Место безумия

Ав­тор : Мер­лин Мур Тей­лор

«Че­пу­ха. Тюрь­ма не пред­на­зна­че­на для то­го, что­бы нян­чить­ся и ба­ло­вать тех, кто на­ру­шил за­кон».

Сти­вен­сон, пред­се­да­тель тю­рем­ной ко­мис­сии, мах­нул пух­лой ру­кой в сто­ро­ну за­клю­чён­но­го, сто­яв­ше­го у под­но­жия сто­ла.

«Этот че­ло­век, — про­дол­жил он, — ка­ким-то об­ра­зом узнал, что га­зе­ты «охо­тят­ся» за на­чаль­ни­ком тюрь­мы, и вос­поль­зо­вал­ся воз­мож­но­стью вы­звать со­чув­ствие к се­бе. Я при­знаю, что эти ис­то­рии о же­сто­ком об­ра­ще­нии с за­клю­чён­ны­ми хо­ро­шо рас­ска­за­ны, но я счи­таю, что он пре­уве­ли­чи­ва­ет. Это не мо­жет быть прав­дой. В та­ком ме­сте, как это, необ­хо­ди­мо под­дер­жи­вать дис­ци­пли­ну, да­же ес­ли для это­го ино­гда тре­бу­ют­ся жёст­кие ме­ры.

«Од­на­ко нет необ­хо­ди­мо­сти в же­сто­ко­сти», — вос­клик­нул за­клю­чён­ный, на­ру­шив пра­ви­ло, со­глас­но ко­то­ро­му за­клю­чён­ные не долж­ны го­во­рить, ес­ли к ним не об­ра­ща­ют­ся.

За­тем, не об­ра­щая вни­ма­ния на под­ня­тую ру­ку пред­се­да­те­ля, он про­дол­жил: «С на­ми здесь об­ра­ща­лись как со ско­та­ми! Ес­ли че­ло­век хо­тя бы от­кры­ва­ет рот, что­бы за­дать веж­ли­вый и необ­хо­ди­мый во­прос, в от­вет он по­лу­ча­ет удар. Ес­ли за сто­лом уро­нить нож, вил­ку или лож­ку, в на­ка­за­ние ли­ша­ют сле­ду­ю­ще­го при­ё­ма пи­щи. Лю­дей, слиш­ком боль­ных, что­бы ра­бо­тать, за­го­ня­ют в ма­га­зи­ны при­кла­да­ми ру­жей. Мел­кие на­ру­ше­ния са­мых про­стых пра­вил озна­ча­ют тём­ную ка­ме­ру и хлеб с во­дой.

«Зна­е­те ли вы, что та­кое тём­ная ка­ме­ра? Здесь её на­зы­ва­ют оди­ноч­ной. «Ад» бы­ло бы луч­шим на­зва­ни­ем. Во­круг вас сталь: сталь­ные сте­ны, сталь­ная дверь, сталь­ной по­то­лок, сталь­ной пол. Ни кой­ки, на ко­то­рой мож­но бы­ло бы ле­жать, ни да­же та­бу­ре­та, на ко­то­рый мож­но бы­ло бы сесть. Ни­че­го, кро­ме го­ло­го по­ла. И тьма! Ни один луч све­та не про­ни­ка­ет в тём­ную ка­ме­ру, как толь­ко за ва­ми за­кры­ва­ет­ся дверь. Воз­дух по­сту­па­ет к вам толь­ко че­рез неболь­шую вен­ти­ля­ци­он­ную ре­шёт­ку в кры­ше. И да­же она изо­гну­та, что­бы свет не по­па­дал на вас.

«Сто­ит ли удив­лять­ся, что да­же са­мый несго­вор­чи­вый за­клю­чён­ный вы­хо­дит от­ту­да слом­лен­ным — слом­лен­ным в уме, в те­ле, в ду­ше? А неко­то­рые из них схо­дят с ума — ста­но­вят­ся же­сто­ки­ми, безум­ны­ми — все­го че­рез несколь­ко ча­сов. И ра­ди че­го? Я про­вёл два дня в оди­ноч­ной ка­ме­ре, по­то­му что упал в об­мо­рок от сла­бо­сти на сво­ём ра­бо­чем ме­сте на обув­ной фаб­ри­ке.

«Ви­дишь этот шрам?» Он ука­зал на баг­ро­вую от­ме­ти­ну над од­ним гла­зом. «Охран­ник сде­лал это ство­лом сво­ей вин­тов­ки, по­то­му что я не мог встать и вер­нуть­ся к ра­бо­те, ко­гда он ска­зал мне. Он уда­рил ме­ня до по­те­ри со­зна­ния, и ко­гда я при­шел в се­бя, я был в «оди­ноч­ной ка­ме­ре». Они на­зва­ли это непод­чи­не­ни­ем. Они про­дер­жа­ли ме­ня там два дня, ко­гда я дол­жен был быть в боль­ни­це. Два дня ада и пы­ток из-за то­го, что я был бо­лен. Лю­ди го­во­рят о том, что тюрь­ма ис­прав­ля­ет лю­дей. На са­мом де­ле всё на­обо­рот. Она де­ла­ет из них за­ко­ре­не­лых пре­ступ­ни­ков — ес­ли они сна­ча­ла не сой­дут с ума.

Пред­се­да­тель по­ёр­зал на сво­ём ме­сте и нетер­пе­ли­во от­каш­лял­ся.

— Мы до­воль­но дол­го вас слу­ша­ли, мой друг, — на­пы­щен­но ска­зал он, — но с ме­ня хва­тит. Се­го­дня здесь да­ли по­ка­за­ния бо­лее де­сят­ка за­клю­чён­ных, и ни один из них не под­твер­дил вы­дви­ну­тые ва­ми об­ви­не­ния.

— А по­че­му? — спро­сил за­клю­чён­ный. — По­то­му что они бо­ят­ся го­во­рить прав­ду. Они зна­ют, что их бу­дут бить, мо­рить го­ло­дом и ли­шать «хо­ро­ше­го вре­мя­пре­про­вож­де­ния» под тем или иным пред­ло­гом, ес­ли они хо­тя бы на­мек­нут на то, что зна­ют. Вы всё рав­но им не по­ве­ри­те. Вы не ве­ри­те мне, но я, ве­ро­ят­но, бу­ду стра­дать за то, что ска­зал здесь. Но это не име­ет зна­че­ния. Они не смо­гут от­нять у ме­ня «хо­ро­шее вре­мя». Я здесь на всю жизнь.

В его го­ло­се по­яви­лась го­речь.

«И это од­на из при­чин, по ко­то­рой я по­дроб­но изу­чил этот во­прос — ра­ди се­бя и ра­ди дру­гих, кто не мо­жет на­де­ять­ся ко­гда-ли­бо по­ки­нуть это ме­сто. За­кон по­ста­но­вил, что мы бу­дем жить и умрём здесь, но за­кон ни­че­го не го­во­рит о том, что­бы му­чить нас».

