же вре­мя умер Ар­те­ми­дор. В по­след­нее вре­мя ста­рик стал немо­щен и при­ко­ван к по­сте­ли, и я ча­сто на­ве­щал его и мно­го го­во­рил с ним о ве­ре Хри­сто­вой; и он при­ни­мал ме­ня тем охот­нее, что очень лю­бил Эпи­к­те­та (ко­то­рый сей­час от­сут­ство­вал со сво­им учи­те­лем в Ри­ме), и он имел обык­но­ве­ние ска­жем, что те­перь я стал вто­рым Эпи­к­те­том, от­бро­сив в сто­ро­ну свои суе­ве­рия. Он со­хра­нил всю свою си­лу ума и остро­ту по­ни­ма­ния; и все же, как и в преж­ние вре­ме­на, он охот­но су­дил бы о ве­ре Хри­сто­вой по сла­бо­сти са­мо­го сла­бо­го из бра­тьев, а не по си­ле, ко­то­рая де­ла­ла их силь­ны­ми. На­при­мер, из-за то­го, что неко­то­рые чле­ны на­шей церк­ви (жи­ву­щие изо дня в день в ожи­да­нии при­ше­ствия Гос­по­да) име­ли обык­но­ве­ние ло­вить, воз­мож­но, слиш­ком жад­но, каж­дый лег­кий слух о войне, го­ло­де или зем­ле­тря­се­нии как зна­ме­ния По­след­не­го дня, по этой при­чине он на­звал бы хри­сти­ан че­ло­ве­ко­не­на­вист­ни­ка­ми, вра­ги Це­за­ря и нена­вист­ни­ки им­пе­рии. Опять же, по­то­му, что дру­гие из нас уде­ля­ли мно­го вре­ме­ни по­сту и мо­лит­ве и в этом со­сто­я­нии раз­ли­ча­ли (или в неко­то­рых слу­ча­ях, воз­мож­но, ка­за­лось, что раз­ли­ча­ют) ви­де­ния Гос­по­да; или по­то­му, что неко­то­рые, бо­лее суе­вер­ные, чем осталь­ные, воз­дер­жи­ва­лись от упо­треб­ле­ния мя­са; по этой при­чине он на­сме­хал­ся над все­ми свя­ты­ми как меч­та­те­ли о меч­тах и пре­дан­ные глу­пой ас­ке­зе и бес­по­лез­но­му воз­дер­жа­нию.

Тем не ме­нее, он охот­но слу­шал, как я го­во­рю о Гос­по­де Иису­се, и ино­гда сам рас­спра­ши­вал ме­ня о нем. Я пом­ню один та­кой раз­го­вор за несколь­ко недель до его смер­ти, ко­гда, вой­дя в его ком­на­ту, я за­стал его в глу­бо­ком раз­ду­мье: и как толь­ко он уви­дел ме­ня, ед­ва дав мне вре­мя по­при­вет­ство­вать его, он ска­зал: «Вы, хри­сти­ане, — ска­зал он, — ве­ри­те в доб­ро­го Бо­га, ко­то­рый все­мо­гущ; от­ку­да же то­гда при­хо­дит в мир зло?» «Я объ­яс­ню это, — от­ве­тил я, — ко­гда ты смо­жешь объ­яс­нить, от­ку­да воз­ник­ли ато­мы, ко­то­рые, как ты го­во­ришь, со­зда­ли Все­лен­ную». Он ска­зал: «Нет, друг мой, у ме­ня нет ни­ка­ких тео­рий на этот счет; но зло про­ти­во­сто­ит тво­е­му пред­по­ло­же­нию о доб­ром и мо­гу­ще­ствен­ном Бо­ге». «Не боль­ше, — от­ве­тил я, — чем ато­мы, су­ще­ству­ю­щие с са­мо­го на­ча­ла, про­ти­во­ре­чат ва­ше­му пред­по­ло­же­нию о том, что нет след­ствия без при­чи­ны». За­тем он за­мол­чал и боль­ше ни­че­го не ска­зал по это­му по­во­ду. Но, предъ­явив мои пись­ма, ко­то­рые я на­пи­сал ему из Ан­тио­хии (и имен­но в то вре­мя он пе­ре­дал мне в ру­ки те бу­ма­ги, со­дер­жа­ние ко­то­рых я из­ло­жил вы­ше), он осо­бен­но на­ста­и­вал на том, что я сам ска­зал, что ре­ли­гия Иису­са бы­ла уз­кой, от­да­вая пред­по­чте­ние к ев­ре­ям и при­нуж­дая всех лю­дей быть ев­ре­я­ми в со­блю­де­нии За­ко­на; и он до­ба­вил, что, как бы Па­вел ни утвер­ждал об­рат­ное, это и ни­что дру­гое яв­но вхо­ди­ло в на­ме­ре­ния са­мо­го Хри­ста. Но мне бы­ло нетруд­но по­ка­зать, что, как бы Иисус ни на­ме­ре­вал­ся, что­бы Еван­ге­лие бы­ло про­по­ве­да­но гре­кам че­рез иуде­ев, все же его уче­ние и цар­ство с са­мо­го на­ча­ла бы­ли пред­на­зна­че­ны для охва­та все­го че­ло­ве­че­ства без со­блю­де­ния За­ко­на. Я так­же по­вто­рил ему столь­ко из­ре­че­ний Гос­по­да, сколь­ко смог со­брать и за­пом­нить; и по­это­му я до­ка­зал ему, что тот, над кем Ар­те­ми­дор имел обык­но­ве­ние на­сме­хать­ся, не был ни жон­гле­ром, ни фо­кус­ни­ком, ни са­мо­зван­цем, но ве­ли­ким По­ко­ри­те­лем умов лю­дей, и тем, чье уче­ние и прак­ти­ка вос­хо­ди­ли к кор­ням жиз­ни и к ос­но­вам все­го су­ще­го. И дей­стви­тель­но, услы­шав рас­сказ о его жиз­ни и уче­нии, Ар­те­ми­дор не стал от­ри­цать это­го, при­знав, что в преж­ние вре­ме­на су­дил невер­но, и за­яв­ляя те­перь, что по­чи­та­ет Хри­ста так же, как он по­чи­тал бы Со­кра­та, или Эпи­ку­ра, или Пи­фа­го­ра; «но все же, — ска­зал он, — при­зна­ние то­го, что в ми­ре ста­ло на од­но­го ве­ли­ко­го и доб­ро­го че­ло­ве­ка боль­ше, не до­ка­зы­ва­ет, что ми­ром управ­ля­ет бог». То­гда я сно­ва убе­дил его но­вым ар­гу­мен­том, ска­зав, что бы­ло бы очень лег­ко­вер­но пред­по­ла­гать, что эта чу­дес­ная Все­лен­ная сло­жи­лась слу­чай­но и без уча­стия Ра­зу­ма, неза­ви­си­мо от то­го, дей­ство­вал ли Ра­зум по­сред­ством ато­мов или иным об­ра­зом, и что ес­ли та­кой Ра­зум су­ще­ство­вал, то те ве­щи, ко­то­рые бы­ли сде­ла­ны и ска­зан­ное в со­от­вет­ствии с этим Ра­зум воз­об­ла­дал бы (на­хо­дясь в гар­мо­нии со Все­лен­ной), но те ве­щи, ко­то­рые не со­от­вет­ство­ва­ли бы ему, со­шли бы на нет; а по­то­му, по­сколь­ку сло­ва и де­я­ния Иису­са из На­за­ре­та уже бы­ли та­ки­ми мо­гу­ще­ствен­ны­ми (и это то­же без по­мо­щи си­лы, хит­ро­сти или ка­ких-ли­бо обыч­ных вспо­мо­га­тель­ных средств ве­ли­ких за­во­е­ва­те­лей), ка­за­лось несо­мнен­ным, что они дей­стви­тель­но на­хо­ди­лись в гар­мо­нии с тем Ра­зу­мом Все­лен­ной, ко­то­ро­му Иисус на­учил нас да­вать на­зва­ние об от­це. Все это он слу­шал тер­пе­ли­во и вни­ма­тель­но; и о том, что он раз­мыш­лял над эти­ми во­про­са­ми в глу­бине ду­ши, мож­но су­дить по сле­ду­ю­щим чер­но­вым за­мет­кам, ко­то­рые я на­шел сре­ди его бу­маг, сде­лан­ным его по­чер­ком и да­ти­ро­ван­ным при­мер­но вре­ме­нем на­шей сов­мест­ной бе­се­ды, то есть при­мер­но за ме­сяц до его смер­ти.

§ 4. О СОМНЕНИЯХ АРТЕМИДОРА

«ПРОБЛЕМА ХРИСТИАН.

«Этот Хри­стос про­жил в Си­рии ме­нее со­ро­ка лет и, не со­вер­шив ни­че­го до­стой­но­го упо­ми­на­ния, был каз­нен на кре­сте Пон­ти­ем Пи­ла­том, пра­ви­те­лем Иудеи. Он не со­вер­шал за­во­е­ва­ний, не из­да­вал за­ко­нов и имел ма­ло уче­ни­ков; и из этих немно­гих один пре­дал его. Воз­мож­но, он со­тво­рил ка­кие-то ис­це­ле­ния, что­бы по­ра­зить тол­пу (несо­мнен­но, в со­от­вет­ствии с при­ро­дой, воз­дей­ствуя на во­об­ра­же­ние лю­дей); но в лю­бом слу­чае ни од­но из них не бы­ло на­столь­ко чу­дес­ным, что­бы убе­дить лю­дей в том, что он был про­ро­ком; ибо не от­ри­ца­ет­ся, что его соб­ствен­ные со­оте­че­ствен­ни­ки до­ста­ви­ли его в казнь. По­сле его смер­ти его уче­ни­ки по­сто­ян­но утвер­жда­ли, что он явил­ся им, и в од­ном слу­чае в этом при­знал­ся враг; но (за ис­клю­че­ни­ем этой ве­ры в его вос­кре­се­ние и неко­то­ро­го ожи­да­ния, что он все­гда бу­дет при­сут­ство­вать с ни­ми в ка­че­стве со­юз­ни­ка) он не за­ве­щал сво­им по­сле­до­ва­те­лям ни­че­го, кро­ме по­ли­ти­ка, ко­то­рая бы­ла не по­ли­ти­кой, а ско­рее меч­той, несколь­ко в этом ро­де:—

«СОН ХРИСТА»

«Мир дол­жен стать го­су­дар­ством, в ко­то­ром Вер­хов­ный Бог дол­жен быть Ца­рем, а все че­ло­ве­че­ство — граж­да­на­ми. Но по­сколь­ку Бог яв­ля­ет­ся От­цом лю­дей, лю­ди долж­ны быть для него как де­ти, а друг для дру­га как бра­тья. За­ко­ны это­го го­су­дар­ства долж­ны быть сле­ду­ю­щи­ми:—

1. За­кон люб­ви. Лю­бовь (а не си­ла или ко­вар­ство) — силь­ней­шая си­ла в ми­ре; и как ма­лень­кие де­ти по­ко­ря­ют серд­ца сво­их ро­ди­те­лей си­лой люб­ви, так и хри­сти­ане долж­ны по­ко­рять мир, ста­но­вясь как ма­лень­кие де­ти, лю­бя всех лю­дей и тем са­мым за­став­ляя всех лю­дей лю­бить их в от­вет. [Несо­мнен­но, это са­мая тщет­ная из тщет­ных меч­та­ний! В ис­пол­не­ние ко­то­рых я по­ве­рю то­гда, ко­гда уви­жу, как ов­цы лю­бят вол­ка и тем са­мым за­став­ля­ют вол­ка лю­бить их в от­вет.

2. За­кон от­да­чи и по­лу­че­ния. Как, от­да­вая При­ро­де, зем­ле­де­лец по­лу­ча­ет мно­го­крат­ную от­да­чу, так, от­да­вая Неви­ди­мой При­ро­де и Ду­хов­ной Гар­мо­нии, в су­ще­ство­ва­ние ко­то­рых ве­рил Хри­стос, лю­ди по­лу­чат вза­мен обиль­ный уро­жай. Та­ким об­ра­зом, от­да­вая лю­бовь, че­ло­век дол­жен по­лу­чать от­вет­ную лю­бовь; или от­да­вая жа­лость, по­лу­чать от­вет­ную жа­лость; или слу­же­ние, по­лу­чать от­вет­ную услу­гу. Все это мо­жет быть, и все же Бо­га мо­жет и не быть. Ибо, несо­мнен­но, ес­ли че­ло­век да­рит лю­бовь сво­им ближ­ним, да­же ес­ли они не лю­бят его в от­вет, тем не ме­нее, он тем са­мым рас­ши­ря­ет свое пред­став­ле­ние о Бо­же­ствен­ной Люб­ви и со­гре­ва­ет свое серд­це пред­став­ле­ни­ем о том, что те­перь он бо­лее со­вер­шен­ным об­ра­зом лю­бим той Бо­же­ствен­ной Лич­но­стью, ко­то­рую он на­ри­со­вал для се­бя из цве­та его соб­ствен­но­го ра­зу­ма. Этот сон мо­жет сде­лать счаст­ли­вы­ми неко­то­рых муж­чин и еще боль­ше жен­щин; но хо­тя сон мо­жет до­став­лять удо­воль­ствие, он не пе­ре­ста­ет быть сном.

3. За­кон жерт­во­при­но­ше­ния. Все жерт­во­при­но­ше­ния жи­вот­ных долж­ны быть от­ме­не­ны, един­ствен­ная ис­тин­ная жерт­ва — это жерт­ва во­ли, для ко­то­рой жерт­во­при­но­ше­ния жи­вот­ных яв­ля­ют­ся лишь сим­во­ла­ми. В жиз­ни и смер­ти Хри­ста (яв­ля­ю­щих­ся со­вер­шен­ной жерт­вой во­ли) эти хри­сти­ане пред­по­ла­га­ют, что бы­ла при­не­се­на со­вер­шен­ная жерт­ва. Сле­до­ва­тель­но, они рас­смат­ри­ва­ют Хри­ста как Пер­во­свя­щен­ни­ка че­ло­ве­че­ства, при­но­ся­ще­го се­бя в жерт­ву за всех лю­дей; пред­по­ла­гая, что си­лой сим­па­тии к нему, ко­то­рую они на­зы­ва­ют «ве­рой», они спо­соб­ны со­еди­нить­ся с ним и та­ким об­ра­зом при­нять на се­бя его жерт­ву. [Я не от­ри­цаю, что это уче­ние о жерт­во­при­но­ше­нии ме­нее по­стыд­но и суе­вер­но, чем пред­став­ле­ния обыч­ных лю­дей, ко­то­рые тщет­но во­об­ра­жа­ют, что мо­гут под­ку­пить Все­выш­не­го ов­ца­ми и бы­ка­ми. Но, да­же ес­ли бы это бы­ло прав­дой, это ка­жет­ся слиш­ком вы­со­ким и несу­ще­ствен­ным для умов про­стых лю­дей. Кро­ме то­го, по­сколь­ку Бо­га нет, не мо­жет быть и жерт­вы, так что это то­же меч­та, как и все осталь­ное.

4. За­кон про­ще­ния. Пред­по­ла­га­ет­ся, что си­лой со­чув­ствия каж­дый уче­ник Хри­ста об­ла­да­ет спо­соб­но­стью воз­вы­шать лю­дей, сто­я­щих ни­же его по доб­ро­де­те­ли, ко­то­рых они на­зы­ва­ют греш­ни­ка­ми. Это «со­чув­ствие» они на­зы­ва­ют несе­ни­ем чу­жих гре­хов, и ре­зуль­та­том его яв­ля­ет­ся про­ще­ние; и они го­во­рят, что Хри­стос при­нес эту си­лу в мир и за­ве­щал ее сво­им уче­ни­кам. Они го­во­рят, что это от­ли­ча­ет­ся от на­ше­го «про­ще­ния» тем, что озна­ча­ет не про­стое сня­тие на­ка­за­ния, а из­бав­ле­ние от са­мо­го гре­ха. [Все это про­сто есте­ствен­но и мо­жет быть за­ме­че­но в лю­бой се­мье или со­бра­нии че­ло­ве­че­ских су­ществ; где луч­шие все­гда об­ла­да­ют спо­соб­но­стью воз­вы­шать худ­ших, а те, кто по­стра­дал, об­ла­да­ют спо­соб­но­стью успо­ка­и­вать умы сво­их обид­чи­ков, про­щая их. Сле­до­ва­тель­но, все, что они мо­гут утвер­ждать о Хри­сте, — это то, что он об­ла­дал этой си­лой, воз­мож­но, в ис­клю­чи­тель­ной сте­пе­ни, и по­ни­мал, на­сколь­ко ве­ли­ка ее власть над ума­ми лю­дей; и, воз­мож­но, так­же, что он (бла­го­да­ря ка­ко­му-то осо­бо­му и свое­об­раз­но­му вли­я­нию) пе­ре­дал ее сво­им уче­ни­кам.

5. За­кон ве­ры и до­ве­рия. Ни од­но­му че­ло­ве­ку, ска­зал Хри­стос, не мог­ли бы быть про­ще­ны им гре­хи, ес­ли бы у него не бы­ло «ве­ры»; и точ­но так же его по­сле­до­ва­те­ли утвер­жда­ют, что без «ве­ры» невоз­мож­но по­лу­чить про­ще­ние гре­хов, но по ве­ре мо­гут быть про­ще­ны худ­шие из греш­ни­ков». Это опять-та­ки, на­сколь­ко это вер­но, про­сто есте­ствен­но; по­то­му что ни один пре­ступ­ник не мо­жет да­же во­об­ра­зить се­бя осво­бож­ден­ным от со­зна­ния сво­е­го про­ступ­ка про­ще­ни­ем по­стра­дав­ше­го че­ло­ве­ка, ес­ли он не до­ве­ря­ет по­след­не­му и счи­та­ет его ли­це­ме­ром. И, без со­мне­ния, эта «ве­ра», ко­то­рую мож­но уви­деть да­же у со­ба­ки, ко­то­рая ве­рит сво­е­му хо­зя­и­ну, об­ла­да­ет нема­лой си­лой на­де­лять лю­дей ве­ли­ко­ду­ши­ем, под­ни­мая их умы до уров­ня вы­со­кой идеи о Бо­ге, да­же ес­ли эта идея яв­ля­ет­ся все­го лишь пу­стым во­об­ра­же­ни­ем. Но здесь, как и вез­де, не хва­та­ет до­ка­за­тельств; ибо тре­бу­ет­ся не над­строй­ка, а фун­да­мент; ибо я не бу­ду оспа­ри­вать си­лу ве­ры, ес­ли эти хри­сти­ане сна­ча­ла да­дут мне что-то опре­де­лен­ное, во что мож­но ве­рить.

ОТВЕТ НА ПРОБЛЕМУ.

«По­сколь­ку это го­су­дар­ство и та­ко­вы за­ко­ны Хри­ста, про­бле­ма в том, от­ку­да бе­рет­ся, что так мно­го ты­сяч лю­дей при­тя­ги­ва­ют­ся к нему и тем са­мым уво­дят­ся со злых и по­роч­ных пу­тей к доб­ро­де­тель­ной жиз­ни? Ибо дру­гие ре­ли­гии (и Они­сим спра­вед­ли­во на­ста­и­ва­ет на этом ар­гу­мен­те) воз­ла­га­ют по­доб­ные на­деж­ды на Ели­сей­ские по­ля, ужа­сы Ада и очи­ще­ние от гре­ха; а неко­то­рые так­же, как ре­ли­гия Пи­фа­го­ра, пре­тен­ду­ют на объ­еди­не­ние лю­дей в брат­ства; и по­чти все предо­став­ля­ют зна­ме­ния, до­ста­точ­ные для удо­вле­тво­ре­ния есте­ствен­ной до­вер­чи­во­сти лю­дей; и все же им не уда­ет­ся убе­дить сво­их при­вер­жен­цев ве­сти доб­ро­де­тель­ный об­раз жиз­ни.

«От­вет, на мой взгляд, дво­я­кий; во-пер­вых, за­ко­ны Хри­ста со­от­вет­ству­ют Гар­мо­нии ве­щей — под чем, од­на­ко, я да­лек от то­го, что­бы под­ра­зу­ме­вать су­ще­ство­ва­ние бо­гов или ка­ких-ли­бо та­ких ве­щей, как грех, про­ще­ние и то­му по­доб­ное, по­сколь­ку все эти ве­щи, ве­ро­ят­но, про­сто во­об­ра­же­ния — но я имею в ви­ду, что при­ро­да че­ло­ве­ка устро­е­на так, что во­об­ра­же­ние о гре­хе от­вле­ка­ет­ся от во­об­ра­же­ния о про­ще­нии и этих дру­гих во­об­ра­же­ний, ко­то­рые изоб­рел Хри­стос; во-вто­рых, сам Хри­стос, по-ви­ди­мо­му, был скло­нен за­пе­чат­ле­вать се­бя в дру­гих в сте­пе­ни, на­мно­го пре­вы­ша­ю­щей обыч­ную; и его власть над ума­ми сво­их уче­ни­ков (как это ино­гда на­блю­да­лось в слу­чае с дру­ги­ми, как учи­те­ля­ми, так и за­ко­но­да­те­ля­ми, и част­ны­ми ли­ца­ми) вме­сто то­го, что­бы умень­шить­ся по­сле смер­ти, зна­чи­тель­но воз­рос­ла.

«Неко­то­рые мо­гут утвер­ждать о тре­тьей при­чине, а имен­но, что его уче­ни­ки ве­ри­ли и за­став­ля­ют дру­гих ве­рить, что он вос­крес из мерт­вых. Но яв­ля­ет­ся ли это при­чи­ной, а не ско­рее след­стви­ем? Ибо мы, несо­мнен­но, долж­ны спро­сить, что за­ста­ви­ло его пер­вых уче­ни­ков по­ве­рить, что он вос­крес из мерт­вых? Воз­мож­но, они не ве­ри­ли в это, но при­тво­ря­лись, что ве­рят, и об­ма­ны­ва­ли дру­гих. Но я не ду­маю, что это вер­но в слу­чае с Пав­лом, ко­то­рый был пре­вра­щен из вра­га в дру­га яв­ле­ни­ем Хри­ста в то вре­мя, ко­гда он пре­сле­до­вал сво­их по­сле­до­ва­те­лей. По этой при­чине и по дру­гим я скло­нен ве­рить, что пер­вые уче­ни­ки не об­ма­ны­ва­ли дру­гих, но са­ми бы­ли об­ма­ну­ты ви­де­ни­я­ми, есте­ствен­но воз­ни­ка­ю­щи­ми из при­вя­зан­но­сти и во­об­ра­же­ния. И все же я не мо­гу от­ри­цать, что, ис­хо­дя из это­го пред­по­ло­же­ния, вли­я­ние Хри­ста, ко­то­рое, как пред­по­ла­га­ет­ся, на­столь­ко силь­но воз­дей­ству­ет на умы лю­дей, что мо­жет за­ста­вить да­же вра­га стать дру­гом при по­яв­ле­нии то­го, ко­го он пре­сле­до­вал, на­мно­го пре­вос­хо­дит все, че­му я был сви­де­те­лем, или слы­шал, или чи­тал; и это воз­во­дит Хри­ста по­чти до уров­ня, пре­вы­ша­ю­ще­го при­ро­ду че­ло­ве­ка.

«Итог все­го это­го за­клю­ча­ет­ся в том, что это со­дру­же­ство Хри­ста пред­став­ля­ет­ся мне все­го лишь меч­той, хо­тя, я не от­ри­цаю, бла­го­род­ной меч­той. И да­же ес­ли бы это пре­взо­шло все ожи­да­ния в бу­ду­щем, как это уже бы­ло в про­шлом, все же я не мог бы при­нять это, не ве­ря в бо­га или бо­гов. И все же я при­знаю, что, ес­ли бы я был спо­со­бен ве­рить в бо­гов лю­бо­го ро­да, я не знаю, где сре­ди бо­гов или лю­дей я мог бы най­ти что-ли­бо бо­лее до­стой­ное по­кло­не­ния, чем этот Хри­стос, ко­то­ро­му по­кло­ня­ют­ся ра­зум­но, без на­си­лия над при­ро­дой; ибо ес­ли Пла­тон был прав, го­во­ря, что «нет ни­че­го бо­лее по­хо­же­го на бо­га, чем че­ло­век, ко­то­рый на­столь­ко спра­вед­лив, на­сколь­ко это воз­мож­но», то, ко­неч­но, Ар­те­ми­дор мо­жет ска­зать, что «ес­ли бы су­ще­ство­вал бог, то не бы­ло бы ни­че­го бо­лее по­хо­же­го на бо­га, чем Хри­стос».»

§ 5. О ПОСЛЕДНИХ СЛОВАХ И СМЕРТИ АРТЕМИДОРА

Так пи­сал Ар­те­ми­дор за три или че­ты­ре неде­ли до сво­ей смер­ти; и, су­дя по неко­то­рым сло­вам, со­рвав­шим­ся с его губ впо­след­ствии, у ме­ня есть на­деж­да, что он был еще бли­же к Ис­тине, чем это. Од­на­ко в его слу­чае я осо­знал (на са­мом де­ле, не в пер­вый раз, но сей­час яс­нее, чем ко­гда-ли­бо преж­де), что не ар­гу­мен­ты и не си­ла фи­ло­со­фии при­во­дят в Цер­ковь Хри­сто­ву тех, кто на­хо­дит­ся вне ее, а ско­рее Дух Хри­ста в Церк­ви. Ибо этот Дух, Дух лю­бя­щей доб­ро­ты, спра­вед­ли­во­сти, чи­сто­ты и тер­пе­ния, не толь­ко сбли­жа­ет нас, на­хо­дя­щих­ся в Церк­ви, но и за­став­ля­ет тех, кто на­хо­дит­ся сна­ру­жи, же­лать вой­ти внутрь, в то вре­мя как они удив­ля­ют­ся и вос­хи­ща­ют­ся со­гла­си­ем бра­тьев. Та­ким об­ра­зом, про­стые жи­те­ли Ко­лос­сов — как бо­га­тые, так и бед­ные, хо­тя ча­ще все­го бед­ня­ки, — при­хо­див­шие по двое и по трое на на­ше со­бра­ние, еже­днев­но об­ра­ща­лись; но Ар­те­ми­дор, бу­дучи (как я уже ска­зал) при­ко­ван к по­сте­ли, не мог знать ни о том, ка­кую ве­ли­кую пе­ре­ме­ну про­из­вел Хри­стос в жиз­ни бра­тьев, ни о том, ка­кой дух вла­сти ца­рил над на­ми на со­бра­ни­ях кон­гре­га­ции, ко­то­рым, воз­мож­но, про­ник­ся бы и он сам, ес­ли бы при­сут­ство­вал сре­ди нас. По­это­му, ко­гда я за несколь­ко дней до его смер­ти при­звал его уве­ро­вать и кре­стить­ся, хо­тя он не был ни удив­лен, ни воз­му­щен, как в преж­ние вре­ме­на, все же по­ка­чал го­ло­вой, ска­зав, что те­перь он слиш­ком стар и слиш­ком бо­лен, что­бы так быст­ро пе­рей­ти к но­вой фи­ло­со­фии. «Точ­но так же, — ска­зал он, — са­ми бо­ги, ес­ли они во­об­ще су­ще­ству­ют, не мог­ли бы от­не­стись бла­го­склон­но к то­му, что я, ко­то­рый всю свою жизнь был со­вер­шен­ным Ме­зен­ци­ем, не толь­ко не при­но­ся­щим им воз­ли­я­ний, но да­же от­ри­ца­ю­щим их су­ще­ство­ва­ние, дол­жен те­перь пред­стать пе­ред ни­ми, так ска­зать остат­ки из ча­ши этой жиз­ни.» В та­ком на­стро­е­нии он пре­бы­вал вплоть до сво­ей смер­ти. Неко­то­рые из бра­тьев впо­след­ствии упре­ка­ли ме­ня за то, что я не пре­ду­пре­дил его об ог­нен­ном гне­ве, ко­то­рый ожи­да­ет тех, кто оже­сто­ча­ет свои серд­ца про­тив Гос­по­да. Но ме­ня не оста­вил рав­но­душ­ным от­вет ста­ри­ка Ар­хип­пу, ко­то­рый как-то упо­мя­нул ему об ужа­сах ада. На что Ар­те­ми­дор от­ве­тил, что ес­ли бы Хри­стос дей­стви­тель­но был лю­би­те­лем ис­ти­ны, то он, несо­мнен­но, сде­лал бы неко­то­рое снис­хож­де­ние к то­му, кто всю свою жизнь ис­кал та­кую ис­ти­ну, ка­кую толь­ко мог най­ти, пусть и несо­вер­шен­но, и кто те­перь, на ста­ро­сти лет, не сты­дит­ся ска­зать: «Я бу­ду ве­рить, что Хри­стос — бог, по­то­му что, ес­ли бо­гов не бу­дет, я тем са­мым ни­че­го не по­те­ряю; и ес­ли он бог, то я тем са­мым мно­гое при­об­ре­таю». Эти сло­ва ста­рик ска­зал Ар­хип­пу в мо­ем при­сут­ствии, ко­гда тот был те­перь в край­ней сла­бо­сти, так что ед­ва мог по­ше­ве­лить ру­кой, что­бы по­про­щать­ся со мной; а на сле­ду­ю­щий день он умер, не по­дав ни­ка­ких при­зна­ков ве­ры; толь­ко за несколь­ко ми­нут до это­го он про­шеп­тал сво­е­му сек­ре­та­рю сво­ей смер­ти, что­бы пе­ре­дать мне это в ка­че­стве сво­е­го по­след­не­го по­сла­ния, что, хо­тя он про­сил ме­ня все­гда пом­нить по­сло­ви­цу о том, что «недо­ве­рие — это без­опас­ность», те­перь он по­нял, что в жиз­ни че­ло­ве­ка есть ме­сто как до­ве­рию, так и недо­ве­рию.