«Этот со­вет га­ран­ти­ро­вал за­щи­ту всем, кто бу­дет вы­зван для да­чи по­ка­за­ний здесь, — от­ве­тил пред­се­да­тель. — Он не за­ин­те­ре­со­ван в том, что­бы обе­лить ко­го-ли­бо в свя­зи с про­во­ди­мым рас­сле­до­ва­ни­ем, и для то­го, что­бы не бы­ло ни­ка­ких со­мне­ний в том, как про­во­дит­ся это слу­ша­ние, ни на­чаль­ни­ку тюрь­мы, ни его за­ме­сти­те­лям, ни охран­ни­кам не бы­ло раз­ре­ше­но при­сут­ство­вать. Ес­ли у вас нет ве­ще­ствен­ных до­ка­за­тельств, ко­то­рые вы мог­ли бы нам пред­ста­вить, и вы не мо­же­те на­звать име­на тех, кто мо­жет под­твер­дить ва­ши об­ви­не­ния, вы мо­же­те ид­ти».

— Ми­ну­точ­ку, — пе­ре­бил его член со­ве­та, сто­яв­ший бли­же всех к за­клю­чён­но­му. За­тем он об­ра­тил­ся к осуж­дён­но­му: — Вы ска­за­ли, ка­жет­ся, что все­го несколь­ко ча­сов в тём­ной ка­ме­ре ча­сто сво­дят че­ло­ве­ка с ума. Но вы про­ве­ли там два дня. Вы не су­ма­сшед­ший, не так ли?

— Нет, сэр, — ува­жи­тель­но от­ве­тил за­клю­чён­ный. — Моя со­весть бы­ла чи­ста, и я смог от­быть свой срок без на­ру­ше­ний. Но ещё один день или око­ло то­го — и я бы сло­мал­ся. Вы сви­де­тель­ство­ва­ли про­тив ме­ня на су­де, не так ли? Я не дер­жу на вас зла за это, сэр. Я от­даю вам долж­ное за то, что вы сде­ла­ли толь­ко то, что счи­та­ли сво­им дол­гом. Ва­ши по­ка­за­ния ста­ли ре­ша­ю­щим фак­то­ром в де­ле про­тив ме­ня. И всё же я неви­но­вен…

Пред­се­да­тель рез­ко по­сту­чал по сто­лу.

«Я со­вер­шен­но не по­ни­маю, ка­кое от­но­ше­ние всё это име­ет к рас­сле­ду­е­мо­му де­лу», — раз­дра­жён­но воз­ра­зил он. «Мы не рас­смат­ри­ва­ем де­ло это­го че­ло­ве­ка. Суд уже вы­нес ре­ше­ние. Он та­кой же, как и все осталь­ные. Лю­бой из них го­тов по­клясть­ся на Биб­лии, что он неви­но­вен. Да­вай­те про­дол­жим рас­сле­до­ва­ние.»

За­клю­чён­ный мол­ча по­кло­нил­ся и по­вер­нул­ся к две­ри, за ко­то­рой его жда­ли охран­ни­ки, что­бы от­ве­сти об­рат­но в ка­ме­ру. Его оста­но­ви­ла ру­ка, схва­тив­шая его за пле­чо.

«Гос­по­дин пред­се­да­тель, — ска­зал Бл­э­лок, член пар­ла­мен­та, ко­то­рый до­пра­ши­вал за­клю­чён­но­го, — я про­шу, что­бы это­му че­ло­ве­ку поз­во­ли­ли про­дол­жить то, что он го­во­рил. У ме­ня боль­ше нет во­про­сов. Вы го­во­ри­ли, — под­ска­зал он си­дя­ще­му ря­дом с ним че­ло­ве­ку.

«Я го­во­рил, что я неви­но­вен», — по­вто­рил осуж­ден­ный. — Я со­би­рал­ся до­ба­вить, что да­же че­ло­век, неви­нов­ный в про­ступ­ках, не смог бы дол­го вы­дер­жи­вать ужа­сы оди­но­че­ства. Вы, на­при­мер, врач, че­ло­век с без­упреч­ной ре­пу­та­ци­ей, про­тив ко­то­ро­го ни­кто ни­ко­гда и сло­вом не об­мол­вил­ся. И все же я со­мне­ва­юсь, что вы смог­ли бы вы­дер­жать несколь­ко ча­сов в тем­ной ка­ме­ре. Ес­ли бы вы толь­ко по­про­бо­ва­ли, то са­ми убе­ди­лись бы, что я го­во­рю прав­ду. Гос­по­да, я про­шу вас сде­лать всё, что в ва­ших си­лах, что­бы от­ме­нить оди­ноч­ные ка­ме­ры. Лю­ди мо­гут вы­дер­жать лишь опре­де­лён­ное вре­мя, преж­де чем сло­ма­ют­ся, и ес­ли вы коп­нё­те глуб­же, то об­на­ру­жи­те, что в де­вя­ти слу­ча­ях из де­ся­ти имен­но лю­ди, слом­лен­ные в оди­ноч­ных ка­ме­рах, ста­но­вят­ся при­чи­ной бес­по­ряд­ков в тюрь­мах. Вот и всё.

Он по­чти­тель­но по­кло­нил­ся и вы­шел.

«Ум­ный па­рень, этот Бл­э­лок, — про­ком­мен­ти­ро­вал сек­ре­тарь ко­мис­сии, на­ру­шив мол­ча­ние. — Я по­чти по­ве­рил ему. Кто он та­кой, Бл­э­лок? Ка­жет­ся, вы его вы­зва­ли».

Врач кив­нул.

«При­зна­юсь, это бы­ло вы­зва­но как лич­ным ин­те­ре­сом к это­му че­ло­ве­ку, так и на­деж­дой, что он мо­жет дать здесь цен­ные по­ка­за­ния», — ска­зал он. «Он уди­вил ме­ня сво­ей вспыш­кой гне­ва. Он ум­ный со­бе­сед­ник. Его зо­вут Эл­лис — Мар­тин Эл­лис — и он про­ис­хо­дит из ве­ли­ко­леп­ной и со­сто­я­тель­ной се­мьи. Окон­чил уни­вер­си­тет и вполне спо­со­бен сде­лать за­ме­ча­тель­ную ка­рье­ру. Но до­ма его бо­го­тво­ри­ли и да­ва­ли боль­ше де­нег, чем бы­ло ему нуж­но. Это сде­ла­ло его без­дель­ни­ком и мо­ло­дым по­ве­сой. Но что бы он ни де­лал, он де­лал это от­кры­то, и я ни­ко­гда не слы­шал о чём-то се­рьёз­ном, по­ка его не осу­ди­ли за пре­ступ­ле­ние, из-за ко­то­ро­го он ока­зал­ся здесь.

— Убий­ство, я по­ла­гаю? — Сти­вен­сон, пред­се­да­тель, за­ин­те­ре­со­вал­ся, несмот­ря на се­бя. — Он го­во­рил, что ся­дет по­жиз­нен­но.

«Да, убил де­вуш­ку. Её зва­ли Аг­нес Кел­лер. Бед­няж­ка, но о ней хо­ро­шо от­зы­ва­лись. Ра­бо­та­ла в церк­ви, пе­ла в хо­ре и так да­лее. На су­де вы­яс­ни­лось — на са­мом де­ле Эл­лис сам рас­ска­зал об этом, — что он был в неё влюб­лён, и они ча­сто про­во­ди­ли вре­мя вме­сте. Не от­кры­то, ко­неч­но, по­то­му что ста­рик Эл­лис, его отец, под­нял бы на уши весь го­род. Ро­ман за­кон­чил­ся, как и все по­доб­ные тай­ные ро­ма­ны, осо­бен­но ес­ли де­вуш­ка мо­ло­да, кра­си­ва и бед­на. По вер­сии об­ви­не­ния, ко­гда она узна­ла о сво­ём по­ло­же­нии, то при­шла в ярость и по­тре­бо­ва­ла, что­бы Эл­лис же­нил­ся на ней, при­гро­зив в про­тив­ном слу­чае рас­ска­зать всё его от­цу. Его об­ви­ни­ли в том, что он убил её, что­бы не де­лать вы­бор. До­ка­за­тель­ства про­тив него бы­ли чи­сто кос­вен­ны­ми, но при­сяж­ные со­чли их убе­ди­тель­ны­ми.

«Эл­лис при­знал­ся под при­ся­гой, что они ча­сто ез­ди­ли ка­тать­ся по но­чам на его ав­то­мо­би­ле. Од­ним из ком­про­ме­ти­ру­ю­щих его фак­тов бы­ло то, что его ви­де­ли за ру­лём, од­но­го и быст­ро еду­ще­го по про­сё­лоч­ной до­ро­ге непо­да­лё­ку от то­го ме­ста, где бы­ло най­де­но её те­ло. Он ни­чем не под­твер­дил своё за­яв­ле­ние о том, что ему ста­ло пло­хо и он по­ехал про­ка­тить­ся, что­бы об­лег­чить го­лов­ную боль. Ко­неч­но, он ка­те­го­ри­че­ски от­ри­цал, что несёт от­вет­ствен­ность за её со­сто­я­ние или что он во­об­ще знал об этом, но при­сяж­ные вы­нес­ли вер­дикт ме­нее чем че­рез час. Един­ствен­ная за­гвозд­ка, как я узнал поз­же, за­клю­ча­лась в том, при­ме­нять ли смерт­ную казнь.

— Он ска­зал, что вы бы­ли сви­де­те­лем про­тив него. Ка­кую роль вы сыг­ра­ли? — спро­сил Сти­вен­сон.

— Не по сво­ей во­ле, — быст­ро от­ве­тил Бл­э­лок. — То­гда я не ве­рил, что Эл­лис ви­но­вен. Я и сей­час в этом не уве­рен. Но как врач де­вуш­ки и, пред­по­ло­жи­тель­но, один из тех, к ко­му она мог­ла об­ра­тить­ся в бе­де, я был до­про­шен сра­зу по­сле вскры­тия. Я при­знал­ся, что она до­ве­ри­лась мне и что я со­гла­сил­ся с тем, что ви­нов­ный дол­жен же­нить­ся на ней. Она не на­зва­ла мне его имя, но мои до­ка­за­тель­ства под­креп­ля­ют тео­рию о том, что Эл­лис убил её, что­бы не же­нить­ся на ней.

Дверь в ком­на­ту рас­пах­ну­лась, и на по­ро­ге по­явил­ся над­зи­ра­тель.

— Мож­но мне вой­ти? — спро­сил он. — Ужин по­чти го­тов, и я по­ду­мал, что луч­ше пре­ду­пре­дить вас.

Он по­до­шел к сво­бод­но­му сту­лу и сел.

«Мы за­кон­чи­ли сбор улик со­всем недав­но, — ска­зал пред­се­да­тель. — С тех пор док­тор Бл­э­лок раз­вле­ка­ет нас ис­то­ри­ей о пре­ступ­ле­нии это­го Мар­ти­на Эл­ли­са, ко­то­рый был од­ним из сви­де­те­лей. До­воль­но необыч­но».

— Да, ше­риф, ко­то­рый при­вёз его сю­да, всё мне рас­ска­зал, — от­ве­тил на­чаль­ник тюрь­мы. — С ним труд­но спра­вить­ся. Неко­то­рое вре­мя на­зад у него бы­ли про­бле­мы с од­ним из охран­ни­ков, и нам при­шлось его на­ка­зать.

— Два дня в оди­ноч­ной ка­ме­ре на хле­бе и во­де, не так ли? — спро­сил Бл­э­лок. — Он не на­шёл для это­го под­хо­дя­ще­го сло­ва.

Над­зи­ра­тель по­крас­нел.

«Немно­гие из тех, кто по­про­бо­вал, воз­вра­ща­ют­ся, — при­знал он. — Слиш­ком мно­го вре­ме­ни про­во­дишь на­едине со сво­и­ми мыс­ля­ми и со­ве­стью. Они на­ка­жут те­бя силь­нее, чем что-ли­бо дру­гое. Ну, пред­по­ло­жим, ты от­ло­жишь это и при­дёшь на ужин? Ты за­хо­чешь со­вер­шить обыч­ную ин­спек­ци­он­ную по­езд­ку по тюрь­ме?»

— О, ко­неч­но, — зев­нул пред­се­да­тель. — Несо­мнен­но, всё в по­ряд­ке, как обыч­но, но ес­ли мы это опу­стим, то га­зе­там бу­дет о чём на­пи­сать.

Он встал и вме­сте с осталь­ны­ми чле­на­ми ко­мис­сии по­сле­до­вал за смот­ри­те­лем в сто­ло­вую.

— Что ж, да­вай­те про­ве­дём осмотр и по­кон­чим с этим, — пред­ло­жил Сти­вен­сон, ко­гда они за­кон­чи­ли тра­пе­зу. — Ку­да нам пой­ти пер­вым, на­чаль­ник?

«Сна­ча­ла прой­ди­те че­рез ма­га­зи­ны и неболь­шие зда­ния, а за­тем че­рез ка­ме­ры. Так вы ока­же­тесь бли­же все­го к ад­ми­ни­стра­тив­но­му зда­нию и смо­же­те вер­нуть­ся на кон­фе­рен­цию с наи­мень­ши­ми за­держ­ка­ми».

Охран­ни­ки в фор­ме вы­тя­ну­лись по стой­ке «смир­но», ко­гда на­чаль­ник тюрь­мы вёл ко­мис­сию по ко­ри­до­рам. «До­ве­рен­ные ли­ца» за­ис­ки­ва­ю­ще су­е­ти­лись во­круг груп­пы, стре­мясь быть по­лез­ны­ми. Огром­ные две­ри со сталь­ны­ми ре­шёт­ка­ми рас­пах­ну­лись при при­бли­же­нии ко­мис­сии и с ляз­гом за­хлоп­ну­лись за ней. По­лу­ден­ный сол­неч­ный свет, про­ни­кав­ший сквозь ре­шёт­ки, рас­се­и­вал мрач­ность тю­рем­ных бло­ков и по­ка­зы­вал их во всей кра­се, под­го­тов­лен­ны­ми к это­му со­бы­тию.