КОНЕЦ ШЕСТОЙ КНИГИ

СЕДЬМАЯ КНИГА

§ 1. КАК Я ПРИЕХАЛ В РИМ, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ БЛАГОСЛОВЕННОГО АПОСТОЛА

ПРИМЕРНО че­рез шесть ме­ся­цев по­сле смер­ти Фи­ли­мо­на, ко­то­рая про­изо­шла на той же неде­ле, что и Ве­ли­кий по­жар в Ри­ме, до нас до­шла весть о том, что на­ши бра­тья в го­ро­де под­верг­лись со­мне­нию за свою ве­ру, бу­дучи лож­но об­ви­нен­ны­ми во мно­гих чу­до­вищ­ных пре­ступ­ле­ни­ях и осо­бен­но в том, что они по­до­жгли го­род. Вско­ре по­сле это­го, в ян­ва­ре ме­ся­це, мы по­лу­чи­ли са­мые пе­чаль­ные из­ве­стия о них, о том, что неко­то­рые бы­ли бро­ше­ны в тюрь­му, а дру­гие уби­ты все­воз­мож­ны­ми оскорб­ле­ни­я­ми и пыт­ка­ми. За­ра­за это­го по­до­зре­ния вско­ре рас­про­стра­ни­лась по Азии, сна­ча­ла дей­стви­тель­но в Эфес, где оно вско­ре бы­ло раз­ве­я­но, но за­тем да­же в Ко­лос­сы, так что про­тив нас под­ня­лись вол­не­ния; тем бо­лее из-за зем­ле­тря­се­ния, ко­то­рое ле­том то­го же го­да пол­но­стью раз­ру­ши­ло Ла­оди­кию, а так­же Иера­поль и Ко­лос­сы, мно­гие до­ма бы­ли раз­ру­ше­ны и мно­гие уби­ты; эти бед­ствия про­стые лю­ди при­пи­сы­ва­ли нам, хри­сти­а­нам, как буд­то бо­ги на­сла­ли на них эту чу­му, по­то­му что из-за на­ше­го нече­стия не при­но­си­лись жерт­вы. Весь тот год я оста­вал­ся в Ко­лос­сах, стре­мясь утвер­дить бра­тьев в ве­ре и обод­рить сла­бых; ибо, хо­тя ма­ги­стра­ты бы­ли не про­тив нас, а ско­рее за нас (зная, что мы под­чи­ня­ем­ся за­ко­нам), все же они не мог­ли пол­но­стью про­ти­во­сто­ять неистов­ству про­стых лю­дей, осо­бен­но те­перь, ко­гда ярость у тол­пы был ка­кой-то пред­лог в ви­де при­ме­ра им­пе­ра­то­ра. А по­то­му, да­же во­пре­ки во­ле пра­ви­те­лей го­ро­да, де­сять или две­на­дцать бра­тьев, на ко­то­рых тол­па на­ло­жи­ла на них же­сто­кие ру­ки, за­сви­де­тель­ство­ва­ли о Гос­по­де сво­ей кро­вью. Но к кон­цу го­да, ко­гда уста­но­ви­лась бо­лее про­хлад­ная по­го­да и па­мять о зем­ле­тря­се­нии немно­го по­утих­ла, тол­па на­ча­ла ути­хать от пер­во­го на­ка­ла сво­ей яро­сти; ко­гда, смот­ри­те, мы по­лу­чи­ли от бра­тьев Ри­ма по­ис­ти­не жа­лост­ли­вый от­чет о том, как им­пе­ра­тор был раз­гне­ван еще боль­ше про­тив нас боль­ше, чем ко­гда-ли­бо, за­став­ляя обез­глав­ли­вать тех, кто был граж­да­на­ми; но что ка­са­ет­ся осталь­ных, то од­них рас­пи­на­ли, дру­гих хо­ро­ни­ли за­жи­во, тре­тьих бро­са­ли ди­ким зве­рям или сжи­га­ли их, об­ма­зав смо­лой, как фа­ке­лы. По­ка мы все опла­ки­ва­ли их скорбь, на нас об­ру­ши­лись два тя­же­лых из­ве­стия: сна­ча­ла о том, что бла­го­сло­вен­ный апо­стол Петр был схва­чен и рас­пят, а за­тем о том, что Па­вел так­же был за­ко­ван в кан­да­лы и на­хо­дил­ся под об­ви­не­ни­ем, и его хо­те­ли пре­дать смер­ти. То­гда я боль­ше не мог сдер­жи­вать­ся; итак, об­на­ру­жив, что все в Ко­лос­сах те­перь кло­нит­ся к ми­ру, я по­ки­нул Ап­пию с Ар­хип­пом (ко­то­рый при­е­хал по­го­стить у нас на се­зон, его дом в Иера­по­ле был со­вер­шен­но раз­ру­шен зем­ле­тря­се­ни­ем, в то вре­мя как наш сто­ял и не силь­но по­стра­дал), и я по­спе­шил в Рим, на­де­ясь най­ти най­ти Па­у­лю­са все еще жи­вым и, по край­ней ме­ре, по­го­во­рить с ним пе­ред смер­тью.

Ко­гда я при­е­хал в Рим, я сна­ча­ла от­пра­вил­ся в дом, где апо­стол имел обык­но­ве­ние оста­нав­ли­вать­ся в про­шлые вре­ме­на, что­бы на­ве­сти о нем справ­ки; но его не уда­лось най­ти, как и ни од­но­го из до­мов по­бли­зо­сти от него, так как они сго­ре­ли до­тла во вре­мя Ве­ли­ко­го по­жа­ра. За­тем я на­пра­вил свои сто­пы в ту часть двор­ца, где я впер­вые бе­се­до­вал с ним; но и она бы­ла со­жже­на до­тла. Ибо весь преж­ний дво­рец был уни­что­жен по­жа­ром, а им­пе­ра­тор уже то­гда стро­ил для се­бя свой но­вый Зо­ло­той дво­рец (как он те­перь на­зы­ва­ет­ся) на Це­лий­ском и Эскви­лин­ском хол­мах. За­тем я пред­при­нял по­пыт­ку най­ти дом Три­фо­е­ны и Три­фо­сы, где обыч­но со­би­ра­лась цер­ковь; но и его то­же не уда­лось най­ти. Ибо дей­стви­тель­но, по­жар был го­раз­до силь­нее, чем я пред­по­ла­гал, а так­же (на­сколь­ко я мог су­дить) силь­нее лю­бо­го дру­го­го по­жа­ра на па­мя­ти че­ло­ве­че­ства, пол­но­стью по­гло­тив­ше­го че­ты­ре го­род­ских квар­та­ла и ча­стич­но уни­что­жив­ше­го еще семь, оста­вив нетро­ну­ты­ми толь­ко три из че­тыр­на­дца­ти. Итак, из-за по­жа­ра и до­нос­чи­ков бра­тья бы­ли из­гна­ны из го­ро­да, и сре­ди них Кле­менс и Лай­нус. Но, встре­тив­шись, на­ко­нец, с Асин­кри­том, я по­нял от него, что свя­той апо­стол на­хо­дит­ся под стро­гим над­зо­ром, в од­ной из тем­ниц Но­во­го двор­ца. Но бы­ло ли услы­ша­но его де­ло или нет, и (ес­ли бы по­пы­та­лись), в чем за­клю­чал­ся ис­ход, об этом он был в пол­ном неве­де­нии. По­это­му я немед­лен­но от­пра­вил­ся во дво­рец и, най­дя там сво­е­го ста­ро­го дру­га ак­те­ра Али­ту­рия, от­кро­вен­но при­знал­ся ему, что я хри­сти­а­нин и что я го­тов уме­реть, ес­ли толь­ко смо­гу по­го­во­рить с од­ним из них, по име­ни Па­вел; ко­то­рый то­гда ле­жал в од­ной из тем­ниц го­ро­да. Но­вый дво­рец. Он по­жу­рил ме­ня за мою опро­мет­чи­вость, ска­зав, что, ес­ли бы он сам был та­ким, ка­ким был, ко­гда мы бы­ли вме­сте в по­след­ний раз, я был бы по­кой­ни­ком; ибо что по­ме­ша­ло ему до­не­сти на ме­ня и по­лу­чить боль­шую на­гра­ду?» Но те­перь, — ска­зал он, — я то­же кое-что узнал об этом Пав­ле и (хо­тя сам я не хри­сти­а­нин) Я бы с удо­воль­стви­ем сде­лал все воз­мож­ное, что­бы по­мочь ему и до­ста­вить вам удо­воль­ствие». За­тем он от­вел ме­ня к глав­но­му тю­рем­щи­ку, и лас­ко­вы­ми сло­ва­ми, боль­ши­ми по­дар­ка­ми и обе­ща­ни­я­ми хра­нить тай­ну я до­бил­ся его со­гла­сия на то, что, ес­ли я при­ду ту­да зав­тра в ко­стю­ме ак­те­ра, как в ста­рые вре­ме­на, я по­го­во­рю с Па­у­лю­сом.

§ 2. КАК Я УВИДЕЛ ПАУЛЮСА В ТЮРЬМЕ

На сле­ду­ю­щий день, ко­гда я от­пра­вил­ся во дво­рец, ме­ня сра­зу же от­ве­ли в под­зе­ме­лье, а от­ту­да из внеш­ней тюрь­мы — в са­мую внут­рен­нюю из всех — ско­рее в ба­ра­трум, или яму, ко­то­рую вряд ли мож­но бы­ло на­звать тюрь­мой. Ко­гда мы спус­ка­лись по сту­пень­кам, я спро­сил тю­рем­щи­ка, при­ка­сав­ше­го­ся к дру­гим хри­сти­а­нам, был ли кто-ни­будь в по­след­нее вре­мя при­го­во­рен к зве­рям, и под­вер­гал­ся ли Апо­стол та­кой опас­но­сти. Он от­ве­тил, что за­клю­чен­ный был рим­ским граж­да­ни­ном, так что он был сво­бо­ден от этой смер­ти; «и кро­ме то­го, — ска­зал он, — рим­ско­му на­ро­ду не пред­ста­вит­ся слу­чая сра­зить­ся со зве­ря­ми, ес­ли толь­ко они не бу­дут на­сто­я­щи­ми муж­чи­на­ми и не смо­гут сра­жать­ся за свою жизнь, но этот че­ло­век с са­мо­го на­ча­ла был ху­дым и жал­ко­го ви­да, а те­перь, по­хо­же, он так из­му­чен тю­рем­ным за­клю­че­ни­ем во внут­рен­ней тем­ни­це, да еще с та­кой скуд­ной пи­щей в при­да­чу, что я со­мне­ва­юсь, что мы за­ста­нем его жи­вым.» К это­му вре­ме­ни че­ло­век спу­стил­ся с ниж­ней сту­пень­ки и встал на дне ямы, по­во­ра­чи­вая фо­нарь во все сто­ро­ны, но не ви­дя ни­че­го, кро­ме луж во­ды, гря­зи, ти­ны и бес­ко­неч­ной тьмы. Но вско­ре, спо­ткнув­шись обо что-то, я крик­нул тю­рем­щи­ку: «Па­у­люс здесь»; и он, взяв лам­пу, по­вер­нул ее так, что­бы луч­ше ви­деть, и ска­зал. «В нем нет жиз­ни».

То­гда я воз­звал к Гос­по­ду в ду­ше мо­ей о ми­ло­сти; ибо дей­стви­тель­но, ко­гда свет лам­пы осве­тил его ли­цо, он не про­из­нес ни сло­ва, не по­ше­ве­лил ни ру­кой, ни но­гой, и гла­за его бы­ли креп­ко за­кры­ты. Но ко­гда я под­нял его го­ло­ву и по­звал его по име­ни, он от­крыл гла­за и по­смот­рел на ме­ня, и я по­нял, что он узнал ме­ня. То­гда я убе­дил тю­рем­щи­ка вы­ве­сти его из этой ужас­ной ямы во внеш­нюю тем­ни­цу; и мы вы­ве­ли его во внут­рен­ний двор, и тю­рем­щик ушел, оста­вив нас од­них, ска­зав толь­ко Па­у­лю­су, ко­гда тот ухо­дил, что это бы­ла по­след­няя стра­жа в тюрь­ме.. ночь и что бли­зок де­ся­тый день; ка­кие сло­ва я то­гда не мог по­нять. Ко­гда мы бы­ли вме­сте, я до­стал хлеб и ви­но, сме­шан­ное с во­дой, ко­то­рые при­нес с со­бой, и по­про­сил его по­есть и по­пить. Сна­ча­ла он ка­зал­ся вя­лым, но по­том по­про­бо­вал немно­го, и дух его вос­пря­нул, и си­лы вер­ну­лись к нему, и он воз­бла­го­да­рил Бо­га за то, что он спо­до­бил его еще раз осве­жить­ся, уви­дев ме­ня. И, по­вер­нув­шись ко мне с улыб­кой, он ска­зал, иг­рая на мо­ем име­ни Они­сим, ко­то­рое в пе­ре­во­де озна­ча­ет «по­лез­ный»: «Во­ис­ти­ну, ты был по­лез­ным ре­бен­ком для ме­ня, и этой сво­ей доб­ро­той ты от­пла­тил то­му, кто ро­дил те­бя во Хри­сте; и все же я не знаю, дол­жен ли я бла­го­да­рить те­бя или ви­ню те­бя; ибо я был в ду­хе, ко­гда ты был се­рье­зен, и Гос­подь по­слал мне ви­де­ние, пол­ное вос­тор­га, в ко­то­ром, мне ка­жет­ся, моя ду­ша скон­ча­лась бы, ес­ли бы не твое при­ше­ствие, так что к это­му вре­ме­ни я был со Хри­стом. И все же, несо­мнен­но, та­ко­ва во­ля Гос­по­да, что я дол­жен по­быть с то­бой еще немно­го».

За­тем он сно­ва по­ел хле­ба, ко­то­рый я при­нес, и то­же вы­пил; и, немно­го окреп­нув, он вы­пря­мил­ся и, лю­бов­но по­ло­жив пра­вую ру­ку мне на го­ло­ву, ска­зал с улыб­кой: «Ты име­ешь зуб, ди­тя мое, на па­ла­ча, что от­да­ешь ему то, что он те­бе дал. про­бле­мы с тем, что­бы ото­рвать мне го­ло­ву? ибо, как мне ка­жет­ся, они с тю­рем­щи­ком вме­сте пла­ни­ро­ва­ли, что тюрь­ма из­ба­вит их от стра­да­ний; но те­перь ты на­ру­шил их со­вет». «Ко­неч­но, — ска­зал я, — им­пе­ра­тор еще не осу­дил те­бя». «Не са­мим им­пе­ра­то­ром, — от­ве­тил Па­вел, — ибо он, как мне ска­за­ли, на­хо­дит­ся в пу­те­ше­ствии в Гре­цию; но его воль­но­от­пу­щен­ни­ком Ге­ли­ем, в устах ко­то­ро­го сло­во «Ви­но­вен» име­ет не мень­ший вес, чем в устах им­пе­ра­то­ра. В об­щем, сей­час де­вя­тый день с тех пор, как был вы­не­сен при­го­вор о том, что я дол­жен быть обез­глав­лен; но обы­чай та­ков, что за­клю­чен­ный не дол­жен стра­дать от смер­ти до де­ся­то­го дня, ко­то­рый», как толь­ко что ска­зал тю­рем­щик в тво­ем при­сут­ствии, бли­зок или, воз­мож­но, уже на­чал­ся.

Тут мои гла­за на­пол­ни­лись сле­за­ми, ско­рее от жа­ло­сти к се­бе, чем к Апо­сто­лу, по­то­му что я про­де­лал этот дол­гий путь из Ко­лос­сов и с ра­до­стью пре­одо­лел бы в де­сять раз боль­шее рас­сто­я­ние, что­бы по­го­во­рить с ним и ис­кать уте­ше­ния, по­мо­щи и ру­ко­вод­ства из его уст, как от ора­ку­ла, да, ско­рее, как от са­мо­го Гос­по­да; и те­перь, вот, весь мой труд был на­пра­сен, и он, мой на­став­ник и из­ба­ви­тель и отец во Хри­сте, дол­жен был уй­ти от ме­ня в то вре­мя, ко­гда я боль­ше все­го нуж­дал­ся в нем. Но Па­у­люс уте­шил ме­ня, ска­зав, что он рад, по­сколь­ку так по­же­лал Гос­подь, что он дол­жен уме­реть на гла­зах у лю­дей, а не в той яме, и что он при­нял ме­ня как ан­ге­ла от Гос­по­да, несу­ще­го весть о том, что он дол­жен пуб­лич­но за­сви­де­тель­ство­вать сво­ей кро­вью во имя Гос­подь Иисус. За­тем он ве­лел мне со­об­щить ему те но­во­сти, ко­то­рые я дол­жен был со­об­щить о бра­тьях в Ко­лос­сах и Эфе­се; и ко­гда я ска­зал ему, что и там, и во всей Азии Гос­подь день ото дня уве­ли­чи­ва­ет чис­ло из­бран­ных, он раз­ра­зил­ся бла­го­да­ре­ни­ем и вос­хва­ле­ни­ем Бо­га, за­явив, что те­перь ему очень при­ят­но быть при­не­сен­ным в жерт­ву, ибо де­ло его жиз­ни за­вер­ше­но.

§ 3. КАК ПАУЛЮС РАССКАЗАЛ МНЕ ИСТОРИЮ СВОЕЙ ЖИЗНИ

По­сле это­го он си­дел мол­ча, но, как мне по­ка­за­лось, вос­хва­лял Бо­га в сво­ем серд­це, и на его ли­це был чу­дес­ный свет; и так он про­дол­жал неко­то­рое вре­мя раз­мыш­лять и ни­че­го не го­во­рить. Но я был в боль­шом за­труд­не­нии меж­ду дву­мя же­ла­ни­я­ми: с од­ной сто­ро­ны, я бо­ял­ся по­бес­по­ко­ить его, и это то­же на­ка­нуне его отъ­ез­да; и все же у ме­ня бы­ло го­ря­чее же­ла­ние по­лу­чить от него несколь­ко по­след­них на­став­ле­ний для ру­ко­вод­ства цер­ко­вью. Од­на­ко вско­ре сам апо­стол на­ру­шил мол­ча­ние та­ки­ми сло­ва­ми: «Они­сим, ди­тя мое, при­бли­жа­ет­ся час, ко­гда я по­про­ща­юсь с то­бой. Итак, ес­ли ты хо­чешь о чем-ни­будь по­про­сить ме­ня, про­си сей­час, ибо вре­ме­ни ма­ло». То­гда я из-за вне­зап­но­сти ис­пол­не­ния мо­е­го же­ла­ния и мно­же­ства во­про­сов, воз­ник­ших у ме­ня в го­ло­ве, не мог най­ти, что спро­сить; но я вос­клик­нул от го­ря: «Увы, отец мой, Пет­рус те­перь убит, и ты то­же со­би­ра­ешь­ся по­ки­нуть нас, мы бу­дем как ов­цы— » На этом он пре­рвал мои сло­ва, по­ло­жив ру­ку мне на рот: «Нет, не го­во­ри так, ди­тя мое, что вы бу­де­те как ов­цы без пас­ты­ря; ибо есть один Пас­тырь, ко­то­рый обе­щал, что он ни­ко­гда не оста­вит те­бя и не по­ки­нет тя». Я мол­чал, сму­щен­ный сво­им неве­ри­ем; и он то­же по­си­дел неко­то­рое вре­мя, раз­мыш­ляя и ни­че­го не го­во­ря. Но, на­ко­нец, он ска­зал: «Ис­то­рия мо­ей жиз­ни и то, как Гос­подь вел ме­ня, да, и при­нуж­дал ме­ня про­тив мо­ей во­ли сле­до­вать за ним, об этом я еще ни­ко­гда не рас­ска­зы­вал те­бе, но сей­час рас­ска­жу, или столь­ко, сколь­ко поз­во­лит вре­мя, что­бы ты так­же мо­жешь на­брать­ся му­же­ства, ве­ря, что да­же в этом слу­чае Гос­подь бу­дет тво­им пас­ты­рем, ве­дя те­бя в це­ло­сти и со­хран­но­сти до кон­ца. Воз­мож­но так­же, что то, что ты услы­шишь, по­мо­жет те­бе луч­ше по­нять тай­ну тайн, а имен­но, как Цар­ство Небес­ное долж­но быть от­кры­то для всех лю­дей, и как евреи на вре­мя из­гна­ны, что­бы мог­ли вой­ти языч­ни­ки, и та­ким об­ра­зом все че­ло­ве­че­ство мо­жет быть спа­се­но, да­же как по­ве­лел Гос­подь еще до ос­но­ва­ния ми­ра».

По­сле па­у­зы он на­чал сле­ду­ю­щим об­ра­зом: «Ты ча­сто слы­шал, как те, кто не же­ла­ет мне добра, на­сме­ха­ют­ся над мо­ей осан­кой и при­сут­стви­ем как над до­стой­ны­ми пре­зре­ния; и они го­во­рят пра­виль­но, ибо так оно и есть, и так бы­ло со мной с дет­ства и по сей день. Ибо Гос­по­ду бы­ло угод­но на­ка­зать ме­ня в мои юные го­ды, сде­лав сла­бо­ви­дя­щим и по­чти сле­пым. Но это обер­ну­лось для ме­ня бла­гом. Ибо из-за немо­щи мо­их глаз я не мог ви­деть то­го, что ви­де­ли дру­гие, и не мог на­сла­ждать­ся гор­до­стью сво­их. гла­зу и во сла­ве это­го ми­ра, а так­же по­то­му, что вся­кий раз, ко­гда я от­прав­лял­ся за гра­ни­цу, ме­ня пре­зи­ра­ли и на­сме­ха­лись на­до мной, по этой при­чине я очень ра­но на­чал скло­нять свой ра­зум к то­му, что­бы по­лу­чать удо­воль­ствие от зна­ний и уче­но­сти, и ду­мать о кра­со­те неви­ди­мых ве­щей, и о си­ле ве­щи, ко­то­рые счи­та­ют­ся сла­бы­ми; и я ча­сто го­во­рил се­бе: «Ис­ти­на силь­нее всех ви­ди­мых ве­щей и вос­тор­же­ству­ет над всем». Ко­гда я стал стар­ше, этот ра­зум остал­ся во мне. Ме­ня не тро­га­ла ни лю­бовь к жен­щи­нам, ни зо­ло­то, ни ка­кое-ли­бо же­ла­ние удо­воль­ствий; но у ме­ня бы­ло го­ря­чее рве­ние к ис­тине и к Гос­по­ду, чье имя — Ис­ти­на, что­бы его имя бы­ло освя­ще­но на зем­ле, и что­бы на­род Гос­по­день (ибо так я то­гда счи­тал свою на­цию, да­же Из­ра­иль по пло­ти) цар­ство­вал над оби­та­е­мым ми­ром.

«Бе­ды и уни­же­ния Из­ра­и­ля не обес­ку­ра­жи­ли ме­ня, да, ско­рее они укре­пи­ли ме­ня; ибо я ду­мал, что Свя­щен­ные Пи­са­ния яс­но по­ка­зы­ва­ют, что все­гда, в про­шлые вре­ме­на, ве­ли­чие про­ис­те­ка­ло из ма­лых на­чи­на­ний, а три­умф — из сми­ре­ния. Я по­нял так­же, что Гос­подь со­вер­шал все свои из­бав­ле­ния сред­ства­ми и пу­тя­ми, неожи­дан­ны­ми и стран­ны­ми для лю­дей; не си­лой ору­жия, не муд­ро­стью или хит­ро­стью, не бо­гат­ством, но по боль­шей ча­сти ве­рой, бо­рю­щей­ся про­тив все­го это­го, по­доб­но то­му, как ве­ра за­ста­ви­ла Да­ви­да по­бе­дить Го­лиа­фа, а ве­ра сде­ла­ла Ав­ра­ама от­цом на­ро­да Гос­под­ня. По­это­му ме­ня не бес­по­ко­и­ло, что Гос­подне на­сле­дие; ибо да­же та­ким об­ра­зом Еги­пет, Ас­си­рия, Ва­ви­лон, Пер­сия и Си­рия пра­ви­ли на­ми, каж­дый по оче­ре­ди; и все же все эти ве­ли­кие им­пе­рии ис­чез­ли, но на­род Гос­по­день и За­кон Гос­по­день все еще оста­ва­лись, и, ска­зал я, ес­ли у нас все еще есть ве­ра, мы все еще оста­нем­ся и в кон­це кон­цов бу­дем спа­се­ны. Точ­но так же я осо­знал, что при каж­дом ве­ли­ком осво­бож­де­нии сна­ча­ла при­хо­дит пре­хо­дя­щая тень из­ба­ви­те­ля, ко­то­рая не яв­ля­ет­ся са­мой ис­ти­ной, но при­над­ле­жит это­му ны­неш­не­му ми­ру; а за­тем при­хо­дит ис­тин­ный из­ба­ви­тель, ко­то­рый от Бо­га; и во­ля это­го ми­ра все­гда про­ти­во­по­став­ля­ет­ся во­ле Бо­жьей. Ибо та­ким об­ра­зом мир имел бы на­след­ни­ком Из­ма­и­ла, но Гос­подь на­зна­чил Иса­а­ка; и опять же, у ми­ра был бы Ис­ав, но Гос­подь — Иа­ков; и мир из­брал Элиа­ва, но Гос­подь — Да­ви­да; и да­же в этом слу­чае, ска­зал я се­бе, в про­шлые вре­ме­на у ми­ра бы­ли бы Еги­пет, Ни­не­вия или Ва­ви­лон, а в ны­неш­ние вре­ме­на — Рим; но во­ля Гос­под­ня непо­ко­ле­би­ма, что он не же­ла­ет, что­бы ни­кто дру­гой, кро­ме Иеру­са­ли­ма, был его из­бран­ным го­ро­дом. Эти­ми мыс­ля­ми я уте­шал се­бя в юно­сти, го­во­ря: «Хо­тя сей­час мы под игом, мы не все­гда бу­дем та­ки­ми». Од­на­ко я не по­ни­мал, что мне сле­до­ва­ло пой­ти еще даль­ше в сво­их рас­суж­де­ни­ях и ска­зать: «Из­ра­иль по пло­ти идет пер­вым, но там это Из­ра­иль со­глас­но ду­ху, ко­то­рый при­дет по­сле; и мир вы­би­ра­ет Иеру­са­лим та­ким, ка­ков он есть сей­час, но Гос­подь вы­би­ра­ет но­вый Иеру­са­лим, да­же го­род на небе­сах.” Но это еще не бы­ло от­кры­то мне.

«Ко­гда я вы­рос, ко­гда я огля­дел­ся во­круг, что­бы по­нять, ка­ким долж­но быть то, что долж­но осво­бо­дить Из­ра­иль, я не мог вос­при­ни­мать ни­че­го, кро­ме За­ко­на. Лю­ди, как мне ка­за­лось, мог­ли бы уй­ти, да, про­ро­ки не мог­ли бы все­гда быть с на­ми; но За­кон оста­вал­ся и бу­дет оста­вать­ся на­деж­ным ру­ко­вод­ством во ве­ки ве­ков. По­это­му я от­да­вал весь свой ра­зум, свой труд и до­суг как но­чью, так и днем изу­че­нию За­ко­на и тра­ди­ций; и ес­ли что-то ка­за­лось мне непод­хо­дя­щим для то­го вре­ме­ни или несо­вер­шен­ным, я за­глу­шал все по­доб­ные на­шеп­ты­ва­ния и ро­пот в сво­ей ду­ше та­ки­ми сло­ва­ми, как эти: «Несо­мнен­но За­кон со­вер­ше­нен; ибо, ес­ли оно несо­вер­шен­но и оши­боч­но, мы, долж­но быть, оста­нем­ся без на­став­ни­ка; а без на­став­ни­ка на­род сби­ва­ет­ся с пу­ти, и Из­ра­иль по­ги­ба­ет, и обе­то­ва­ния Гос­под­ни не име­ют си­лы; но это­го не мо­жет быть». По­это­му это ка­за­лось при­зна­ком муд­ро­го че­ло­ве­ка и тот, кто лю­бил Из­ра­иль, не ви­дел изъ­я­на в За­коне, да, ви­дел со­вер­шен­ство, хо­тя мое по­ни­ма­ние раз­ли­ча­ло несо­вер­шен­ство. Итак, по­сте­пен­но За­кон на­столь­ко овла­дел мной, что, ка­за­лось, стал од­ним це­лым с са­мой ис­ти­ной, и вме­сто то­го, что­бы ска­зать: «Ис­ти­на ве­ли­ка и вос­тор­же­ству­ет», я на­чал го­во­рить: «За­кон ве­лик и вос­тор­же­ству­ет». То­гда мои ро­ди­те­ли, по­няв, что я пол­но­стью от­дал­ся изу­че­ние за­ко­на, ре­шив­шее от­пра­вить ме­ня из Тар­са в Иеру­са­лим, что­бы я там вос­пи­ты­вал­ся у ног Га­ма­ли­и­ла, од­но­го из са­мых уче­ных книж­ни­ков. И там, в Иеру­са­ли­ме, я оста­вал­ся мно­го лет, со­вер­шен­ству­ясь в зна­нии За­ко­на и стре­мясь та­ким об­ра­зом об­ре­сти пра­вед­ность.

«По ме­ре то­го, как я ста­но­вил­ся все бо­лее све­ду­щим в юрис­пру­ден­ции, во мне рос­ло пре­зре­ние к тем, кто был необ­ра­зо­ван. Я за­ме­тил, что бы­ло мно­го лю­дей, как муж­чин, так и жен­щин, у ко­то­рых не бы­ло ни до­су­га, ни воз­мож­но­сти со­блю­дать бо­лее мел­кие тра­ди­ции За­ко­на; и неко­то­рые из них бы­ли встре­во­же­ны в сво­их ду­шах, пол­ны со­мне­ний и во­про­ша­ний, же­лая про­ще­ния и из­бав­ле­ния от гре­ха, но не до­сти­гая его; дру­гие бы­ли да­же из­гна­ны из си­на­го­ги за лег­кие про­ступ­ки; и эта необ­ра­зо­ван­ная и неве­же­ствен­ная тол­па бы­ла пре­зи­ра­е­ма учи­те­ля­ми на­ро­да, как ес­ли бы они бы­ли гру­бы­ми жи­вот­ны­ми, ко­то­рых нуж­но сдер­жи­вать уди­ла­ми и уз­деч­кой; и я так­же пре­зи­рал их по­доб­ным об­ра­зом. И все же ино­гда, ко­гда я ви­дел бо­га­то­го че­ло­ве­ка, у ко­то­ро­го был до­суг, вы­со­ко по­чи­та­е­мо­го в си­на­го­ге, и бед­ня­ка, из­гнан­но­го из-за пре­не­бре­же­ния ка­ки­ми-то бо­лее лег­ки­ми ве­ща­ми из Тра­ди­ций, ко­то­рые, воз­мож­но, у него не бы­ло до­су­га со­блю­дать, мое серд­це го­во­ри­ло: «Ко­неч­но, эти пу­ти — не Бо­жьи пу­ти. Ко­неч­но, по­ла­гать­ся та­ким об­ра­зом на За­кон — это не ве­ра». Но то­гда я бы все рав­но пре­сек все эти во­про­сы, как и преж­де в Тар­се, ска­зав: «Ес­ли эти пу­ти нерав­ны, то ка­кой же путь пра­виль­ный? И ес­ли мы не долж­ны по­ви­но­вать­ся За­ко­ну и до­ве­рять ему, то че­му мы долж­ны по­ви­но­вать­ся и на что мы долж­ны упо­вать?» Та­ки­ми от­ве­та­ми, как эти, я оже­сто­чил свое серд­це; и как бык со­про­тив­ля­ет­ся по­ну­ка­ни­ям сво­е­го хо­зя­и­на, так и я со­про­тив­лял­ся Гос­по­ду, ко­то­рый хо­тел бы, что­бы он на­ста­вил ме­ня на путь ис­ти­ны.

«Ко­гда я стал иметь де­ло с по­сле­до­ва­те­ля­ми Гос­по­да Иису­са, или на­за­ря­на­ми, как я то­гда их на­зы­вал, я еще боль­ше оже­сто­чил свое серд­це и счел их про­кля­ты­ми из-за кре­ста. Ибо я ска­зал: «Вся­кий, кто рас­пят, на­хо­дит­ся под про­кля­ти­ем. А по­то­му этот Иисус, ко­то­ро­го на­за­ряне на­зы­ва­ют Мес­си­ей, про­клят, как и его по­сле­до­ва­те­ли. Бо­лее то­го, ес­ли эта сек­та вос­тор­же­ству­ет, Учи­те­ля на­ро­да бу­дут пре­зи­ра­е­мы, а неуче­ные одер­жат верх, и За­кон (ко­то­рый есть Ис­ти­на) бу­дет по­пран но­га­ми; а по­то­му са­ма Ис­ти­на как бы про­воз­гла­ша­ет, что эти на­за­ряне та­ко­вы. лже­цы и об­ман­щи­цы». По­это­му я оже­сто­чил­ся про­тив них, как кре­мень.

Од­на­ко по­сте­пен­но, по ме­ре то­го как я узна­вал все боль­ше и боль­ше о жиз­ни и нра­вах свя­тых, об их усер­дии в доб­рых де­лах, их дол­го­тер­пе­нии и тер­пе­нии, их чи­сто­те и спра­вед­ли­во­сти и, преж­де все­го, о непо­ко­ле­би­мо­сти их ве­ры в Бо­га че­рез Гос­по­да Иису­са Хри­ста, то­гда, да­же по­сре­ди пре­сле­дуя их, я ино­гда не мог удер­жать­ся от то­го, что­бы не упрек­нуть се­бя в та­ких сло­вах, как эти: «Этот че­ло­век, ко­то­ро­го ты та­щишь в тюрь­му, до­стиг пра­вед­но­сти, пре­вос­хо­дя­щей твои воз­мож­но­сти; эта жен­щи­на, ко­то­рой ты угро­жа­ешь смер­тью, име­ет ве­ру в Бо­га, пре­вос­хо­дя­щую твою». Та­ки­ми са­мо­би­че­ва­ни­я­ми Гос­подь все еще на­став­лял ме­ня на путь ис­тин­ный; но я все еще со­про­тив­лял­ся этим по­буж­де­ни­ям и оже­сто­чал свое серд­це про­тив него».