— Что ж, ка­жет­ся, всё в по­ряд­ке, — ска­зал пред­се­да­тель, ко­гда груп­па сно­ва при­бли­зи­лась к офи­сам. — У ко­го-ни­будь есть ещё пред­ло­же­ния?

— Да, я бы хо­тел по­смот­реть на тём­ную ка­ме­ру, — от­ве­тил сек­ре­тарь. — Не при­пом­ню, что­бы я ко­гда-ли­бо там был, а этот па­рень Эл­лис ме­ня за­ин­те­ре­со­вал. Он ска­зал, что это кар­ман­ное из­да­ние «Аида». Где оно, на­чаль­ник?

Па­ла­та при­ня­ла шут­ли­вый вид.

«Вы бу­де­те разо­ча­ро­ва­ны», — пре­ду­пре­дил он. «Это вни­зу, в под­ва­ле, где за­клю­чен­ные, ко­то­рые хо­тят это­го, мо­гут во­пить сколь­ко ду­ше угод­но, ни­ко­го не бес­по­коя. Немно­го мрач­но­ва­то, ко­неч­но, но ес­ли для ко­го-то это ад, то это по­то­му, что они ре­ши­ли сде­лать его та­ким. Ес­ли вы дей­стви­тель­но хо­ти­те это уви­деть, про­хо­ди­те. Од­на­ко он не за­нят. »

Он не упо­мя­нул, что по­за­бо­тил­ся об этом. Учи­ты­вая весь этот шум во­круг управ­ле­ния тюрь­мой, бы­ло небез­опас­но рис­ко­вать. Ко­мис­сия, как он и пред­по­ла­гал, мог­ла ре­шить­ся на на­сто­я­щее рас­сле­до­ва­ние, а ни­ко­гда нель­зя бы­ло преду­га­дать, в ка­ком со­сто­я­нии ока­жет­ся че­ло­век по­сле несколь­ких ча­сов в оди­ноч­ной ка­ме­ре.

— А вот и вы, джентль­ме­ны, — ска­зал он, взмах­нув ру­кой, ко­гда «на­дёж­ный» вклю­чил свет в под­ва­ле. — Не од­на тём­ная ка­ме­ра, а пол­дю­жи­ны.

Он от­сту­пил на­зад, ко­гда чле­ны ко­мис­сии стол­пи­лись во­круг и за­гля­ну­ли в тём­ные про­ёмы. Над каж­дым двер­ным про­ёмом сла­бо го­ре­ла оди­но­кая элек­три­че­ская лам­поч­ка, слиш­ком сла­бая, что­бы её лу­чи про­ни­ка­ли в уг­лы. Мас­сив­ные две­ри, за­пер­тые на за­сов, сто­я­ли от­кры­ты­ми, гроз­ные и непри­ступ­ные.

— Кто-ни­будь из вас хо­чет по­про­бо­вать? — спро­сил над­зи­ра­тель от­ку­да-то из глу­би­ны.

— Ко­неч­но, пусть Бл­э­лок по­про­бу­ет один из них, — пред­ло­жил сек­ре­тарь. — Его со­весть долж­на быть до­ста­точ­но чи­ста, что­бы не бес­по­ко­ить его. Да­вай­те, док­тор, по­про­буй­те и рас­ска­жи­те нам, ка­ко­во это. Я бы сам по­про­бо­вал, но не осме­ли­ва­юсь рис­ко­вать сво­ей со­ве­стью.

Бл­э­лок, сто­яв­ший в две­рях од­ной из ка­мер, по­вер­нул­ся и мол­ча огля­дел их.

— Ва­ше пред­ло­же­ние, ко­неч­но, бы­ло сде­ла­но в шут­ку, — ска­зал он. — Но, — в его го­ло­се вне­зап­но за­зву­ча­ли ме­тал­ли­че­ские нот­ки, — я со­би­ра­юсь вос­поль­зо­вать­ся ва­шим пред­ло­же­ни­ем! Нет, — от­ве­тил он на хор вос­кли­ца­ний, — я уже всё ре­шил. На­чаль­ник, я хо­чу, что­бы всё бы­ло мак­си­маль­но ре­а­ли­стич­но. По­жа­луй­ста, вы­дай­те мне тю­рем­ную ро­бу.

— Ну и ду­ра­ки же вы все, — вы­ру­гал­ся пред­се­да­тель. За­тем он по­жал пле­ча­ми. — Иди­те и на­день­те ко­стюм зеб­ры, над­зи­ра­тель. Я толь­ко на­де­юсь, что это не по­па­дёт в га­зе­ты.

За по­ло­са­тым ко­стю­мом по­сла­ли «до­ве­рен­ное ли­цо». Ко­гда его при­нес­ли, Бл­э­лок уже снял верх­нюю одеж­ду под на­смеш­ки осталь­ных. Он не удо­сто­ил их от­ве­том, по­ка не за­стег­нул тю­рем­ную курт­ку и не на­тя­нул на го­ло­ву ма­лень­кую по­ло­са­тую кеп­ку.

— По­ла­гаю, я го­тов, — ска­зал он то­гда. — Вы, джентль­ме­ны, со­чли нуж­ным вы­сме­ять экс­пе­ри­мент, ко­то­рый я со­би­ра­юсь про­ве­сти. Но я го­во­рю вам, что де­лаю это все­рьёз. Я не ве­рю, что оди­ноч­ная ка­ме­ра так ужас­на, как нам её опи­сал Эл­лис. Я со­би­ра­юсь это вы­яс­нить. На­чаль­ник, по­жа­луй­ста, убе­ди­тесь, что усло­вия здесь та­кие же, как и для за­клю­чён­ных в этом ме­сте.

Он раз­вер­нул­ся на каб­лу­ках и шаг­нул в ка­ме­ру.

— Как дол­го вы хо­ти­те там оста­вать­ся? — спро­сил над­зи­ра­тель. — Ми­нут пят­на­дцать или око­ло то­го?

«Эл­лис за­явил, что я не вы­дер­жу и ча­са-двух, — до­нес­лось из глу­би­ны ка­ме­ры. — Пред­по­ло­жим, мы про­дер­жим­ся два ча­са. По ис­те­че­нии это­го вре­ме­ни вы мо­же­те вер­нуть­ся и осво­бо­дить ме­ня. Но ни ми­ну­той рань­ше».

— Хо­ро­шо, но­мер 9982, — от­ве­тил над­зи­ра­тель. — Те­перь вы на­едине со сво­ей со­ве­стью.

Тя­жё­лая дверь с гро­хо­том за­хлоп­ну­лась, и сла­бый щел­чок под­ска­зал Бл­э­ло­ку, что над две­рью по­гас свет. За­тем по­слы­ша­лись ша­ги, ко­то­рые ста­но­ви­лись всё ти­ше и ти­ше, лязг две­ри, ве­ду­щей в под­вал, — и ти­ши­на. Бл­э­лок остал­ся один.

Ощу­пы­вая ру­ка­ми до­ро­гу, он до­брал­ся до уг­ла ка­ме­ры и сел на го­лый жёст­кий пол.

Он за­крыл гла­за и по­пы­тал­ся со­сре­до­то­чить­ся на чём-ни­будь, кро­ме то­го фак­та, что он был плен­ни­ком, пусть и по соб­ствен­ной во­ле, но всё же плен­ни­ком.