§ 4. КАК ПАВЕЛ СОГЛАСИЛСЯ НА СМЕРТЬ БЛАЖЕННОГО МУЧЕНИКА СТЕФАНА

Здесь Апо­стол на неко­то­рое вре­мя умолк, как буд­то не же­лая упо­ми­нать о чем-то, о чем сле­до­ва­ло го­во­рить даль­ше; но вско­ре, как буд­то все мыс­ли о го­ре­чи бы­ли по­гло­ще­ны вос­по­ми­на­ни­ем о чу­дес­ных ми­ло­стях Гос­по­да, он про­дол­жил с про­свет­лев­шим ли­цом и го­во­ря быст­рее, чем преж­де. Те­перь, хо­тя я до­ро­жил каж­дым сло­вом, сле­тав­шим с его губ, все же из-за то­го, что его ма­не­ра ре­чи бы­ла в рав­ной сте­пе­ни ев­рей­ской, как и гре­че­ской, и все­гда бы­ла очень крат­кой, от­ры­ви­стой и страст­ной, а сей­час боль­ше, чем ко­гда-ли­бо, я не смог точ­но за­пи­сать его сло­ва, хо­тя дей­стви­тель­но, я за­пи­сал их на сво­их план­ше­тах че­рез несколь­ко ча­сов по­сле это­го. Сле­до­ва­тель­но, сле­ду­ет по­ни­мать, что точ­ные сло­ва, как пред­ше­ству­ю­щие, так и по­сле­ду­ю­щие, при­над­ле­жат не ему. Но суть я из­ло­жу со всей до­сто­вер­но­стью, и имен­но в этом смыс­ле.

«Чем тес­нее я при­со­еди­нял­ся к фа­ри­се­ям про­тив на­за­рян, и чем боль­ше я ви­дел хит­рость, ни­зость и же­сто­ко­сер­дие тех низ­ших ору­дий, с по­мо­щью ко­то­рых на­ши пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны име­ли обык­но­ве­ние осу­ществ­лять свои за­мыс­лы, тем боль­ше ме­ня тер­за­ли со­мне­ния. Ино­гда, ко­гда я ло­жил­ся от­дох­нуть но­чью, по­сле дня, про­ве­ден­но­го в го­не­ни­ях в ком­па­нии этих низ­ких то­ва­ри­щей, сло­ва про­ро­ка Ис­айи всплы­ва­ли пе­ре­до мной в тем­но­те: «Омой се­бя, очи­сти; пе­ре­стань тво­рить зло, на­учись тво­рить доб­ро; твои ру­ки пол­ны кро­ви»; и од­на­жды, ко­гда я са­дил­ся за стол, мне по­ка­за­лось, что я уви­дел кровь на сво­их ру­ках. Тем ча­ще я по­се­щал храм, при­но­сил мно­же­ство жерт­во­при­но­ше­ний и еже­днев­но очи­щал се­бя, что­бы смыть с се­бя всю гре­хов­ность, ес­ли, воз­мож­но, на мне бы­ло ка­кое-ли­бо пят­но ви­ны. Но все рав­но мне бы­ло не по се­бе, и ду­ша моя не на­хо­ди­ла по­коя. Ма­ло-по­ма­лу сам Храм и жерт­во­при­но­ше­ния в Хра­ме, вме­сто то­го что­бы снять с ме­ня бре­мя, на­ча­ли отрав­лять его. Ибо из мно­же­ства со­брав­ших­ся ту­да очень немно­гие, ка­за­лось, при­шли до­стой­но; неко­то­рые, бу­дучи чу­же­стран­ца­ми, при­хо­дят из­да­ле­ка, что­бы уви­деть стран­ные зре­ли­ща; дру­гие же­ла­ют ис­ку­пить злые де­ла или при­не­сти обе­ты, но без ка­кой-ли­бо ис­крен­ней люб­ви к пра­вед­но­сти; и мно­гие дру­гие по­то­му, что та­ков был обы­чай, а не по­то­му, что они лю­би­ли по­кло­не­ние Гос­по­ду; нема­ло так­же с це­лью на­жи­вы, тор­гов­ля жи­вот­ны­ми для жертв или ра­бо­та ме­ня­ла­ми. Все это я от­ме­чал еже­днев­но, и это бес­по­ко­и­ло ме­ня все боль­ше и боль­ше, по­то­му что я ви­дел, что мно­гие оже­сто­чи­лись в зло­де­я­ни­ях из-за сво­е­го по­кло­не­ния и сво­их жерт­во­при­но­ше­ний, и их но­ги сто­я­ли в Хра­ме Все­выш­не­го, но серд­ца их при­бли­жа­лись к са­тане; и сно­ва сло­ва Про­ро­ка в мо­ем со­зна­нии всплы­ло: «Жерт­во­при­но­ше­ние для ме­ня от­вра­ти­тель­но; не при­но­си боль­ше на­прас­ных жерт­во­при­но­ше­ний».

«Но ко­гда я ска­зал од­но­му из ста­рей­шин, что бы­ло бы хо­ро­шо, ес­ли бы ме­нял и про­дав­цов жертв мож­но бы­ло убрать из свя­то­го ме­ста, и ес­ли бы мож­но бы­ло умень­шить вол­не­ние и су­ма­то­ху во дво­рах Хра­ма, он ска­зал, что у ме­ня слиш­ком чут­кая со­весть, и что бы­ло бы невоз­мож­но по­лу­чить та­кой храм, ка­кой я же­лал, чи­стый, непо­роч­ный и неза­пят­нан­ный во всех от­но­ше­ни­ях, ес­ли бы я не по­же­лал при­со­еди­нить­ся к на­за­ря­нам, ко­то­рые меч­та­ли о ка­ком-то вол­шеб­ном хра­ме, со­здан­ном не ру­ка­ми, в ко­то­ром долж­на бы­ла быть при­не­се­на некая неви­ди­мая жерт­ва во­об­ра­же­ния, и не кровь бы­ков и коз­лов. Эти сло­ва (хо­тя в то вре­мя я это­го не знал) глу­бо­ко за­па­ли мне в серд­це. Ибо, хо­тя мне пре­ти­ла вся­кая мысль о под­ра­жа­нии На­за­ря­нам в чем бы то ни бы­ло, все же я не мог удер­жать­ся от раз­мыш­ле­ния в сво­ем уме о ка­ком-ни­будь но­вом Хра­ме, неру­ко­твор­ном, не под­ле­жа­щем осквер­не­нию или раз­ру­ше­нию ру­кой вра­га, но нетлен­ном, непод­куп­ном, неза­пят­нан­ном. На­хо­дясь в этом за­ме­ша­тель­стве, я жаж­дал ка­ко­го-ни­будь но­во­го от­кро­ве­ния от Гос­по­да и умо­лял его, что­бы он по­слал ка­ко­го-ни­будь про­ро­ка или из­ба­ви­те­ля, ко­то­рый все про­яс­нил бы. Но за­тем сло­во Гос­подне вер­ну­ло мне то, что бы­ло от­кры­то мне еще в дет­стве, а имен­но, что каж­до­го осво­бо­ди­те­ля Из­ра­и­ля по­на­ча­лу обыч­но пре­зи­ра­ли и от­вер­га­ли; и ме­ня охва­тил страх, что да­же ес­ли сам Мес­сия при­дет до то­го, как на­ше по­ко­ле­ние уй­дет из жиз­ни, фа­ри­сеи не долж­ны ни при­зна­вать, ни при­ни­мать его. Но все это вре­мя мне да­же в го­ло­ву не при­хо­ди­ло, что Мес­сия уже по­слан, и его уже пре­зи­ра­ют, и его уже от­верг­ли пра­ви­те­ли на­ро­да; но мои гла­за бы­ли устрем­ле­ны на ка­кое-то гря­ду­щее из­бав­ле­ние.

«Тем не ме­нее, да, ско­рее да­же боль­ше, я пре­сле­до­вал Цер­ковь Хри­сто­ву, все­гда вы­ска­зы­ва­ясь в поль­зу на­силь­ствен­ных дей­ствий и со­ве­туя, что­бы к обыч­ным сре­ди них от­но­си­лись мень­ше, но ли­де­ров разыс­ки­ва­ли со всем усер­ди­ем и уби­ва­ли. Итак, бы­ло так, что по мо­е­му со­ве­ту слу­ги пер­во­свя­щен­ни­ков воз­ло­жи­ли ру­ки на бла­жен­но­го Сте­фа­на (о ко­то­ром я ча­сто го­во­рил те­бе в про­шлые вре­ме­на) и по­ста­ви­ли его пе­ред Со­ве­том, и про­тив него бы­ло вы­дви­ну­то об­ви­не­ние в бо­го­хуль­стве; и я при­сут­ство­вал на Со­ве­те, ко­гда он про­из­но­сил свое за­щи­та. Сло­ва его ре­чи бы­ли по­доб­ны обо­ю­до­ост­ро­му ме­чу, рас­се­ка­ю­ще­му мое серд­це на ча­сти и укреп­ля­ю­ще­му все мои преж­ние со­мне­ния про­тив ме­ня. Ибо он объ­явил нам, что по­доб­но то­му, как Из­ра­иль от­верг дру­гих из­ба­ви­те­лей, так и они от­верг­ли Иису­са Мес­сию, и что это бы­ло пред­опре­де­ле­но Бо­гом; а так­же что Храм Гос­по­день не дол­жен был сто­ять веч­но, но что дол­жен был быть но­вый Храм, по­стро­ен­ный не с по­мо­щью ру­ки. Итак, он по­ка­зал, как Иосиф и Мо­и­сей спас­ли на­род, хо­тя сна­ча­ла они бы­ли от­верг­ну­ты; и как Из­ра­иль со­тво­рил тель­ца и об­ра­тил­ся к идо­ло­по­клон­ству; и как Мо­и­сею, ко­то­ро­му бы­ло поз­во­ле­но по­стро­ить зем­ную ски­нию из-за же­сто­ко­сер­дия их сер­дец, тем не ме­нее, он по­стро­ил ее по об­раз­цу луч­шей ски­нии, неру­ко­твор­ной; и как сам Храм был по­стро­ен не Да­ви­дом, а толь­ко Со­ло­мо­ном (ко­то­рый в ста­ро­сти по­шел за дру­ги­ми бо­га­ми); и с эти­ми сло­ва­ми он гром­ко вос­клик­нул, что ни один зем­ной храм не под­хо­дит для Все­выш­не­го, ис­поль­зуя сло­ва про­ро­ка: «Небо — пре­стол мой, и зем­ля — под­но­жие ног мо­их; ка­кой дом вы по­стро­и­те мне, го­во­рит Гос­подь?»

«Тут лю­ди из мо­ей фрак­ции, и осо­бен­но те, что бы­ли из Ки­ли­кии и Азии, за­кри­ча­ли, что Сте­фан бо­го­хуль­ству­ет, и они разо­рва­ли свои одеж­ды и хо­те­ли за­ткнуть ему рот сво­им шу­мом; но он упрек­нул нас, ска­зав, что, как мы пре­сле­до­ва­ли про­ро­ков, так и мы уби­ли Свя­то­го. Тут шум стал еще гром­че; но я, все это вре­мя си­дев­ший без­молв­но и не в си­лах от­ве­сти глаз от его ли­ца, за­ме­тил, что вне­зап­но, слов­но кто-то дер­нул его за ру­кав, он обер­нул­ся и пе­ре­стал упре­кать тол­пу, а оста­но­вил­ся непо­движ­но, очень при­сталь­но гля­дя вверх, как буд­то что-то уви­дел. То­гда ве­ли­кое си­я­ние оза­ри­ло его ли­цо, и он про­стер ру­ку к небу, го­во­ря: «Вот, я ви­жу раз­верз­ши­е­ся небе­са и Сы­на Че­ло­ве­че­ско­го, сто­я­ще­го одес­ную Бо­га!» При этих сло­вах я не мог удер­жать­ся, что­бы то­же не обер­нуть­ся и не по­смот­реть вверх, на небо на­до мной, на слу­чай, ес­ли я то­же что-ни­будь там уви­жу. Но я ни­че­го не ви­дел (ибо гла­за мои еще не бы­ли от­кры­ты), и тот­час под­нял­ся еще один об­щий крик, что плен­ник до­сто­ин смер­ти, и все под­ня­ли пыль в воз­дух и сно­ва разо­рва­ли свои одеж­ды. Итак, весь на­род встал, и я вме­сте с ни­ми, не зная, ку­да я по­шел, и не пом­ню, что про­изо­шло даль­ше, по­ка я не уви­дел Сте­фа­на на зем­ле, по­кры­то­го кро­вью, гром­ким го­ло­сом умо­ля­ю­ще­го Гос­по­да, что­бы этот грех не был воз­ло­жен на нас, его убийц; и вот, одеж­да тех, кто по­бил его кам­ня­ми, ле­жа­ла у мо­их ног в знак то­го, что я был глав­ным ис­пол­ни­те­лем это­го де­я­ния».

§ 5. КАК ГОСПОДЬ ЯВИЛСЯ ПАВЛУ

«В ночь по­сле смер­ти бла­жен­но­го Сте­фа­на я не знал по­коя, как и мно­го но­чей по­сле это­го. Сны и ви­де­ния по­се­ща­ли ме­ня во сне. Жерт­вы и омо­ве­ния я со­вер­шал не пе­ре­ста­вая, но они не при­но­си­ли мне по­коя; и мои мо­лит­вы не на­хо­ди­ли от­ве­та у Гос­по­да. Бо­га­тые вос­хва­ля­ли ме­ня, и пра­ви­те­ли на­ро­да по­чи­та­ли ме­ня, но я ска­зал в сво­ем соб­ствен­ном серд­це: «Раз­ве Гос­подь, Бог Из­ра­и­ля, не низ­верг муд­рость, си­лу и бо­гат­ство это­го ми­ра и не воз­вы­сил сми­рен­ных и крот­ких?» но­чью мне по­ка­за­лось, что я уви­дел ли­цо Сте­фа­на, по­кры­тое кро­вью, и мо­ля­ще­го­ся за ме­ня; и ру­ка Гос­под­ня бы­ла тя­же­ла на мо­ей ду­ше, на­пол­няя ме­ня стра­ха­ми и мыс­ля­ми о зле. И все же, по­доб­но упря­мо­му во­лу, бры­ка­ю­ще­му­ся под уда­ра­ми Гос­по­да, я ре­шил, что не бу­ду ду­мать о празд­ных меч­тах, как я их на­зы­вал, но что я всем серд­цем пре­дам се­бя пре­сле­до­ва­нию на­за­рян. Итак, я с ра­до­стью по­ви­но­вал­ся пер­во­свя­щен­ни­ку, ко­то­рый умо­лял ме­ня в это вре­мя от­пра­вить­ся в Да­маск с пись­ма­ми к глав­ным лю­дям то­го ме­ста, что­бы у ме­ня бы­ла власть за­клю­чить в тюрь­му тех на­за­рян, ко­то­рых я смо­гу там най­ти.

«Мы пу­те­ше­ство­ва­ли мед­лен­но, ибо бре­мя Гос­подне бы­ло тяж­ко для ме­ня, и мои гла­за (ко­то­рые бы­ли немощ­ны от при­ро­ды) те­перь, бо­лее чем ко­гда-ли­бо, бы­ли за­ту­ма­не­ны и ослеп­ле­ны, так что я ед­ва мог вы­но­сить днев­ной свет. Точ­но так же и но­чью дур­ные сны не по­ки­да­ли ме­ня. Те­перь же, как мне по­ка­за­лось (че­го рань­ше не бы­ло), я на­чал слы­шать стран­ный го­лос (но как бы в мо­ем серд­це, а не в ушах), как буд­то кто-то рас­суж­дал со мной, об­ви­няя ме­ня в том, что я убил Сте­фа­на без при­чи­ны; так что ино­гда я боль­ше не мог тер­петь слу­шать мол­ча, но вслух от­ве­чать на го­лос; но вско­ре ка­за­лось, что ни­кто не про­из­но­сил ни сло­ва, и один из мо­их спут­ни­ков, под­слу­шав ме­ня, в шут­ку упрек­нул ме­ня за то, что, ска­зал он, я раз­го­ва­ри­вал вслух сам с со­бой, пред­по­чи­тая свою соб­ствен­ную речь их ре­чи. По­это­му, что­бы не слы­шать этих го­ло­сов, я не пе­ре­ста­вал раз­го­ва­ри­вать со сво­и­ми спут­ни­ка­ми, рас­суж­дая с ни­ми (хо­тя ни­кто не воз­ра­жал про­тив ме­ня) и до­ка­зы­вая им из Свя­щен­ных Пи­са­ний сно­ва и сно­ва (хо­тя ни­кто это­го не от­ри­цал), что За­кон не дол­жен быть от­ме­нен и что Храм дол­жен пре­бы­вать веч­но, и что этот Иисус был об­ман­щи­ком лю­дей. Но вре­мя от вре­ме­ни до мо­их ушей до­хо­ди­ли (да, да­же в раз­гар мо­ей ре­чи) та­кие сло­ва, как эти: «Что, ес­ли За­кон дей­стви­тель­но был пред­опре­де­лен для то­го, что­бы под­го­то­вить путь к ве­ре? Что, ес­ли дей­стви­тель­но бу­дет но­вый Храм, уго­то­ван­ный Бо­гом, а не со­здан­ный ру­ка­ми?» То­гда я уто­мил бы сво­их спут­ни­ков из­быт­ком сво­их рас­суж­де­ний и спо­ров, ста­но­вясь ярост­нее и гром­че, чем преж­де, в за­щи­ту За­ко­на и про­тив на­за­рян. Те, кто по­шел со мной, про­ник­шись мо­им юмо­ром, не пе­ре­ста­ва­ли по­но­сить об­ман­щи­ков на­ро­да, как они их на­зы­ва­ли; и один из них, го­во­ря о Сте­фане (о ко­то­ром я все это вре­мя не упо­ми­нал), ска­зал, что он был ли­це­ме­ром и об­ман­щи­ком да­же по­сле смер­ти, под­няв гла­за к небу, слов­но же­лая убе­дить нас, что ему бы­ло ви­де­ние, и при­дав сво­е­му ли­цу вы­ра­же­ние бо­же­ствен­ной кро­то­сти и мир, и все для то­го, что­бы вве­сти лю­дей в за­блуж­де­ние.

«При этих сло­вах мое серд­це дрог­ну­ло, и я был тро­нут, ска­зав, что я не был уве­рен в том, что Сте­фа­нус (ка­ким бы об­ма­ну­тым он ни был) дей­ство­вал лжи­во в тот мо­мент, ко­гда он был на во­ло­сок от смер­ти; но по­сколь­ку я бо­ял­ся, что это мо­жет за­ста­вить мо­их то­ва­ри­щей за­по­до­зрить, что я бла­го­во­лю на­за­ря­нам, я сдер­жал­ся и со­гла­сил­ся (во­пре­ки сво­ей со­ве­сти) с че­ло­ве­ком, ко­то­рый так го­во­рил. По­это­му я от­ве­тил: «Ты хо­ро­шо го­во­ришь; этот Сте­фа­нус был об­ман­щи­ком». За­тем, по­сколь­ку я по­чув­ство­вал, что со­лгал, во мне сра­зу же воз­ник­ло силь­ное же­ла­ние гром­ко вос­клик­нуть: «Сте­фа­нус не был об­ман­щи­ком», но все же. Я от­верг это как глас са­та­ны и по­ста­рал­ся пе­ре­ве­сти раз­го­вор на дру­гие те­мы. Но тщет­но; ибо те­перь, как буд­то у них бы­ла опре­де­лен­ная цель по­ме­шать мне, мои спут­ни­ки не го­во­ри­ли ни о чем дру­гом, кро­ме Сте­фа­на, и о том, как он вел се­бя, и о том, что он ска­зал, и о спо­со­бе его смер­ти, и о его ви­де­нии.

«К это­му вре­ме­ни мы, са­ми то­го не по­до­зре­вая, ока­за­лись в пре­де­лах ви­ди­мо­сти Да­мас­ка; и я, гля­дя из­да­ле­ка на пре­крас­ные са­ды, окру­жав­шие го­род, очень об­ра­до­вал­ся, по­то­му что здесь, ска­зал я, я от­дох­ну от сво­ей уста­ло­сти, и здесь эти го­ло­са са­та­ны пе­ре­ста­нут бес­по­ко­ить ме­ня. Но да­же ко­гда я го­во­рил это в сво­ей ду­ше, Го­лос зву­чал го­раз­до гром­че, чем преж­де, и не один раз, а мно­го раз: «Бу­дешь ли ты про­дол­жать этот кро­ва­вый путь? Бу­дешь ли ты сно­ва про­ли­вать невин­ную кровь? Бу­дешь ли ты еще со­про­тив­лять­ся уда­ру ис­ти­ны?» То­гда я от­ве­тил: «Да, я про­дол­жу»; и эти сло­ва я по­вто­рял сно­ва и сно­ва. За­тем вне­зап­но ру­ка Гос­под­ня опу­сти­лась на ме­ня, мое те­ло, ка­за­лось, бы­ло охва­че­но ог­нем так же, как и моя ду­ша, и мои гла­за не зна­ли, ку­да об­ра­тить­ся от бо­ли, и, на­ко­нец, я боль­ше не мог сдер­жи­вать се­бя из-за му­чи­тель­ных со­мне­ний, но ска­зал вслух (но не так, что­бы мои спут­ни­ки услы­ша­ли). мог слы­шать), «Ес­ли бы те­перь этот об­ман­щик Сте­фа­нус не был об­ман­щи­ком, ес­ли бы» — и вот, я взгля­нул на небо, как смот­рел Сте­фа­нус, и вот, дей­стви­тель­но си­я­ние, как от сла­вы Бо­жьей; и го­лос уже не в мо­ей ду­ше, но и в мо­их ушах, про­ни­ка­ю­щий в мою ду­шу и го­во­ря­щий: «Савл, Савл, за­чем ты го­нишь ме­ня?» То­гда я пал ниц, зная, кто это го­во­рил, но все же при­нуж­ден­ный спро­сить, как буд­то я не знал, и я ска­зал: «Кто ты, Гос­по­ди?» И он ска­зал: «Я Иисус из На­за­ре­та, ко­то­ро­го ты го­нишь. Те­бе труд­но со­про­тив­лять­ся по­буж­де­нию. То­гда ска­зал я: «Гос­по­ди, что ты хо­чешь, что­бы я сде­лал?» И он от­ве­тил, ска­зав: «Встань, иди в го­род, и там те­бе бу­дет ска­за­но, что ты дол­жен де­лать».

«Итак, я встал; но вот, я был со­вер­шен­но слеп. Ко­гда мои спут­ни­ки при­ве­ли ме­ня в го­род, я еще несколь­ко дней про­ле­жал под тя­же­лой дла­нью Гос­по­да, об­ду­мы­вая мно­же­ство мыс­лей и со­мне­ва­ясь, бу­дет ли угод­но Гос­по­ду вер­нуть мне зре­ние; и в те­че­ние все­го это­го вре­ме­ни я го­во­рил мно­гое не по сво­е­му ра­зу­ме­нию, ибо я не был слеп­цом. боль­ше не вла­дею со­бой. Сре­ди про­че­го Гос­подь по­бу­дил ме­ня упо­мя­нуть о неко­ем Ана­нии, од­ном из глав­ных свя­тых в Да­мас­ке (ко­то­ро­го я на­ме­ре­вал­ся убить), ска­зав, что во­ля Гос­по­да в том, что­бы он при­шел ко мне и ис­це­лил ме­ня. Ко­гда слух об этом до­шел до ушей Ана­нии, он, так­же тро­ну­тый ви­де­ни­ем Гос­по­да, ко­то­рое он сам по­лу­чил, по­до­шел ко мне и воз­ло­жил на ме­ня ру­ки, и сра­зу же мои чув­ства вер­ну­лись ко мне, и вско­ре я на­чал немно­го ви­деть, и это про­дол­жа­лось недол­го Я ис­це­лил­ся и об­рел зре­ние, как преж­де».

§ 6. КАК ПАВЕЛ БЫЛ ПОДГОТОВЛЕН К ПРОПОВЕДИ ЕВАНГЕЛИЯ

«Ко­гда я опра­вил­ся от сво­ей сле­по­ты, неко­то­рые из бра­тьев в Да­мас­ке хо­те­ли, что­бы я от­пра­вил­ся в Иеру­са­лим, что­бы ме­ня на­ста­ви­ли в ве­ре те, кто был уче­ни­ка­ми до ме­ня. Но Гос­подь не до­пу­стил это­го, но по­ве­лел мне от­пра­вить­ся в Ара­вию, где я оста­вал­ся в те­че­ние двух лет, все­це­ло от­да­ва­ясь мо­лит­ве, чте­нию Свя­щен­ных Пи­са­ний и раз­мыш­ле­ни­ям о на­ме­ре­ни­ях Бо­жьих. И здесь Гос­по­ду бы­ло угод­но от­крыть мне мно­гие тай­ны, и осо­бен­но тай­ну Но­во­го Хра­ма и небес­но­го Иеру­са­ли­ма. И бла­го­дать Гос­под­ня бы­ла из­ли­та на ме­ня очень обиль­но, де­лая для ме­ня доб­ро из зла, поз­во­ляя мне бо­лее яс­но раз­ли­чать ис­ти­ну, воз­мож­но, по­то­му, что я ко­гда-то бо­рол­ся про­тив нее. Ибо, как я все­гда имел обык­но­ве­ние го­во­рить: «Ес­ли на­за­ряне пра­вы, то­гда евреи непра­вы, и ес­ли Иисус — Мес­сия, то­гда За­ко­ну и Хра­му суж­де­но ис­чез­нуть», так и те­перь, ве­ря, что Иисус дей­стви­тель­но был Мес­си­ей, у ме­ня бы­ло мень­ше труд­но­стей в ве­ря, что За­кон дол­жен ис­чез­нуть, и все долж­но быть из­ме­не­но.

«В то же вре­мя мне бы­ло от­кры­то в ду­хе, что внеш­ний об­лик все­го су­ще­го дол­жен из­ме­нить­ся, но во­ля Бо­жья пре­бы­ва­ет во­ве­ки; ибо, несмот­ря на смерть, грех и все коз­ни са­та­ны, це­ли Все­выш­не­го неиз­мен­ны; ко­то­рые бы­ли, и долж­но быть, ис­пол­не­но во мно­же­стве раз­но­об­раз­ных форм, но все­гда оста­вать­ся од­ним и тем же; и как ис­куп­ле­ние ми­ра че­рез Хри­ста и из­гна­ние (ча­стич­но и на вре­мя) Из­ра­и­ля вме­сте с при­вле­че­ни­ем языч­ни­ков не бы­ли слу­чай­ны­ми — как ес­ли бы це­ли Неиз­мен­но­го бы­ли из­ме­не­ны — но бы­ли пред­опре­де­ле­ны еще до ос­но­ва­ния ми­ра; да­же по­сколь­ку так­же бы­ло пред­опре­де­ле­но, что Адам дол­жен пасть, а Авель дол­жен быть убит, и что Из­ма­ил и Ис­ав долж­ны быть от­верг­ну­ты с на­ме­ре­ни­ем, что­бы Иса­ак и Иа­ков мог­ли быть из­бра­ны; во всем этом я те­перь раз­ли­чил неиз­мен­ную цель Гос­по­да, с са­мо­го на­ча­ла вос­тор­же­ство­вав­ше­го над са­та­ной и из­влек­ше­го из гре­ха и смер­ти жизнь и пра­вед­ность. Так­же, что ка­са­ет­ся смер­ти Гос­по­да Иису­са на кре­сте, я боль­ше не сты­дил­ся ее и не пре­не­бре­гал ею в сво­ем уче­нии (как неко­то­рые де­ла­ют до сих пор, мой Они­сим); ибо я по­нял, что это бы­ла пред­опре­де­лен­ная жерт­ва, да, един­ствен­ная ис­тин­ная жерт­ва и при­но­ше­ние за гре­хи лю­дей, от ко­то­рых все преж­ние жерт­вы бы­ли лишь те­ня­ми.

«Точ­но так же мне бы­ло от­кры­то, что че­ло­ве­че­ство долж­но вос­стать от смер­ти пло­ти и ро­дить­ся для жиз­ни ду­ха. Ибо как че­ло­век был впер­вые со­тво­рен и со­гре­шил в Ада­ме, так впо­след­ствии че­ло­век был со­тво­рен вновь и рож­ден для пра­вед­но­сти в Гос­по­де Иису­се; пер­вый Адам был те­нью, вто­рой — ис­ти­ной; пер­вый Адам был от зем­ли и это­го ми­ра, вто­рой Адам был от ду­ха и от небе­са. И как все лю­ди свя­за­ны с Ада­мом уза­ми пло­ти, так и они долж­ны быть свя­за­ны с ис­тин­ным Ада­мом уза­ми ду­ха, то есть до­ве­ри­ем или ве­рой и лю­бо­вью, по­сред­ством че­го лю­ди долж­ны быть на­столь­ко свя­за­ны с Гос­по­дом Иису­сом, что все, что слу­чи­лось с ним, долж­но слу­чить­ся и с ни­ми. Ибо вся­кая плоть, бу­дучи ис­куп­ле­на во Хри­сте, ста­но­вит­ся еди­ной со Хри­стом. Сле­до­ва­тель­но, как Гос­подь Иисус стра­дал и умер, и вос­крес, и цар­ству­ет на небе­сах, так и де­ти че­ло­ве­че­ские, да­же все на­ро­ды зем­ли, долж­ны стра­дать и уми­рать по пло­ти, но вос­крес­нуть по ду­ху и цар­ство­вать в ду­хов­ных ме­стах, со­вер­шен­ству­ясь вме­сте с ним. И это бы­ло веч­ной це­лью Бо­га от ос­но­ва­ния ми­ра.

«Бо­лее то­го, что­бы я не пре­зи­рал про­шлое и не от­вер­гал Свя­щен­ные Пи­са­ния, или не от­но­сил­ся лег­ко­мыс­лен­но к языч­ни­кам, или не спо­ты­кал­ся из-за мно­гих по­ко­ле­ний тьмы, ко­то­рые бы­ли с тех пор, как был со­тво­рен мир, и все из ко­то­рых не зна­ли Гос­по­да Иису­са, по этой при­чине Гос­подь от­крыл мне, что он для боль­шая часть ра­бо­та­ет мед­лен­ны­ми сред­ства­ми и учит по­сте­пен­но; сна­ча­ла эле­мен­ты, или уче­ние для мла­ден­цев, за­тем для юно­шей, за­тем для взрос­лых муж­чин; и это вер­но для каж­дой ду­ши че­ло­ве­че­ства, да, и для каж­дой на­ции так­же. А по­то­му я боль­ше не пре­зи­рал языч­ни­ков, хо­тя Гос­подь в те­че­ние мно­гих по­ко­ле­ний до­пус­кал, что­бы они сби­ва­лись с пу­ти ис­тин­но­го вслед за идо­ла­ми; и я не на­чал пре­зи­рать За­кон Из­ра­и­ля, хо­тя я боль­ше не по­чи­тал его так, как преж­де. Ибо мне бы­ло от­кры­то, что, хо­тя За­кон был уста­нов­лен толь­ко на вре­мя и из-за оже­сто­че­ния на­ших сер­дец и ни­че­го не мог сде­лать со­вер­шен­ным, все же он под­го­то­вил путь к со­вер­шен­ству во Хри­сте. Ибо по ми­ло­сти Гос­по­да мне бы­ло да­но по­нять, что все су­щее на небе и на зем­ле, будь то про­шлое или на­сто­я­щее, будь то сре­ди ев­ре­ев или языч­ни­ков, да, да­же по­ле­вые зве­ри и сам прах зем­ной под на­ши­ми но­га­ми, все бы­ло со­зда­но для сла­вы Бо­жьей. от Бо­га, что­бы за­сви­де­тель­ство­вать, что он, Все­выш­ний, яв­ля­ет­ся От­цом лю­дей и что лю­ди долж­ны быть по­доб­ны его бо­же­ствен­но­му об­ра­зу.