Он все­гда гор­дил­ся тем, что мо­жет уси­ли­ем во­ли от­го­нять от се­бя все мыс­ли, кро­ме тех, ко­то­рые ему нуж­ны. Те­перь он на­угад вы­брал те­му для лек­ции, ко­то­рую дол­жен был про­чи­тать за две неде­ли до съез­да вра­чей.

До­ма, в сво­ём ка­би­не­те, Бл­э­лок при­вык вы­тя­ги­вать­ся во весь рост в крес­ле, по­ло­жив но­ги на та­бу­рет, а под го­ло­ву — по­душ­ку. Здесь его но­ги бы­ли вы­тя­ну­ты на по­лу под пря­мым уг­лом к те­лу и удер­жи­ва­лись в вер­ти­каль­ном по­ло­же­нии сталь­ной сте­ной у него за спи­ной. Он пы­тал­ся снять на­пря­же­ние, при­под­няв ко­ле­ни, но пол не был твёр­дым, и пят­ки со­скаль­зы­ва­ли.

Раз­дра­жён­ный, Бл­э­лок ото­дви­нул­ся от уг­ла и по­пы­тал­ся лечь на спи­ну, уста­вив­шись в тем­но­ту над со­бой. Но и эта по­за вско­ре ста­ла ему на­до­едать, и он пе­ре­вер­нул­ся сна­ча­ла на один бок, по­том на дру­гой, а в кон­це встал на но­ги и при­сло­нил­ся к стене. Так про­шло ещё пят­на­дцать или два­дцать ми­нут, как он по­счи­тал. Он об­на­ру­жил, что не мо­жет со­сре­до­то­чить­ся, и ре­шил поз­во­лить сво­им мыс­лям блуж­дать.

При­сло­нить­ся к стене ока­за­лось неудоб­но, и Бл­э­лок на­чал рас­ха­жи­вать в тес­ном про­стран­стве ка­ме­ры. Че­ты­ре ша­га в од­ну сто­ро­ну, два под пря­мым уг­лом, по­том че­ты­ре, по­том два. Это на­пом­ни­ло ему боль­шо­го мед­ве­дя, за ко­то­рым он од­на­жды на­блю­дал в зоо­пар­ке. Тот рас­ха­жи­вал взад-впе­рёд за ре­шёт­кой, но ни­ко­гда не от­хо­дил да­ле­ко от две­ри, от­де­ляв­шей его от внеш­не­го ми­ра и сво­бо­ды.

Вне­зап­но Бл­э­лок об­на­ру­жил, что в тем­но­те он столь­ко раз обо­шёл по­ме­ще­ние, что за­блу­дил­ся и не знал, в ка­кой сто­роне на­хо­дит­ся дверь ка­ме­ры. Он на­чал ис­кать её, на­щу­пы­вая чув­стви­тель­ны­ми паль­ца­ми хи­рур­га то ме­сто, где дверь вхо­ди­ла в сте­ну ка­ме­ры.

По­сле двух об­хо­дов он с до­са­дой по­нял, что не мо­жет най­ти дверь. Он мог опре­де­лить это, счи­тая уг­лы, ко­гда под­хо­дил к ним. Дверь так хо­ро­шо впи­сы­ва­лась в ра­му, что он не мог от­ли­чить её от па­зов, где со­еди­ня­лись пла­сти­ны ка­ме­ры.

Ему сра­зу же ста­ло важ­нее все­го на све­те узнать, где на­хо­дит­ся эта дверь. Он по­ду­мал о том, что­бы про­сту­чать сте­ны, что­бы по­нять, не из­да­ют ли они в ка­кой-то мо­мент дру­гой звук и не под­ска­жут ли ему то, что, как он чув­ство­вал, он дол­жен знать.

Те­перь это пре­вра­ти­лось для него в ма­нию. Он на­чал по­сту­ки­вать ко­стяш­ка­ми паль­цев по ста­ли, то тут, то там, в од­ном ме­сте, по­том в дру­гом. За­тем он при­слу­шал­ся сво­им ухом, на­тре­ни­ро­ван­ным улав­ли­вать да­же без по­мо­щи сте­то­ско­па из­ме­не­ния в би­е­нии че­ло­ве­че­ско­го серд­ца, при­жа­то­го к стен­кам.

Но сно­ва его по­стиг­ла неуда­ча. Каж­дое ме­сто из­да­ва­ло один и тот же глу­хой звук.

Разо­злив­шись, Бл­э­лок ярост­но уда­рил но­гой по бес­чув­ствен­ной ста­ли. Стре­ля­ю­щая боль в из­ра­нен­ных паль­цах ног ста­ла ему на­гра­дой, и он с му­чи­тель­ным ры­ча­ни­ем упал на пол, что­бы пе­ре­вя­зать по­стра­дав­шие ко­неч­но­сти.

За­тем он по­чув­ство­вал, что его ру­ки ста­ли лип­ки­ми, и, об­на­ру­жив, что ко­стяш­ки паль­цев со­дра­ны и кро­во­то­чат, по­нял, что это его соб­ствен­ная кровь. Он от­ча­ян­но пы­тал­ся взять се­бя в ру­ки, что­бы вы­гля­деть невоз­му­ти­мым, ко­гда над­зи­ра­тель при­дёт его осво­бож­дать, в чём Бл­э­лок не со­мне­вал­ся, что про­изой­дёт са­мое боль­шее че­рез несколь­ко ми­нут.

Он пой­мал се­бя на том, что вни­ма­тель­но при­слу­ши­ва­ет­ся к ша­гам над­зи­ра­те­ля или ка­ко­го-ни­будь «на­дёж­но­го» охран­ни­ка, по­слан­но­го за ним. Он на­пря­гал слух, что­бы уло­вить от­да­лён­ный звон, ко­то­рый озна­чал бы, что кто-то спус­ка­ет­ся в под­вал.

Но на­пря­жён­ную ти­ши­ну на­ру­ша­ло лишь ши­пе­ние его соб­ствен­но­го ды­ха­ния. За­бав­но, по­ду­мал он, как ти­хо мо­жет быть во­круг. Не нуж­но бы­ло силь­но на­пря­гать во­об­ра­же­ние, что­бы пред­ста­вить се­бя на­сто­я­щим непо­кор­ным за­клю­чён­ным, за­пер­тым в оди­ноч­ной ка­ме­ре, что­бы по­раз­мыс­лить о сво­их про­ступ­ках.

Про­дол­жая раз­мыш­лять, он вспом­нил про­чи­тан­ную дав­ным-дав­но ис­то­рию о че­ло­ве­ке, ко­то­рый об­на­ру­жил, что остал­ся един­ствен­ным жи­вым су­ще­ством на Зем­ле, а все осталь­ные бы­ли уни­что­же­ны ка­кой-то та­ин­ствен­ной си­лой в мгно­ве­ние ока.

По­че­му над­зи­ра­тель не при­шёл и не вы­пу­стил его от­сю­да? Ведь про­шло уже два ча­са, и ему это на­до­е­ло!

Од­на­ко ему ни в ко­ем слу­чае нель­зя бы­ло по­ка­зы­вать­ся в та­ком на­стро­е­нии, ко­гда его вы­пу­стят. Он дол­жен вый­ти с улыб­кой на ли­це и го­то­вым опро­верг­нуть это­го ум­но­го бол­ту­на Эл­ли­са.

Он сно­ва встал и на­чал об­хо­дить сте­ны. Он чув­ство­вал, что сно­ва вла­де­ет со­бой, и не по­вре­дит по­пы­тать­ся раз­га­дать за­гад­ку две­ри, ко­то­рую невоз­мож­но най­ти.

Воз­мож­но, над­зи­ра­тель за­дер­жал­ся из-за ка­ко­го-то непред­ви­ден­но­го слу­чая. Ну что ж, несколь­ко лиш­них ми­нут ни­че­го не из­ме­нят. Пред­по­ло­жим, что он на ме­сте Эл­ли­са! На всю жизнь! Он не хо­тел ду­мать об Эл­ли­се. Но по­че­му-то ли­цо «на всю жизнь» про­дол­жа­ло ма­я­чить пе­ред гла­за­ми — его ли­цо и его сло­ва.

Что там го­во­рил Эл­лис? «Вы, на­при­мер, врач, че­ло­век с без­упреч­ной ре­пу­та­ци­ей, про­тив ко­то­ро­го ни­кто ни­ко­гда не го­во­рил ни сло­ва. Но я со­мне­ва­юсь, что вы смог­ли бы вы­дер­жать несколь­ко ча­сов в тём­ной ка­ме­ре».

А над­зи­ра­тель до­ба­вил, что в тём­ной ка­ме­ре че­ло­век оста­ёт­ся на­едине со сво­ей со­ве­стью. Чёрт бы по­брал это­го над­зи­ра­те­ля! Где он во­об­ще? Бл­э­лок на­чал его недо­люб­ли­вать. Воз­мож­но, в тех ис­то­ри­ях о же­сто­ко­сти, ко­то­рые пе­ча­та­ли га­зе­ты, всё-та­ки бы­ло что-то.

Непри­язнь к над­зи­ра­те­лю на­ча­ла пе­ре­рас­тать в нена­висть. Бл­э­лок за­да­вал­ся во­про­сом, не сго­во­ри­лись ли над­зи­ра­тель и этот тол­стый, на­пы­щен­ный ко­ро­тыш­ка Сти­вен­сон, пред­се­да­тель ко­мис­сии, и не ре­ши­ли ли они, что бу­дет за­бав­но оста­вить его здесь го­раз­до доль­ше, чем он при­ка­зал. Как толь­ко он вый­дет, он по­ка­жет им, что не лю­бит та­ких шу­ток, что с ним шут­ки пло­хи.

Так про­шёл ещё один час, как он счи­тал, и гнев и страсть взя­ли над ним верх. Он пи­нал сте­ны и ко­ло­тил по ним сжа­ты­ми ку­ла­ка­ми, не за­ме­чая, что при­чи­ня­ет се­бе боль.

По­том при­шел страх — страх, что о нем за­бы­ли!

Пред­по­ло­жим, что в тюрь­ме слу­чил­ся бунт и за­клю­чён­ные взя­ли власть в свои ру­ки! От­пу­стят ли они его? Не за­хо­тят ли они ото­мстить ему в от­сут­ствие дру­гой жерт­вы?

Он на­чал звать, сна­ча­ла негром­ко, ча­сто оста­нав­ли­ва­ясь, что­бы при­слу­шать­ся к от­ве­ту; за­тем всё гром­че и гром­че, по­ка не на­чал кри­чать без оста­нов­ки.

Он ру­гал­ся и сквер­но­сло­вил, умо­лял и упра­ши­вал, угро­жал и пы­тал­ся под­ку­пить, тре­буя лишь од­но­го — что­бы его за­бра­ли из это­го ужас­но­го ме­ста. Он не осо­зна­вал, что ни­кто не мог его услы­шать, что ему от­ве­чал лишь гул его соб­ствен­но­го го­ло­са, гро­хо­чу­щий в этом тес­ном про­стран­стве. Шум, ко­то­рый он сам же и со­зда­вал, об­ру­ши­вал­ся на него с по­тол­ка, под­ни­мал­ся с по­ла, от­ра­жал­ся от стен и бил по ушам.

Те­перь его ско­вал ле­дя­ной ужас. Мыс­ли про­но­си­лись в его го­ло­ве, как во­да в мель­нич­ном ко­ле­се. Пот сте­кал с него ру­чья­ми, по­ка он ко­ло­тил и бил по сте­нам. Его мозг пы­лал. Он на­чал по­ни­мать, что то, что ска­зал Эл­лис, вполне мог­ло быть прав­дой. Лю­ди дей­стви­тель­но схо­ди­ли с ума в этом ме­сте! Да он и сам схо­дил с ума — схо­дил с ума от пы­ток, ко­то­рым под­вер­га­лось его те­ло, от оди­но­че­ства и соб­ствен­ных мыс­лей.

Бы­ли и бо­лее яс­ные мо­мен­ты, ко­гда ра­зум от­ча­ян­но пы­тал­ся взять верх. Кри­ки Бл­э­ло­ка ста­ли ме­нее ярост­ны­ми, и, ти­хо по­ста­ны­вая и всхли­пы­вая, он сно­ва на­чал свой бес­ко­неч­ный об­ход ка­ме­ры в по­ис­ках две­ри. Не най­дя её, он сно­ва впа­дал в безу­мие и ша­тал­ся от сте­ны к стене или безум­но пры­гал к по­тол­ку, слов­но ка­ким-то чу­дом спа­се­ние мог­ло быть там.

На­ко­нец, обес­си­лев, он опу­стил­ся на пол, с бо­лью осо­зна­вая, что над его го­ло­вой про­но­сят­ся бес­ко­неч­ные дни и но­чи, а жаж­да и го­лод, му­чи­тель­ные и невы­но­си­мые, тер­за­ют его.

Вре­мя от вре­ме­ни к нему воз­вра­ща­лась си­ла, под­креп­лён­ная неукро­ти­мой во­лей, ко­то­рая за­став­ля­ла его вска­ки­вать на но­ги и сно­ва бить по сте­нам, неисто­во кри­чать и виз­жать, что­бы хоть раз его услы­ша­ли.

Ко­стяш­ки его паль­цев бы­ли сло­ма­ны и кро­во­то­чи­ли, гу­бы по­трес­ка­лись и опух­ли; его го­лос зву­чал прон­зи­тель­но из-за пе­ре­сох­ше­го и сад­ня­ще­го гор­ла, а те­ло и но­ги одо­ле­ва­ла невы­но­си­мая уста­лость.

На­ко­нец при­шло вре­мя, ко­гда его соб­ствен­ный го­лос пе­ре­стал зву­чать в его ушах, ко­гда его но­ги от­ка­за­лись по­ви­но­вать­ся во­ле, ко­то­рая при­ка­зы­ва­ла им под­нять его на но­ги, ко­гда он боль­ше не мог под­нять ру­ки. Его дух был слом­лен, и он пре­кра­тил борь­бу и опу­стил­ся на пол. И во­круг него во­ца­ри­лась тьма — тьма и ти­ши­на.