«А по­то­му, по­сколь­ку во­ля Гос­под­ня непо­ко­ле­би­ма, утешь­ся, до­ро­гой Они­сим, ди­тя мо­их уз и на­след­ник мо­их тру­дов, и по­беж­дай зло доб­ром. Не за­кры­вай гла­за на зло, но сра­жай­ся с ним твер­дым серд­цем. Ко­гда бы ты ни уви­дел, как оно тор­же­ству­ет на вы­со­ких ме­стах; или утвер­жда­ет, что об­ла­да­ет вла­стью над зем­лей; или про­кра­ды­ва­ет­ся в Цер­ковь, вы­зы­вая в ней ошиб­ки, рас­ко­лы и об­ман; да, и ко­гда ты так­же ви­дишь это в сво­ем соб­ствен­ном серд­це, по­буж­да­ю­щее те­бя от­ча­и­вать­ся из — за тво­е­го соб­ствен­но­го дур­но­го по­ве­де­ния в преж­ние дни, — то­гда ты сра­жа­ешь­ся с этим во имя Гос­по­да Иису­са, и во имя его ты непре­мен­но по­бе­дишь это. Не го­во­ри в сво­ем серд­це: «Рим про­тив нас», но луч­ше ска­жи: «Рим, ко­то­рый есть сей­час, бу­дет по­до­бен Ва­ви­ло­ну и Ни­не­вии, ко­то­рые ко­гда-то бы­ли, но те­перь ис­чез­ли». Смот­ри не на внеш­ние ве­щи, ко­то­рые су­ще­ству­ют лишь мгно­ве­ние, а на то, что есть сей­час. неви­ди­мы, ко­то­рые веч­ны; по­доб­но то­му, как я так­же не смот­рю на эти мои кан­да­лы и око­вы, и на эту бед­ную ис­то­щен­ную плоть, близ­кую к раз­ру­ше­нию, ни на грязь и мер­зость вон той ямы; но вме­сто этой зем­ной пло­ти я ви­жу небес­ное те­ло, в ко­то­рое мой Гос­подь вско­ре об­ла­чит ме­ня, и вме­сто этой ви­ди­мой тьмы, мои гла­за со­зер­ца­ют неви­ди­мую сла­ву Веч­но­го Ве­ли­чия на Небе­сах, где, окру­жен­ный бла­го­сло­вен­ным об­ще­ством свя­тых на небе­сах, я бу­ду веч­но воз­ве­ли­чи­вать неис­сле­ди­мые бо­гат­ства ми­ло­стей Бо­жьих.

- А те­перь, по­сколь­ку ты зна­ешь, ку­да я на­прав­ля­юсь, за­чем те­бе, до­ро­гой Они­сим, что­бы я еще доль­ше от­кла­ды­вал свой отъ­езд? Ибо все эти мно­го лет я был по­до­бен слу­ге, го­то­вя­ще­му все к пу­те­ше­ствию, что­бы, ко­гда хо­зя­ин по­сту­чит, он мог быть го­тов от­пра­вить­ся в при­ят­ную стра­ну. И вот, Учи­тель сту­чит, и дверь те­перь от­кры­та, и не дол­жен ли я с ра­до­стью вой­ти?»

§ 7. ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ПАВЛА

Ко­гда Свя­той Апо­стол за­кон­чил свою речь, мне ста­ло стыд­но за все во­про­сы, ко­то­рые бес­по­ко­и­ли ме­ня в Ко­лос­сах; и в его при­сут­ствии я по­чув­ство­вал се­бя воз­не­сен­ным над все­ми со­мне­ни­я­ми. И сно­ва, за­гля­ды­вая в бу­ду­щее, ко­гда я оста­нусь один, я ска­зал: «Я бы с ра­до­стью за­дал те­бе еще один во­прос», и он ве­лел мне «Спра­ши­вай даль­ше», и я про­дол­жил так: «Ты ска­зал, но сей­час, что все лю­ди и все на­ции, да, и все со­тво­рен­ные ве­щи ста­но­вят­ся под­вер­жен­ны­ми неве­же­ству, за­блуж­де­нию, смер­ти и гре­ху с на­ме­ре­ни­ем воз­вы­сить их от низ­ше­го к выс­ше­му; по­доб­но то­му, как де­тей вы­во­дят из-под опе­ки ня­нек и опе­ку­нов к сво­бо­де и по­зна­нию му­же­ствен­но­сти, и как Из­ра­иль так­же был при­ве­ден от за­ко­на ко Хри­сту. Итак, те­перь я хо­тел бы, что­бы ты раз­ре­шил мне это со­мне­ние: по­сколь­ку при­ро­де каж­до­го ре­бен­ка че­ло­ве­че­ско­го свой­ствен­но про­хо­дить че­рез за­блуж­де­ние к ис­тине, и по­сколь­ку Из­ра­иль так­же за­блуж­дал­ся, не мо­жем ли мы так­же за­блуж­дать­ся, да­же мы, Свя­тые Бо­жьи? И неко­то­рые из свя­тых, ко­то­рые го­во­рят, что они ви­де­ли Гос­по­да Иису­са во снах, ви­де­ни­ях или дру­ги­ми спо­со­ба­ми, не мо­гут ли они так­же ино­гда оши­бать­ся? Да, и в Пре­да­ни­ях о Де­я­ни­ях и сло­вах Гос­по­да, сре­ди мно­го­го, что ис­тин­но, не мо­жет ли быть и че­го-то лож­но­го?»

Тут он улыб­нул­ся и ска­зал: «Ты хо­ро­шо рас­спро­сил ме­ня. Несо­мнен­но, мы, да­же Свя­тые, мо­жем, нет, обя­за­тель­но долж­ны быть в неко­то­ром за­блуж­де­нии. Ибо в то вре­мя как в бу­ду­щем мы бу­дем раз­ли­чать все ве­щи та­ки­ми, ка­кие они есть, ви­дя Бо­га ли­цом к ли­цу на небе­сах, на зем­ле мы мо­жем ви­деть их лишь смут­но, как бы че­рез зер­ка­ло. И все же будь все­гда на­стой­чив, мой до­ро­гой Они­сим, про­во­дить раз­ли­чие меж­ду те­ми слу­ча­я­ми, ко­гда оши­бить­ся — зна­чит со­лгать, и это вред­но для ду­ши, и те­ми, ко­гда оши­бить­ся — зна­чит не со­лгать, и, сле­до­ва­тель­но, не та­ким же об­ра­зом вред­но. Ибо я то­же, не так мно­го ме­ся­цев на­зад, за­блуж­дал­ся от­но­си­тель­но вре­ме­ни при­ше­ствия Гос­по­да. Ибо, как ка­приз­ный ре­бе­нок с нетер­пе­ни­ем ждет рас­све­та, хо­тя солн­це еще не взо­шло и не хо­чет вос­хо­дить, так и я же­лал, что­бы мой Гос­подь при­шел рань­ше сво­е­го вре­ме­ни, по­ка я еще жив, и что­бы я был воз­не­сен к нему на об­ла­ка, преж­де чем прой­дет это по­ко­ле­ние прочь. Но те­перь я по­ни­маю, что день Гос­по­день еще не на­сту­пил и, воз­мож­но, не на­сту­пит ни в этом по­ко­ле­нии, ни в сле­ду­ю­щем, ни, воз­мож­но, еще во мно­гих гря­ду­щих по­ко­ле­ни­ях. Сле­до­ва­тель­но, здесь я до­пу­стил ошиб­ку, но по­сколь­ку эта ошиб­ка не бы­ла на­прав­ле­на про­тив мо­ей ду­ши, оши­бить­ся в та­ком во­про­се не озна­ча­ло со­гре­шить.

«Но те­перь поз­воль мне ска­зать те­бе, ка­ко­го ро­да за­блуж­де­ние раз­вра­ща­ет ду­шу и про­ти­во­сто­ит пра­вед­но­сти. Кто по­ла­га­ет, что воз­дер­жа­ние от сви­но­го мя­са ис­ку­па­ет нечи­стые по­мыс­лы, или что че­ло­век мо­жет быть за­вист­ли­вым и кле­вет­ни­ком, ес­ли он толь­ко со­блю­да­ет суб­бо­ту, я го­во­рю те­бе, что та­кой че­ло­век хо­дит во тьме за­блуж­де­ния, ко­то­рая пол­но­стью за­ту­ма­ни­ва­ет ду­шу и за­кры­ва­ет свет Бо­жий. Ибо эти мне­ния или ве­ро­ва­ния про­ти­во­ре­чат со­вер­шен­но­му За­ко­ну Люб­ви, про­тив ко­то­ро­го все, что про­ти­во­сто­ит са­мо се­бе, ис­хо­дит не от Бо­га, а от са­та­ны. От та­ких за­блуж­де­ний, как эти, бе­ги ты и бо­рись со всей сво­ей си­лой; но дру­гих за­блуж­де­ний ни­кто не мо­жет пол­но­стью из­бе­жать, и ты не дол­жен слиш­ком бес­по­ко­ить­ся о них. Как я сам был в за­блуж­де­нии, ка­са­ясь дня Гос­под­ня, так, несо­мнен­но, и ты ка­са­ешь­ся неко­то­рых дру­гих во­про­сов, и так же по­сту­па­ют и так бу­дут по­сту­пать мно­гие дру­гие свя­тые, под­вер­жен­ные, воз­мож­но, несколь­ким ошиб­кам. Да, все зем­ные зна­ния о небес­ных ве­щах неиз­беж­но долж­ны быть в неко­то­ром ро­де оши­боч­ны­ми, по­то­му что они ви­дят­ся как бы от­ра­же­ни­ем че­рез несо­вер­шен­ное стек­ло; ибо со­вер­шен­но­го Бо­га ни­кто не ви­дел и не мо­жет уви­деть во пло­ти. А по­то­му не со­мне­вай­ся, что ты, несо­мнен­но, за­блуж­да­ешь­ся; но не бес­по­кой­ся из-за это­го, при усло­вии, что ты бу­дешь стре­мить­ся по­сти­гать все боль­ше и боль­ше ис­ти­ны. Не за­бы­вай и о том, что Дух Гос­по­да Иису­са Хри­ста бу­дет с то­бой, что­бы на­став­лять те­бя на вся­кую ис­ти­ну и об­ра­щать тьму в свет пред сто­па­ми Свя­тых, из по­ко­ле­ния в по­ко­ле­ние, что­бы все лю­ди мог­ли воз­рас­тать в по­зна­нии Гос­по­да и в по­ни­ма­нии его непо­сти­жи­мых пу­тей.

«По­это­му не будь, сын мой, по­ко­леб­лен в сво­ей ве­ре, ес­ли в Пре­да­ни­ях о Де­я­ни­ях и сло­вах Гос­по­да что-то со­об­ща­ет­ся по-раз­но­му или неточ­но; толь­ко усерд­но ста­рай­ся со­хра­нить чи­стой и неза­пят­нан­ной ту ис­ти­ну, ко­то­рая яв­ля­ет­ся ис­точ­ни­ком и ос­но­вой все­го осталь­но­го; я имею в ви­ду, что Иисус из На­за­ре­та Сын Бо­жий явил нам лю­бовь От­ца че­рез се­бя, и что он, во­ис­ти­ну вос­крес­нув из мерт­вых, цар­ству­ет на небе­сах и по­мо­га­ет сво­им свя­тым на зем­ле, на­ме­ре­ва­ясь упо­до­бить все на­ро­ды че­ло­ве­че­ские От­цу и уни­что­жить смерть и грех сво­им кре­стом. Верь в это, сын мой, и за­ставь по­ве­рить в это дру­гих; и то­гда те­бе не нуж­но бу­дет осо­бо бес­по­ко­ить­ся о ге­не­а­ло­ги­ях и мел­ких спо­рах о сло­вах и раз­ли­чи­ях тра­ди­ций, ни да­же о раз­лич­ных ви­де­ни­ях и снах, от Гос­по­да они или нет; ибо ос­но­ва­ние ве­ры со­сто­ит не в зна­нии как, или ко­му, или ко­гда, или в ка­ких ме­стах Гос­подь явил се­бя или дол­жен явить се­бя, но в ве­ре, что он во­ис­ти­ну не мертв, но жив. Все это я го­во­рю не так, как ес­ли бы ты был бес­пе­чен или ле­нив в до­сти­же­нии точ­но­сти ис­ти­ны, на­сколь­ко это в те­бе за­ло­же­но; но не ставь бук­вы пе­ред сло­ва­ми, ни сло­ва пе­ред ве­ща­ми, ни ка­кое-ли­бо зна­ние ве­щей, ни да­же про­ро­че­ства, ни са­ми ви­де­ния, пе­ред Лю­бовь. Ибо ис­тин­но го­во­рю я те­бе, при­дет вре­мя, ко­гда про­ро­че­ства не сбу­дут­ся, язы­ки умолк­нут, а зна­ния ис­чез­нут, но ве­ра, На­деж­да и Лю­бовь ни­ко­гда не ис­чез­нут, а бу­дут пре­бы­вать веч­но, и ве­ли­чай­шая из них — Лю­бовь».

До мо­их ушей до­нес­ся звук ото­дви­га­е­мой тю­рем­ной ре­шет­ки, и вско­ре во­шел тю­рем­щик со сло­ва­ми: «Ночь про­шла, и стра­жа го­то­ва». Я умо­лял его, что­бы я мог со­про­вож­дать Па­у­лю­са на смерть, но тю­рем­щик не поз­во­лил это­го, ска­зав, что я дол­жен остать­ся с ним в тюрь­ме, по­то­му что он по­те­рял бы свое ме­сто, ес­ли бы ста­ло из­вест­но, что я был с за­клю­чен­ным. Ко­гда я хо­тел на­ста­и­вать на даль­ней­шем, Апо­стол не стер­пел это­го, ска­зав мне с ве­се­лым вы­ра­же­ни­ем ли­ца: «Нет, сын мой, остань­ся здесь с на­шим дру­гом; ибо ду­ма­ешь ли ты, что твой отец не мо­жет ид­ти один, или бо­ишь­ся, как бы он не спо­ткнул­ся в тем­но­те? Нет, но ес­ли про­ве­сти ночь, то день дол­жен быть бли­зок; по­это­му не бой­ся». Че­ло­век уди­вил­ся, не по­ни­мая, что Апо­стол го­во­рил о за­гроб­ном дне; но он ска­зал: «Ты храб­ро идешь на смерть; од­на­ко нет необ­хо­ди­мо­сти спе­шить, ес­ли ты хо­чешь, что­бы мя­со и пи­тье бы­ли тво­им ви­а­ти­ку­мом». «Я бла­го­да­рю те­бя, — от­ве­тил Па­вел, — но У ме­ня есть еще один ви­а­ти­кум, ко­то­рым, по­сколь­ку спе­шить неку­да, я бы с удо­воль­стви­ем уго­стил­ся со сво­им сы­ном; по­это­му поз­воль нам, ес­ли это воз­мож­но, по­быть на­едине еще немно­го». За­тем, ко­гда этот че­ло­век уда­лил­ся, Па­у­люс ска­зал мне: «Те­перь, сын мой, по­сколь­ку вре­ме­ни ма­ло, да­вай по­спе­шим по­быть неко­то­рое вре­мя со Хри­стом и со всей ком­па­ни­ей свя­тых, как с бла­го­сло­вен­ны­ми, ко­то­рые ушли на по­кой рань­ше нас, так и с те­ми, кто остал­ся вни­зу.» За­тем он взял хлеб и ви­но, ко­то­рые я при­нес; и ко­гда он пре­ло­мил и бла­го­сло­вил, мы ели и пи­ли, и Апо­стол воз­звал к Гос­по­ду в мо­лит­ве. Ка­кие сло­ва он про­из­нес, я не знаю; ибо я был как в ви­де­нии, и сте­ны тем­ни­цы, ка­за­лось, ис­чез­ли, и по ме­ре то­го, как он про­дол­жал го­во­рить о Гос­по­де на небе­сах, ко­то­рый пре­вы­ше всех пре­сто­лов и сил, и о сла­ве, ко­то­рая долж­на прий­ти к нам с ним на небе­сах, я, ка­за­лось, вы­шел за пре­де­лы зем­ли, и вверх от ниж­них небес, да­же до са­мых вы­со­ких из всех, да­же до об­ла­сти веч­ной ра­до­сти, где ты, Веч­ный, пи­та­ешь Из­ра­иль во ве­ки ве­ков.

Ко­гда я при­шел в се­бя, я все еще сто­ял на ко­ле­нях, но свя­той Апо­стол сто­ял пе­ре­до мной, по­ло­жив ру­ки мне на го­ло­ву, бла­го­слов­ляя ме­ня; и он кос­нул­ся мо­е­го пле­ча, ска­зав: «Я ухо­жу, Они­сим». — «Нет, отец мой, — от­ве­тил я, — поз­воль нам пре­бы­вай веч­но здесь, на небе­сах». Но он от­ве­тил, и это бы­ли его по­след­ние сло­ва— «Те­бе еще пред­сто­ит вы­пол­нить ра­бо­ту, Они­сим, и сра­зить­ся за Гос­по­да; но будь уве­рен в этом, ди­тя мое, что где бы ты ни был на зем­ле, ты во­ис­ти­ну пре­бу­дешь со мной на небе­сах, ибо Я при­над­ле­жу Хри­сту, а Хри­стос — твой».

КОНЕЦ СЕДЬМОЙ КНИГИ

ВОСЬМАЯ КНИГА

§ 1. О СМЕРТИ НЕРОНА И О ТОМ, КАК РИМ БЫЛ РАЗДЕЛЕН САМ ПО СЕБЕ

ПО тво­е­му по­ве­ле­нию, дра­жай­ший Епа­фрас, я сно­ва бе­русь за пе­ро; преж­де я на­ме­ре­вал­ся за­вер­шить эту кни­гу окон­ча­ни­ем жиз­ни бла­го­сло­вен­но­го апо­сто­ла Пав­ла на зем­ле. Но на са­мом де­ле ты хо­ро­шо го­во­ришь, что я, сам то­го не же­лая, пи­сал не столь­ко ис­то­рию сво­ей соб­ствен­ной жиз­ни (ко­то­рая, как мне ка­жет­ся, име­ла до­стой­ный ко­нец, ко­гда я впер­вые по­знал Гос­по­да Иису­са и на­чал но­вую жизнь во Хри­сте), ни жизнь бла­го­сло­вен­но­го Апо­сто­ла, но ско­рее ис­то­рия про­яв­ле­ния си­лы Хри­ста; а по­то­му ты ве­лишь мне про­дол­жить эту ис­то­рию, опус­кая бо­лее мел­кие во­про­сы из мо­ей соб­ствен­ной жиз­ни и го­во­ря о та­ких бо­лее важ­ных во­про­сах, ко­то­рые ка­са­ют­ся Церк­ви Бо­жьей; и это, по ми­ло­сти Бо­жьей, я сей­час по­ста­ра­юсь сде­лать.

Ко­гда я вер­нул­ся в Ко­лос­сы и при­сту­пил к сво­им тру­дам в та­мош­ней церк­ви, ста­ра­ясь на­став­лять бра­тьев на путь ис­тин­ный, в со­от­вет­ствии с уче­ни­ем бла­го­сло­вен­но­го апо­сто­ла, по­на­ча­лу у ме­ня был неболь­шой успех. Ибо, в то вре­мя как да­же рань­ше бра­тья-евреи бы­ли озлоб­ле­ны про­тив ме­ня, те­перь, по­сле мо­е­го воз­вра­ще­ния, их озлоб­ле­ние воз­рос­ло, да, и уве­ли­чи­ва­лось с каж­дым днем. Здесь глав­ной при­чи­ной бы­ли про­бле­мы их бра­тьев, ко­то­рые бы­ли в Си­рии. Ибо в по­след­нее вре­мя оча­ги недо­воль­ства, ко­то­рые как бы тле­ли еще со вре­мен про­кон­су­ла Ку­ма­на, по­чти два­дцать лет на­зад, а за­тем, во вре­ме­на Фе­лик­са, око­ло де­ся­ти лет на­зад, раз­го­ре­лись яр­ким пла­ме­нем. В том же го­ду, ко­гда я ез­дил в Рим по­ви­дать­ся с Апо­сто­лом, им­пе­ра­тор Нерон по­слал Ти­та Фла­вия Вес­па­си­а­на ко­ман­до­вать ле­ги­о­на­ми в Си­рии; и с то­го го­да в те­че­ние по­чти пя­ти лет, вплоть до то­го вре­ме­ни, ко­гда Свя­той го­род был раз­ру­шен, не бы­ло ни­че­го, кро­ме войн и слу­хов о вой­ны шли по все­му ми­ру, и осо­бен­но в Си­рии. На про­тя­же­нии все­го это­го вре­ме­ни евреи под­вер­га­лись по­зор­но­му угне­те­нию, ты­ся­чи, да, де­сят­ки ты­сяч бы­ли про­да­ны (еще до оса­ды Свя­то­го го­ро­да) в раб­ство в Рим или рас­се­я­ны по го­ро­дам Азии. Эти и бес­чис­лен­ные дру­гие оби­ды на­стро­и­ли весь на­род — да, да­же мно­гих из тех, кто уве­ро­вал, — про­тив всех языч­ни­ков, неза­ви­си­мо от то­го, при­над­ле­жат они к свя­тым или нет; и осо­бен­но ярост­но они вы­сту­па­ли про­тив па­мя­ти лю­би­мо­го апо­сто­ла Пав­ла, неко­то­рые го­во­ри­ли, что он не был ис­тин­ным ев­ре­ем, дру­гие — что он на са­мом де­ле не был апо­сто­лом, как осталь­ные апо­сто­лы, а тре­тьи да­же на­зы­ва­ли его «вра­гом». Та­ким об­ра­зом, в те­че­ние пя­ти с лиш­ним лет в Церк­ви бу­ше­ва­ла ве­ли­кая бит­ва за то, долж­ны ли свя­тые со­блю­дать За­кон Мо­и­сея или нет; и в те­че­ние неко­то­ро­го вре­ме­ни ка­за­лось вполне ве­ро­ят­ным, что ев­рей­ская фрак­ция одер­жит верх и что языч­ни­ки бу­дут вы­нуж­де­ны под­чи­нить­ся За­ко­ну.

В те­че­ние всех этих пя­ти лет умы всех лю­дей бы­ли чу­дес­ным об­ра­зом тро­ну­ты, и им­пе­рия раз­де­ли­лась са­ма по се­бе, и мно­гие из свя­тых ду­ма­ли, что Гос­подь бу­дет яв­лять­ся еже­днев­но. Сна­ча­ла Цер­ковь дей­стви­тель­но на­ча­ла ра­до­вать­ся, по­то­му что их глав­ный про­тив­ник, им­пе­ра­тор Нерон, был устра­нен. На­сколь­ко я пом­ню, в тот год я был в Ко­рин­фе, слу­жа неко­то­рым свя­тым (ко­то­рых я преж­де знал в Ри­ме), ко­то­рые бы­ли по­сла­ны им­пе­ра­то­ром для ра­бот на боль­шом ка­на­ле, ко­то­рый он хо­тел про­ло­жить меж­ду дву­мя мо­ря­ми неда­ле­ко от это­го го­ро­да; и по­ка я был с плен­ни­ка­ми, на рас­сто­я­нии по­ле­та стре­лы ми­мо про­плы­ла три­ре­ма, укра­шен­ная фла­га­ми и гир­лян­да­ми. Один из охран­ни­ков, ко­то­рый дер­жал плен­ни­ков, гром­ко вос­клик­нул: «Ка­кие но­во­сти из Ри­ма?» И из-за во­ды до­нес­ся от­вет: «Неро боль­ше нет». То­гда все за­та­и­ли ды­ха­ние, по­то­му что ни­кто не мог по­ве­рить в та­кую ра­дост­ную весть, и ко­гда с три­ре­мы сно­ва до­нес­ся го­лос: «Нерон мертв», то­гда все за­клю­чен­ные, да, и охран­ни­ки то­же, под­ня­ли крик ра­до­сти, и в те­че­ние несколь­ких ча­сов все они бы­ли сво­бод­ны, а ко­рабль де­ла на ка­на­ле по­до­шли к кон­цу. Ра­дость этих уз­ни­ков бы­ла по­хо­жа на ра­дость всей Церк­ви Хри­сто­вой, ко­гда тот, ко­го они на­зы­ва­ли Зве­рем, был убран с их пу­ти.

Но вско­ре на­ча­лись раз­но­гла­сия, на­ция про­тив на­ции и ар­мия про­тив ар­мии сра­жа­лись за то, кто дол­жен быть им­пе­ра­то­ром; и сна­ча­ла один, а за­тем и дру­гой вос­ста­ли и ушли, и все по­гру­зи­лось в ха­ос, ни­че­го проч­но­го или уве­рен­но­го. Но сно­ва про­зву­ча­ло ста­рое про­ро­че­ство о том, что «Некто с Во­сто­ка» дол­жен прий­ти и пра­вить им­пе­ри­ей. Неко­то­рые го­во­ри­ли, что это был Вес­па­си­ан; дру­гие (и в это ста­ло ши­ро­ко ве­рить­ся, осо­бен­но сре­ди ев­ре­ев и ев­рей­ской фрак­ции свя­тых), что Нерон, вос­крес­нув из мерт­вых, сно­ва при­дет с Во­сто­ка че­рез Ев­фрат со все­ми ца­ря­ми Во­сто­ка, что­бы за­ста­вить ре­ки на­пол­нить­ся кро­вью его вра­гов; и в это с са­мо­го на­ча­ла, сра­зу по­сле смер­ти Неро­на, в Ри­ме ши­ро­ко ве­ри­ли са­мые низ­мен­ные лю­ди, так что по­яви­лось мно­го об­ман­щи­ков, вы­да­вав­ших се­бя за Неро­на, и его изоб­ра­же­ния бы­ли уста­нов­ле­ны неиз­вест­ны­ми ру­ка­ми в об­ще­ствен­ных ме­стах, и ро­ст­ры бы­ли увен­ча­ны, и жерт­вы при­но­си­лись от его име­ни; и от­ту­да эта ве­ра быст­ро рас­про­стра­ни­лась по им­пе­рии, и в нее при­ня­то ве­рить да­же по сей день, а имен­но в чет­вер­тый год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра До­ми­ци­а­на, о ко­то­ром я сей­час пи­шу. Итак, слу­чи­лось так, что да­же по­сле смер­ти Неро­на в умах лю­дей все еще ца­ри­ли раз­де­ле­ние и раз­дор; и евреи Си­рии, да, и неко­то­рые евреи так­же из чис­ла ве­ру­ю­щих, ожи­да­ли, что их на­ция все еще одер­жит верх, по­то­му что Рим ка­зал­ся раз­де­лен­ным сам по се­бе; и по­сколь­ку по­ка су­ще­ство­ва­ло это мне­ние, до тех пор ев­рей­ская фрак­ция одер­жи­ва­ла верх в Церк­ви.

§ 2. О ЕВРЕЙСКОЙ ФРАКЦИИ

Но вско­ре при­шло из­ве­стие, что ле­ги­о­ны со­бра­лись вме­сте про­тив Иудеи, а за­тем, что они окру­жи­ли Иеру­са­лим со всех сто­рон, а за­тем, что Свя­той го­род был окру­жен вплот­ную, и что бра­тья бе­жа­ли, но что евреи, ко­то­рые оста­лись там, бы­ли в раз­до­ре меж­ду со­бой и в боль­шом за­труд­не­нии, на­столь­ко, что что они бы­ли вы­нуж­де­ны пи­тать­ся друг за счет дру­га из-за нехват­ки пи­щи. Но все же не мно­гие евреи сре­ди ве­ру­ю­щих ве­ри­ли, что Свя­той го­род бу­дет взят; ибо они по­ла­га­ли, что Гос­подь с Небес про­стрет свою ру­ку, что­бы спа­сти ме­сто, ко­то­рое он из­брал. По­это­му, ко­гда, на­ко­нец, при­шла весть о том, что Свя­той го­род дей­стви­тель­но был взят и со­жжен, а так­же Храм, и что все свя­щен­ное убран­ство Хра­ма по­па­ло в ру­ки рим­лян, сна­ча­ла ни­кто не хо­тел в это ве­рить; но ко­гда со­мне­вать­ся ста­ло уже невоз­мож­но, мно­гие на­ча­ли ве­рить в то, что ко­нец све­та уже бли­зок, и неко­то­рым ка­за­лось, что с ис­чез­но­ве­ни­ем Свя­то­го го­ро­да и Хра­ма ста­рый мир ис­чез и уже на­чал­ся но­вый.

С это­го вре­ме­ни евреи на­ча­ли раз­де­лять­ся на две раз­лич­ные пар­тии. Неко­то­рые, с од­ной сто­ро­ны, ви­дя во­лю Гос­по­да в раз­ру­ше­нии Ста­ро­го Иеру­са­ли­ма, на­ча­ли со­сре­до­то­чи­вать свои мыс­ли на Иеру­са­ли­ме небес­ном, да­же на ду­хов­ном го­ро­де, Неве­сте Хри­сто­вой; и по­сколь­ку они боль­ше не мог­ли ис­пол­нять За­кон в со­от­вет­ствии с бук­вой, при­но­ся жерт­вы в Хра­ме, те­перь они на­ча­ли боль­ше пе­ре­хо­дить от бук­вы к ду­ху и от при­не­се­ния в жерт­ву бы­ков и коз­лов к жерт­во­при­но­ше­нию Гос­по­да Иису­са; и вот слу­чи­лось так, что эта пар­тия бо­лее тес­но при­мкну­ла к языч­ни­кам, ко­то­рые бы­ли в Церк­ви. Но на дру­гую, бо­лее мно­го­чис­лен­ную фрак­цию ев­ре­ев раз­ру­ше­ние Свя­то­го го­ро­да про­из­ве­ло со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ный эф­фект; ибо, бу­дучи озлоб­лен­ны­ми про­тив языч­ни­ков да­же рань­ше, те­перь, в край­но­сти сво­е­го гне­ва, они не де­ла­ли раз­ли­чий меж­ду рим­ля­на­ми и гре­ка­ми, ве­ру­ю­щи­ми и неве­ру­ю­щи­ми, но нена­ви­де­ли всех оди­на­ко­во. Это­му не мог удив­лять­ся ни­кто из тех, кто знал, сколь ве­ли­ки бы­ли их стра­да­ния и при­тес­не­ния; ты­ся­чи бы­ли уби­ты ме­чом, ты­ся­чи на кре­сте, ты­ся­чи умер­ли от го­ло­да, де­сят­ки ты­сяч про­да­ны в раб­ство или при­го­во­ре­ны к руд­ни­кам и ка­ме­но­лом­ням; те, ко­му поз­во­ля­ли жить, обре­ме­нен­ные на­ло­га­ми, ча­сто ли­ша­лись сво­их зе­мель, а их жизнь ста­но­ви­лась невы­но­си­мой из-за штра­фов и оскорб­ле­ний, так что быть Ев­рей ка­зал­ся те­перь тем же са­мым, что быть из­го­ем и по­сме­ши­щем для че­ло­ве­че­ства.