За­тем дверь рас­пах­ну­лась, и на фоне све­та, лью­ще­го­ся сна­ру­жи, по­явил­ся си­лу­эт над­зи­ра­те­ля.

— Вам до­ста­точ­но, док­тор? — ве­се­ло спро­сил он. — Ва­ши два ча­са ис­тек­ли… По­че­му вы не от­ве­ча­е­те мне? Док­тор Бл­э­лок! Что слу­чи­лось, при­я­тель?

Он вгля­дел­ся в ка­ме­ру, тщет­но пы­та­ясь про­ник­нуть взгля­дом в тем­но­ту. Не су­мев, он по­ша­рил в кар­ма­нах в по­ис­ках спич­ки и дро­жа­щи­ми ру­ка­ми чирк­нул ею о дверь.

За­тем его ли­цо по­бе­ле­ло как по­лот­но, он по­шат­нул­ся на ме­сте, и спич­ка сго­ре­ла до­тла, опа­лив ему ру­ки. По­то­му что в даль­нем уг­лу он уви­дел ле­жа­щее на спине из­мож­дён­ное, окро­вав­лен­ное, се­до­вла­сое су­ще­ство, ко­то­рое мор­га­ло и та­ра­щи­лось на него пу­сты­ми гла­за­ми, бес­связ­но бор­мо­та­ло и ле­пе­та­ло.

Од­на­жды, мно­го недель спу­стя, Ра­зум вер­нул­ся к Бл­э­ло­ку.

Он от­крыл гла­за, и в них за­жег­ся свет по­ни­ма­ния. Всё во­круг го­во­ри­ло ему, что он в боль­ни­це. Сна­ру­жи яр­ко све­ти­ло солн­це, в ма­лень­ком пар­ке непо­да­лё­ку пе­ли пти­цы, а ве­те­рок до­но­сил до него зву­ки дет­ских игр.

— Вы на­ко­нец-то оч­ну­лись? — спро­си­ла мед­сест­ра в бе­лом ха­ла­те, ко­то­рая как раз во­шла в па­ла­ту.

— Да, — про­хри­пел Бл­э­лок. То­гда он ещё не знал, что спо­кой­ный, успо­ка­и­ва­ю­щий го­лос, ко­то­рым он ко­гда-то хва­стал­ся, был его луч­шим пре­иму­ще­ством в боль­нич­ной па­ла­те, но те­перь он ис­чез на­все­гда. Ужас­ное на­пря­же­ние, ко­то­ро­му он под­вер­гал свои го­ло­со­вые связ­ки во вре­мя при­сту­пов в тём­ной ка­ме­ре, раз­ру­ши­ло их.

— Вы пре­крас­но се­бя чув­ству­е­те, — бод­ро за­ве­ри­ла его мед­сест­ра. — Вы бы­ли се­рьёз­но боль­ны, но те­перь быст­ро по­прав­ля­е­тесь.

— Нет, — ре­ши­тель­но ска­зал Бл­э­лок, как че­ло­век, ко­то­рый зна­ет, что го­во­рит. — Я ни­ко­гда не по­прав­люсь. Дай­те мне, по­жа­луй­ста, зер­ка­ло.

— Не ду­маю, что здесь есть что-то под­хо­дя­щее, — укло­ни­лась она, не же­лая по­ка­зы­вать, что тво­рит­ся у него на ли­це.

Но он на­ста­и­вал.

— По­жа­луй­ста, — взмо­лил­ся он. — Я го­тов и не ду­маю, что ме­ня одо­ле­ют. Я бу­ду храбр.

За­тем она неохот­но на­ча­ла вкла­ды­вать по­се­реб­рен­ное стек­ло в его ру­ку. Ко­гда он по­тя­нул­ся, что­бы взять его, он оста­но­вил­ся на пол­пу­ти. Ру­ка, ко­то­рую он при­вык ви­деть, с тон­ки­ми паль­ца­ми и ухо­жен­ны­ми ног­тя­ми, ру­ка, ко­то­рая так лов­ко вы­пол­ня­ла тон­кие опе­ра­ции, ис­чез­ла. Вме­сто неё бы­ла тон­кая, по­хо­жая на ког­ти­стую ла­пу, ру­ка с ис­крив­лён­ны­ми ко­стяш­ка­ми и су­ста­ва­ми.

Бл­э­лок на­ко­нец-то про­тя­нул ру­ку, взял зер­ка­ло и мед­лен­но, но уве­рен­но под­нёс его к гла­зам. Он ожи­дал уви­деть ка­кие-то из­ме­не­ния, но не то, что пред­ста­ло его взо­ру. Чёр­ные вол­ни­стые во­ло­сы сме­ни­лись бе­ло­снеж­ны­ми пря­дя­ми. Его ли­цо осу­ну­лось и смор­щи­лось, а туск­лые гла­за смот­ре­ли на него из глу­бо­ких впа­дин. Он дол­го смот­рел на это ви­де­ние, за­тем мол­ча по­ло­жил зер­ка­ло на стол и за­крыл гла­за.

«Не при­ни­май­те это так близ­ко к серд­цу, док­тор», — умо­ля­ла мед­сест­ра. «Вы про­шли че­рез му­чи­тель­ный опыт, и те­перь это вид­но по ва­ше­му ли­цу. Но за ко­рот­кое вре­мя— — Ложь да­лась ей нелег­ко, и язык у нее за­пнул­ся.

— Не об­ра­щай­те вни­ма­ния, — про­шеп­тал Бл­э­лок. — Сей­час это не име­ет зна­че­ния. По­зо­ви­те, по­жа­луй­ста, Сти­вен­со­на.

Пред­се­да­тель тю­рем­ной ко­мис­сии при­шёл без про­мед­ле­ния. За­ста­вив се­бя скрыть от­вра­ще­ние, ко­то­рое он ис­пы­тал при ви­де слом­лен­но­го че­ло­ве­ка на кро­ва­ти, он во­шёл, при­нуж­дён­но улы­ба­ясь.

— Сти­вен­сон, — ска­зал Бл­э­лок, ко­гда тот на­ко­нец сел в крес­ло, а мед­сест­ра вы­шла. — Я дол­жен вам кое-что ска­зать. В тот день я за­шёл в тём­ную ка­ме­ру…

«Ну, ну, ста­ри­на», — успо­ка­и­вал Сти­вен­сон, кла­дя ру­ку на пле­чо со­бе­сед­ни­ка. «Не бу­дем об этом. Мы от­ме­ни­ли это в тот же день. За­чем вспо­ми­нать о ва­шем ужас­ном опы­те? Ни­кто не зна­ет об этом, кро­ме ко­мис­сии, на­чаль­ни­ка тюрь­мы, ва­ше­го вра­ча и мед­сест­ры. Мы все по­кля­лись не го­во­рить об этом, и в га­зе­тах не бы­ло ни­че­го, кро­ме то­го, что вы за­бо­ле­ли. Пусть про­шлое по­за­бо­тит­ся о се­бе са­мо, Бл­э­лок, ста­ри­на, а мы по­го­во­рим о дру­гом.

В гла­зах боль­но­го вспых­ну­ла ис­кор­ка бы­лой си­лы во­ли.

— Нет, — твёр­до ска­зал он. — Нет, Сти­вен­сон, про­шлое не мо­жет по­за­бо­тить­ся о се­бе са­мо. На­кло­нись бли­же, Сти­вен­сон, я дол­жен те­бе кое-что ска­зать, и, ка­жет­ся, я ещё недо­ста­точ­но си­лён, что­бы го­во­рить вслух.

«В тот день я так хваст­ли­во по­тре­бо­вал, что­бы ме­ня за­пер­ли в оди­ноч­ной ка­ме­ре. Я ду­мал, что знаю се­бя и свою си­лу во­ли. Я ве­рил, что так хо­ро­шо кон­тро­ли­рую свой ра­зум и те­ло, что мо­гу без ко­ле­ба­ний про­ти­во­сто­ять лю­бым пыт­кам, ко­то­рые мо­жет при­ду­мать че­ло­век, — несмот­ря на осо­зна­ние то­го, что моя со­весть не бы­ла та­кой бе­ло­снеж­ной, ка­кой я хо­тел её ви­деть. Ибо, Сти­вен­сон, моя со­весть бы­ла чёр­ной — чёр­ной, как ад!» В нём хра­ни­лось зна­ние о ве­ли­ком гре­хе с мо­ей сто­ро­ны, о чу­до­вищ­ной неспра­вед­ли­во­сти, ко­то­рую я при­чи­нил дру­го­му.

«Но я по­дав­лял его си­лой во­ли до тех пор, по­ка не по­ве­рил, что оно мерт­во, что оно ни­ко­гда не смо­жет сбро­сить око­вы, на ко­то­рые я его об­рек, вос­стать и об­ви­нить ме­ня. Что­бы до­ка­зать, что я вы­ше его, я на­ме­рен­но ре­шил за­пе­реть его там, где на­едине со сво­и­ми мыс­ля­ми я мог раз и на­все­гда до­ка­зать, что я хо­зя­ин.

«Мар­тин Эл­лис по­до­рвал мою уве­рен­ность в се­бе. Там, где рань­ше я был уве­рен, я со­мне­вал­ся, я хо­тел до­ка­зать, что он лжец, и в то же вре­мя убе­дить се­бя, что я сво­бод­ный че­ло­век, а не раб той шту­ки, ко­то­рую мы на­зы­ва­ем угры­зе­ни­я­ми со­ве­сти».

«В той ка­ме­ре та со­весть, ко­то­рую, как я ду­мал, я убил, вос­ста­ла, что­бы по­ка­зать мне, что она про­сто спа­ла. При дру­гих об­сто­я­тель­ствах она мог­ла бы спать бес­ко­неч­но. Там она пе­ре­пол­ни­ла ме­ня ощу­ще­ни­ем сво­ей си­лы и за­ста­ви­ла ме­ня по­чув­ство­вать, что я вот-вот встре­чусь со сво­им Бо­гом, да­же не при­крыв­шись за­ве­сой, за ко­то­рой мож­но бы­ло бы спря­тать свои гре­хов­ные мыс­ли. Ку­да бы я ни по­вер­нул­ся, я ви­дел об­ви­ня­ю­щий ме­ня па­лец, ука­зы­ва­ю­щий из тем­но­ты, и оди­но­че­ство бы­ло на­ру­ше­но го­ло­сом, ко­то­рый кри­чал, что греш­ни­ки долж­ны пла­тить и пла­тить до тех пор, по­ка не бу­дет очи­ще­на их со­весть. И я гре­шил, но не пла­тил.

«Со­весть — ужас­ная вещь, ко­гда она про­буж­да­ет­ся, Сти­вен­сон. Она жи­вая, энер­гич­ная, она хле­щет и бьёт, по­ка не возь­мёт своё. Вот что она сде­ла­ла со мной там, в тем­но­те, в оди­но­че­стве, во вла­сти её, без еди­но­го шан­са на спа­се­ние. И в сво­ей аго­нии и стра­хе я про­кли­нал Бо­га, ко­то­рый со­здал ме­ня и на­де­лил этой шту­кой. Но я усво­ил урок ещё до то­го, как всё за­кон­чи­лось». Я, ко­то­рый осме­лил­ся по­ста­вить свою ни­чтож­ную во­лю вы­ше Ве­ли­кой Веч­ной Во­ли; я, ко­то­рый осме­лил­ся по­ве­рить, что ве­ли­кий по­ря­док ве­щей, план, по ко­то­ро­му мы все долж­ны жить и уме­реть, дол­жен сде­лать для ме­ня ис­клю­че­ние, узнал, что был неправ.

«Мар­тин Эл­лис неви­но­вен, Сти­вен­сон, и я ве­рю, что вы до­бьё­тесь спра­вед­ли­во­сти. Он не уби­вал Аг­нес Кел­лер, и я знал это. И я сто­ял в сто­роне и поз­во­лил его осу­дить. Бо­лее то­го, я дал по­ка­за­ния про­тив него и по­мог до­бить­ся его осуж­де­ния. В сво­их по­ка­за­ни­ях я го­во­рил толь­ко прав­ду, но я не рас­ска­зал все­го, что знал, и то, что я ута­ил, мог­ло бы спа­сти Эл­ли­са. Я во­об­ще не хо­тел да­вать по­ка­за­ния, но об­ви­не­ние от­ка­за­лось поз­во­лить мне вос­поль­зо­вать­ся кон­фи­ден­ци­аль­ны­ми от­но­ше­ни­я­ми, ко­то­рые долж­ны су­ще­ство­вать меж­ду вра­чом и па­ци­ен­том.

«Го­су­дар­ство бы­ло пра­во в сво­ей тео­рии о том, что муж­чи­на, за­ду­шив­ший Аг­нес Кел­лер, сде­лал это, по­то­му что был от­вет­стве­нен за её со­сто­я­ние и не хо­тел на ней же­нить­ся. В ту ночь, ко­гда она умер­ла, она при­шла ко мне в ка­би­нет и ска­за­ла, что узна­ла, что ско­ро ста­нет ма­те­рью.

Она от­ка­за­лась пред­при­ни­мать ка­кие-ли­бо ша­ги, ко­то­рые я ей пред­ла­гал, и ска­за­ла, что её ре­бё­нок, ко­гда ро­дит­ся, дол­жен иметь за­кон­ное пра­во но­сить фа­ми­лию сво­е­го от­ца. И в ту же ночь её за­ма­ни­ли в ав­то­мо­биль, по­обе­щав, что ви­нов­ный в этом муж­чи­на от­ве­зёт её в бли­жай­ший го­род и сде­ла­ет сво­ей же­ной. Но на той пу­стын­ной про­сё­лоч­ной до­ро­ге он на­бро­сил­ся на неё и убил го­лы­ми ру­ка­ми.

И от­ку­да я это знаю? По­то­му что, Сти­вен­сон, я был тем, кто от­вет­стве­нен за её со­сто­я­ние, и имен­но я её убил!