Сле­до­ва­тель­но, для неко­то­рых да­же из наи­бо­лее бла­го­род­ных ев­ре­ев те­перь пе­ре­стать быть ев­ре­ем озна­ча­ло стать тру­сом и ре­не­га­том; а по­то­му они пред­по­чи­та­ли быть еще боль­ши­ми ев­ре­я­ми, чем рань­ше; и по­сколь­ку те­перь они не мог­ли со­блю­дать За­кон в та­ких во­про­сах, ко­то­рые от­но­си­лись к Храм, имен­но по этой при­чине они со­блю­да­ли все осталь­ные по­ло­же­ния За­ко­на бо­лее усерд­но, чем преж­де; и, од­ним сло­вом, с ис­чез­но­ве­ни­ем Хра­ма За­кон стал для них од­но­вре­мен­но и За­ко­ном, и Хра­мом. В преж­ние вре­ме­на неве­ру­ю­щие евреи вы­сту­па­ли про­тив Церк­ви Хри­сто­вой и ху­ли­ли бра­тьев, но толь­ко в опре­де­лен­ных слу­ча­ях; но те­перь они взя­ли за пра­ви­ло и при­выч­ку про­кли­нать нас фор­маль­ны­ми про­кля­ти­я­ми, так что это ста­ло ча­стью их бо­го­слу­же­ния в си­на­го­ге. О Нероне, по­кой­ном им­пе­ра­то­ре, они пе­ре­ста­ли те­перь го­во­рить с упре­ком, по­то­му что по­чи­та­ли его вра­гом Вес­па­си­а­на или, по край­ней ме­ре, свя­тых; а По­ппею, его на­лож­ни­цу или же­ну (жен­щи­ну, не от­ли­чав­шу­ю­ся ни доб­ро­де­те­лью, ни чи­сто­той), они вос­хва­ля­ли; но им­пе­ра­то­ры Вес­па­си­ан и Тит бы­ли в их гла­зах чу­до­ви­ща­ми, ко­то­рых долж­ны бы­ли по­ра­зить Бо­жьи яз­вы. Та­кой дух сле­по­ты охва­тил в то вре­мя боль­шую часть ев­рей­ско­го на­ро­да; а по­то­му, ви­дя, они не ви­де­ли, и слы­ша, они не мог­ли ни по­нять, ни об­ра­тить­ся к Гос­по­ду. Те из иуде­ев, ко­то­рые из­бра­ли сред­ний путь, — ко­то­рых обыч­но на­зы­ва­ли эбио­ни­та­ми, — не от­де­ля­ясь пол­но­стью от Церк­ви Хри­сто­вой и все же не же­лая свя­зать свою судь­бу с языч­ни­ка­ми, в это вре­мя под­вер­га­лись же­сто­ким ис­пы­та­ни­ям; и сре­ди них бы­ло мно­го де­зер­ти­ров и ве­ро­от­ступ­ни­ков; и Еван­ге­лие от них бы­ло Еван­ге­ли­ем ско­рее пе­ча­ли, чем ра­до­сти. Об этом мож­но со­ста­вить неко­то­рое суж­де­ние и по­лу­чить неко­то­рые зна­ния об ис­то­рии Церк­ви в Си­рии из неко­е­го пись­ма, на­пи­сан­но­го мне на седь­мом го­ду прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Вес­па­си­а­на неким Ме­на­хе­мом, вы­да­ю­щим­ся учи­те­лем сре­ди эбио­ни­тов, из ко­то­ро­го я сей­час при­ве­ду неко­то­рые фраг­мен­ты.

§ 3. О МЕНАХЕМЕ, ЭБИОНИТЕ

По­сле мно­го­чис­лен­ных се­то­ва­ний на зло Из­ра­и­ля, и осо­бен­но из-за то­го, что Свя­той го­род был раз­ру­шен «Ва­ви­ло­ном» (име­ет­ся в ви­ду Рим), в ре­зуль­та­те че­го жерт­во­при­но­ше­ние бы­ло пре­кра­ще­но, пись­мо от­кло­ня­ет­ся в сто­ро­ну, что­бы опи­сать спо­соб по­кло­не­ния Хра­му в про­шлые вре­ме­на и осо­бен­но при­сут­ствие и сла­ву Гос­по­да. Пер­во­свя­щен­ник: (т Увы, как по­чи­та­ли его сре­ди на­ро­да, ко­гда он вы­хо­дил из свя­ти­ли­ща! Он был как утрен­няя звез­да пе­ред вос­хо­дом солн­ца, и как лу­на в пол­но­лу­ние, да, как солн­це, си­я­ю­щее над Хра­мом Все­выш­не­го, и как ра­ду­га, да­ю­щая свет в яр­ких об­ла­ках. Ко­гда он при­ни­мал пор­ции из рук свя­щен­ни­ков, он сам сто­ял у ал­та­ря, окру­жен­ный сво­и­ми бра­тья­ми, по­доб­но то­му, как ли­ван­ский кедр окру­жен паль­ма­ми. Он про­тя­нул ру­ку к ча­ше и вы­лил ви­но­град­ную кровь, слад­ко пах­ну­щую для Все­выш­не­го Ца­ря. То­гда вос­клик­ну­ли сы­ны Ааро­но­вы, за­тем за­тру­би­ли в се­реб­ря­ные тру­бы, что­бы их услы­ша­ли в па­мять пе­ред Все­выш­ним. И на­род умо­лял Все­выш­не­го мо­лит­вой пе­ред ним, ми­ло­сти­вым, по­ка не за­кон­чи­лось тор­же­ство Гос­подне. Гос­по­ди, ес­ли ты так силь­но воз­не­на­ви­дел свой на­род, что дол­жен был низ­верг­нуть его, все же дол­жен ли ты, по край­ней ме­ре, уни­что­жить его сво­и­ми соб­ствен­ны­ми ру­ка­ми и не от­да­вать его Ва­ви­ло­ну. Ибо кто они, на­сле­ду­ю­щие Ва­ви­лон? Неуже­ли их де­я­ния бо­лее пра­вед­ны, чем на­ши, что они долж­ны власт­во­вать над Си­о­ном?»

По­сле это­го Ме­на­хем упрек­нул ме­ня в сво­ем пись­ме, что я объ­еди­нил­ся с «ним» (име­ет­ся в ви­ду Па­вел), «ко­то­рый на­зы­вал се­бя ев­ре­ем и не был ев­ре­ем»; и он под­твер­дил, что Иисус при­шел не для то­го, что­бы раз­ру­шить За­кон, а для то­го, что­бы под­твер­дить его, и что мы ху­ли­ли Бо­га, по­то­му что со­зда­ли Иисус был по­до­бен Бо­гу, то­гда как он был че­ло­ве­ком и од­ним из сы­нов че­ло­ве­че­ских, од­на­ко осво­бо­ди­те­лем и Мес­си­ей. За­тем, сно­ва пе­ре­хо­дя к со­сто­я­нию сво­е­го на­ро­да, он до­ба­вил на­деж­ду на то, что «ру­ка, ко­то­рая те­перь об­ла­да­ла вла­стью», имея в ви­ду им­пе­ра­то­ра Вес­па­си­а­на, вне­зап­но ис­чез­нет, и что «Ва­ви­лон» (то есть Рим) дол­жен быть низ­верг­нут, и что тро­феи, ко­то­рые он от­нял у на­ро­дов, бу­дут воз­вра­ще­ны. долж­но быть пе­ре­не­се­но об­рат­но в го­ро­да Во­сто­ка в день от­мще­ния Гос­под­ня. По­сле все­го это­го, ска­зал он, долж­но на­сту­пить вре­мя, ко­гда лю­ди бу­дут на­де­ять­ся на мно­гое, но ни­че­го не по­лу­чат, и тру­дить­ся, но не пре­успе­ют; ибо мир дол­жен быть сно­ва воз­вра­щен к ста­ро­му без­мол­вию на семь дней, как и в са­мом на­ча­ле, что­бы не оста­лось ни од­но­го че­ло­ве­ка; и по­сле это­го дол­жен на­сту­пить Суд, и Гос­подь Иисус дол­жен су­дить зем­лю и воз­на­гра­дить сво­их бра­тьев в Из­ра­и­ле. Но все же на­пря­же­ние до­ве­рия угас­ло в пе­ча­ли, и мысль об Из­ба­ви­те­ле рас­тво­ри­лась в мыс­лях об Из­ра­и­ле, и пись­мо за­кан­чи­ва­лось та­ки­ми сло­ва­ми: «На­ши гус­ли за­ры­ты в зем­лю, на­ша песнь умолк­ла, на­ше­му ли­ко­ва­нию при­шел ко­нец. свет на­ше­го све­тиль­ни­ка по­гас, и ков­чег на­ше­го за­ве­та осквер­нен; на­ших свя­щен­ни­ков сжи­га­ют на огне, на­ших ле­ви­тов уво­дят в плен, на­ших дев­ствен­ниц и жен осквер­ня­ют и на­си­лу­ют, на­ших пра­вед­ни­ков уво­дят, на­ших ма­лы­шей уни­что­жа­ют, на­ших юно­шей уво­дят в раб­ство, а на­ши силь­ные муж­чи­ны ста­но­вят­ся сла­бы­ми; и пре­стол Си­о­на те­перь по­те­рял свою честь, ибо он раз­ру­шен. от­дан в ру­ки тех, кто нас нена­ви­дит».

По­доб­ным об­ра­зом пи­сал Ме­на­хем Эбио­ни­тя­нин, хо­ро­ший че­ло­век и на­бож­ный, лю­бив­ший Гос­по­да Иису­са и сам от­ли­чав­ший­ся крот­ким нра­вом. А по­то­му, ес­ли да­же у столь крот­ко­го че­ло­ве­ка мысль об Иису­се бы­ла по­гло­ще­на мыс­лью о Свя­том го­ро­де, тем бо­лее ве­ро­ят­но, что это про­изой­дет с дру­ги­ми его со­оте­че­ствен­ни­ка­ми. И так оно и бы­ло на са­мом де­ле. Ибо те­перь каж­дый год бед­ствий, ка­за­лось, на­бра­сы­вал но­вую за­ве­су неве­же­ства на серд­ца ев­ре­ев, так что они мог­ли не по­ни­мать Свя­щен­ных Пи­са­ний, не раз­ли­чать во­лю Бо­жью и не быть при­ня­ты­ми в Цер­ковь Хри­сто­ву.

§ 4. КАК РУКОВОДИЛАСЬ ЦЕРКОВЬ В ЭТО ВРЕМЯ ДУХОМ БОЖЬИМ

Из всех этих зол и бед бы­ло из­вле­че­но, по край­ней ме­ре, од­но бла­го: боль­ше не бы­ло ни­ка­кой опас­но­сти, что Цер­ковь Хри­сто­ва пре­вра­тит­ся про­сто в сек­ту иуде­ев. Ибо те­перь всем ве­ру­ю­щим в необ­ре­за­ние раз­ру­ше­ние го­ро­да Иеру­са­ли­ма ка­за­лось зна­ме­ни­ем, по­слан­ным от Бо­га, что За­ко­ну при­шел ко­нец и что все долж­но стать но­вым во Хри­сте, да, и со­вер­шен­но но­вым: и ста­ло об­ще­при­ня­той по­го­вор­кой, что оде­я­ние Цер­ковь не долж­на бы­ла быть сши­та из лох­мо­тьев об­ла­че­ния За­ко­на, за­ла­та­на и ис­пор­че­на для удо­вле­тво­ре­ния но­вых по­треб­но­стей; но это долж­на бы­ла быть со­вер­шен­но но­вая одеж­да, со­ткан­ная за­но­во из цель­но­го кус­ка, без швов и про­рех. Что ка­са­ет­ся ев­ре­ев, то те, кто остал­ся в Церк­ви, ока­зав­шись те­перь вы­нуж­ден­ны­ми вы­би­рать меж­ду ста­рой одеж­дой и но­вой, с боль­шей це­ле­устрем­лен­но­стью от­да­лись Еван­ге­лию; но боль­шая часть ушла от нас, как я уже ска­зал. Так­же и те, ко­го на­зы­ва­ли эбио­ни­та­ми, ко­то­рые ко­гда-то име­ли боль­шую власть в Церк­ви, так что убе­ди­ли мно­гих, те­перь ста­ли поль­зо­вать­ся лег­ким ува­же­ни­ем; и то­гда как в преж­ние вре­ме­на они од­ни ка­за­лись Цер­ко­вью, а осталь­ные ере­ти­ка­ми; те­перь же про­изо­шло об­рат­ное, и са­мих эбио­ни­тов ста­ли счи­тать ере­ти­ка­ми до та­кой сте­пе­ни, что имя эбио­ни­та ста­ло по­но­ше­ни­ем сре­ди ве­ру­ю­щих, а уче­ние апо­сто­ла Пав­ла счи­та­лось уче­ни­ем всех Церк­вей. Та­ким об­ра­зом, с это­го вре­ме­ни боль­ше не бы­ло стра­ха, что Гос­по­да Иису­са бу­дут счи­тать в Из­ра­и­ле про­стым кня­зем или про­ро­ком. В ста­рые вре­ме­на мно­гие го­во­ри­ли, что он был не кем иным, как Иоан­ном Кре­сти­те­лем, и неко­то­рые (осо­бен­но в Эфе­се) бы­ли кре­ще­ны кре­ще­ни­ем Иоан­на, и ни­ка­ким дру­гим; но те­перь все лю­ди ве­ри­ли, что Иоанн был на­мно­го ни­же Иису­са, и тра­ди­ции Церк­ви на­ча­ли учить это­му бо­лее яс­но и пол­но, чем рань­ше. Так­же по­то­му, что лю­ди те­перь по­ня­ли, что Цар­ство Гос­по­да Иису­са долж­но бы­ло вклю­чать в се­бя все на­ро­ды зем­ли и дей­стви­тель­но со­сто­ять ско­рее из языч­ни­ков, чем из ев­ре­ев, по этой при­чине бы­ли най­де­ны та­кие прит­чи и бе­се­ды Гос­по­да, ко­то­рые учи­ли и объ­яс­ня­ли при­зва­ние языч­ни­ков в Цер­ковь. И во всей Церк­ви по­все­мест­но ве­ри­ли, что Иисус был не про­сто про­ро­ком, но Ца­рем ца­рей и Гос­по­дом гос­под­ству­ю­щих.

Ко­гда ве­ли­кое мно­же­ство гре­ков и мно­гих дру­гих на­ро­дов бы­ло те­перь при­ве­де­но в Цар­ство Хри­сто­во, они на­ча­ли, что бы­ло вполне ве­ро­ят­но и ра­зум­но, ис­кать пре­да­ния, ка­са­ю­щи­е­ся при­ро­ды, рож­де­ния и ро­до­слов­ной Ца­ря и Про­ро­ка в столь ве­ли­ком Цар­стве. Про­стые лю­ди сре­ди бра­тьев-языч­ни­ков ве­ри­ли как в нечто са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, что он был бо­же­стве­нен и имел бо­же­ствен­ное про­ис­хож­де­ние. «Ибо, — го­во­ри­ли они, — ес­ли Тро­фо­ний и Ге­ракл бы­ли на­зва­ны бо­га­ми, и ес­ли мы име­ли обык­но­ве­ние да­вать име­на бо­гов им­пе­ра­то­рам, да­же та­ким, как Кай, Клав­дий и Нерон, как мы мо­жем от­ри­цать это пе­ред Гос­по­дом Иису­сом, Ца­рем ца­рей»?» Здесь умы необ­ра­зо­ван­ных лю­дей, несо­мнен­но, бы­ли при­ве­де­ны к пра­виль­но­му вы­во­ду, хо­тя фи­ло­соф мог бы спра­вед­ли­во при­драть­ся к это­му ме­то­ду и мог бы по-дру­го­му по­нять «бо­же­ствен­ное про­ис­хож­де­ние», о ко­то­ром они го­во­ри­ли. Тем не ме­нее, из-за это­го же­ла­ния воз­дать честь Гос­по­ду Иису­су в Цер­ковь вкра­лось неко­то­рое за­блуж­де­ние. Ибо неко­то­рые на­ча­ли от­ри­цать, что он во­об­ще был че­ло­ве­ком или ро­дил­ся так, как рож­да­ют­ся лю­ди, утвер­ждая: это чу­до­вищ­но и неве­ро­ят­но, что бо­же­ствен­ное су­ще­ство про­шло че­рез смерт­ную утро­бу. Дру­гие — но та­ких бы­ло очень ма­ло в язы­че­ских церк­вях — при­дер­жи­ва­лись ста­ро­го мне­ния эбио­ни­тов о том, что Иисус был все­го лишь че­ло­ве­ком, хо­тя и пре­вос­хо­дя­щим лю­бо­го дру­го­го из де­тей че­ло­ве­че­ских.

Меж­ду эти­ми дву­мя за­блуж­де­ни­я­ми, ко­гда од­ни от­ри­ца­ли бо­же­ствен­ность Гос­по­да Иису­са, а дру­гие от­ри­ца­ли, что он был че­ло­ве­ком, Цер­ковь чу­дес­ным об­ра­зом на­прав­ля­лась ру­кой Гос­по­да, так что боль­шая часть бра­тьев твер­до при­дер­жи­ва­лась ис­тин­ной ве­ры, а имен­но, что Он был од­но­вре­мен­но че­ло­ве­ком и бо­же­ством. Ибо как боль­шая часть языч­ни­ков вос­ста­ла про­тив уче­ния эбио­ни­тов, ко­то­рые хо­те­ли, что­бы Иисус был про­стым кня­зем или про­ро­ком иуде­ев, так и здра­вый смысл по­чти всех бра­тьев, как нис­по­слан­ный небом ин­стинкт, по­ни­мал, что, ка­ким бы бо­же­ствен­ным он ни был, он так­же дол­жен быть че­ло­ве­ком и уметь стра­дать по-че­ло­ве­че­ски, ина­че бу­дет бес­по­лез­но нести гре­хи и скор­би де­тей че­ло­ве­че­ских. Та­ким об­ра­зом, Ду­хом бы­ло от­кры­то да­же са­мо­му про­сто­му и ни­чтож­но­му из бра­тьев, что во Хри­сте Иису­се Бог и че­ло­век со­еди­не­ны во­еди­но.

При­мер­но в это же вре­мя Церк­ви так­же на­ча­ли за­пи­сы­вать пре­да­ния о де­я­ни­ях Гос­под­них; и вско­ре по­сле это­го неко­то­рые из бо­лее длин­ных ре­че­ний Гос­по­да, за­пи­сан­ные на гре­че­ском язы­ке, бы­ли при­со­еди­не­ны к дру­гой тра­ди­ции и ста­ли ши­ро­ко чи­тать­ся в церк­вях; но это про­изо­шло это по боль­шей ча­сти бли­же к кон­цу прав­ле­ния Вес­па­си­а­на или нена­мно­го рань­ше. До тех пор, по­ка бы­ли жи­вы са­ми уче­ни­ки и апо­сто­лы Гос­по­да, свя­тым ка­за­лось, что нет необ­хо­ди­мо­сти в кни­гах, по­сколь­ку сре­ди них бы­ли как бы жи­вые сло­ва Гос­по­да Иису­са. Бо­лее то­го, до раз­ру­ше­ния Иеру­са­ли­ма свя­тые по боль­шей ча­сти жи­ли в по­сто­ян­ном ожи­да­нии при­ше­ствия Гос­по­да, а по­то­му, на­де­ясь вско­ре услы­шать Его го­лос с небес, они бы­ли ме­нее вни­ма­тель­ны к то­му, что­бы точ­но за­пи­сать сло­ва, ска­зан­ные им на зем­ле. Но те­перь, во вре­мя прав­ле­ния Вес­па­си­а­на. ко­гда Цер­ковь от­ды­ха­ла, и по­всю­ду ца­рил мир, и Гос­подь, ка­за­лось, от­кла­ды­вал свое при­ше­ствие, и один за дру­гим уче­ни­ки Гос­по­да за­сы­па­ли, и рас­ска­зы и пре­да­ния о сло­вах и де­я­ни­ях, и осо­бен­но о рож­де­нии и вос­кре­се­нии Гос­по­да, на­ча­ли мно­жить­ся с боль­шим раз­но­об­ра­зи­ем и не без мно­гих оши­бок, за­тем неко­то­рым свя­тым бы­ло от­кры­то, что при­шло вре­мя, ко­гда тра­ди­ции долж­ны быть из­ло­же­ны пись­мен­но. Но все это про­изо­шло в то вре­мя, ко­гда я был да­ле­ко, в Бри­та­нии; при­чи­на это­го бу­дет из­ло­же­на в сле­ду­ю­щей гла­ве.

§ 5. КАК Я ПРИШЕЛ К ФИЛОХРИСТУ, УЧЕНИК ГОСПОДА В БРИТАНИИ

При­мер­но на седь­мом го­ду прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Вес­па­си­а­на Гос­по­ду бы­ло угод­но со­вер­шен­но неожи­дан­ным и чу­дес­ным об­ра­зом от­крыть мне име­на мо­их ро­ди­те­лей. Был некий Фи­ло­христ, ев­рей по про­ис­хож­де­нию, но не при­над­ле­жав­ший к ев­рей­ской фрак­ции, че­ло­век до­воль­но об­ра­зо­ван­ный, ко­то­рый изу­чал гре­че­скую пись­мен­ность в Алек­сан­дрии; и он был уче­ни­ком Гос­по­да Иису­са, по­сколь­ку сам ви­дел Гос­по­да во пло­ти. Это­го че­ло­ве­ка я встре­тил мно­го лет на­зад в Ан­тио­хии, и, бу­дучи при­вле­чен к нему его лю­бо­вью к ис­тине и про­сто­той его на­ту­ры, я рас­ска­зал ему ис­то­рию сво­ей жиз­ни, со­об­щив ему ме­сто и точ­ное вре­мя, ко­гда я был най­ден ре­бен­ком в Пер­га­ме, и вме­сте с тем по­ка­зы­вая ему (ибо так бы­ло угод­но Гос­по­ду) тот са­мый знак, ко­то­рый был по­ве­шен на шею мо­е­му бра­ту Кре­сту и ко­то­рый я то­гда но­сил. При­мер­но в это же вре­мя я по­лу­чил пись­мо от Фи­ло­хри­ста (ко­то­рый то­гда на­хо­дил­ся в Бри­та­нии, в Лон­ди­ни­у­ме), в ко­то­ром го­во­ри­лось, что он на­шел мою быв­шую кор­ми­ли­цу, некую Стра­то­ни­ку, ко­то­рая при­бы­ла в Бри­та­нию в ка­че­стве ра­бы­ни в до­ме Пом­по­нии, же­ны ле­га­та Авла Плав­тия, и ко­то­рая те­перь при­над­ле­жа­ла к свя­тые, ко­то­рые бы­ли в Лон­ди­ни­у­ме. Эта Стра­то­ни­ка, по-ви­ди­мо­му, слу­чай­но рас­ска­за­ла Фи­ло­хри­сту о сво­ей быв­шей гос­по­же, о том, как ее сы­но­вья-близ­не­цы бы­ли от­ня­ты у нее ко­вар­ством ка­кой-то бег­лой ра­бы­ни, она бы­ла то­гда в Азии, в по­след­ний год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Ти­бе­рия (упо­ми­ная точ­ный год, ко­гда бы­ли най­де­ны мы с бра­том); и ко­гда Фи­ло­хри­стус да­лее спро­сил ее, был ли на де­тях ка­кой-ли­бо знак или же­тон, она от­ве­ти­ла, что у од­но­го на шее ви­сел точ­но та­кой же знак и с та­кой же над­пи­сью, ка­кую я по­ка­зы­вал Фи­ло­хри­сту­су. Она до­ба­ви­ла, что раб, ко­то­ро­го уго­во­рил на это тот, кто хо­тел по­лу­чить на­след­ство че­рез на­шу смерть, при­знал­ся в сво­ей вине че­рез три или че­ты­ре го­да по­сле со­де­ян­но­го, и что моя мать (ко­то­рую зва­ли Эвел­пис, дочь Ни­ко­ма­ха, афи­нян­ка по про­ис­хож­де­нию) с тех пор в то вре­мя она по­сто­ян­но ис­ка­ла нас в Пер­га­ме и дру­гих ме­стах, вплоть до дня сво­ей смер­ти, ко­то­рая про­изо­шла в пер­вый год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра Вес­па­си­а­на; но мой отец (ко­то­ро­го зва­ли Кли­ний, сын Ари­сто­де­ма, так­же афи­ня­ни­на по про­ис­хож­де­нию) умер мно­го лет на­зад.

С тех пор как я по­го­во­рил со жре­цом Ас­кле­пия в Пер­га­ме, я был уве­рен, что моя мать по­ки­ну­ла нас не по сво­ей во­ле; но да­же сей­час бы­ло ра­дост­но знать на­вер­ня­ка, что дур­ная прак­ти­ка, а не ви­на на­шей ма­те­ри, за­бро­си­ла ме­ня и мо­е­го бра­та Хре­ста в этот мир и мной овла­де­ло огром­ное же­ла­ние по­го­во­рить с мо­ей ста­рой ня­ней Стра­то­ни­кой о мо­их ро­ди­те­лях, преж­де чем она умрет. Итак, най­дя удоб­ный слу­чай по­ки­нуть Ко­лос­сы, я от­пра­вил­ся в Бри­та­нию к Фи­ло­хри­сту, на­ме­ре­ва­ясь вско­ре вер­нуть­ся. Но по­сле то­го, как я удо­вле­тво­рил же­ла­ние сво­е­го серд­ца, узнав всю ис­то­рию доб­ро­ты, люб­ви и го­ря мо­ей лю­би­мой ма­те­ри от Стра­то­ни­ки (ко­то­рая про­жи­ла все­го три ме­ся­ца по­сле мо­е­го при­ез­да в Бри­та­нию), Фи­ло­христ убе­дил ме­ня остать­ся с ним еще по­доль­ше, сна­ча­ла на несколь­ко ме­ся­цев, а за­тем и на год и, в кон­це кон­цов, Гос­подь от­крыл мне дверь, и я тру­дил­ся с ним в церк­ви Лон­ди­ни­у­ма в те­че­ние се­ми лет в ми­ре и ве­ли­кой ра­до­сти. Ибо ме­ня тя­ну­ло к это­му стар­цу боль­ше, чем я мо­гу опи­сать, по­то­му что он был все­це­ло от­дан Гос­по­ду Иису­су и пи­тал от­вра­ще­ние к су­ет­ным ссо­рам и дис­пу­там, и (че­го не бы­ло у всех свя­тых) он до­ба­вил к сво­ей люб­ви ко Хри­сту та­кую лю­бовь к ли­те­ра­ту­ре и уче­но­сти, что (ря­дом с мо­им воз­люб­лен­ным ма­стер Па­у­люс) он, ка­за­лось, боль­ше, чем кто-ли­бо дру­гой, со­еди­нил во­еди­но то, что есть луч­ше­го как в ев­ре­ях, так и в гре­ках.

Из уст это­го мо­е­го лю­би­мо­го учи­те­ля я по­лу­чил пре­да­ние о сло­вах и де­я­ни­ях Гос­по­да в чи­стом и неис­пор­чен­ном ви­де; и для ме­ня бы­ло нема­лой си­лой и осве­же­ни­ем услы­шать из­ре­че­ния са­мо­го Хри­ста от то­го, чья лю­бовь к ис­тине про­яв­ля­лась в этом его из­ре­че­нии, ча­сто по­вто­ря­е­мом в его уче­нии, что «ему нра­ви­лось ду­мать о Гос­по­де Иису­се как о Сыне че­ло­ве­че­ском, а так­же как о Сыне Бо­жьем; но не мень­ше ему нра­ви­лось ду­мать о нем как о Веч­ной Ис­тине, ко­то­рой ни­ка­кая ложь не мог­ла ни по­слу­жить, ни по­нра­вить­ся». Бо­лее то­го, по­сколь­ку он по­ни­мал, что бо­же­ствен­ная при­ро­да за­клю­ча­ет­ся не столь­ко в со­вер­ше­нии плот­ских чу­дес, сколь­ко в со­вер­ше­нии ду­хов­ных дел, по этой при­чине он ни­ко­гда не был скло­нен воз­ве­ли­чи­вать (как я слы­шал, неко­то­рые пре­воз­но­сят) мо­гу­ще­ствен­ные де­я­ния Иису­са в ис­це­ле­нии бо­лез­ней те­ла; но он еще боль­ше го­во­рил о сво­ей бо­же­ствен­ной си­ле в низ­вер­же­нии гор гре­ха и в ис­ко­ре­не­нии за­блуж­де­ний, и в на­сы­ще­нии го­лод­ной ду­ши хле­бом, и в очи­ще­нии за­пят­нан­ной ду­ши от всех осквер­не­ний са­та­ны. По­это­му во всех сво­их бе­се­дах, без ка­ко­го-ли­бо стрем­ле­ния к но­вым и удоб­ным тра­ди­ци­ям и без ка­ко­го-ли­бо стра­ха и из­бе­га­ния ста­рых тра­ди­ций как неудоб­ных, он го­во­рил о Гос­по­де Иису­се как о под­лин­ном че­ло­ве­ке во всех от­но­ше­ни­ях, за ис­клю­че­ни­ем толь­ко гре­ха; под­вер­жен­ном, как и все лю­ди, рож­де­нию, бо­ли и смерть; но, тем не ме­нее, как на­ча­ло и цель че­ло­ве­че­ской жиз­ни, Веч­ная Лю­бовь Бо­жия, ду­хов­но рож­ден­ная от Бо­га преж­де ос­но­ва­ния ми­ра. Это­му уче­нию я ра­до­вал­ся, и это­му уче­нию я стре­мил­ся учить; и бы­ло боль­шим на­сла­жде­ни­ем, что здесь не бы­ло ни гре­че­ских фрак­ций, ни ев­рей­ских фрак­ций, ни спо­ров о тра­ди­ци­ях, или про­ро­че­ствах, или о чем-ли­бо еще; но все бы­ло в ми­ре и гар­мо­нии, как буд­то в неко­ей га­ва­ни, за­кры­той и за­щи­щен­ной хол­мы, где мо­ряк, от­ды­ха­ю­щий по­сле дол­гих ме­та­ний по мор­ским глу­би­нам, ед­ва ли мо­жет рас­слы­шать рев мо­ря сна­ру­жи.

Но по про­ше­ствии се­ми лет, про­шед­ших та­ким об­ра­зом в ми­ре, — шел уже вто­рой год прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра До­ми­ци­а­на, — слу­чи­лось так, что на Цер­ковь об­ру­ши­лись но­вые бе­ды; и по­сколь­ку епи­скоп Бе­рое сво­ей кро­вью за­сви­де­тель­ство­вал о Гос­по­де во вре­мя бес­по­ряд­ков в этом го­ро­де, я был при­зван в при­смат­ри­вал там за ста­дом, и го­лос Гос­по­день по­ве­лел мне ид­ти. Итак, с боль­шой пе­ча­лью по­про­щав­шись с лю­би­мым стар­цем Фи­ло­хри­стом, хо­ро­шо зная, что мне боль­ше не суж­де­но уви­деть его во пло­ти, я с его бла­го­сло­ве­ния от­пра­вил­ся в свое пу­те­ше­ствие, на­ме­ре­ва­ясь сна­ча­ла от­пра­вить­ся в Рим и там про­быть несколь­ко дней, а за­тем в Бе­рое.

§ 6. О ЦЕРКВИ В РИМЕ И О НОВЫХ ЕВАНГЕЛИЯХ

Ко­гда я при­е­хал в Рим, бра­тья хо­ро­шо при­ня­ли ме­ня, и я про­был там два ме­ся­ца, на­блю­дая за их бо­го­слу­же­ни­ем, уче­ни­ем огла­шен­ных и бе­се­да­ми ста­рей­шин с ве­ру­ю­щи­ми. Но сна­ча­ла мне по­ка­за­лось, что я слу­шаю но­вое Еван­ге­лие; на­столь­ко боль­шие пе­ре­ме­ны про­изо­шли в Церк­ви с тех пор, как я в по­след­ний раз был в этом ве­ли­ком го­ро­де око­ло пят­на­дца­ти лет на­зад. Это про­яв­ля­лось не толь­ко в их бо­го­слу­же­нии, но и в кар­ти­нах и скульп­ту­рах, ко­то­ры­ми они на­ча­ли укра­шать мо­ги­лы тех, кто уснул в Гос­по­де; ибо в них я по­нял, что те са­мые ве­ро­ва­ния, о ко­то­рых я на­пи­сал Ар­те­ми­до­ру как о том, что в на­сто­я­щее вре­мя со­об­ща­ет­ся сре­ди ве­ру­ю­щих, но еще не до­бав­ле­но к Тра­ди­ции, те­перь при­ня­ты все­ми. На­при­мер, ко­гда я во­шел в од­но из мест, где кон­гре­га­ции обыч­но со­би­ра­ют­ся для бо­го­слу­же­ния, это ка­ме­но­лом­ни, по­хо­жие на га­ле­реи, вы­руб­лен­ные в ска­ле под зем­лей под го­ро­дом, обыч­но на­зы­ва­е­мые ка­та­ком­ба­ми и ис­поль­зу­е­мые ве­ру­ю­щи­ми для по­гре­бе­ния, я уви­дел там фи­гу­ру неко­е­го че­ло­ве­ка. про­рок со свит­ком в ру­ке ука­зы­вал на жен­щи­ну, ко­то­рая дер­жа­ла на ру­ках ре­бен­ка, а над ре­бен­ком бы­ла звез­да; и я спро­сил сво­их спут­ни­ков, был ли это Гос­подь Иисус, Сын Ма­те­ри-Де­вы, и они ска­за­ли «Да», но ко­гда я про­дол­жил го­во­рить о Де­ве как о Ду­хов­ном Си­оне, ко­то­рый яв­ля­ет­ся Цер­ко­вью Бо­жьей, то­гда они ска­за­ли: «Нет, но это по­ка­зы­ва­ет мать от Гос­по­да на­ше­го по пло­ти, со­глас­но из­ре­че­нию про­ро­ка: «Вот, де­ва зач­нет и ро­дит сы­на, и на­ре­кут ему имя Ем­ма­ну­ил». За­тем, спро­сив о звез­де, я ска­зал, что, по мо­е­му пред­по­ло­же­нию, она сим­во­ли­зи­ру­ет си­я­ние Мес­сии, точ­но так же, как бы­ло на­пи­са­но в Свя­щен­ных Пи­са­ни­ях, что «звез­да долж­на вый­ти из Иа­ко­ва». На это они со­гла­си­лись, «но, — до­ба­вил один, — так­же хо­ро­шо из­вест­но, что звез­да, ви­ди­мая гла­зам лю­дей, дей­стви­тель­но вос­си­я­ла во дни Иро­да, бу­дучи вид­на мно­гим на­ро­дам, и осо­бен­но на Во­сто­ке, так что то­гда ис­пол­ни­лось из­ре­че­ние Псал­мы о том, что ца­ри Ара­вии и Са­бы долж­ны при­не­сти да­ры.» «Зна­чит, — спро­сил я, — все это со­дер­жит­ся в Пре­да­нии о де­я­ни­ях Гос­по­да»?» То­гда го­во­рив­ший от­ве­тил: «Нет, не в Пре­да­нии, но в неко­ем до­пол­не­нии, ко­то­рое те­перь на­чи­на­ют по­все­мест­но чи­тать во всех «церк­вах, и го­во­рят, что оно бы­ло вы­дви­ну­то тол­ко­ва­те­ля­ми и уче­ни­ка­ми од­но­го из апо­сто­лов»: но дру­гой, по­прав­ляя его, ска­зал, что это на­пи­сал сам один из апо­сто­лов, на са­мом де­ле не Петр ни Яко­бус, ко­то­рый был необ­ра­зо­ван­ным че­ло­ве­ком, несве­ду­щим в гра­мо­те, но, по всей ве­ро­ят­но­сти, Мат­те­ус, по­сколь­ку в преж­ние вре­ме­на он был сбор­щи­ком на­ло­гов и по­это­му был го­тов взять­ся за пе­ро.

Прой­дя немно­го даль­ше, я уви­дел на сте­нах еще од­ну кар­ти­ну, изоб­ра­жа­ю­щую муж­чин, ужи­на­ю­щих за сто­лом, и еду — две ры­бы и несколь­ко бу­ха­нок хле­ба. Ко­гда я спро­сил, что это зна­чит, они ска­за­ли мне, что это озна­ча­ет пир цар­ства Бо­жье­го, на ко­то­ром все ве­ру­ю­щие вку­ша­ют те­ло Гос­подне, ко­то­рое, по их сло­вам, яв­ля­ет­ся на­шим Хле­бом жиз­ни, а так­же на­шим ис­тин­ным «Я».; и «из двух рыб, — ска­за­ли они, — од­на обо­зна­ча­ет Кре­ще­ние, по­сред­ством ко­то­ро­го ве­ру­ю­щие вхо­дят во Хри­ста, а дру­гая — Ве­че­рю Гос­под­ню, по­сред­ством ко­то­рой они ста­но­вят­ся при­част­ни­ка­ми те­ла Гос­под­ня, так что они пре­бы­ва­ют в нем, а он в них». «И это тоже«Я спро­сил, по Тра­ди­ции?» «Ни в Тра­ди­ции, — ска­за­ли они, — ни в До­пол­не­нии, но это сим­вол». За­тем я на­брал­ся сме­ло­сти рас­ска­зать о дру­гой прит­че о пир­ше­стве, в ко­то­рой я обыч­но рас­ска­зы­вал о том, как Гос­подь Иисус по­ве­лел Две­на­дца­ти по­да­вать как Хлеб Жиз­ни, так и Ры­бу, спра­ши­вая их, ин­тер­пре­ти­ро­ва­ли ли они это так­же ду­хов­но, а не в со­от­вет­ствии с бук­вой, точ­но так же, как они ин­тер­пре­ти­ро­ва­ли ту дру­гую ис­то­рию о IX0TC. Но тут их ли­ца из­ме­ни­лись, и они ска­за­ли: «Нет, но эта ис­то­рия на­пи­са­на в со­от­вет­ствии с бук­вой Еван­гель­ской тра­ди­ции». За­тем я рас­ска­зал им, как Фи­ло­христ Стар­ший рас­ска­зал мне, что сам Гос­подь Иисус, го­во­ря об этих во­про­сах, упрек­нул сво­их уче­ни­ков за то, что они не по­ня­ли его, ска­зав им, что, ко­гда он го­во­рил о за­квас­ке и хле­бе, он го­во­рил не о зем­ном хле­бе или за­квас­ке, но о ду­хов­ная за­квас­ка и ду­хов­ный хлеб. Но они от­ве­ти­ли, что «сей­час в Пре­да­нии так не на­пи­са­но, и что Фи­ло­хри­сту (хо­тя его и сле­ду­ет по­чи­тать как вер­но­го уче­ни­ка Гос­по­да) не сле­ду­ет слиш­ком до­ве­рять как хра­ни­те­лю Пре­да­ния, по­то­му что он про­жил уже мно­го лет от­дель­но от осталь­ных свя­тых, не имея опы­та в том, что из го­да в год вновь от­кры­ва­лось Церк­ви, так что он не знал ни­че­го, кро­ме то­го, что он сам слы­шал и ви­дел о Гос­по­де Иису­се, и это, по всей ве­ро­ят­но­сти, смут­но и несо­вер­шен­но пом­ни­лось ему, как силь­но по­ста­рев­ше­му с го­да­ми, не на­мно­го мень­ше вось­ми­де­ся­ти де­ся­ти.» Мне при­шло в го­ло­ву, что быть та­ким об­ра­зом в пол­ном оди­но­че­стве, вспо­ми­ная и обу­чая сло­вам Хри­ста, ко­то­рые он сам слы­шал (не счи­тая спо­ров, кра­сок и глос­са­ри­ев тех, кто ско­рее спо­рил, чем вспо­ми­нал), бы­ло, воз­мож­но, ско­рее по­мо­щью, чем вре­дом для Фи­ло­хри­ста. Од­на­ко в то вре­мя я боль­ше ни­че­го не ска­зал,

На сле­ду­ю­щий день, при­дя несколь­ко поз­же в со­бра­ние в раз­гар бо­го­слу­же­ния, я услы­шал, как они по­ют пса­лом, ко­то­рый, по­сколь­ку впо­след­ствии меж­ду мной и бра­тья­ми воз­ник во­прос, я при­ве­ду здесь; и, на­сколь­ко я пом­ню, сло­ва бы­ли та­ки­ми:

1.
«Корм­чий на­ше­го бар­ка
Что, ес­ли ночь бу­дет тем­ной?
Что, ес­ли бу­шу­ет бу­ря?
Ты все еще мо­жешь услы­шать и спа­сти.

2.
«Вы­бро­шен­ные бес­по­кой­ным мо­рем,
Гос­по­ди, мы взы­ва­ем к те­бе,
И сквозь тем­ную ночь
Ка­кая фи­гу­ра пред­ста­ет на­ше­му взо­ру?

3.
«Вот, сжа­лив­шись над на­шим стра­хом
Сам Гос­подь при­бли­жа­ет­ся,
Иду­щий по волне
Сво­их бес­по­мощ­ных, что­бы спа­сти.

4.
«В ужа­се от его ли­ца
Быст­ро рас­се­и­ва­ют­ся об­ла­ка,
Его ша­ги на глу­бине
Усып­ля­ют каж­дую вол­ну.

5.
«Вет­ры по­ви­ну­ют­ся его во­ле,
Бу­шу­ю­щий шторм за­ти­ха­ет;
За­тем мы на­чи­на­ем по­кло­нять­ся
И вот, бе­рег уже со­всем близ­ко.»

Эти сло­ва или дру­гие, по­доб­ные им, бы­ли мне хо­ро­шо из­вест­ны в те­че­ние дол­го­го вре­ме­ни, по­то­му что неко­то­рые по­доб­ные псал­мы бы­ли при­ве­зе­ны к нам в Ко­лосс из Эфе­са (из это­го го­ро­да мно­гие псал­мы и гим­ны по­па­ли в раз­лич­ные церк­ви), и их обыч­но пе­ли в церк­вях Азии; и дей­стви­тель­но да­же сре­ди древ­них по­эм ев­ре­ев есть пса­лом, ма­ло чем от­ли­ча­ю­щий­ся от это­го, в ко­то­ром мо­ре­пла­ва­те­ли взы­ва­ют к Гос­по­ду в сво­ей бе­де, и он из­бав­ля­ет их от их стра­да­ний, ибо, как го­во­рит­ся в псал­ме, «Он пре­кра­ща­ет бу­рю, так что вол­ны ее спо­кой­ны».; и в дру­гом псал­ме го­во­рит­ся: «Путь твой в мо­ре, и сте­зя твоя на ве­ли­ких во­дах». Но сколь­ко бы раз я ни на­пе­вал эти сло­ва, мне да­же в го­ло­ву не при­хо­ди­ло ис­тол­ко­вать их в со­от­вет­ствии с бук­вой; ибо по­доб­но то­му, как гре­ки или рим­ляне срав­ни­ва­ли го­су­дар­ство с ко­раб­лем, а пра­ви­те­ля — с корм­чим, точ­но так же мы при­вык­ли вы­ра­жать­ся фи­гу­раль­но, о Церк­ви как о ко­раб­ле, бро­шен­ном в мо­ре бед и го­не­ний, и о Гос­по­де Иису­се как о ее корм­чем в шторм; и я так­же слы­шал упо­ми­на­ние, ко­гда был в Бри­та­нии, о ка­ком-то но­вом гимне, в ко­то­ром фи­гу­ри­ро­ва­ло, как бла­го­сло­вен­ный апо­стол Петр от­рек­ся от сво­е­го Учи­те­ля, и опи­сы­ва­лось, как он от­ва­жил­ся сво­и­ми си­ла­ми прой­ти по неспо­кой­но­му мо­рю ис­ку­ше­ний; но его ве­ра под­ве­ла его, так что он на­чал то­нуть, и он уто­нул в глу­бо­ких во­дах гре­ха, но Гос­подь про­стер свою ру­ку и спас его; но в этом и дру­гих по­доб­ных псал­мах и гим­нах ни­ко­гда не бы­ло и мыс­ли ни о ка­кой на­сто­я­щей лод­ке, ни о на­сто­я­щей бу­ре вет­ра и волн. По­это­му, ко­гда бо­го­слу­же­ние уже за­кон­чи­лось, ко­гда некий Фи­ло­лог, один из бра­тьев, об­ра­тил­ся ко мне с во­про­сом о мо­ем суж­де­нии об этом псал­ме, как буд­то я дол­жен был его осу­дить, я от­ве­тил (не без неко­то­ро­го удив­ле­ния стран­но­стью его во­про­са), что пса­лом хо­ро­ший, и что ни один из них не име­ет от­но­ше­ния к это­му псал­му. мож­но бы­ло най­ти в этом лю­бой изъ­ян. Но Фи­ло­лог от­ве­тил: «Итак, Они­сим, ес­ли ты до­пус­ка­ешь это чу­до Гос­подне, за­чем же оспа­ри­вать у те­бя дру­гие чу­де­са, о ко­то­рых упо­ми­на­ет­ся в Еван­ге­лии?» Я ска­зал: «Нет, но ка­кое чу­до я до­пус­каю?» Он ска­зал: «Да­же это чу­до, и ни­ка­кое дру­гое, ко­то­рое яс­но опи­са­но в псал­ме, как Гос­подь Иисус хо­дил по во­дам, что­бы спа­сти свя­тых апо­сто­лов; да, и в од­ном из но­вых Еван­ге­лий утвер­жда­ет­ся, что бла­го­сло­вен­ный апо­стол Петр от­ва­жил­ся сам прой­ти по вол­нам; но его ве­ра под­ве­ла его так что он на­чал то­нуть.»

Тут я ли­шил­ся да­ра ре­чи, а Фи­ло­лог, как буд­то ему бы­ло не по се­бе из-за мо­е­го мол­ча­ния, ве­лел мне сле­до­вать за ним и дву­мя или тре­мя дру­ги­ми ста­рей­ши­на­ми в дру­гую ком­на­ту в том ме­сте, где они со­бра­лись. Здесь бы­ли изоб­ра­же­ны раз­лич­ные чу­де­са, во-пер­вых, нис­по­сла­ние ман­ны небес­ной для Из­ра­и­ля, а так­же из­ли­я­ние во­ды из ска­лы; и он ска­зал, что ес­ли Мо­и­сей со­тво­рил эти чу­де­са, то раз­ве Гос­подь Иисус не дол­жен был со­тво­рить дру­гие, еще бо­лее чу­дес­ные? То­гда я ска­зал им: «Мо­и­сей по­ве­лел, что­бы для Из­ра­и­ля по­явил­ся не толь­ко хлеб, но и во­да; и сно­ва про­рок Ели­сей, да­же бу­дучи мерт­вым, имел си­лу вос­кре­сить мерт­во­го че­ло­ве­ка; а по­то­му, ес­ли дей­стви­тель­но Гос­подь. Иисус же­лал пре­взой­ти Мо­и­сея и Илию в чу­де­сах по пло­ти (а не, как я по­ла­гаю, в чу­де­сах по ду­ху), он, долж­но быть, дол­жен был вы­звать по­яв­ле­ние во­ды, а так­же хле­ба для мно­же­ства лю­дей, или, воз­мож­но, ме­да или ви­на; и он так­же дол­жен был иметь вос­крес из мерт­вых кто-то, кто дол­жен был быть по­хо­ро­нен или уже по­хо­ро­нен; но мож­но ли най­ти ка­кое-ли­бо по­доб­ное от­но­ше­ние к Гос­по­ду Иису­су в ка­кой-ли­бо тра­ди­ции?» Они ска­за­ли, что та­ко­го от­но­ше­ния нет; и мне по­ка­за­лось, что они несколь­ко разо­шлись во мне­ни­ях. Но вско­ре Фи­ло­лог по­пра­вил их, ска­зав: «Нет, бра­тья мои, не го­во­ри­те: «Пре­да­ние не со­дер­жит это­го», но ско­рее: «В на­сто­я­щее вре­мя нам это неиз­вест­но», ибо, хо­тя Церк­ви еще не бы­ло от­кры­то ни в од­ном Пре­да­нии, что Гос­подь Иисус со­тво­рил во­ду или ви­но, или вос­кре­сил мерт­ве­ца из мо­ги­лы, но воз­мож­но ли, что он со­вер­шил имен­но эти де­ла, и со вре­ме­нем они мо­гут стать из­вест­ны Церк­ви, да­же ес­ли о хож­де­нии по вол­нам не бы­ло из­вест­но в пер­вом пре­да­нии о де­я­ни­ях Гос­по­да, не бы­ло и дру­гих ве­ли­ких де­я­ний»; и здесь он упо­мя­нул о мно­гих неиз­вест­ных мне ве­щах, та­ких как по­им­ка огром­но­го ко­ли­че­ства ры­бы и на­ход­ка ры­бы с мо­не­той во рту.

На этом я пре­кра­тил даль­ней­шую речь. Ибо я по­нял, что мои рас­спро­сы возы­ме­ли эф­фект, про­ти­во­по­лож­ный то­му, на ко­то­рый я рас­счи­ты­вал. Ибо я на­де­ял­ся при­ве­сти Фи­ло­ло­га и его спут­ни­ков к по­ни­ма­нию то­го, что ду­хов­ные де­ла Гос­по­да Иису­са бы­ли бо­лее зна­чи­тель­ны­ми, чем те чу­де­са по пло­ти, ко­то­рых они так мно­го со­тво­ри­ли. Но вме­сто это­го мои сло­ва сде­ла­ли Фи­ло­ло­га еще бо­лее жад­ным до но­вых чу­дес, чем ко­гда-ли­бо, и те­перь он был го­тов по­ве­рить во что угод­но, лишь бы это бы­ло до­ста­точ­но чу­дес­но. По­это­му я про­мол­чал и толь­ко по­про­сил Фи­ло­ло­га одол­жить мне эк­зем­пля­ры на­пи­сан­ных книг Еван­ге­лий, та­ких, ка­кие те­перь чи­та­ют­ся в церк­вях.

§ 7. КАК Я ТРУДИЛСЯ В БЕРОЕ

По­свя­тив мно­го дней чте­нию и раз­мыш­ле­ни­ям над тре­мя кни­га­ми Еван­ге­лий, я об­на­ру­жил го­раз­до мень­ше до­бав­ле­ний о чу­де­сах и дру­гих со­мни­тель­ных ве­щах, чем ожи­дал, и мень­ше все­го в той кни­ге, ко­то­рая, по мне­нию боль­шин­ства, бы­ла на­пи­са­на в со­от­вет­ствии с уче­ни­ем Мар­ка; толь­ко в при пе­ре­во­де с иври­та на гре­че­ский бы­ло до­пу­ще­но несколь­ко оши­бок; и в неко­то­рых двух или трех от­рыв­ках фи­гу­ры ре­чи, по-ви­ди­мо­му, бы­ли ис­тол­ко­ва­ны в со­от­вет­ствии с бук­вой. Но в двух дру­гих кни­гах, хо­тя они и со­дер­жа­ли пре­вос­ход­ней­шие пре­да­ния, очень пол­ные и объ­ем­ные, о неко­то­рых сло­вах Гос­по­да, бы­ли до­бав­ле­ны до­пол­не­ния, ка­са­ю­щи­е­ся рож­де­ния Гос­по­да Иису­са, его дет­ства и юно­сти, а так­же его про­яв­ле­ний по­сле его вос­кре­се­ния из мерт­вых, ко­то­рые мне не бы­ли из­вест­ны. Итак, по­сле дол­гих спо­ров с са­мим со­бой я ре­шил на­пи­сать Фи­ло­хри­сту, от­пра­вив ему три кни­ги и спро­сив его мне­ния о них. Сде­лав это, я по­про­щал­ся с бра­тья­ми в Ри­ме и от­пра­вил­ся в Бе­рое, где Гос­подь при­го­то­вил для ме­ня обиль­ную ра­бо­ту.

Мно­го дней я про­дол­жал тру­дить­ся в Бе­рое и ни­че­го не слы­шал от Фи­ло­хри­ста; и все же я не был ли­шен неко­то­ро­го ру­ко­вод­ства от Гос­по­да. Ибо день за днем, слу­жа необ­ра­зо­ван­ным сре­ди бра­тьев, я осо­зна­вал, что при­сут­ствие и си­ла Гос­по­да сре­ди них не до­пус­ка­лись и не пре­пят­ство­ва­ли то­му, что я счи­тал их ошиб­ка­ми. В это вре­мя сре­ди них на­ча­ли ши­ро­ко чи­тать­ся три кни­ги Еван­ге­лий, и я ви­дел, что мно­же­ство лю­дей охот­но ве­ри­ли все­му, что в них на­пи­са­но, осо­бен­но от­но­си­тель­но рож­де­ния Гос­по­да Иису­са и его про­яв­ле­ния се­бя по­сле смер­ти раз­лич­ны­ми зна­ме­ни­я­ми и при­ме­та­ми, та­ки­ми как при­ня­тие пи­щи в при­сут­ствии дру­гих лю­дей. из уче­ни­ков, и да­вая при­кос­нуть­ся к сво­е­му те­лу. Те­перь, пом­ня о том, что за­по­ве­дал мне бла­го­сло­вен­ный апо­стол Па­вел, что я дол­жен во что бы то ни ста­ло стре­мить­ся по­стичь как мож­но боль­ше ис­ти­ны, хо­тя в ней обя­за­тель­но долж­ны быть ка­кие-то ошиб­ки, я сна­ча­ла на­ме­ре­вал­ся удер­жать бра­тьев в Бе­ро­ее от пуб­лич­но­го чте­ния этих но­вых тра­ди­ций.” Но один из ста­рей­шин Церк­ви от­го­во­рил ме­ня, ска­зав, во-пер­вых, что ис­ти­на неопре­де­лен­на; и, во-вто­рых, что, ес­ли бы лю­ди не ве­ри­ли этим пре­да­ни­ям, и осо­бен­но пре­да­нию о рож­де­нии Гос­по­да, они непре­мен­но впа­ли бы в за­блуж­де­ние, бу­дучи не в со­сто­я­нии при­нять уче­ние о том, что сын Ма­рии и Иоси­фа был во­ис­ти­ну Сы­ном Бо­жьим, рож­ден­ным преж­де ми­ров и при­ни­ма­ю­щим во­пло­тись в че­ло­ве­ка ра­ди нас. «Сле­до­ва­тель­но, — ска­зал он, — ли­бо они по­ве­рят, что он был про­сто че­ло­ве­ком, а не Бо­гом; ли­бо же, что он во­об­ще не был че­ло­ве­ком, а при­зра­ком, рож­ден­ным не от че­ло­ве­че­ско­го от­ца и не от ма­те­ри; как ве­рят неко­то­рые сек­ты в Азии.» И он до­ба­вил, что Гос­подь, по-ви­ди­мо­му, до­пус­ка­ет это но­вое уче­ние, ес­ли об уче­нии мож­но су­дить по его пло­дам; по­то­му что все, кто ве­рил в него, бы­ли пол­ны рве­ния, тер­пе­ния, люб­ви к бра­тьям и вся­кой доб­ро­де­те­ли, го­то­вые от­дать свои жиз­ни за Гос­по­да. Итак, я, по­ла­гая, что од­но де­ло стре­мить­ся к опре­де­лен­но­сти, а дру­гое — удер­жи­вать дру­гих от их мне­ний, бу­дучи так­же неуве­рен­ным в се­бе, поз­во­лил бес­пре­пят­ствен­но чи­тать но­вые Еван­ге­лия в Бе­рое, и тем охот­нее, что три Еван­ге­лия, ко­то­рые те­перь по­яви­лись, на­ча­ли вы­тес­нять мно­гие дру­гие пи­са­ния то­го вре­ме­ни. Еван­ге­лия, по­явив­ши­е­ся при­мер­но в это вре­мя или да­же рань­ше, пол­ные чу­дес и пред­зна­ме­но­ва­ний и не со­хра­ня­ю­щие ис­ти­ны о жиз­ни Гос­по­да Иису­са. Итак, за очень ко­рот­кое вре­мя бы­ли при­ве­зе­ны три Еван­ге­лия, раз­мно­же­ны пе­ре­пис­чи­ка­ми и про­чи­та­ны на всех на­ших со­бра­ни­ях, и огла­шен­ные так­же бы­ли про­ин­струк­ти­ро­ва­ны по ним.

И вот, по­сле то­го, как я про­был в Бе­рее око­ло го­да или боль­ше, я по­лу­чил из Бри­та­нии пись­мо, на­пи­сан­ное Фи­ло­хри­стом, ко­то­рое бы­ло весь­ма же­лан­ным; но вме­сте с ним еще од­но пись­мо, весь­ма неже­ла­тель­ное, на­пи­сан­ное но­вым епи­ско­пом Лон­ди­ни­у­ма, в ко­то­ром го­во­ри­лось, что бла­го­сло­вен­ный ста­рец Фи­ло­христ по­чил в Гос­по­де, и что это его пись­мо, на­пи­сан­ное несколь­ко ме­ся­цев на­зад, толь­ко недав­но бы­ло най­де­но сре­ди его бу­маг, из-за че­го его от­прав­ка на­дол­го за­дер­жа­лась. Итак, ко­гда я от­крыл и про­чи­тал его, мне по­ка­за­лось, что я по­лу­чаю его по­сла­ние из за­гроб­но­го ми­ра, ука­зы­ва­ю­щее мне путь, по ко­то­ро­му я дол­жен ид­ти; и это бы­ли сло­ва пись­ма.

§ 8. ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ФИЛОХРИСТА

«ФИЛОХРИСТ ОНИСИМУ, БЛАГОДАТЬ И МИР В ГОСПОДЕ ИИСУСЕ ХРИСТЕ.

«Вме­сте с тво­им пись­мом, мой до­ро­гой Они­сим, я по­лу­чил три кни­ги но­вых Еван­ге­лий, от­но­си­тель­но ко­то­рых на­ме­ре­вал­ся на­пи­сать те­бе несколь­ко ме­ся­цев на­зад, как толь­ко я их про­чи­тал, но мне по­ме­ша­ла про­дол­жи­тель­ная и тя­же­лая бо­лезнь.

«В них со­дер­жат­ся све­де­ния о неко­то­рых ве­щах, о ко­то­рых я ни­че­го не ви­дел и не слы­шал, по­ка сле­до­вал за Гос­по­дом Иису­сом в Га­ли­лее; и я ни­че­го не слы­шал о них ни от уче­ни­ков, ни от бра­тьев Гос­по­да, ни от ма­те­ри Гос­по­да.

«Тем не ме­нее, хо­тя я и не слы­шал ни­че­го по­доб­но­го, все же воз­мож­но, что они бы­ли от­кры­ты уче­ни­кам по­сле мо­е­го при­бы­тия на этот ост­ров в цар­ство­ва­ние Гая Це­за­ря. И это, при­зна­юсь, нема­ло тро­ну­ло ме­ня, что во вре­мя мо­ей бо­лез­ни три Еван­ге­лия бы­ли очень усерд­но про­чи­та­ны те­ми, кто здесь тру­дит­ся со мной, и ими бы­ли ис­тол­ко­ва­ны для неуче­ных; и вез­де они встре­ча­ют боль­шое одоб­ре­ние, и Цер­ковь на­зи­да­ет­ся ими на­столь­ко, что их уже на­ча­ли чи­тать на со­бра­ни­ях неко­то­рых церк­вей, ко­гда Гос­по­ду бы­ло угод­но на ко­рот­кое вре­мя вос­кре­сить ме­ня из мо­ей бо­лез­ни. Несмот­ря на это, ты ис­тин­но го­во­ришь, что во всем мы не долж­ны доб­ро­воль­но со­гла­шать­ся на ошиб­ку, хо­тя неко­то­рая ошиб­ка и яв­ля­ет­ся необ­хо­ди­мо­стью; и по­это­му мой со­вет за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы ты как мож­но ско­рее вос­поль­зо­вал­ся слу­ча­ем и от­пра­вил­ся в Эфес, где ты мог бы рас­спро­сить Иоан­на, уче­ни­ка Гос­под­ня. Ибо ес­ли ни он, ни я ни­че­го не зна­ем об этих но­вых тра­ди­ци­ях, то вполне ве­ро­ят­но, что они не со­от­вет­ству­ют ис­тине; но ес­ли он со­гла­сен с ни­ми, то­гда они, без со­мне­ния, ис­тин­ны.

«Не без дол­гих мо­литв и раз­мыш­ле­ний, стре­мясь по­ста­вить се­бя на твое ме­сто, мой до­ро­гой Они­сим, я на­пи­сал эти сло­ва; ко­то­рые ты при­ни­ма­ешь близ­ко к серд­цу, как мое по­след­нее по­сла­ние, по­то­му что мой ра­зум пред­чув­ству­ет, что я не на­пи­шу те­бе во вто­рой раз. Я хо­ро­шо знаю твою ис­крен­ность и твою непри­твор­ную лю­бовь к ис­тине; и все же по­ду­май, что те­бе сле­ду­ет ис­кать имен­но яд­ро ис­ти­ны, а не скор­лу­пу; и ес­ли яд­ро цель­ное, не силь­но тре­вожь­ся, хо­тя скор­лу­па мо­жет иметь ка­кой-ни­будь изъ­ян. Ибо пред­ставь се­бе, что Иоан­на, уче­ни­ка Гос­под­ня, боль­ше нет во пло­ти, или что ты не на­хо­дишь слу­чая уви­деть его, или что дру­ги­ми спо­со­ба­ми ты разо­ча­ро­вы­ва­ешь­ся в сво­их по­пыт­ках най­ти ис­ти­ну. Что то­гда? По­это­му нуж­но ли те­бе от­прав­лять­ся из Эфе­са в Ан­тио­хию, или в На­за­рет, или в Виф­ле­ем, или в Иеру­са­лим, что­бы узнать об этих во­про­сах? Нет, но пас­тырь ста­да дол­жен пре­бы­вать со ста­дом. Точ­ную ис­ти­ну, мо­жет быть, ты ни­ко­гда не узна­ешь в этой жиз­ни; но свой долг по от­но­ше­нию к сво­им бра­тьям ты, несо­мнен­но, смо­жешь вы­яс­нить. По­это­му вы­яс­ни это и де­лай. Я не го­во­рю, что ты в сво­ем уче­нии и про­по­ве­ди дол­жен учить этим но­вым тра­ди­ци­ям или да­же со­гла­шать­ся с ни­ми; но что я го­во­рю, так это то, что ес­ли по­кло­не­ние Гос­по­ду Иису­су оку­та­но (сре­ди неуче­ных) ка­ким — то по­кро­вом со­мни­тель­ной тра­ди­ции, ко­то­рая при­пи­сы­ва­ет се­бя бра­тьям, — по­то­му что им нелег­ко по­ве­рить, что он мо­гу­ще­ствен­ным об­ра­зом дей­ство­вал в ду­хе, ес­ли они так­же не ве­рят, что он со­вер­шал ве­ли­кие де­ла в со­от­вет­ствии с плоть — то­гда я го­во­рю, что нет необ­хо­ди­мо­сти и не по­до­ба­ет те­бе тра­тить все свое вре­мя на то, что­бы раз­ры­вать эту обо­лоч­ку на ча­сти, но ско­рее ты дол­жен тру­дить­ся, что­бы учить глав­ной ис­тине, ко­то­рая за­клю­ча­ет­ся в том, что Гос­подь наш Иисус Хри­стос во­ис­ти­ну был че­ло­ве­ком и во­ис­ти­ну Веч­ным Сы­ном Бо­жьим, в ко­то­ром все че­ло­ве­че­ство умер­ло для гре­ха и воз­ро­ди­лось для пра­вед­но­сти.

«Но ты го­во­ришь, что «мо­жет на­сту­пить вре­мя, ко­гда эти тра­ди­ции бу­дут при­зна­ны лож­ны­ми; и то­гда на­столь­ко, на­сколь­ко они сей­час при­вле­ка­ют необ­ра­зо­ван­ных ко Хри­сту, на­столь­ко же, и да­же боль­ше, они бу­дут от­тал­ки­вать необ­ра­зо­ван­ных от Хри­ста. Ибо, бу­дучи неспо­соб­ны­ми раз­ли­чать и склон­ны­ми от­вер­гать все, ес­ли они от­вер­га­ют часть, про­стые лю­ди, на­хо­дя часть пре­да­ния о де­я­ни­ях Гос­по­да лож­ной, от­бро­сят все как про­стую бас­ню». Хо­ро­шо и муд­ро это ска­за­но, а так­же преду­смот­ри­тель­но со­глас­но к тво­ей при­ро­де, мой до­ро­гой Они­сим; и все же я ве­рю в Ис­ти­ну, со­глас­но то­му, как на­пи­са­но, что «Ис­ти­на ве­ли­ка и вос­тор­же­ству­ет»; и ко­гда бы опас­ность, о ко­то­рой ты го­во­ришь, ни об­ру­ши­лась на Цер­ковь, я не со­мне­ва­юсь, что Гос­подь, ко­то­рый так­же есть Ис­ти­на, воз­двиг­нет учи­те­лей, ко­то­рые бу­дут иметь уме­ние про­се­и­вать ис­тин­ное от лож­но­го; да, и ес­ли да­же сей­час ты ви­дишь эту опас­ность, или ес­ли ты по­лу­ча­ешь опре­де­лен­ное зна­ние о том, что эти тра­ди­ции лож­ны, я не от­ри­цаю, но ты дол­жен от­кры­то вы­сту­пить про­тив них. Но по­ка ты не об­ре­тешь та­кой уве­рен­но­сти, тер­пе­ли­во упо­вай на Гос­по­да и де­лай изо всех сил те де­ла, ко­то­рые Он на­зна­чил те­бе со­вер­шать.

«Помни, сын мой, что ты при­зван быть епи­ско­пом и за­щит­ни­ком душ че­ло­ве­че­ских, что­бы из­ба­вить их от па­сти льва; и бит­ва тяж­ко да­вит на вой­ско Гос­подне. По­это­му ве­ди се­бя как муж­чи­на и не будь про­стым пе­дан­том или ис­ка­те­лем древ­но­стей в ме­ло­чах. Да­же в этом го­ду, как ты сам пи­шешь, мно­гие Свя­тые сво­ей жиз­нью сви­де­тель­ство­ва­ли о Ко­ман­ди­ре на­ше­го Спа­се­ния. Та­ким об­ра­зом, в то вре­мя как дру­гие сра­жа­ют­ся в аван­гар­де и про­ли­ва­ют свою кровь за Гос­по­да, не до­воль­ствуй­ся тем, что от­ста­ешь в ты­лу с ба­га­жом; не опус­кай­ся до то­го, что­бы быть про­стым сол­да­том Гос­по­да. Лю­бишь ли ты Гос­по­да? Я знаю, что ты лю­бишь его всем сво­им серд­цем. То­гда будь до­во­лен. Свя­тые церк­ви в Бе­рое, ко­то­рых Бог по­ру­чил тво­е­му по­пе­че­нию, они то­же лю­бят Гос­по­да? Ты сам при­знал­ся в этом. То­гда я сно­ва го­во­рю:. Будь до­во­лен. «Но, — го­во­ришь ты, — они за­блуж­да­ют­ся в опре­де­лен­ных тра­ди­ци­ях, ка­са­ю­щих­ся Гос­по­да». Что ж, то­гда они за­блуж­да­ют­ся. Но что луч­ше, что­бы они лю­би­ли Гос­по­да и пре­бы­ва­ли в неко­то­ром за­блуж­де­нии, или что­бы они бы­ли сво­бод­ны от за­блуж­де­ний и ли­ше­ны люб­ви»? Луч­ше иметь пше­ни­цу с пле­ве­ла­ми, чем без пле­вел и без пше­ни­цы. Пусть и то, и дру­гое по­сто­ит до жат­вы; и в день ве­я­ния Гос­по­ди­на бу­дет про­из­ве­де­но раз­де­ле­ние. Про­щай, Они­сим; и сно­ва я го­во­рю те­бе, как от Гос­по­да, в при­сут­ствии ко­то­ро­го я на­де­юсь пред­стать, ко­гда ты бу­дешь чи­тать эти сло­ва: будь муж­чи­ной и одер­жи по­бе­ду, в люб­ви и до­ве­рии Гос­по­да Иису­са Хри­ста; и Гос­подь бу­дет с то­бой и бла­го­сло­вит те­бя».

Ко­гда я про­чи­тал пись­мо бла­жен­но­го Фи­ло­хри­ста, я утвер­дил­ся в сво­ем на­ме­ре­нии не сра­зу по­ки­дать го­род Бе­рое; и тем бо­лее, что в то вре­мя свя­тые на­ча­ли же­сто­ко пре­сле­до­вать­ся; так что у ме­ня не бы­ло вре­ме­ни от­сут­ство­вать, нет, да­же на неде­лю несколь­ко дней в те­че­ние це­лых двух лет; так за­нят я был уте­ше­ни­ем страж­ду­щих и укреп­ле­ни­ем сла­бых, а так­же слу­же­ни­ем вдо­вам тех, кто сви­де­тель­ство­вал о Гос­по­де. И по ме­ре то­го, как я укреп­лял или стре­мил­ся укре­пить дру­гих, они так­же и го­раз­до боль­ше укреп­ля­ли ме­ня, ко­гда я осо­зна­вал их по­сто­ян­ство и си­лу ду­ха и за­ме­чал, как, несмот­ря на все их стра­да­ния, да­же необ­ра­зо­ван­ные (да, неко­то­рые из тех, на ко­го я был скло­нен смот­реть с неко­то­рой жа­ло­стью их суе­ве­рия), бы­ли воз­не­се­ны с бо­же­ствен­ным ве­ли­ко­ду­ши­ем, ко­то­ро­го не мог пре­взой­ти ни один фи­ло­соф. И в это вре­мя я на­чал бо­лее яс­но по­ни­мать то, что ска­зал Фи­ло­христ (и Па­вел до него), ка­са­ясь раз­ли­че­ния ве­щей боль­ших и ма­лых. Ибо те­перь я по­нял, как ни­ко­гда преж­де, что лю­бовь Хри­ста — это глав­ное, и что тот, кто мо­жет лю­бить Его и при­леп­лять­ся к нему, дол­жен быть пер­вым в Цар­стве Бо­жьем, и что я сам (хо­тя и был епи­ско­пом в Бе­ро­ее) дол­жен быть да­ле­ко по­за­ди мно­гих про­стых бра­тьев, оста­нав­ли­ва­ясь, так ска­зать, на небе­сах, в то вре­мя как они долж­ны бы­ли бы при­ле­теть, несо­мые на кры­льях.

Но те­перь, по про­ше­ствии двух лет, ко­гда Цер­ковь пре­бы­ва­ет в ми­ре, мне сно­ва при­шел на ум со­вет Фи­ло­хри­ста о том, что, ес­ли я жаж­ду опре­де­лен­но­сти от­но­си­тель­но до­пол­не­ний к Пре­да­нию, мне сле­ду­ет от­пра­вить­ся к Иоан­ну, уче­ни­ку Гос­под­ню, в Эфес. Ибо свя­той апо­стол все еще жив, хо­тя и пре­клон­ных лет и немо­щен, не имея воз­мож­но­сти в те­че­ние этих мно­гих лет про­по­ве­до­вать Еван­ге­лие. И все же су­ще­ству­ет ли в Эфе­се тра­ди­ция или уче­ние (как я слы­шал), силь­но от­ли­ча­ю­ще­е­ся от трех Еван­ге­лий и пре­по­да­ва­е­мое уче­ни­ка­ми Иоан­на и осо­бен­но од­ним из них, Иоан­ном Стар­шим, че­ло­ве­ком из Алек­сан­дрии (ко­то­рый мно­го пу­те­ше­ство­вал и хо­ро­шо раз­би­ра­ет­ся в фи­ло­со­фии алек­сан­дрий­цев учи­те­лей, но го­раз­до боль­ше в глу­би­нах Ду­ха), с ко­то­ры­ми я по­зна­ко­мил­ся мно­го лет на­зад в Ан­тио­хии. Эти стро­ки я пи­шу сей­час, на ше­стом го­ду прав­ле­ния им­пе­ра­то­ра До­ми­ци­а­на, на­ме­ре­ва­ясь вско­ре от­пра­вить­ся в Смир­ну, а от­ту­да в Эфес, что­бы по­ви­дать­ся с Иоан­ном и по­лу­чить от­но­си­тель­но Пре­да­ний столь­ко до­сто­вер­но­сти, сколь­ко смо­гу. Од­на­ко Дух во мне пред­чув­ству­ет, что та­ким об­ра­зом я не об­ре­ту уве­рен­но­сти и боль­ше не при­ду в Бе­рое, но у Гос­по­да есть ка­кая-то дру­гая цель от­но­си­тель­но ме­ня.

§ 9. О МОЕМ ПУТЕШЕСТВИИ В СМИРНУ И О ТОМ, КАК ГОСПОДЬ ПОМОГАЛ МНЕ ДО САМОГО КОНЦА

Во­ис­ти­ну, Дух не об­ма­нул ме­ня; ибо те­перь, ко­гда я со­би­ра­юсь сви­де­тель­ство­вать о Гос­по­де Иису­се сво­ей кро­вью, я до­бав­ляю эти по­след­ние сло­ва к этой ис­то­рии, уже не на сво­бо­де и не сре­ди дру­зей, а в тем­ни­це, ожи­дая, что вско­ре я бу­ду сра­жать­ся с ди­ки­ми зве­ря­ми за Гос­по­да в этом го­ро­де Смир­на, где я сей­час пи­шу. Ибо, при­дя сю­да при­мер­но во вре­мя Пас­хи, я за­стал жи­те­лей го­ро­да в нема­лом вол­не­нии из-за силь­но­го зем­ле­тря­се­ния и вы­сы­ха­ния ис­точ­ни­ков, а так­же раз­гне­ван­ных на про­кон­су­ла за то, что он при­су­дил ка­кой-то приз на иг­рах во­пре­ки их ре­ше­нию. По­се­му на­род, с од­ной сто­ро­ны, был на­стро­ен про­тив хри­сти­ан, как ви­нов­ни­ков зем­ле­тря­се­ния, а про­кон­сул, со сво­ей сто­ро­ны, был тем бо­лее го­тов вы­слу­шать их, что­бы об­ра­тить их гнев от се­бя на нас. Итак, ко­гда я без вся­ко­го бес­по­кой­ства про­по­ве­до­вал Еван­ге­лие Свя­тым в пер­вый день неде­ли, вот, Ири­нарх вне­зап­но на­пал на нас с ве­ли­кой яро­стью и, за­ко­вав ме­ня в кан­да­лы, по­та­щил ме­ня (с од­ним из пре­сви­те­ров по име­ни Тро­фим) к про­кон­су­лу; ко­то­рый немед­лен­но при­ка­зал я кля­нусь судь­бой Ке­са­ря и по­но­шу Хри­ста. Ко­гда я от­ка­зал­ся, он ска­зал мне: «Я со­жгу те­бя в огне, ес­ли ты не по­ка­ешь­ся». То­гда Тро­фим от­ве­тил с неко­то­рой го­ре­чью: «Ты угро­жа­ешь мне ог­нем, ко­то­рый го­рит в те­че­ние ча­са и по­сле это­го гас­нет; но ты не зна­ешь ог­ня гря­ду­ще­го су­да, ко­то­рый при­бе­ре­га­ет­ся для нече­сти­вых». По­сле это­го тол­па, на­хо­див­ша­я­ся на ста­ди­оне, за­кри­ча­ла: «До­лой ате­и­стов». Дру­гие пред­ла­га­ли спу­стить на нас льва. Но про­кон­сул при­ка­зал от­ве­сти нас в тем­ни­цу и про­дер­жать там ночь и день; и по­сле это­го, ес­ли мы не по­ка­ем­ся и не при­не­сем жерт­ву, го­во­ря: «Ке­сарь есть Гос­подь», нас долж­ны бы­ли бро­сить на съе­де­ние ди­ким зве­рям, ибо пред­став­ле­ние бы­ло на­зна­че­но на по­сле­зав­тра. Итак, по­сле мно­го­чис­лен­ных упре­ков и уда­ров со сто­ро­ны офи­це­ров, под­го­няв­ших ме­ня впе­ред, что­бы я быст­рее вы­брал­ся из тол­пы, ко­то­рая со­бра­лась во­круг, про­кли­ная и угро­жая и го­то­вая разо­рвать ме­ня на кус­ки, ме­ня по­та­щи­ли по ули­цам в тюрь­му, и там с ме­ня со­рва­ли одеж­ду. ме­ня, и я был бро­шен об­на­жен­ным, ско­рее мерт­вым, чем жи­вым, в ба­ра­трум, или яму, ко­то­рая на­хо­дит­ся в цен­тре са­мой внут­рен­ней тюрь­мы, что­бы оста­вать­ся там до тех пор, по­ка не при­дет вре­мя, ко­гда я бу­ду сра­жать­ся с ди­ки­ми зве­ря­ми.

Сре­ди тьмы, гря­зи и зло­во­ния это­го зло­вон­но­го ло­го­ва Гос­по­ду бы­ло угод­но, что­бы я под­верг­ся ис­ку­ше­нию са­та­ны, что­бы я мог одер­жать верх над ним си­лой Гос­под­ней. Ибо, ко­гда я пре­кло­нил ко­ле­ни, что­бы воз­звать к Гос­по­ду, по­сколь­ку в сво­их мо­лит­вах я все­гда упо­ми­нал о Кре­сте и Ев­ха­ри­се, вот, я об­на­ру­жил, что ли­шен зна­ков их обо­их, на ко­то­рых бы­ли на­пи­са­ны ДОВЕРИЕ и НАДЕЖДА; и то­гда ужас охва­тил ме­ня, и дрожь, ко­то­рая ис­хо­ди­ла не от ко­неч­но­стей, а от серд­ца (ка­за­лось, что сам мой дух со­дрог­нул­ся внут­ри ме­ня), и злой го­лос про­шеп­тал мне на ухо: «Не верь боль­ше», а за­тем сно­ва: «Твоя на­деж­да мерт­ва». и мне ка­за­лось, что чу­до­вищ­ные фор­мы дви­га­лись во­круг ме­ня, за­став­ляя мою плоть по­кры­вать­ся му­раш­ка­ми; и я был на краю без­дон­ной про­па­сти, в ко­то­рую я дол­жен был упасть, а са­та­на ждал вни­зу, го­то­вый по­гло­тить мою ду­шу.

То­гда пал я ниц и воз­звал к Гос­по­ду в мо­ей тяж­кой бе­де, и умо­лял его, что­бы он по­слал мне по­мощь с небес; и я по­вто­рял сно­ва и сно­ва его уте­ши­тель­ные сло­ва, как он ве­лел нам не бо­ять­ся тех, кто мо­жет убить те­ло, и как он обе­щал, что, хо­тя мы долж­ны быть уби­ты, но ни один во­лос не упа­дет с на­ших го­лов; и я вспом­нил о мо­ем лю­би­мом учи­те­ле Пав­ле, о том, как он то­же про­ле­жал в точ­но та­кой же тем­ни­це де­вять дней и но­чей, и с ка­ким по­сто­ян­ством он твер­до дер­жал­ся ве­ры в Гос­по­да Иису­са; и я так­же вспом­нил по­след­ние сло­ва стар­ца Фи­ло­хри­ста о том, как он ве­лел мне изоб­ра­жать муж­чи­ну и сра­жать­ся доб­рым бо­ем за Хри­ста. Итак, до это­го вре­ме­ни я все еще бо­рол­ся с са­та­ной и тре­пе­тал, опа­са­ясь, что, при­дя ко мне во вто­рой раз, он по­лу­чит ка­кое-ни­будь пре­иму­ще­ство на­до мной; но те­перь, на­брав­шись му­же­ства, я мо­лил Гос­по­да, как в ста­рые вре­ме­на, о Хри­сте и Ев­ха­рии, что­бы они так­же мог­ли по­лу­чить ми­лость и быть спа­сен­ны­ми. со мной во Хри­сте.

То­гда Гос­по­ду Иису­су, мо­е­му Спа­си­те­лю, бы­ло угод­но пол­но­стью об­ра­тить мои мыс­ли к нему. и о его стра­да­ни­ях, ко­то­рые он пре­тер­пел за лю­дей на кре­сте; и, гля­дя на них, я был воз­не­сен вме­сте с ним над су­е­той и смя­те­ни­ем зем­ли; и мне по­ка­за­лось, что, гля­дя свер­ху вниз, я уви­дел, как все про­шлое сра­бо­та­лось для ме­ня во бла­го; и как все мои ски­та­ния и ощу­пы­ва­ния, да, да­же мои гре­хи, смы­тые кро­вью то­го, кто по­стра­дал, ста­ли под­спо­рьем, а не по­ме­хой, по­мо­гая мне силь­но лю­бить, по­то­му что я был во мно­гом про­щен. То­гда же я уви­дел, как Гос­подь в сво­ей ми­ло­сти от­нял у ме­ня на­деж­ду Ев­ха­ри­ды и до­ве­рие Хре­ста, да, и лю­бовь мо­ей дра­жай­шей ма­те­ри, что­бы та­ким об­ра­зом он мог при­ве­сти ме­ня к се­бе, ис­точ­ни­ку и объ­ек­ту вся­ко­го до­ве­рия, на­деж­ды и люб­ви. Итак, пре­ис­пол­нив­шись пол­ной уве­рен­но­сти в ра­до­сти, я еще раз мо­лил Гос­по­да за них и за мать, ко­то­рую я ни­ко­гда не ви­дел во пло­ти, что­бы они так­же, как и Ев­ха­рия (по­лу­чив­шая пе­чать кре­ще­ния), мог­ли до­стичь вос­кре­се­ния пра­вед­ных, и я мо­лил­ся, что­бы, ес­ли бы это бы­ло воз­мож­но, я мог бы по­лу­чить от него ка­кой-ни­будь знак или ви­де­ние о том, что у них все хо­ро­шо. И вот слу­чи­лось так, что, как толь­ко я по­мо­лил­ся та­ким об­ра­зом, я был воз­не­сен ду­хом с кре­стом Хри­сто­вым еще вы­ше, чем преж­де, и Гос­подь по­ка­зал мне бес­край­нее мо­ре смер­ти, а под мо­рем смер­ти — мо­ре гре­ха; но под мо­рем гре­ха и смер­ти я уви­дел огром­ную про­пасть жиз­ни и люб­ви, ко­то­рая по­гло­ти­ла мо­ре гре­ха и смер­ти, так что они ис­чез­ли.

Как дол­го я оста­вал­ся в Ду­хе, я не знаю; но ко­гда Дух по­ки­нул ме­ня, я ле­жал во дво­ре тюрь­мы; и во­круг ме­ня сто­я­ли несколь­ко ста­рей­шин, слу­жив­ших мне и со­ве­то­вав­ших мне быть му­же­ствен­ным; ибо, ска­за­ли они, че­рез два ча­са ты дол­жен бу­дешь нуж­дать­ся в по­мо­щи. сра­жай­тесь с ди­ки­ми зве­ря­ми в ам­фи­те­ат­ре во имя Гос­по­да Иису­са Хри­ста. За­тем я об­ра­тил­ся к ним, укреп­ляя их серд­ца и рас­ска­зы­вая им обо всей сла­ве ви­де­ния, ко­то­рое Гос­подь от­крыл мне, и, взяв руч­ку и бу­ма­гу, я за­пи­сал это ви­де­ние и то, как Гос­подь по­мог мне; с на­ме­ре­ни­ем, что­бы и дру­гие, ко­гда при­дет вре­мя, мерз­кие и гре­хов­ные, осквер­нен­ные и неве­ру­ю­щие, мог­ли чер­пать му­же­ство из этой ис­то­рии, по­ни­мая, как да­же са­мые сла­бые и под­лые мо­гут стать чи­сты­ми и силь­ны­ми во Хри­сте.

Ко­гда я пи­шу эти сло­ва, зная, что в тре­тьем ча­су это­го же дня я бу­ду сви­де­тель­ство­вать о Гос­по­де под че­лю­стя­ми лео­пар­дов, ка­ки­ми мел­ки­ми и ни­чтож­но ма­ло­зна­чи­тель­ны­ми ка­жут­ся мне те­перь во­про­сы, в ко­то­рых я ко­гда-то со­мне­вал­ся! Луч­ше быть глуп­цом (как мир счи­та­ет глу­по­стью) и лю­бить Гос­по­да, чем об­ла­дать всем зна­ни­ем и быть без люб­ви. Тот, кто лю­бит сво­е­го бра­та, име­ет все и зна­ет все; и ес­ли ему че­го-то недо­ста­ет, вот, все иму­ще­ство и все зна­ния бу­дут при­ло­же­ны к нему. Вот, го­лос че­ло­ве­че­ский при­зы­ва­ет ме­ня встать и ид­ти на­встре­чу смер­ти. Но я по­ви­ну­юсь не его го­ло­су, а тво­е­му. Ты зо­вешь ме­ня, мой Ис­ку­пи­тель, и я при­хо­жу.

§ 10. О СТРАСТЯХ БЛАЖЕННЫХ МУЧЕНИКОВ ТРОФИМА И ОНИСИМА

В на­зи­да­ние свя­тым нам, ста­рей­ши­нам Церк­ви в Смирне, по­ка­за­лось бла­гим до­ба­вить к этой ис­то­рии крат­кое по­вест­во­ва­ние о стра­стях бла­жен­ных му­че­ни­ков Тро­фи­ма и Они­си­ма, с на­ме­ре­ни­ем, что­бы дру­гие, взяв их за об­ра­зец, мог­ли быть во­оду­шев­ле­ны сви­де­тель­ство­вать с та­ким же дерз­но­ве­ни­ем ра­ди Гос­по­да. В том, как они вы­шли из тюрь­мы, бы­ло стран­ное раз­ли­чие; оба ра­до­ва­лись, но Тро­фим угро­жал на­ро­ду гне­вом Бо­жьим и го­во­рил про­кон­су­лу: «Ты су­дишь нас; но Бог бу­дет су­дить те­бя». Ана­ло­гич­но Ази­ар­ху он ска­зал: «Об­ра­ти вни­ма­ние на на­ши ли­ца, что­бы ты мог вспом­нить нас в суд­ный день, ко­гда мы бу­дем сме­ять­ся, а ты бу­дешь пла­кать». Тут на­род, раз­гне­вав­шись, по­тре­бо­вал, что­бы их под­верг­ли би­че­ва­нию, прой­дя че­рез два ря­да ве­на­то­ров: но бла­жен­ный му­че­ник Тро­фим воз­ра­до­вал­ся, что он при­нял это даль­ней­шее му­че­ние за Гос­по­да Иису­са. Они­сим так­же про­яв­лял не мень­шую жиз­не­ра­дост­ность и по­сто­ян­ство; но он шел мол­ча, с устрем­лен­ны­ми ввысь гла­за­ми, слов­но устрем­лен­ный на гря­ду­щую сла­ву.

Но преж­де чем они долж­ны бы­ли ис­пы­тать лео­пар­дов, са­та­на при­го­то­вил сви­ре­по­го ди­ко­го бы­ка, что­бы на­пасть на му­че­ни­ков Гос­под­них; и сна­ча­ла Тро­фим был под­бро­шен и упал раз­дав­лен­ный и, как ка­за­лось, без­ды­хан­ный. То­гда Они­си­ма то­же под­бро­си­ло; но он под­нял­ся, слов­но в тран­се; и, уви­дев Тро­фи­ма, ле­жа­ще­го раз­дав­лен­ным, он при­бли­зил­ся, взял его за ру­ку и под­нял, сам все это вре­мя пре­бы­вая в экс­та­зе; как бы­ло вид­но из неко­то­рых слов, ко­то­рые он ска­зал мо­ло­до­му че­ло­ве­ку, один из огла­шен­ных, ко­то­ро­го зва­ли Сим­мах. Ибо, ко­гда Они­си­ма ото­зва­ли обыч­ны­ми во­ро­та­ми, в то вре­мя как лео­пар­ды го­то­ви­лись, этот юно­ша Сим­мах при­нял его и слу­жил ему; и в это вре­мя он услы­шал, как бла­жен­ный му­че­ник ска­зал, как во сне: «Удив­ляй­ся, ко­гда нас по­ве­дут к то­му ди­ко­му бы­ку», а не зная, что он уже пе­ре­нес; и он не мог по­ве­рить, что стра­дал, по­ка не уви­дел ра­ны и уши­бы на сво­ем те­ле. При­дя в се­бя, он по­бла­го­да­рил юно­шу Сим­ма­ха за его доб­ро­ту и бла­го­сло­вил его. Так­же Гос­по­ду бы­ло угод­но тро­нуть ра­зум неко­е­го цен­ту­ри­о­на по име­ни Гип­по­накс, ко­то­рый, преж­де ли­шив бла­жен­но­го му­че­ни­ка неко­то­рых незна­чи­тель­ных зна­ков вни­ма­ния, те­перь при­шел к нему, что­бы вер­нуть их; по­сле че­го бла­жен­ный му­че­ник, па­мя­туя да­же о ме­ло­чах, учти­во по­бла­го­да­рил сол­да­та и на­дел их ему на шею. И к это­му вре­ме­ни Тро­фим так­же пол­но­стью вы­здо­ро­вел и го­рел же­ла­ни­ем сви­де­тель­ство­вать о Гос­по­де. Итак, Гос­подь на­зна­чил вре­мя их осво­бож­де­ния, и их вы­ве­ли к лео­пар­дам. За­тем Тро­фим, вы­бе­жав впе­ред, спро­во­ци­ро­вал од­но­го из зве­рей на­пасть на него; и тот­час же, прыг­нув на него, зверь од­ним уку­сом пу­стил та­кую струю кро­ви, что весь на­род, на­сме­ха­ясь над ним (как буд­то он был кре­щен в сво­ей соб­ствен­ной кро­ви), за­кри­чал, го­во­ря: «Спа­сен и омыт, спа­сен и омыт»; и Они­сим так­же был сра­жен дру­гим от лео­пар­дов, и зве­ри тас­ка­ли его ту­да-сю­да. Но ко­гда зве­ри бы­ли уве­де­ны, а бла­го­сло­вен­ные му­че­ни­ки от­бро­ше­ны в сто­ро­ну, что­бы быть за­ре­зан­ны­ми обыч­ным об­ра­зом, то­гда на­род по­тре­бо­вал, что­бы их по­ста­ви­ли по­сре­ди ам­фи­те­ат­ра, что­бы их гла­за мог­ли на­сла­дить­ся зре­ли­щем бой­ни. Итак, оба вста­ли и са­ми по се­бе дви­ну­лись к на­зна­чен­но­му ме­сту. Здесь Тро­фим, бу­дучи очень слаб от по­те­ри кро­ви, упал на зем­лю; но Они­сим, встав, про­стер ру­ки, гля­дя на небо, как буд­то уви­дел ви­де­ние; и кри­ки тол­пы, их на­смеш­ки и про­кля­тия ста­ли ти­ше, и, на­ко­нец, на­сту­пи­ла глу­бо­кая ти­ши­на, все лю­ди ожи­да­ли, что он ска­жет или сде­ла­ет; но бла­жен­ный му­че­ник, взяв в ру­ку то, что он но­сил на шее, как буд­то это был ка­кой-то па­мят­ник Гос­по­ду, под­нял его к небу и гром­ко вос­клик­нул: «Гос­подь, моя на­деж­да и упо­ва­ние, ты лю­бишь ме­ня, да, и ты бу­дешь лю­бить ме­ня, ибо ты — Веч­ная Лю­бовь.^ И, ска­зав эти сло­ва, он лег ря­дом с Тро­фи­мом и, об­няв его, ве­лел гла­ди­а­то­ру уда­рить его по гор­лу; и меч пал два­жды, и не бо­лее; и так Тро­фим и Они­сим, бла­го­сло­вен­ные му­че­ни­ки за ве­ру, по­чи­ли в Гос­по­де Иису­се, ко­то­ро­му сла­ва и честь во ве­ки ве­ков. Аминь.

КОНЕЦ ВОСЬМОЙ КНИГИ

ДОПОЛНЕНИЕ, СОДЕРЖАЩЕЕ РЕЧЬ ЛУЦИЯ КИРЕНСКОГО, КОТОРАЯ БЫЛА ОПУЩЕНА Из ТРЕТЬЕЙ КНИГИ ЛУЦИЯ КИРЕНСКОГО

«Всем вам из­вест­но, бра­тья мои, что вся­кий раз, ко­гда мы при­во­дим до­ка­за­тель­ства мо­гу­ще­ствен­ных де­я­ний Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста, же­лая тем са­мым по­ка­зать, что он был Мес­си­ей, это не убеж­да­ет на­ших про­тив­ни­ков, но иудеи го­во­рят, что он был вол­шеб­ни­ком, а гре­ки — что он был са­мо­зва­нец. По­это­му умест­но при­бег­нуть к бо­лее вес­ким ар­гу­мен­там, чем эти, от­крыв Свя­щен­ные Пи­са­ния и до­ка­зав на их ос­но­ве, что Иисус есть тот са­мый Мес­сия. Ибо жон­гле­ры, го­во­рят гре­ки, и фо­кус­ни­ки, го­во­рят евреи, мо­гут со­вер­шать ве­ли­кие де­ла по сво­е­му же­ла­нию; но ни жон­гле­ру, ни да­же фо­кус­ни­ку невоз­мож­но так ро­дить­ся, а так­же про­жить всю свою жизнь и уме­реть, что­бы ис­пол­нить все, что на­пи­са­но в За­коне и Про­ро­ках. А по­то­му умест­но, что­бы мы усерд­но ис­сле­до­ва­ли Свя­щен­ные Пи­са­ния, что­бы мы мог­ли до­ка­зать, что Гос­подь Иисус ро­дил­ся, жил и умер в со­от­вет­ствии со сло­вом про­ро­че­ства; ибо та­ким об­ра­зом мы уста­но­вим ис­ти­ну так, что она не мо­жет быть по­ко­леб­ле­на.

«Итак, во-пер­вых, о его рож­де­нии Про­рок го­во­рит: «Кто воз­ве­стит род его?» Те­перь о лю­бом про­стом смерт­ном это­го нель­зя бы­ло бы ска­зать; но это пред­ска­за­но о том, чей род яв­ля­ет­ся тай­ной, по­сколь­ку он един­ствен­ный Сын Бо­жий. Бо­лее то­го, в дру­гом про­ро­че­стве го­во­рит­ся: «Де­ва зач­нет и ро­дит сы­на». Те­перь, ес­ли са­ми языч­ни­ки утвер­жда­ют не мень­ше это­го об Ас­кле­пии, Ге­рак­ле, Ро­му­ле и сотне дру­гих, ко­то­рые не бы­ли ис­тин­ны­ми сы­на­ми Бо­жьи­ми, а толь­ко сы­на­ми де­мо­нов, на­сколь­ко же боль­ше это долж­но быть ис­тин­но о на­шем Учи­те­ле и един­ствен­ном Спа­си­те­ле то, что он дей­стви­тель­но не был рож­ден от от­ца-че­ло­ве­ка, но был Сы­ном Бо­жьим! И бы­ло по­ка­за­но, что это со­от­вет­ству­ет из­ре­че­нию Про­ро­ка.

Точ­но так же, ко­гда про­рок Да­ни­ил го­во­рит о «по­доб­ном Сы­ну че­ло­ве­че­ско­му», раз­ве он не на­ме­ка­ет на то же са­мое? Ибо, го­во­ря «по­доб­ный Сы­ну че­ло­ве­че­ско­му», а не «Сын че­ло­ве­че­ский», он тем са­мым за­яв­ля­ет, что Иисус был че­ло­ве­ком, но не от че­ло­ве­че­ско­го се­ме­ни. И то же са­мое он вы­ра­жа­ет в тайне, ко­гда го­во­рит об «этом камне, ко­то­рый был вы­се­чен без по­мо­щи рук», под­ра­зу­ме­вая, что это бы­ла ра­бо­та не че­ло­ве­ка, но От­ца и Бо­га все­го су­ще­го. И сно­ва, ко­гда Мо­и­сей го­во­рит, что «он омо­ет одеж­ды свои в кро­ви ви­но­гра­да», не озна­ча­ет ли это то, о чем я ча­сто го­во­рил вам, — хо­тя и об­ле­чен­ный в неяс­ные тер­ми­ны, в ду­хе про­ро­че­ства, — я имею в ви­ду, что у него бы­ла кровь, но не от лю­дей: так же, как Бог, а не че­ло­век, по­ро­дил кровь ви­но­град­ной ло­зы?

«Те­перь я дей­стви­тель­но знаю, что неко­то­рые рав­ви­ны, невер­но ис­тол­ко­вы­вая про­ро­че­ство Ис­айи о том, кто дол­жен был ро­дить­ся от дев­ствен­ни­цы, утвер­жда­ют, что сло­ва Про­ро­ка ис­пол­ни­лись во вре­ме­на Езе­кии; ибо они го­во­рят, что про­ро­че­ство гла­си­ло, что «бо­гат­ства Да­мас­ка и до­бы­ча Са­ма­рии бу­дут от­ня­ты у ца­ря Ас­си­рии»; и что это долж­но бы­ло сбыть­ся до то­го, как ре­бе­нок, рож­ден­ный Про­ро­ком от Дев­ствен­ни­цы, ко­то­рую он взял се­бе в же­ны, узнал об этом. взы­вать: «Отец мой и мать моя»; и со­от­вет­ствен­но они го­во­рят, что про­рок взял про­ро­чи­цу в же­ны, и что она ро­ди­ла сы­на, ко­то­рый был еще мла­ден­цем, Да­маск и Са­ма­рия бы­ли раз­ру­ше­ны. Но мы утвер­жда­ем, что про­ро­че­ство на­пи­са­но не та­ким об­ра­зом; но это так: «он, а имен­но ре­бе­нок, за­бе­рет власть в Да­мас­ке и до­бы­чу в Са­ма­рии». Те­перь кто осме­лит­ся утвер­ждать, что во вре­ме­на ца­ря Езе­кии лю­бой мла­де­нец сре­ди ев­ре­ев «преж­де, чем у него по­яви­лась си­ла кри­чать: «мой отец или моя мать»? мать» — от­меть­те это до­пол­не­ние — по­ко­ри­ла две столь ве­ли­кие на­ции?

«Ко­неч­но, ни­кто не бу­дет утвер­ждать это­го. Но смысл про­ро­че­ства та­ков. Злой де­мон, оби­та­ю­щий в Да­мас­ке и ко­то­ро­го так­же мож­но на­звать в прит­че Са­ма­ри­ей, был по­беж­ден Хри­стом, как толь­ко он ро­дил­ся. Ибо я слы­шал (и это­му непре­мен­но сле­ду­ет ве­рить, ибо это со­от­вет­ству­ет сло­вам Свя­щен­но­го Пи­са­ния, ко­то­рые долж­ны быть ис­пол­не­ны), что некие волх­вы, жив­шие в Ара­вии — и ни­кто из вас не мо­жет от­ри­цать, что Да­маск был и есть в ре­ги­оне Ара­вии, хо­тя сей­час это от­но­сит­ся к так на­зы­ва­е­мой Си­ро­фе­ни­ции — при­шед­шие с Во­сто­ка по­кло­нять­ся Хри­сту при его рож­де­нии, тем са­мым по­ка­зы­вая, что они вос­ста­ли про­тив вла­ды­че­ства са­та­ны. Те­перь го­во­рит­ся, что эти волх­вы при­шли сна­ча­ла к Иро­ду, ко­то­рый был пра­ви­те­лем зем­ли Иудей­ской, но ко­то­рый в Свя­щен­ном Пи­са­нии (из-за его нече­сти­во­го и гре­хов­но­го ха­рак­те­ра) на­зван ца­рем Ас­си­рии. Тем не ме­нее, они не от­да­ли ему сво­их да­ров, но, вый­дя от него, они от­да­ли зо­ло­то, ла­дан и смир­ну, ко­то­рые бы­ли как бы до­бы­чей Да­мас­ка, мла­ден­цу Иису­су в яс­лях: и так бы­ло, что тот, кто ро­дил­ся от Де­вы, бу­дучи еще мла­ден­цем, «от­нял власть в Да­мас­ке и до­бы­чу в Са­ма­рии у ца­ря Ас­си­рии».

Да­лее, что ка­са­ет­ся ме­ста его рож­де­ния, то да­же языч­ни­ки сви­де­тель­ству­ют, что с Во­сто­ка при­дет тот, кто по­лу­чит власть над Им­пе­ри­ей, и это из­вест­но во всем ми­ре; и про­ро­ки не пи­шут ина­че, го­во­ря: «Вот Че­ло­век, Во­сток — его удел». имя.«И что наш Хри­стос ро­дил­ся в Си­рии, то есть на Во­сто­ке, ис­по­ве­ду­ет­ся все­ми. Но да­лее, ка­са­ясь го­ро­да, в ко­то­ром он ро­дил­ся, неко­то­рые име­ли обык­но­ве­ние утвер­ждать, что он ро­дил­ся в На­за­ре­те, по­то­му что с дет­ства про­жил там мно­го лет. Но то, что он непре­мен­но дол­жен был ро­дить­ся в Виф­ле­е­ме, яс­но, по­то­му что на­пи­са­но: «И ты, Виф­ле­ем Еф­ра­та, хо­тя ты наи­мень­ший из со­тен лю­дей тво­е­го на­ро­да, все же из те­бя про­изой­дет пра­ви­тель, ко­то­рый бу­дет па­сти мой на­род»; и что он дол­жен был по­явить­ся пер­вым в Виф­ле­е­ме. юг (ибо Виф­ле­ем на­хо­дит­ся на юге), а не в се­вер­ном го­ро­де, та­ком как На­за­рет, яс­но так­же из дру­го­го ме­ста Пи­са­ния, где го­во­рит­ся: «Бог при­хо­дит с юга».

«Бо­лее то­го, кто из вас не зна­ет, что Гос­подь Иисус есть Хлеб жиз­ни? Сле­до­ва­тель­но, ко­гда Хлеб Жиз­ни дол­жен был сни­зой­ти и най­ти при­ста­ни­ще сре­ди лю­дей, ка­кой го­род в Из­ра­и­ле был бо­лее под­хо­дя­щим для него, чем тот, ко­то­рый на­зы­ва­ет­ся Виф­ле­ем, что в пе­ре­во­де озна­ча­ет «Дом хле­ба»? На­ко­нец, всем вам из­вест­но, что Ма­рия Мать Иису­са, бу­дучи цар­ствен­но­го ро­да, про­ис­хо­ди­ла от ца­ря Да­ви­да, ко­то­рый был ро­дом из го­ро­да Виф­ле­е­ма; а по­то­му бы­ло бо­лее умест­но, что­бы Сын Да­ви­да ро­дил­ся в том же ме­сте. Так­же я слы­шал, как неко­то­рые го­во­ри­ли, что в Виф­ле­е­ме есть некая пе­ще­ра, где он ро­дил­ся; и по сей день по­ка­зы­ва­ют эту пе­ще­ру; и они утвер­жда­ют, что так и долж­но бы­ло быть, по­то­му что на­пи­са­но: «Он бу­дет жить в вы­со­кой пе­ще­ре в креп­кой ска­ле»; но по­то­му что обыч­но со­об­ща­ет­ся, что он ро­дил­ся в яс­лях, и по­сколь­ку я на­ме­ре­ва­юсь го­во­рить толь­ко о тех ве­щах, в ко­то­рые, без­услов­но, ве­рят сре­ди нас, по этой при­чине я ни­че­го не утвер­ждаю по это­му во­про­су.

«Но (что­бы он не усту­пал сво­е­му слу­ге Мо­и­сею), как Мо­и­сей под­вер­гал­ся пре­сле­до­ва­ни­ям еги­пет­ско­го ца­ря Фа­ра­о­на, так и Иисус был пре­сле­ду­ем Иро­дом, ца­рем иудей­ским; и точ­но так же, как Из­ра­иль неко­то­рое вре­мя пре­бы­вал в Егип­те, так и Ис­ку­пи­тель Из­ра­и­ля дол­жен пре­бы­вать в той же стране, что­бы ис­пол­ни­лось, как на­пи­са­но: «Из Егип­та при­звал Я сы­на мо­е­го». Так­же и его ве­ли­кие де­ла, ко­то­рые он со­тво­рил с те­ми, кто уве­ро­вал в него, раз­ве они не за­пи­са­ны в кни­гах про­ро­ков? а имен­но, что в тот день уши глу­хих долж­ны быть за­ткну­ты, а гла­за сле­пых от­кры­ты, и мерт­вые долж­ны быть вос­кре­ше­ны, и бед­ным долж­но быть про­по­ве­да­но Еван­ге­лие, о ко­то­ром го­во­рит­ся в на­шем пре­да­нии, вплоть до вос­кре­ше­ния мерт­вых. Ибо как про­рок Ели­сей вос­кре­сил сы­на Су­на­ми­тян­ки, так и Сын Бо­жий вос­кре­сил дочь Иа­и­ра; и, хо­тя на­ши про­тив­ни­ки го­во­рят, что это бы­ло все­го лишь незна­чи­тель­ное со­бы­тие, несо­мнен­но, это лишь од­но из мно­же­ства по­доб­ных чу­дес. Опять же, в то вре­мя как они утвер­жда­ют, что Мо­и­сей был вы­ше Иису­са в том, что он дал на­ро­ду ман­ну в пу­стыне, на это я от­ве­чаю, что точ­но так же Гос­подь Иисус при­го­то­вил стол для сво­е­го на­ро­да в пу­стыне; да, и как Мо­и­сей дал во­ду из ска­лы, точ­но так же по­сту­пи­ла на­ша жизнь Рок да­ру­ет нам жи­вую во­ду со сво­ей сто­ро­ны, да, ви­но вме­сто во­ды, из­ли­вая свою кровь, что­бы она бы­ла пи­тьем для мно­гих, и предо­став­ляя свое те­ло, что­бы оно бы­ло Хле­бом жиз­ни для все­го че­ло­ве­че­ства.

«Ко­гда ты ро­дил­ся, мо­гу­ще­ствен­ный, — до то­го, как ты был рож­ден Утрен­ней звез­дой, — и ко­гда бы­ла вид­на Звез­да тво­е­го вос­хо­да, то­гда все во­ин­ство небес по­кло­ни­лось те­бе, и солн­це и лу­на воз­да­ли те­бе по­че­сти, и Сы­ны Утра вме­сте пе­ли от ра­до­сти при ви­де яр­ко­сти тво­е­го си­я­ния. сла­ва; ибо Звез­да твоя да­ле­ко за­тми­ла весь зем­ной свет, явив­шись как знак раз­ру­ше­ния цар­ства са­та­ны, со­глас­но то­му, как на­пи­са­но: «Вос­си­я­ет звез­да от Иа­ко­ва и ски­петр от Из­ра­и­ля, и раз­ру­шат уг­лы Едо­ма». То­гда Эдом со­дрог­нул­ся, но бед­ные и про­стые ра­до­ва­лись. Те­бе так­же по­кло­ня­лась Муд­рость Во­сто­ка, ца­ри Ара­вии и Са­бы при­но­си­ли да­ры. Ты так­же на­кор­мил го­лод­ных и ис­це­лил боль­ных, са­та­на бе­жал от те­бя, и ты низ­верг его де­мо­нов в без­дну; ты вел сво­их уче­ни­ков пу­тя­ми ве­ли­ких вод; ко­гда они взы­ва­ют к те­бе, ты слы­шишь их; твой го­лос усми­ря­ет ве­тер, и твой путь про­дол­жа­ет­ся. без­дна. О те­бе сви­де­тель­ству­ют За­кон и Про­ро­ки, что ты есть сам Хри­стос. Да, Мо­и­сей и Илия сто­ят по пра­вую и по ле­вую ру­ку от те­бя, что­бы сви­де­тель­ство­вать те­бе, что в те­бе долж­но ис­пол­нить­ся все, что на­пи­са­но в За­коне и Про­ро­ках.

«Но что ка­са­ет­ся спо­со­ба смер­ти Гос­по­да Иису­са, о ко­то­ром сто раз про­ро­че­ство­ва­но как в Псал­мах, так и у про­ро­ков, то ка­кая нуж­да мне го­во­рить вам? Ибо вы са­ми зна­е­те эти Ме­ста Пи­са­ния. Но что ка­са­ет­ся его вос­кре­се­ния на тре­тий день, то на­пи­са­но: «Я ля­гу и от­дох­ну, ибо ты вос­кре­сишь ме­ня»; и еще: «Пой­дем к Гос­по­ду; он по­ра­зил, и он ожи­вит нас; на тре­тий день Он вос­кре­сит нас, и мы бу­дем жить пред оча­ми Его». Бо­лее то­го, бра­тья, поз­воль­те мне так­же объ­явить вам, всем, у ко­го есть от­цы или ма­те­ри по пло­ти, ко­то­рые усну­ли, не по­знав Гос­по­да Иису­са, что­бы вы не пе­ча­ли­лись о них, как ес­ли бы они бы­ли по­те­ря­ны; ибо на­пи­са­но: «Гос­подь Бог вспом­нил о сво­ем умер­шем на­ро­де Из­ра­и­ля, ко­то­рый ле­жал в мо­ги­лах; и он со­шел, что­бы про­по­ве­до­вать им свое соб­ствен­ное спа­се­ние». И это вы­ска­зы­ва­ние «он со­шел» — что это озна­ча­ет, кро­ме то­го, что он со­шел да­же в Ад, что­бы разо­рвать узы са­та­ны и про­по­ве­до­вать свое Еван­ге­лие от­цам, жив­шим в про­шлые вре­ме­на, да­же всем пра­вед­ни­кам, что у них то­же мо­жет быть на­деж­да на спа­се­ние? По­се­му и ко­гда он вос­крес из мерт­вых, мно­же­ство свя­тых вос­ста­ло с ним из мо­гил сво­их, бу­дучи из­бав­ле­но от пле­на смер­ти, со­глас­но из­ре­че­нию: «Он по­вел пле­нен­ных в плен и дал да­ры лю­дям». Но, на­ко­нец, по­сле то­го, как он вос­крес из мерт­вых, явив се­бя в те­че­ние мно­гих дней сво­им уче­ни­кам, бы­ло необ­хо­ди­мо, что­бы он воз­нес­ся на небе­са, со­глас­но на­пи­сан­но­му: «Под­ни­ми­тесь, вра­та, и будь­те под­ня­ты, вра­та веч­ные, и Царь о сла­ве, ко­то­рая при­дет».

«Итак, воз­люб­лен­ные бра­тья, при­зван­ные Бо­гом, на­след­ни­ки веч­ной жиз­ни, име­ю­щие Гос­по­да Иису­са в его рож­де­нии и ве­ли­ких де­я­ни­ях, и в его смер­ти, и в его вос­кре­се­нии, так зри­мо из­ло­жен­ном как бы пе­ред ва­ши­ми гла­за­ми Про­ро­ка­ми и Псал­ма­ми, что вам оста­ет­ся, кро­ме как на­блю­дать, и мо­ли­тесь, и про­яв­ляй­те все тер­пе­ние, лег­ко­мыс­лен­но от­но­сясь к ра­до­стям и пе­ча­лям это­го ны­неш­не­го ми­ра и ма­ло за­бо­тясь о сво­ем мир­ском иму­ще­стве (ибо боль­шое иму­ще­ство — это ве­ли­кие ис­ку­ше­ния).; но будь­те одер­жи­мы но­вым Ду­хом, да­же Ду­хом Гос­по­да Иису­са Хри­ста, на­пол­ня­ю­щим ва­ши серд­ца нена­сыт­ным же­ла­ни­ем тво­рить доб­ро, уте­шать скор­бя­щих, кор­мить го­лод­ных, ис­це­лять боль­ных и про­по­ве­до­вать бла­гую весть о Хри­сте; и не же­лай­те ни­чье­го бо­гат­ства или ра­бов ни одеж­ды; но жажди­те каж­до­го слу­чая тво­рить доб­ро. Так при­го­товь­тесь вы ко дню Гос­под­ню, ко­гда чис­ло из­бран­ных, на­ко­нец, по­пол­нит­ся, Гос­подь, ваш Спа­си­тель, сно­ва сой­дет с небес в ве­ли­кой сла­ве, и вы бу­де­те цар­ство­вать с ним в ра­до­сти невы­ра­зи­мой.

«Бла­го­дать Гос­по­да Иису­са Хри­ста, Лю­бовь Бо­жья и Об­ще­ние Свя­то­го Ду­ха да пре­бу­дут с ва­ми сей­час и все­гда. Иди­те с ми­ром».
КОНЕЦ

Заметки

МНОГИЕ диа­ло­ги и неко­то­рые опи­са­ния на преды­ду­щих стра­ни­цах за­им­ство­ва­ны у древ­них ав­то­ров, ко­то­рые, од­на­ко, в боль­шин­стве слу­ча­ев пи­са­ли по­сле вре­мен Они­си­ма. На­при­мер, в то вре­мя как Они­сим жил в Ко­лос­сах око­ло 60 г. н.э.; Эпи­к­тет, ве­ро­ят­но, вос­пи­ты­вал­ся по­ко­ле­ни­ем поз­же; Мак­сим Тир­ский, за­щит­ник по­ли­те­из­ма с со­ци­аль­ной сто­ро­ны, ко­то­рый пред­став­лен вы­ше вы­мыш­лен­ным Ни­ко­стра­том, пи­сал при Ан­то­ни­нах; Юлий Ари­стид, вос­хва­ли­тель Ас­кле­пия, ко­то­рый пред­став­лен вы­ше Оней­ро­кри­том, ро­дил­ся око­ло 117 го­да н.э.; Апу­лей, у ко­то­ро­го за­им­ство­ва­но (стр. 17) опи­са­ние эр­га­сту­ла, а так­же (стр. 180) опи­са­ние тан­цов­щиц Ки­бе­лы, на­пи­са­но во вто­ром ве­ке по­сле Рож­де­ства Хри­сто­ва; Цельс, скеп­тик, ко­то­ро­го пред­став­ля­ет (стр. 122 – 7) скеп­тик Ар­те­ми­дор, на­пи­сал в на­ча­ле вто­ро­го ве­ка; и, на­ко­нец, Юс­тин Му­че­ник и Ири­ней, у ко­то­рых в ос­нов­ном за­им­ство­ва­ны рас­суж­де­ния Лу­ция Ки­рен­ско­го, пи­са­ли по от­дель­но­сти око­ло 150 и 170 го­дов на­шей эры.

«Зна­чит, при­зна­ние в ана­хро­низ­ме?» Да: ана­хро­низм. Но ес­ли у этих ав­то­ров бы­ли ото­бра­ны толь­ко та­кие вы­ска­зы­ва­ния, ко­то­рые вы­ра­жа­ют мыс­ли, по край­ней ме­ре в за­ро­ды­ше, со­вре­мен­ни­ки Они­си­ма, то жизнь но­во­об­ра­щен­но­го свя­то­го Пав­ла дей­стви­тель­но го­раз­до луч­ше ил­лю­стри­ру­ет­ся этим си­сте­ма­ти­че­ским ана­хро­низ­мом, чем са­мым удач­но при­ду­ман­ным диа­ло­гом со­вре­мен­ных уче­ных. Ар­те­ми­дор, Ни­ко­страт, Фи­ле­мон и Оней­ро­крит пред­став­ля­ют мыс­ли, ко­то­рые, долж­но быть, ви­та­ли в воз­ду­хе по всей Азии еще в 60 го­ду на­шей эры, хо­тя они на­шли вы­ра­же­ние в до­шед­ших до нас кни­гах лишь неко­то­рое вре­мя спу­стя. То же са­мое от­но­сит­ся и к Иусти­ну и Ири­нею; мож­но с уве­рен­но­стью утвер­ждать, что тен­ден­ция ви­деть в каж­дом де­я­нии Иису­са точ­ное ис­пол­не­ние ка­ко­го-ли­бо про­ро­че­ства, а в каж­дом про­ро­че­стве пред­ска­за­ние ка­ко­го-ли­бо де­я­ния Иису­са — сле­ду­ю­щий шаг, за­клю­ча­ю­щий­ся в том, что­бы по­ве­рить, а за­тем утвер­ждать, что это де­я­ние, сле­до­ва­тель­но, долж­но бы­ло про­изой­ти про­ник­ло в ран­не­хри­сти­ан­скую цер­ковь, по край­ней ме­ре, еще со вре­ме­ни со­став­ле­ния Вве­де­ния к Еван­ге­лию от Мат­фея и за­дол­го до то­го, как на­шло вы­ра­же­ние на стра­ни­цах Иусти­на и Ири­нея.

В ни­же­сле­ду­ю­щих при­ме­ча­ни­ях к спе­ци­аль­ным от­рыв­кам не бы­ло со­чте­но необ­хо­ди­мым да­вать от­дель­ную ссыл­ку на каж­дую ци­та­ту, но толь­ко в тех слу­ча­ях, ко­гда сло­ва ка­ко­го-ли­бо древ­не­го ав­то­ра, ка­за­лось, под­вер­га­лись опас­но­сти быть при­ня­ты­ми за со­вре­мен­ные.

Кни­га I. § 6.
Это опи­са­ние ра­бов в эр­га­сту­ле взя­то из Апу­лея.
Кни­га I. § 7.
«Крест был мо­ги­лой» и т.д. — ци­та­та из Плав­та.
Кни­га II. § 2.
Эпи­к­тет, ве­ро­ят­но, был в это вре­мя ре­бен­ком.
Кни­га II. § 2.
За­ме­ча­ния Ни­ко­стра­та и Ге­рак­лея взя­ты из Мак­си­ма Тир­ско­го.
Кни­га II. § 2.
За­ме­ча­ние Ге­рак­лея о древ­них пре­вра­ще­ни­ях взя­то у Пав­са­ния.
Кни­га II. § 3.
Все это опи­са­ние празд­ни­ка взя­то у Мак­си­ма Тир­ско­го.
Кни­га II. § 4.
Ис­то­рию о бой­цо­вом пе­ту­хе и осталь­ном смот­ри­те в ра­бо­те Фрид­лен­де­ра «Ре­ли­гия древ­них» (фран­цуз­ский пе­ре­вод), том iv, 180.
Кни­га II. § 4.
Оней­ро­крит, опи­сы­вая свою бо­лезнь и ми­ло­сти Ас­кле­пия, здесь по­вто­ря­ет чув­ства П. Элия Ари­сти­да, ро­див­ше­го­ся око­ло 117 г. н.э. (см. Фрид­лен­дер, ib., 181 – 4).
Кни­га II. § 4.
Пли­ний счи­тал пра­виль­ным стро­ить хра­мы и т.д. бо­гам, в ко­то­рых он не ве­рил.
Кни­га II. § 6.
Рас­сказ о спус­ке в пе­ще­ру Тро­фо­ния за­им­ство­ван у Пав­са­ния, ко­то­рый сам спус­кал­ся ту­да.
Кни­га II. § 6.
«Я не мог удер­жать­ся от сме­ха»: эта де­таль за­им­ство­ва­на у Пав­са­ния.
Кни­га II. § 7.
Вся эта па­ро­дия на Со­кра­та взя­та из «Без­мя­теж­но­сти» Лу­ки­а­на.
Кни­га II. § 7.
«Трез­вость и недо­ве­рие» и т.д.: смот­ри­те при­ме­ча­ние к iii. 4. iii. 3. Со­об­ща­ет­ся, что Фи­липп вос­кре­сил мерт­ве­ца (Euseb. H. E., iii. 39): но рас­сказ, при­ве­ден­ный в тек­сте, за­им­ство­ван из рас­ска­за о воз­рож­де­нии ар­хи­епи­ско­па Бор­до­ско­го, на­пи­сан­но­го для ав­то­ра че­ло­ве­ком, ко­то­рый слы­шал это от са­мо­го ар­хи­епи­ско­па.
Кни­га III. § 4.
«Трез­вое недо­ве­рие» и т.д. — пе­ре­вод гре­че­ской по­сло­ви­цы.
Кни­га III. § 7.
«С кем я не со­гла­сен, с тем и я бы не со­гла­сил­ся» и т.д.: это утвер­жде­ние о раз­но­об­ра­зии мне­ний от­но­си­тель­но при­ро­ды Хри­ста яв­ля­ет­ся ци­та­той из Иусти­на, Ди­ал., 48.
Кни­га III. § 8.
«Тра­ди­ция», упо­мя­ну­тая Они­си­мом в на­ча­ле это­го раз­де­ла, яв­ля­ет­ся об­щей для пер­вых трех Еван­ге­лий. Это мо­жет быть при­бли­зи­тель­но пред­став­ле­но Еван­ге­ли­ем от свя­то­го Мар­ка, ис­клю­чая сти­хи по­сле Мар­ка xvi. 8, ко­то­рые, по при­зна­нию всех уче­ных, яв­ля­ют­ся ин­тер­по­ля­ци­ей. Для по­лу­че­ния бо­лее пол­ной ин­фор­ма­ции о при­ро­де этой «Тра­ди­ции» чи­та­тель мо­жет об­ра­тить­ся к ста­тье о Еван­ге­ли­ях в но­вом из­да­нии Бри­тан­ской эн­цик­ло­пе­дии.
Кни­га IV. § 1.
Опи­са­ние пу­те­ше­ствия взя­то у Лу­ки­а­на.
Кни­га IV. § 2.
По­чти все это пись­мо за­им­ство­ва­но у Цель­са в том ви­де, в ка­ком оно пред­став­ле­но в трак­та­те Ори­ге­на про­тив него.
Кни­га IV. § 6 – 9.
Вы­ска­зы­ва­ния, вло­жен­ные здесь в уста Эпи­к­те­та, по­чти без ис­клю­че­ния взя­ты из его со­чи­не­ний.
Кни­га IV. § 10.
Прит­ча о му­ра­вей­ни­ке взя­та у Лу­ки­а­на.
Кни­га IV. § 10.
«Ес­ли вы твер­до ре­ши­ли тор­го­вать та­ки­ми то­ва­ра­ми» и т.д. Этот от­ры­вок за­им­ство­ван из кни­ги Лу­ки­а­на «Аук­ци­он бо­гов».
Кни­га IV. § 10.
«Хо­тя те­ло мое пре­бы­ва­ет» и т.д., «На­сла­ждай­ся на­сто­я­щим» и т.д.; эти две над­пи­си все еще со­хра­ни­лись на од­ной и той же мо­ги­ле му­жа и же­ны. Смот­ри­те ста­тью ми­сте­ра Нью­то­на в «Де­вят­на­дца­том ве­ке», ав­густ 1878 го­да.
Кни­га IV. § 10.
«Спи­те креп­ко, рас­слаб­лен­но вы­тя­нув­шись»: та­ков со­вет Ти­ре­сия у Лу­ки­а­на, 484 – 5. ст. 1. Это опи­са­ние тан­ца жен­щин жре­ца Ки­бе­лы взя­то у Апу­лея.
Кни­га V. § 4.
«Ге­рак­лит, пла­чу­щий фи­ло­соф»: это за­им­ство­ва­но у Лу­ки­а­на.
Кни­га VI. § 2.
«Бы­ли ли у ис­тин­но­го Бо­га ног­ти, во­ло­сы, зу­бы и то­му по­доб­ное». Та­ко­вы труд­но­сти, на ко­то­рые на­ме­ка­ли ма­ни­хеи Ав­гу­сти­ну, «Ис­по­ведь», iii. 7.
Кни­га VIII. § 3.
Опи­са­ние пер­во­свя­щен­ни­ка взя­то из Ек­кле­си­а­ста, 50. viii. 3. Опи­са­ние бед­ствий Иеру­са­ли­ма взя­то из Езд­ры II., iii. 28.
Кни­га VIII. Раз­дел 3.
«Ру­ка, ко­то­рая те­перь об­ла­да­ла вла­стью»: эта ци­та­та взя­та из Езд­ры II, ст. 3. «До­бы­чу сле­ду­ет от­не­сти об­рат­но в го­ро­да Во­сто­ка»: это из Чет­вер­той Си­вил­ли­ной кни­ги.
Кни­га VIII. § 10.
Все это по­вест­во­ва­ние за­им­ство­ва­но из рас­ска­за о му­че­ни­че­стве свя­той Пер­пе­туи.

РЕЧЬ ЛУЦИЯ КИРЕНСКОГО

Стра­ни­ца 297.
О важ­но­сти, при­да­ва­е­мой про­ро­че­ству, смот­ри­те у Ири­нея («Про­тив ере­сей», ii. 4): «Ес­ли, од­на­ко, они утвер­жда­ют, что Гос­подь со­вер­шал та­кие де­ла про­сто внешне, мы со­шлем­ся на про­ро­че­ские пи­са­ния и до­ка­жем из них обо­их, что все бы­ло пред­ска­за­но та­ким об­ра­зом от­но­си­тель­но Него и дей­стви­тель­но про­изо­шло несо­мнен­но, со­сто­ит­ся». Иустин Му­че­ник так­же при­дер­жи­ва­ет­ся той же точ­ки зре­ния, I. Apol, 30.
Стр. 297.
«Кто объ­явит о сво­ем по­ко­ле­нии?» Этот от­ры­вок ана­ло­гич­ным об­ра­зом ис­поль­зу­ет­ся Иусти­ном Му­че­ни­ком, Диа­лог, 63.
Стр. 299.
«Он за­бе­рет» и т.д. Итак, Иустин (Dial, 77): «Но те­перь про­ро­че­ство утвер­жда­ет это с та­ким до­бав­ле­ни­ем: «Преж­де чем ре­бе­нок на­учит­ся на­зы­вать от­ца или мать, он за­вла­де­ет вла­стью Да­мас­ка и до­бы­чей Са­ма­рии». И вы не мо­же­те до­ка­зать, что по­доб­ное ко­гда-ли­бо слу­ча­лось с кем-ли­бо из про­ро­ков. Евреи. Но мы в со­сто­я­нии до­ка­зать, что это про­изо­шло в слу­чае с Хри­стом». И за­тем он про­дол­жа­ет ин­тер­пре­ти­ро­вать Да­маск как от­но­ся­щий­ся к волх­вам, а Ас­си­рию — к Иро­ду, как в тек­сте.
Стра­ни­ца 300.
«Вот че­ло­век, имя ему Во­сток», Зах. vi. 12, со­глас­но Сеп­ту­а­гин­те, ци­ти­ру­е­мой Юс­ти­ном, Dial, 106.
Стра­ни­ца 301.
«Он бу­дет жить в пе­ще­ре» и т.д.: ци­ти­ру­ет­ся Юс­ти­ном Му­че­ни­ком из Сеп­ту­а­гинт-вер­сии кни­ги Про­ро­ка Ис­а­ии xxxiii. 16 (Dial, 70).
Стра­ни­ца 303.
«Гос­подь Бог вспом­нил о сво­ем умер­шем на­ро­де Из­ра­и­ля» и т.д. Этот от­ры­вок ци­ти­ру­ет Иустин Му­че­ник (Dial, 72), ко­то­рый об­ви­ня­ет ев­ре­ев в от­мене это­го и дру­гих от­рыв­ков Свя­щен­но­го Пи­са­ния. Это так­же ци­ти­ру­ет­ся Ири­не­ем («Про­тив ере­сей», iii. 20) как из Ис­айи и (ib. iv. 22) как из Иере­мии. Но это­го нет в на­ших Свя­щен­ных Пи­са­ни­ях.

КОНЕЦ